Глава XV
ПАРИЖ И "ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА"

В Кётен Мелани собиралась в спешке, а добралась быстро. Новое путешествие, обратный путь в Париж со своим драгоценным грузом, она готовила тщательно, в комфортном темпе подготовки к поездке на отдых. В тумане и темноте 7 июня 1835 года г-н д-р Ганеман и его супруга отбыли из Кётена. Когда Ганеман вновь почувствовал под собой стук колес почтовой кареты, он испытал глубокое чувство облегчения. После своего долгого заключения на Вальштрассе, после мыслей о том, что его единственный оставшийся путь — похоронная процессия, к нему словно вернулась молодость!

Пара ненадолго остановилась в Галле, и дети и друзья пришли в отель "Кронпринц" на слезливую церемонию прощания. Но Ганеман был одним из тех, кто не мог научиться искусству прощаться, он никогда не умел плакать и махать рукой, и никогда не нуждался в последних наставлениях и предупреждениях. Он нанес краткий визит своему старому другу тайному советнику фон Герсдорфу¹ в Айзенахе², а затем продолжил с Мелани путь без остановок через границы, через мирную мечтательную расцелованную солнцем сельскую местность. В этом году Германия могла похвастаться своей первой железной дорогой, запущенной между Нюрнбергом и Фюртом³, когда пронзительные свистки локомотивов впервые разбудили тихую землю.

Они прибыли в Шантильи⁴, впереди светились огни огромного города, словно солнце сияло в середине ночи. Карета въехала на асфальтированную дорогу, и шум от ее колес стал вдвое громче. Здесь, в пригороде Парижа, на окраине столицы, одинокие отдаленные дома, окруженные мусором, казались бедными и пустынными. Но вскоре лошади почувствовали другой воздух, а затем его ощутила и Мелани. Ее глаза заискрились от радости, когда она увидела, что он пробудил Ганемана от усталости долгого пути и вызвал у него волнение. Это был неповторимый, незабываемый аромат этого уникального города, который воздействует на все чувства и побуждает дух к новым стремлениям, к новым желаниям; даже слепой знает, когда приближается Париж…

Узкие переулки были заполнены криками и пением. На немыслимо широких улицах свет уличных фонарей играл с людьми, движущимися среди деревьев. Призрачный дворец, мощные башни, мост над черными водами. Затем карета подъехала к дому № 261 на узкой улице Сен-Пер. Мелани вернулась домой.

В нескольких шагах отсюда находились широкая набережная Вольтера и брусчатая набережная Сены, где прохожие рассматривали и покупали букинистические книги, старые гравюры и картины — все, как и сотни лет назад, и как это будет в недоступном обозрению будущем. Недавно достроенный мост Пон-дю-Карусель протянул свою железную руку через реку. На другом берегу Сены высился величественный фасад Лувра.

Чета Ганеманов прибыла в Париж 21 июня, когда город приветствовал середину лета. В таком прекрасном окружении они вели свою волшебную нежную любовную игру. Однако в 1835 году Париж находился в политических сумерках между недавно завоеванной свободой и первым разочарованием начавшегося вновь угнетения. Бездарная реставрация Бурбонов, которая привела к власти этих пигмеев, Людовика XVIII⁵ и Карла X⁶, в качестве преемников великого Наполеона, была в свою очередь уничтожена июльской революцией 1830 года. Однако когда Карл X исчез, французы пробудились от своих восторженных мечтаний найти другое некомпетентное лицо в лице его преемника Луи-Филиппа Орлеанского⁷, сына "красного" якобинского герцога Филиппа Эгалите⁸. Появился новый тип отечественной акулы: собственник с королевской короной, умилительный отец семейства с ненасытным аппетитом.

