Д-р Мартин Гумперт (Германия – США) |
![]() |
Ганеман: авантюрная карьера мятежного врачаНью-Йорк, 1945Перевод Зои Дымент (Минск) |
Пролог. 1925По вечерам берлинская Луизенштрассе обычно так же одинока и пустынна, как деревенская улочка. Исчезают колонны грузовиков, весь день перевозивших грузы на товарную станцию, не слышно гудков автомобилей, доставлявших днем пассажиров с окраин в самое сердце города, не видно потока студентов и пациентов, непрерывно движущегося днем через все входы на территорию огромного госпиталя Шарите, города в городе. Однако случаются такие вечера, когда оба конца улицы, от Карлсплатц до Нойес Тор, заполнены автомобилями врачей, скапливающихся у здания Берлинского медицинского общества, так называемого дома Лангенбека-Вирхова. Прохожие замечают мощные лимузины хирургов и гинекологов, маленькие "дикси" и "опели" ассистентов и врачей общей практики. Что же касается старого поколения и теоретиков, те прибывают пешком. День 2 июня 1925 года был великим днем для Луизенштрассе. Летним вечером, после тяжелого рабочего дня, никто не в восторге от поездки по этой улице с ее огромными доходными домами, но на этот раз сюда с нетерпением отправилось большинство из пяти тысяч столичных врачей. Они поспешно сдали на хранение в гардероб свои шляпы и поднялись по широкой лестнице в большой лекционный зал. Стены этого амфитеатра были украшены производящими внушительное впечатление мемориальными досками и портретами бородатых авторитетов далекого прошлого. В аудитории на своих обычных местах, которые не смели занимать посторонние, сидели профессора, чьи лица, имена и взгляды были известны всем присутствующим. Справа от лекторской трибуны за столом, освещенным лампами с зелеными абажурами, с отточенными карандашами наготове сидели репортеры из медицинских изданий. А узкая галерея, обычно пустая, была забита, как и лестницы, ведущие к ней, студентами и опоздавшими. Время от времени пожилой служитель, апостол Петр этого святого места, маршировал через зал, держа как знамя высоко черную дощечку, прикрепленную к длинному шесту, на которой мелом были написаны сообщения: "Д-р Шульте, срочно позвоните Оливии 6489!" "Санинспектор Мюллер из Панкова, немедленно позвоните домой!" Будто по команде, врач поднимался и спешил выполнить требуемое. Председатель, тайный советник Его Величества, поднял маленькую голову, посмотрел через роговую оправу своих очков на переполненный зал и открыл заседание: в этот день Ассоциация врачей-терапевтов собралась для обсуждения лечебных методов гомеопатии. Состоится ли суд над ересью? За несколько недель до этого уважаемый "Мюнхенер медицинише вохеншрифт" опубликовал статью известного хирурга профессора Августа Бира1, директора университетской клиники, по вопросу "Каким должно быть наше отношение к гомеопатии?"2 Слово Бира имело вес. Каждый врач в городе или деревне был знаком с его мастерством у операционного стола и ясностью мыслей, выражаемых его пером. Уважение коллег к нему обоснованно покоилось на его достижениях: новые способы заглушить боль, лечение воспаления, восстановление отмирающих тканей. Когда Бир откладывал скальпель в сторону, он обращался к пыльным и изрядно потрепанным книгам своих предшественников. "Слишком поздно, увы, я заметил прискорбные дефекты моей медицинской подготовки, — писал он, — но когда я обратил внимание на старых классических практиков медицины, то понял, что они наблюдали и изучали многие вещи намного лучше и гораздо полнее современных врачей. Таким образом, я получил урок скромности, ибо пришел к пониманию, что многое, что я считал своими умственными достижениями, было ранее открыто другими. Изучая с 1920 года труды первых гомеопатов, я вынужден констатировать, что уберегся бы от многих ошибок, ложных и окольных путей, если бы предпринял эти исследования тридцать лет назад". Так Бир заявил о своем признании того факта, что ряд самых важных и недавно открытых методов лечения, которые в то время подробно обсуждались на страницах научных журналов, были ранее предложены основателем гомеопатии Ганеманом и встроены им в его учение. Так называемое лечение раздражающими веществами, лечение с помощью человеческой и животной крови, профилактические и лечебные бактериальные прививки, воспаления, вызванные искусственным прерыванием кровообращения, лечение аллергии введением подобного вещества, основы коллоидных исследований, диагностика по запахам, а также физиологические эффекты меркаптана в разведении до 460 000 000-й части миллиграмма — все это профессор Бир приводил в качестве доказательств в пользу учения Ганемана и его фундаментального правила Similia similibus (лечение подобного подобным). Бир провел свой собственный эксперимент. Он выяснил, что сера, которая является раздражителем для кожи, может, если ее использовать в гомеопатических дозах, излечить кожные болезни, которые не удается излечить никаким другим лекарством. Он видел, что йод, который вызывает симптомы простуды, может предупредить и вылечить простудные заболевания, если принимать его в малых