Глава X
НОВОЕ УЧЕНИЕ

Словно пересекая огромные рвы, почтовая карета погрохотала по мосту над могучей Эльбой и въехала в ворота древнего города Торгау. Торгау, который в середине следующего века окажется местом исторической встречи русских и англо-американских войск, ставшей началом конца самой страшной войны в истории человечества, был сценой многочисленных распрей и сражений на протяжении долгих лет. Замок Хартенфельс, резиденция саксонского курфюрста, возвышавшийся над фронтонами и аллеями города, был великолепной крепостью эпохи Ренессанса. Жена Мартина Лютера была похоронена здесь в церкви святой Марии¹, и именно в Торгау Лютер написал "Двенадцать статей"². Путешествуя из Мёльна в Торгау, Ганеман пересек немецкую землю от Уленшпигеля до Мартина Лютера.

Семья Ганемана переезжала в Торгау во времена величайшей национальной слабости. Немецкие князья дрожали от страха перед будущим: иногда они были союзниками великого корсиканца, но всегда были беспомощны перед его силой. Наполеону вскоре и в самом деле предстояло своими армиями разорвать на части разобщенную землю и угнетать ее до тех пор, пока последняя рубашка не станет доспехом отчаяния. На самом краю этого рушащегося мира Ганеман после бесконечных скитаний начал вести жизнь оседлого гражданина. В доме в Пфаргассе, который он купил у кожевника Мёбиуса, неподалеку от резиденции настоятеля собора, доктор должен был прожить семь лет: из этого дома он отправлял детей в школу и отправлялся на визиты к своим пациентам, там ему предстояло отшлифовать отныне осуществляемая на прочной основе гарантированного существования и ясных представлений об его цели, была только подготовкой к "Органону", катехизису гомеопатии. Однако Ганеман все же отыскал несколько бомб и швырнул их в рушащееся здание медицинской гильдии, чтобы приблизить окончательное его уничтожение. В небольшой работе "Эскулап на весах", опубликованной в 1805 году, он отравил ядом скептицизма сердца пациентов, совершив то, что медицинская традиция считала худшим злодеянием. Он вознамерился уничтожить у людей страх перед непогрешимой святостью науки. В этой книге Ганеман поведал неврачам в более доступной форме то, что самый его заядлый противник, профессор Геккер из Эрфурта, представил своим коллегам в работе "Искусство исцеления на пути к определенности"³. Согласно утверждению Геккера, "мания достигнутого совершенства всегда была бедствием медицины". Ганеман размышлял:

Мы никогда не были ближе к открытию науки медицины, чем во времена Гиппократа. Этот внимательный чистый наблюдатель искал Природу в Природе. Он видел и описывал болезни своих пациентов точно, без добавлений, без приукрашивания, без теоретизирования. В способности к чистому наблюдению его не мог превзойти ни один врач, пришедший позднее.

Вскоре была опубликована на латыни работа Ганемана "Fragmenta de viribus medicamentorum positives sive in corpore sano observatis". Этот двухтомник впервые дает нам понимание замечательных и дотоле неизвестных методов исследования, которые он использовал. Книга содержит испытания 27 лекарств, результаты многолетних экспериментов над самим собой и своей семьей⁴.

Испытание лекарств представляет собой один из самых важных моментов учения Ганемана. Эта грандиозная попытка приобрести не гипотетические, а опытные знания о лекарстве, была внешне оправдана полным отсутствием в те дни объективных методов исследования и экспериментальных систем. Но даже в наши дни, когда мы вполне обеспечены такими стандартами, следует ли безоговорочно отказаться от этой процедуры? Испытание лекарств Ганеманом с пугающей ясностью показывает трагический конфликт в искусстве исцеления, который сохраняется по сей день: невозможность передачи этого искусства. Смелость, необходимая, чтобы оторваться от гипотез и систем, открывает путь через области, смертельные для человеческого духа, и ведет нас, если можно так выразиться, к стратосфере знания, где могут существовать только безграничная смелость и мастерство, а каждый спуск с этого уровня неизбежно вновь приводит к увеличению числа гипотез и систем.

Сопротивление гомеопатии, а также другим идеям медицинского гения, связано с психологическими факторами, негодованием или возмущением, лишь поверхностно. Настоящую причину следует искать в беспрецедентной сложности гомеопатии и новизне. Честные, вдумчивые, практичные труженники с явным отвращением, в соответствии со своими представлениями о человеческой порядочности и благородных чувствах, относятся к любому бегству в пустоту.