Игра на парламентской шахматной доске началась вновь, но в действительности велась по правилам, продиктованными олигархией. Кабинеты менялись как времена года. Карлисты, орлеанисты, бонапартисты, республиканцы, сенсимонисты — все ломали толстые черепа друг другу в кафе. Мирному гражданину, которого интересовал только его собственный бизнес, требовалось искусно балансировать, чтобы устоять в разгаре этого хаоса. Луи-Филипп менял свои принципы с каждой сменой кабинета министров, но не менял своего характера. Для своих системы управления и образа жизни он придумал опасное словосочетание  juste milieu ("золотая середина"), чтобы отметить золотую границу между революцией и реакцией. Оно стало символом его времени. Но бунты и покушения на убийства, которыми изобиловали эти времена, были утоплены в крови.

Великие события в истории принимают историческую форму благодаря людям, которые незаметно стоят неподалеку и фиксируют их. Париж тридцатых годов XIX века был наполнен выдающимися людьми. Ни один камень не мог упасть на землю, не замеченный ими.

Лицемерный режим Луи-Филиппа продержался до 1848 года, когда была учреждена Вторая республика. Затем умные свидетели Орлеанской монархии решили наконец с ней покончить. Но кто в наше время знал бы что-нибудь о резне в жилище рабочих на Рю Транснонен 15 апреля 1834 года, если бы для нас не сохранился ужасный, но сильный и живописный документ Домье? Кто бы слышал об "апрельских судьях" этого восстания, бы этот художник не запечатлел их гримасы в своих литографиях⁹? Домье был беспощадным фельдмаршалом издателя Филипона¹⁰, чьими бомбами стали карикатуры. Его намек был безошибочен, когда в своей серии "Король-груша" он изобразил королевскую голову похожей на распухшую луковицу

28 июля 1835 года, вскоре после прибытия Ганемана в Париж, "адская машина" корсиканца Фиески взорвалась на Бульвар дю Тампль¹¹. Это привело к принятию драконовских "сентябрьских законов"¹² и дальнейшим ограничениям и без того урезанных прав. Каждый, кто понимал единственное правило действия короля, следовал этому правилу, то есть делал деньги. Париж был удачным охотничьим угодьем для фордов¹³ эпохи карет. Торговля процветала. Искусство зарабатывало на жизнь, потому что существовал щедрый круг покровителей, которые всегда были склонны спекулировать в больших масштабах даже в области искусства.

И все это время на марше было новое поколение. Когда Ганеман прибыл в Париж, Бальзак¹⁴ был занят своими знаменитыми хрониками повседневной городской жизни. Флобер¹⁵ экспериментировал с "воспитанием чувств" за школьной партой в Руане, Бодлер¹⁶ и братья Гонкуры¹⁷ были еще мальчиками, Альфред де Мюссе¹⁸, Теофиль Готье¹⁹, Дюма²⁰, Виктор Гюго²¹ группировались вокруг "Глоба"²². Люди могли любоваться олимпийскими профилями Шатобриана²³ и Ламартина²⁴. И далеко от столицы, неизвестный большинству ее жителей, мощный дух Стендаля²⁵ парил над французским языком, готовый освободить его от декламации литераторов и тяжелой объективностью своего стиля спасти вечную реальность романтических эмоций от уничтожения пустословами. В Салоне²⁶ и во многих галереях висели картины Делакруа²⁷ и Энгра²⁸. Здесь был такой же контраст между трезвой нереальностью классицизма и эстетической правдой истинной романтической реальности, контраст настолько новый, что он не был понят и признан людьми, которые жили на его фоне. Обыватели в высоких цилиндрах с прижатыми к подбородкам ручками тростей выходили, осмотрев картину "Свобода на баррикадах" Делакруа, качая головами; они никогда раньше не видели ничего подобного²⁹. Кисть художника, казалось, бушевала на холсте как пьяная метла. "Он либо безумен, либо величайший художник своего века", — писал критик в 1839 году, познакомившись с картиной Делакруа "Гамлет, созерцающий череп Йорика"³⁰.

Критики были в ужасе от зловещего взгляда преждевременно рано умершего Жерико³¹, они совершенно не заметили завуалированную нежность Коро³², богатую своим полутонами и предназначенную служить пищей для целого поколения барбизонской школы: их взгляды приклеились к итальянским картинам, выставленным в Салоне Леопольдом Робером³³, к пышногрудой Гретхен Ари Шеффера³⁴ и страдальческим фигурам на псевдоисторических и псевдовосточных картинах, которые были тогда в моде.