дозах. Он испытал эфир в минимальных количествах (и, очевидно, с хорошими результатами) в качестве защиты от бронхита, который является опасным осложнением наркоза. После максимально тщательных исследований д-р Бир пришел к выводу, который он суммировал в заявлении: "Все-таки в гомеопатии что-то есть". "Было бы самонадеянным пытаться решить, сколько именно, — добавил он, — потому что у меня нет достаточного опыта. Но считаю, что я вправе заявить: в ней много пользы, поэтому 'школьная медицина' больше не может игнорировать или презирать ее. Я знаю, что утверждая это, я разворошу осиное гнездо. Но я предлагаю моим профессиональным коллегам провести собственные испытания, прежде чем они начнут кричать, что я позорно предал науку". Вместо того чтобы после прочтения статьи провести испытания, профессиональные коллеги д-ра Бира поспешно созвали совет. Редко бывает, чтобы медицинское сочинение так задело и взволновало медицинскую общественность. Два великих человека с международной репутацией — специалист по внутренним болезням и фармаколог — были призваны приговорить к смерти это опасное учение, беспокоившее врачей и пациентов в течение ста тридцати лет и имевшее неприятную привычку воскресать в любом месте, где объявлялось о его смерти. Невозможно перечислить все подробности этой грандиозной дискуссии3, не заблудившись окончательно в демоническом лабиринте науки, где стены украшены тысячами зеркал, в которых каждый видит только собственное отображение. Сутью дискуссии было отрицание минимальных гомеопатических доз; эффективность доз, взятых в количествах меньших, чем молекула, была недоступна пониманию. Успех гомеопатии казался участникам дискуссии ничем иным, как результатом внушения, оказываемого на доверчивые умы пациентов. Каждый из закосневших предводителей медицины выступал со своей исповедью; последняя была расцвечена цифрами, формулами, экспериментальными данными и клиническим опытом, но неизменно все заканчивалось заявлением о гипотетической природе гомеопатии. Кто-то занимал умеренную позицию, кто-то был непримирим, но не было никого, кто понимал бы, что д-р Самуэль Ганеман, основатель учения, находившегося сейчас на скамье подсудимых, являл своей личностью апогей конфликта между профессиональным долгом и личными убеждениями — конфликта, от которого не может уклониться ни один думающий врач. Эти берлинские врачи в 1925 году вряд ли знали имя Ганемана. Никто из них не слышал, что этот доктор стоял на передовых позициях, от всего сердца протестовал против ошибочной науки, известной под названием школьной медицины, и задолго до великих открытий XIX в. одержал победу на стороне прогресса. Судьба Ганемана — это судьба медицинской науки в ее чистоте и неопределенности, почти божественном величии и самой что ни на есть человеческой слабости. В то время как многие коллеги д-ра Бира мягко пытались вернуть запутавшегося ученого на верный путь, один знаменитый профессор внутренней медицины с гневом заявил: И все же я считаю, что в гомеопатии ничего нет, и мы не можем ничему у нее
научиться. Нет нужды уничтожать ее нашей наукой, потому что гомеопатия и так мертва. Попытки Бира
воскресить ее провалились. Бир стоял в одиночестве, словно Лютер от медицины. Только неистовый топот ног — академический символ энтузиазма — демострировал, что в большой аудитории некоторые представители молодого поколения были на его стороне. Его крепкая как у здорового крестьянина голова бодро возвышалась над бородами и очками коллег. Памятники Самуэлю Христиану Фридриху Ганеману возведены в Вашингтоне, Париже, Лейпциге, Дессау и Кётене. В Северной Америке, Венгрии и Индии работают гомеопатические университеты. Во всем мире действуют гомеопатические госпитали, на фабриках для них производят лекарства; врачи, верящие в гомеопатию, лечат, и миллионы людей выздоравливают после их лечения4. Жива гомеопатия или мертва? Боковая ли она ветвь науки, или ее ядро здраво и полезно, хотя нам может не нравиться ее внешний вид? Не пришло ли время для примирения между теми, кто стоит на противоположных берегах реки, назваемой медицинской наукой, или они должны бороться и быть в вечном раздоре, навсегда разделенные на друзей и противников? Кто такой Ганеман? Кто этот научный авантюрист и неудачник, отказавшийся притаиться в пыльном закоулке медицинской истории как другие "долгожители"? Кто этот человек, чье имя ни один студент слыхом не слыхивал во время учебы, хотя и сегодня оно вызывает ненависть, насмешки и энтузиазм всякий раз, когда врачи беседуют друг с другом? ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА1 Бир Август (1861—1949) — знаменитый немецкий хирург, первым в
мире ввел в практику спинальную анестезию и внутривенную регионарную анестезию, один из пионеров
спортивной медицины, профессор Боннского (1903—1907) и Берлинского (1907—1928)
университетов, президент Германского хирургического общества. Подробнее о проф. Бире см. мою статью "Вспоминая с
благодарностью: проф. Август Бир" Сборник I съезда гомеопатов Украины Киев, 2004, стр.
184–189. |