В истории искусства исцеления единственная параллель может быть найдена с психоанализом, посредством которого пациент освобождается от своих оков и получает такую полную уверенность, что его ощущения становятся способными интерпретировать и решать все. Психоанализ (лечение, которое может получать и каждый здоровый человек) — это медицинское испытание в ганемановском смысле, перенесенное в психическую область, с той разницей, что в этой легкости любая несвоевременная оценка симптомов должна причинять гораздо больший вред, чем то, к чему это могло бы привести в гомеопатии. Чтобы смягчить или истолковать реакции, происходящие по подобию, оба этих учения открывают до сих пор закрытые сферы опыта. Оба используют симптомы, проявляющиеся при внешнем воздействии на пациента. В своих технических процедурах оба полагаются на человека как инструмент. Оба оторвались от традиционной терминологии и подчеркивают максимально индивидуальное и уникальное появление каждого случая болезни. Оба были созданы благодаря мощной интуиции их создателей. Оба были подтверждены магической силой успеха, но оба были вынуждены формировать системы и догмы, таким образом изменяя своему внутреннему закону, который столкнулся с ожесточенной жаждой мести различных школ, оказавшихся на более низком уровне.

Об этой опасности Ганеман был хорошо осведомлен. Поддержка его сторонников была страстной и нескончаемой, но их он почти ненавидел. Много говорится об его все возраставшей грубости, о внезапных разрывах со старыми друзьями, о неожиданных и необузданных нападках на своих защитников. Как доктор он прислушивался к жалобам и следил за болезнями своих пациентов, проникая во все детали, но как учитель он окружил себя неприступной стеной упрямства. Любая оппозиция неизменно приводила его к более острым формулировкам и заставляла настолько укреплять свое учение, что в конечном итоге оно стало непостижимым и неприемлемым даже для его самых ярых приверженцев. Он фанатично разрушал мосты между своим умом и чужими умами. И он, наконец, оказался в изоляции, из которой только на краю могилы его освободило самое прекрасное приключение в его жизни.

Наиболее острый аргумент против ганемановской техники испытания лекарств может быть связан с его предположением, что субъектами испытания должны быть "здоровые люди". Перед тем как типичные различия реакций проявились у немногих субъектов тех ранних экспериментов, должно было быть установлено реальное состояние их конституций, и этот вопрос становился все важнее задолго до того, как какая-либо концепция конституции стала известна школьной медицине, ибо требовалось учесть "характер" лекарства в связи с "характером" пациента.

В статье, которую Ганеман написал для "Анцайгера" на пятьдесят восьмом году жизни, он рассказывает, как проводились эти испытания:

Я даю лекарства, которые готовлю для этой цели сам, в высоких и низких динамизациях, в бóльших или меньших дозах, так что каждый может принимать их без опасности серьезного вреда. Большинство симптомов, обнаруженных в тех случаях, где субъект не указан, я отметил на себе или членах моей семьи, которым я давал лекарство. Лекарства обычно растворялись в большем или меньшем количестве воды и принимались один или несколько раз в день, или с менее частыми интервалами, чтобы я мог изучить действие препарата во всех отношениях. Главным всегда было проследить, чтобы субъекты испытания не придерживались неправильной диеты и неверного образа жизни, были насколько это возможно здоровыми и стремились к наивысшей истине, которую мы стремились обнаружить, были честными и добросовестными в строгом смысле слова, без малейшего ожидания мирских благ или даже надежды на честь быть публично упомянутыми в описании испытания. Каждого из них опрашивали ежедневно или каждые два или три дня о симптомах, которые он испытал, отчасти для того чтобы выяснить, не испытывали ли они ранее каких-либо подобных ощущений (если это не было связано с испытуемым лекарством, следовало указать об этом в скобках, когда печатался отчет), отчасти чтобы точный характер ощущений и наблюдений можно было сравнить с записанными словами, дабы я мог впоследствии выбрать с согласия субъекта более определенные выражения. Все важные вторичные сообщения любой значимости были упомянуты также, вместе с симптомами, при которых нечто происходило. Я заранее привлек внимание каждого субъекта к этим обстоятельствам.

Эта почти монашеская практика сопровождает идею строго дисциплинированного образа жизни, которую Ганеман навязал своему ближайшему окружению в интересах своей идеи. Мы можем также отметить с особой отчетливостью односторонний функциональный режим наблюдения симптомов болезни, который, можно сказать, вынудил его пренебрегать другим методом исследования, а именно патологоанатомическим. Это пренебрежение привело к одному из самых серьезных обвинений, выдвинутых против него. Справедливо ли?