Для Ганемана "искусство" до сих пор было представлено разговорами с дочерьми по вечерам за стаканом подслащенного пива. Но в Париже он обнаружил, что даже самые серьезные люди говорят о живописи и поэзии. Он нашел здесь сферу страдания, которая его привлекала, потому что он так хорошо знал, что означало страдание. За многоцветными сценами искусства шло то же сражение, с которым он был знаком по сражению между пропахшими плесенью столами науки: битва между людьми, которые видели, и теми, кто был слеп. У слепых было численное преимущество, но тот, кто был способен видеть, наслаждался широким взглядом, устремленным в будущее. И вот в последние годы своей жизни Ганеман начал собирать картины, слушать музыку, посещать спектакли, читать романы.

Мир повернулся на своей оси, и Париж с его внешней пристойностью и воодушевлением был в состоянии суматохи. Ганеман, привыкший к темноте и нападкам, но неподготовленный к шуму и яркому свету, должен был переучиться, чтобы видеть. Его старые глаза справились с этим чудом.

Наука тоже была в состоянии беспокойства. Первые пароходы пробивались сквозь волны. В Гёттингене немецкие ученые Гаусс³⁵ и Вебер³⁶, известные своими важными экспериментами с телеграфными проводами, обменивались первыми сигналами по кабелям между обсерваторией и физической лабораторией; американец С. Ф. Б. Морзе³⁷ задумал идею первого практического записывающего телеграфа за несколько лет до этого. В биологии за исследованиями клеток растений Роберта Броуна³⁸ (1833) вскоре последовало подтверждение и уточнение современной клеточной теории в работах М. Я. Шлейдена³⁹ и Теодора Шванна⁴⁰ в 1838 и 1839 годах. Десять лет назад Вёлер заложил основу того, что должно было стать научной органической химией вместо смутных идей "жизненной силы", когда он осуществил свой знаменитый синтез мочевины, животного продукта, из неорганических элементов⁴¹. А в 1838 году молодой Луи Пастер⁴², сын кожевника из Жюры, должен был приехать в Париж для обучения и подготовки к поступлению в Эколь Нормаль⁴³.

Стетоскоп и микроскоп теперь доминировали над алтарями лекционных комнат. Лаэннек⁴⁴ был уже мертв, но Шкода⁴⁵ усовершенствовал искусство выслушивания внутренних ударов в том же году, когда умер вампир Бруссо⁴⁶. Франсуа Ксавье Биша⁴⁷ умер от туберкулеза в 1802 году всего в тридцать один год, но оставил за собой основы общей биологии в "Физиологическом исследовании жизни и смерти", предназначенном руководить естествознанием и направлять его на протяжении всего XIX века.

Таковы были захватывающие события, с которых начался век: они сотрясали землю, были в центре едва ли не каждой газетной хроники, изо дня в день продолжалось их беспрецедентное развитие все далее, чтобы изменить лицо мира.

Через четыре дня после того как восьмидесятилетний Ганеман начал новую жизнь в Париже, шестидесятипятилетний художник барон А.-Ж. Гро⁴⁸ бросился в Сену, потому что его последние картины подвергались критике, а ученики покидали его. У старого человека должны быть крепкие нервы!

Ганеман пребывал в безмятежности в старинном доме Мелани на улице Сен-Пер лишь две недели. Больше они не могли скрываться в шуме и суете Парижа. Первыми выразили свое почтение посланники Французского гомеопатического общества, которое существовало уже три года, и недавно основанного Института гомеопатии. Затем дом начали заполнять пациенты, заглядывали друзья Мелани, любознательные деловые люди хотели увидеть человека, который был живой легендой. Дом стал слишком маленьким и шумным. 15 июля Ганеманы переехали на Рю Мадам, не очень далеко от прежнего места. Cлуги заняли переднюю часть здания. Cобственные апартаменты супругов выходили окнами на очаровательный сад, откуда через небольшие ворота легко можно было добраться до красивого Люксембургского сада. Шум улиц здесь был не слышен.

Комбинируя характерные для нее энергичные действия со своим столь же характерным навыком касаться нужных струн, Мелани за два месяца убедила министра образования г-на Гизо⁴⁹ дать Ганеману разрешение практиковать медицину в Париже на основании Королевского указа, опубликованного 21 августа.

Нигде в мире удовольствие нельзя так прибыльно обменять на деньги, как в Париже, но нет другого места в мире, где иностранцу так сложно заработать на обед. И особенно это трудно для иностранного врача! Всюду в мире есть люди, которые с радостью покровительствуют иностранному портному или парикмахеру, но только под сильным давлением обстоятельств они обратятся к иностранному врачу. Любой, кто знаком с Парижем, знает о неизменном гостеприимстве этого города, но знает также, что его жители пытаются держаться на расстоянии от иностранцев.

В случае Ганемана эти трудности, похоже, не существовали. Мелани устранила их напрочь. "Тан"⁵⁰ не могла не удержаться от краткого замечания о готовности министра выполнить ее просьбу о том, чтобы Ганеману разрешили практиковать, но ее мишенью был, скорее, г-н Гизо, а не иностранный врач:

Не стоит удивляться этому, поскольку д-р Ганеман такой же хороший доктринер⁵¹, как г-н Гизо. Его доктрина состоит в назначении пациентам лекарств в таких малых дозах, в каких министр отпускает стране свободу.

Сторонники Ганемана тем временем окружили его почестями. На торжественной конференции в середине сентября, которая длилась несколько дней, он был назначен почетным президентом всех французских гомеопатических организаций. В следующем году французские гомеопаты выпустили медаль с его изображением, а день 10 августа, годовщина получения им докторской степени, был объявлен официальным праздником для его французских учеников.

Старик, прибывший из других земель, знакомился с прекрасным Парижем как видением из "Арабских ночей". Он пришел к пониманию парижской таинственной магической формулы, которая сочетает в себе максимум свободы и строжайшее соблюдение традиции. Парижские улицы и скверы, казалось, были невообразимо величественны и просторны, но всегда были устроены в безупречном соответствии с роскошным, но строгим планом. Он видел, что почтенный город растет, расширяется и омолаживается, и это зрелище радовало его старое жаждавшее приключений сердце.

В октябре 1836 года Ганеман находился в стотысячной толпе людей, которые праздновали возведение обелиска на празднично освещенной Пляс де ля Конкорд; он видел, как Триумфальная арка возвышалась в своей волшебной необъятности на далеком горизонте, и был одним из первых, кто созерцал сотни великолепных экипажей, словно поднимавшихся на небеса, когда они двигались в солнечный день вверх по Елисейским полям.

Зажглись газовые фонари. Все говорили о сиамских близнецах и трехфутовом иллирийском карлике Матиасе Гулле. Ганеман был очень впечатлен странными фигурами, которые можно было увидеть на улицах, такими как нахальный Миетт, продававший порошок от насекомых на Пон-Нёф, Taрд, гитарист, чьи шансоны о браке герцога Орлеанского исполняли все уличные мальчишки, и Эмиль Тель, "уличный тенор". Ганеман занял свое место на первом железнодорожном поезде, направлявшемся из Парижа в Сен-Жермен, и сопровождал Мелани в ее таинственных экспедициях туда, где открывался неизвестный ему мир магазинов, тканей для одежды, кружев, гризеток и приятных ароматов. Эно, Делизл, Гаглин, Лаферье и Брусс были портнихами того времени, чьи имена произносили с таким же почтением, с каким прозносят имена сегодняшних святых заступников Рю-де-ла-Пэ⁵². Шляпы нужно было покупать у Леже или мадам Люфле-Дюбуа, а туфли у Амик.