"De Sedibus et Causis Morborum per Anatomen Indagatis" семидесятидевятилетнего Джованни Баттиста Морганьи была опубликована в 1761 году в Венеции⁵. Эта работа, ставшая решающим событием в истории медицины, запустила в мир патологоанатомическую идею. Морганьи первым в систематической форме показал, что определенные проявления болезни могут возбуждаться в органах определенными анатомическими изменениями. Ганеман не мог идти по этому пути по той простой причине, что патология не развилась еще в достаточной степени. В этом ему повезло и не повело. Ему не повезло, потому что его односторонняя точка зрения сделала его еретиком, отрицавшим материалистическую науку, в которой конец XIX века, порабощенный начавшейся диктатурой клеточной патологии Вирхова и чисто механистической естественной наукой, должен был увидеть единственное средство спасения. А повезло ему в том, что исключение патологической анатомии избавило гомеопатию от множества ошибок: в результате гомеопаты могут безбоязненно признать права патологической анатомии сейчас, когда после первого подъема и переоценки, она постепенно занимает надлежащее место в медицинском мире. Еще одна причина, по которой гомеопатия продолжает удерживать свои позиции, по сравнению почти со всеми другими системами аналогичного возраста, может быть найдена в том, что она избегала открытости и блюла свою чистоту. Патология не была частью практической медицинской науки времен Ганемана. Возможно, единственная попытка понять эту тогда еще неопределенную ветвь науки была предпринята хирургией, которая в то время не играла особой роли, но развилась как необычайно высокое искусство с тех пор, как Амбруаз Парэ начал свою карьеру цирюльником и закончил ее в 1590 году главным хирургом короля Франции Карла IX⁶. Не было другого пути от анатомии к практической медицинской науке, кроме как через физиологию, но она была еще неизвестна: впервые физиология появилась в четвертом десятилетии XIX века в форме "экспериментальной физиологии", и она достигла своего освобождения от физиатрических и химиатрических концепций прошлого под руководством целого поколения выдающихся французских ученых, таких как Франсуа Мажанди⁷, Шарль Эдуар Броун-Секар⁸ и Клод Бернар⁹.

Понимание гомеопатии и справедливое отношение к ней предполагают знание истории и интерес к ней, а эти качества редко встречаются в нынешнем поколении врачей. Однако любой, кто обладает этими качествами, должен с тревогой отметить, что во многих основных положениях гомеопатия вчерашнего дня является истинным предком сегодняшней "школьной" медицины, в то время как вчерашняя "школьная" медицина завещала свое напыщенное теоретизирование и ложные объяснения сегодняшнему шарлатанству. Действительно, было бы слишком смелым утверждать, что ученые и шарлатаны часто действуют сообща, даже если это происходит незаметно и бессознательно. Но они объединяются в тени терапевтического нигилизма, который является "религиозным опытом" атеистического "точного исследователя". Тогда как критический философ часто возвращается к ортодоксальному благочестию в конце жизни, ученый также часто находит убежище в нирване бездействия, в принципе "Nil nocere" и благочестивой вере в "правило Природы". На вопрос о гомеопатии 90% наших современных докторов ответят, что она принадлежит к науке естественного исцеления. Гомеопатия стала рассматриваться как глубокая основа для всех методов лечения, которые не получили официального медицинского одобрения. Тем не менее Ганеман постоянно подвергался упрекам в том, что он "отрицает естественное исцеление". В "Опытной медицине" (1808), самой важной его книги в процессе подготовки к "Органону", Ганеман выступает против концепции "Природы-врача"¹⁰.

Всю свою долгую жизнь Ганеман был убежденным виталистом в богословском смысле. Его вера в "жизненную силу" была настолько сильна, что он, первопроходец экспериментов без теоретизирования, непоследовательно ввел в свою систему X, неизвестную величину, как хорошо установленный факт¹¹.

Изучение трудов Ганемана приводит к пониманию его позиции в вопросе о естественном исцелении. Он не отрицал способность Природы к исцелению, но рассматривал ее как неизменный закон, который вступает в силу в соответствии с удаленными командами. С другой стороны, человеческое искусство исцеления направляет божественную силу исцеления на службу страдающему человеку. Ганеман бесстрашно прошел независимым путем цивилизации через густые заросли медицины своего времени.

Рука человека готовит эффективные дозы из необработанных, но мощных веществ. Ганеман и вправду любил первобытный лес, в который он осмелился войти и чьи деревья там срубить. Для него первичные материалы лекарств были не абстрактными формулами и концепциями как для большинства врачей и поныне. Своими руками он вытаскивал лекарства из черной земли. В своих собственных горшках и тиглях он придавал им целительную форму. Именно Ганеману мы обязаны знанием ряда самых ценных растений и трав. Они были объявлены вне закона вместе с ним и изгнаны из аптечек врачей, но возвращаются молодежью в новом виде со старых фармацевтических складов.