Мелани внимательно смотрела на Ганемана своими косящими, чем-то загадочными, глазами. Если он выглядел усталым, она улыбалась ему: он был стар и уже не мог быть центром своей вселенной, но тем не менее все было хорошо…

Лиф платья Мелани начинался на плечах. Платье сидело на ней плотно и облегало бедра, но оттуда оно струилось каскадом складок и вышивок, достигая пола. На шее она носила цепочку с бриллиантовым крестом, потому что хорошее общество тех дней было очень религиозно и предано священникам так же горячо, как дому Бурбонов. Волосы были зачесаны прямо, они эффектно, но строго делились пробором и ниспадали над ушами; простая легкая заколка удерживала волосы на месте. Большая шляпка а ля Памела⁵³, покрытая светло-голубым шелком, создавала вокруг ее лица широкую, но изящную рамку; с обеих сторон с полей свисали ленты, которые она завязывала под подбородком в большой бант.

Мелани подробно знакомила мужа с удовольствиями и развлечениями стола. Перед посещением оперы они пообедают у Филиппа на Рю Монтергей, где Маньи, шеф-повар в огромных очках, стоял перед духовкой как профессор химии; он готовил как ученый, проводящий эксперимент, и каждое блюдо было безупречным примером его классического искусства. Похожая обстановка была в "Тур д'Аржан" на набережной Турнель⁵⁴, где бесчисленные поколения уток подчинялись метаморфозам гастрономического искусства; все, что происходило с ними далее, зависело от горделивых официантов, соблюдающих неизменные законы. "Гейер" был менее формальным, а более изощренные блюда можно было найти в "Черутти" на углу улицы Лафитт и Итальянского бульвара, который позже превратился в знаменитый "Мезон Дори", предлагавший созерцание чуда зеркал, настенных и потолочных украшений и экстравагантных газовых струй⁵⁵.

Ганеманы были на концерте Шопена⁵⁶, видели Фанни Эльслер⁵⁷, слушали Доницетти⁵⁸ и Беллини⁵⁹ в Итальянском театре, присуствовали на дебюте Ализара⁶⁰ в "Гугенотах" в "Опере"⁶¹, где они также слушали тенора Дюпре⁶² в "Вильгельме Теле"⁶³. В 1838 году они видели маленькую уродливую девочку, шестнадцатилетнюю исполнительницу роли Камиллы в "Горации" Корнеля⁶⁴, а на следующее утро она стала знаменита как великая и почитаемая Рашель⁶⁵; богиня города была создана из ничего благодаря искусству театрального критика Жюля Жанена в "Журналь де дебат"⁶⁶:

Теперь у нас есть самая удивительная и прекрасная девушка, которую наше поколение когда-либо видело на сцене. Эта девушка — пожалуйста, запомните ее имя, — мадемуазель Рашель.

Друзья съезжались в дом Ганеманов несколько раз в неделю. В 1836 они беседовали о покушениях на политические убийства и мемуарах Люсьена Бонапарта⁶⁷; в 1837 году — об ужасах эпидемии гриппа и книге Фредерика Сулье "Мемуары дьявола"⁶⁸, которая была самым большим литературным успехом последних лет; в 1838 году — о сеансах магнетизма мадемуазель Пижуар⁶⁹, об Абделькадере⁷⁰ и тайных игровых заведениях; в 1839 году — о сенсационном открытии, сделанном гг. Дагером и Ньепсом, нашедшими способ сохранять отраженные изображения людей и вещей с помощью света, чему способствовали некие химические вещества⁷¹. Король сфотографировался: это был торжественный государственный акт, король стоял прямо, повернув лицо к солнцу, сложив руки на груди; мероприятие длилась три с половиной минуты. Было много разговоров также о книге Жорж Санд "Спиридиорт"⁷² и докторе Бреше⁷³, показывавшем в Академии наук человека, которого он снабдил искусственным носом.

Когда Ганеман выходил из своего дома, лакей помогал ему надевать пальто и вручал ему высокий цилиндр. Другой лакей отворял ему дверь. Снаружи стояла его карета; кучер приветственно поднимал руку.

Никогда со дней Месмера⁷⁴ и Франца Джозефа Галля⁷⁵, исследователя черепов и основателя френологии, ни один метод лечения не вызывал так много разговоров как гомеопатия д-ра Ганемана. В то время в Париже в среднем был один врач на шестьсот человек (бóльшая доля врачей относительно населения, чем ныне в Нью-Йорке), и начав практику, Ганеман неизбежно и скоро нажил врагов. Но министр образования, который очень хорошо к нему относился, ответил на обвинения, выдвинутые нескольким членами Академии наук:

Ганеман — ученый с большими заслугами. Наука должна быть открытой для всех. Если гомеопатия — это химера или беспочвенная система, она исчезнет сама собой. Но если это прогресс, она распространится, несмотря на наши репрессивные меры, и этого Академия должна желать больше всех остальных, поскольку ее задача — продвигать науку и поощрять ее открытия.

Парижане к тому же любят очарование веселой и счастливой старости.

Итак, ряды экипажей у двери Ганемана все больше растягивались. Человек, который приехал в Париж без гроша, теперь имел роскошный доход в сотни тысяч франков. Вскоре он был вынужден решиться на еще один переезд. Весной 1837 года он занял просторный великолепный особняк, дом № 1 на Рю де Милан в центре города.

Старый джентльмен похудел и стал похож на карлика. Колени слегка согнулись, корпус выдвигался вперед и при ходьбе, и в покое, лицо становилось белоснежным — эффект замедления кровообращения в пожилом возрасте. Но голова, которая все больше и больше доминировала над телом, держалась прямо и независимо. А. Скот, которому было двенадцать, когда он лечился у Ганемана, вспоминал свою реакцию при виде этого старика:

Первое впечатление, произведенное на мой ум, когда я увидел его, — светящееся выражение лица. Я обратил на это внимание, когда он подошел ко мне: божественный человек имел божественную внешность.

Преклонный возраст Ганемана и великолепие, которое окружало его, увеличило спрос на его умение исцелять до невероятной степени. Тут и там циркулировали многочисленные рассказы о его мастерстве, как, например, история излечения лицевой невралгии у лорда Энглси⁷⁶, когда мучительная болезнь привела ветерана кавалерии, генерала в битве при Ватерлоо, на грань отчаяния. Другого излечения, граничащего с чудом, Ганеману удалось добиться у ребенка писателя Эрнеста Легуве⁷⁷. Врачи отказались от надежды спасти четырехлетнюю девочку, и ее отчаявшиеся родители послали за художником Дювалем⁷⁸, учеником Энгра, чтобы с помощью его искусства сохранить память о ее чертах. Найденный посланником на балу, Дюваль поспешил к постели ребенка, не переодеваясь и дрожа от волнения. Внезапно ему пришла в голову мысль: "Если все так безнадежно, почему не сделать последнюю попытку с Ганеманом, о котором говорит весь мир?"

Было раннее утро. Много друзей пришли к Ганеманам. Компания из примерно двадцати человек бросилась на Рю де Милан, бесцеремонно ввалилась в дом, пересекла переполненные залы ожидания, растолкала слуг и воззвала за помощью к пожилому врачу. Через час Ганеман и его жена стояли рядом с кроваткой маленькой девочки. Как призрак из сказки Гофмана⁷⁹, он появился среди людей, парализованных ударом крыльев Ангела смерти. На нем была длинная шуба. Он оперся на толстую трость с золотой ручкой. Его острые глаза, синева которых была почти полностью погашена белыми старческими дугами, осмотрели неподвижного ребенка. Ганеман выслушал все подробности болезни. Потом хриплым голосом он внезапно приказал убрать все лекарства, все бутылочки; ребенка перенести на другую кровать в другую комнату, где велел раздвинуть шторы и открыть окно. Ребенок должен был получать столько воды, сколько захочет. "Вы разожгли огонь в его теле, — объяснил он им. — Мы должны этот огонь потушить".

Он приходил день за днем в этот дом, всегда в сопровождении Мелани. Болезнь достигла кризиса. Через десять тревожных дней девочка была вне опасности.