Ганеман обвиняли в том, что он назначал смертельные яды. В работе "Что такое яды? Что такое лекарства?" (1806) он опроверг это обвинение:

Неправильный выбор, неправильная форма и избыточное количество всех лекарств, даже если они слабодействующие, делают их разрушительными и, одним словом, тем, что люди называют ядами. Лекарства становятся ядами просто при ошибочном использовании, сами по себе лекарства не являются ядовитыми. Незнание часто убивает из-за большой дозы неправильно примененного лекарства, тогда как истинный врач часто спасает пациентов, страдающих от самых опасных и редких заболеваний, умело используя самые сильные лекарства... Создал ли Творец бесконечно многообразной природы закон, согласно которому мы должны считать скрупулу или гран наименьшей и самой подходящей дозой для всех лекарств, даже самых сильных? Разве Он не передал в наши руки средства и знания для получения все меньших доз самых сильнодействующих веществ, чтобы мы могли назначать их в размере десятой части грана, а более сильные — в сотой или тысячной части грана, и самые сильные из всех — в миллионной, миллиардной, триллионной, квадриллионной или даже квинтиллионной доле грана?.. Почему мы должны… отказаться от этих терапевтических сокровищ, действия которых нам так не хватает? Почему мы так упрямо их отталкиваем, когда можем ослаблять их без каких бы то ни было ограничений с помощью растворения, разбавления и малой дозы до безобидного действия?

"Sapere aude!" — заключительные слова этой первой вспышки его энтузиазма относительно малых доз: "Имейте смелость знать!" Эти слова Горация впоследствии стали постоянным девизом "Органона".

Через год в журнале Гуфеланда была опубликована еще одна работа Ганемана, "Показания к гомеопатическому применению лекарств в обычной практике". Слово "гомеопатия" впервые появилось именно в этой статье, в которой автор пытается доказать, что все успешные методы лечения с незапамятных времен обязаны неосознанному применению закона подобия. Несмотря на многочисленные убедительные и неожиданные детали, он не преуспел в достижении своей цели: статья — типичный продукт ума с узким кругозором, придерживающегося фиксированных идей, но большая подборка историй болезни (главным образом XVIII века), которая впоследствии вошла в предисловие к первым трем изданиям "Органона", дает сфокусированную картину сомнительности медикаментозного лечения и загадок медицинского успеха. На самом деле легко представить себе, что мы читаем один из наших современных медицинских журналов, верное зеркало моды медицинского искусства, поскольку они заполнены описаниями запутанных медицинских процедур, авторы которых стали жертвами самообмана, внушив себе желаемые мысли, а потом (чудо из чудес!) смогли превратить эти предположения о полном излечении в собственные "случаи", в том время как на долю трезвого исследователя выпадают только неудачи…

Ганеман был борцом, стремящимся к победе, но он был вынужден преследовать свои цели способом, диктовавшимся особенностями человеческой психики, которые, похоже, подтверждают определенный естественный закон. Он, презиравший все "системы", был вынужден непрестанно трудиться над созданием собственной системы. В трактате под названием "О ценности спекулятивных систем медицины" (1808) он направил смертоносную атаку на верования и практики, которые считал опасными для здоровья и благополучия людей. Вскоре он обнаружил, что сам должен облачать приобретенное знание в форму афоризмов. До тех пор пока он был простым искателем, его считали дураком и чудаком. Когда он взял на себя ответственность и опубликовал свое учение с инструкциями, он с изумлением осознал, что находится на пути к успеху! Его немедленно окружила группа приверженцев, веривших в него, и исцеляющая сила его рук была быстро умножена.

Какой бы великолепной и истинной ни была идея, она все равно не сможет покорить умы людей без знамени, боевого клича или присяги на верность. Их недостаток обрекает идею и автора на бессилие призрака. Верно и противоположное: кто-то может ударить в большой барабан и получить мгновенное шумное признание, но реальная ценность идеи определится только через столетия. Привлекший к себе внимание д-р Джон Браун¹² уже в могиле, натурфилософия — музейное философское произведение, и наши современники вряд ли имеют какое-либо представление о флогистических, анимистических или динамико-механических теориях. Но гомеопатия, очищенная от пыли и своей негибкости и оживленная точными исследованиями во многих сферах, все еще остается с нами и останется навсегда.

Одна из последних работ Ганемана, появившихся до публикации "Органона", имела грандиозное название "Выдержка из письма к высокопоставленному врачу о насущной необходимости возродить медицину". Письмо, о котором идет речь, было адресовано его другу Гуфеланду и опубликовано в 1808 году. В этой работе Ганеман пытался еще раз оправдаться с человеческой точки зрения и объснить развитие своего понимания медицины:

Прошло восемнадцать лет с тех пор, как я отошел от проторенного медициной пути... У меня были добросовестные сомнения по поводу лечения неизвестных болезненных состояний моих страдающих собратьев этими неизвестными лекарствами, которые, будучи мощными веществами, могут... легко довести жизнь до смерти, или вызывают новые страдания и хронические болезни, которые часто гораздо труднее устранить, чем первоначальные болезни. Мысль о том, чтобы действуя таким образом, стать убийцей или усилить страдания моих собратьев, была для меня настолько страшна и огорчительна, что вскоре после вступления в брак я полностью отказался от практики и почти никого не лечил, так как боялся нанести вред человеку, и... я занимался исключительно химией и литературным трудом.

Во время кризиса простые формулировки фактов очищают воздух подобно грозе. Но повседневная жизнь редко прерывается и никогда не преобразуется грозой… После ударов молнии разлетается пыль, а затем приходит очередь ливня. Ганеман стремился к "возрождению науки медицины" — эта фраза сама по себе казалась богохульством, порождала гнев идолопоклонства, страх перед собственной совестью. Во имя этой революционной цели он был обречен бороться и ошибаться, ему суждено было бездушно наносить обиды, но он никогда не сдавался. Важно только существенное. Эта истина могла казаться банальной, но в то же время поразительной и уникальной, какой бывает истина, про которую забыли, а теперь стремятся вновь осознать.

В первом параграфе "Органона" Ганемана заявляется: "Высшее и единственное предназначение врача — восстановить здоровье больного, или излечить его, как это обычно называется".

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА

¹ Бора Катарина фон (1499—1552) — жена и ближайшая помощница немецкого церковного реформатора Мартина Лютера (1483—1546). Похоронена в Торгау после того, как стала жертвой несчастного случая.
² "Двенадцать статей" — принятый в начале марта 1525 года в Меммингене вождями крестьянского востания в Швабии документ, сформулировавший требования восставших. Сочинение Мартина Лютера, написанное в Виттенберге в апреле того же года, называлось "Призыв к миру по поводу 'Двенадцати статей'".
³ Геккер Август Фридрих (1763—1811) — немецкий врач, профессор Эрфуртского университета, автор первого руководства по патологической физиологии "Grundriß der Physiologia pathologica" (1791).
⁴ Книга, увидевшая свет в Лейпциге в 1805 году, состоит из двух частей, прувингов и репертория (тогда эти термины еще не использовались). На русском имеется перевод первой части книги (прувинги) под названием "Фрагменты о положительных свойствах лекарств, наблюдаемых на здоровом теле человека. Сочинение Самуэля Ганемана" (Москва, 2012).
⁵ Морганьи Джованни Баттиста (1682—1771) — итальянский врач, считающийся основателем патологической анатомии, в течение 59 лет занимал должность профессора анатомии в Университете Падуи. Здесь упоминается главная его работа, книга "De sedibus et causis morborum, per anatomen indagatis" (О местонахождении и причинах болезней, выявленных анатомом), 1761–62, позднее была переведена на английский, французский и немецкий.
⁶ Парэ Амбруаз (1510—1590) — французский хирург, автор многочисленных изобретений и улучшений в хирургии, один из основоположников современной медицины.
⁷ Мажанди Франсуа (1783—1855) — французский физиолог, один из основателей экспериментальной медицины, вице-президент Парижской академии наук.
⁸ Броун-Секар Шарль Эдуар (1817—1894) — французский врач и ученый, автор важных научных публикаций, предопределивших развитие медицинской науки в XIX веке.
⁹ Бернар Клод (1813—1878) — французский исследователь-физиолог, считающийся одним из основоположников эндокринологии, написал ряд важных работ по физиологии пищеварения.
¹⁰ Это была не книга, а занимающая почти 100 страниц статья, опубликованная в т. 22 "Журнала Гуфеланда" в 1805 (а не 1808, как указано у автора) году.
¹¹ Это слишком категоричное и примитивное представление об идее жизненной силы в гомеопатии. Подробнее на эту тему см., например, статьи д-ра С. Чибени "Ганеман и объяснение феномена гомеопатии" (2002) и П. Морреля "Бог, душа и субстанция: Аристотель и гомеопатия".
¹² См. прим. 16 гл. 9 настоящей книги.

 ГЛАВА IX    ОГЛАВЛЕНИЕ   ГЛАВА XI