История об этом исцелении ребенка, считавшегося обреченным на смерть, гуляла по Парижу. Когда о ней спрашивали врачей, они качали головой. "Не существует болезней, есть только больные люди", — отвечал на все вопросы Ганеман. Под портретом ребенка, чью жизнь он спас в эту ужасную ночь, он написал:

"Dieu la benie et la sauvee. S. H." ("Бог благословил и спас. С. Г." — Прим. перев.).⁸⁰

ППРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА

¹ См. прим. 1 в гл. 13.
² Айзенах — город в Тюрингии между северными взгорьями Тюрингенского леса и Хайнигским национальным парком. Население около 43 тыс. человек в 2010 г.
³ Фюрт — город в Баварии, население около 114 тыс. человек в 2008 г. Вместе с Нюрнбергом, Эрлангеном (где Ганеман в местном университете получил степень доктора медицины) и несколькими малыми городами составляет Среднефранконскую агломерацию.
⁴ Шантильи — город и усадьба к северу от Парижа.
⁵ Людовик XVIII (1755—1824) — младший брат казненного во время Великой Французской революции Людовика XVI, король Франции в 1814—1824 гг. с перерывом в 1815 г.
⁶ Карл Х (1757—1836) — младший брат Людовика XVIII, король Франции с 1824 по 1830 гг., свергнут в результате революции 1830 г.
⁷ Луи-Филипп I (1773—1850) — старший сын герцога Луи-Филиппа-Жозефа Орлеанского (см. след. прим.), французский монарх, носивший титул короля французов с 1830 по 1848 гг., свергнут в результате Весны народов в 1848 г., умер в эмиграции.
⁸ Орлеанский Луи-Жозеф-Филипп, с 1792 г. Филипп Эгалите (1747—1793) — французский военный и политический деятель, представитель младшей линии Бурбонов.
⁹ Домье Оноре (1808—1879) — французский художник-график, живописец и скульптор, мастер политической карикатуры. Речь идет о его картине "Рю Транснонен 15 апреля 1834 года" (1834), запечатлевшей убийство солдатами жильцов дома № 12 на парижской улице Рю Транснонен, возле которого несколькими часами ранее был застрелен армейский офицер в ходе беспорядков, начало которым положило восстание ткачей в Лионе, и о литографической серии "Люди юстиции", опубликованной в 1845–48 гг. в газете "Шаривари".
¹⁰ Филипон Шарль (1800—1862) — французский карикатурист, литограф и журналист, основатель издательского дома "Обер", журнала "Карикатур" и газеты "Шаривари".
¹¹ Фиески Джузеппе Марко (1790—1836) — главный участник заговора против Луи-Филиппа (см. прим. 7 выше). После неудачного покушения на последнего 28 июля 1835 года, в результате которого 18 человек погибли и 22 были ранены, был приговорен вместе с двумя сообщниками к смерти.
¹² "Сентябрьские законы" — принятые в сентябре 1835 г. французским правительством после покушения на Луи-Филиппа законы, ограничивающие политические свободы в стране.
¹³ Имя Генри Форда (1863—1947),  американского промышленника, владельца заводов по производству автомобилей по всему миру, изобретателя, автора 161 патента США, приводится здесь как символ коммерческого успеха.
¹⁴ Бальзак Оноре де (1799—1850) — французский писатель, один из основоположников реализма в европейской литературе.
¹⁵ Флобер Гюстав (1821—1880) — французский прозаик-реалист, один из крупнейших писателей XIX века.
¹⁶ Бодлер Шарль (1821—1867) — французский поэт, критик, эссеист и переводчик, классик французской и мировой литературы.
¹⁷ Гонкуры братья, Жюль де Гонкур (1830—1870) и Эдмон де Гонкур (1822—1896) — французские писатели-натуралисты.
¹⁸ Мюссе Альфред де (1810—1857) — французский поэт, драматург и прозаик, один из крупнейших представителей литературы романтизма.
¹⁹ Готье Теофиль (1811—1872) — французский прозаик и поэт романтической школы, журналист, критик, путешественник. 
²⁰ Дюма Александр, отец (1802–1870) — французский писатель, драматург и журналист, один из самых читаемых французских авторов.
²¹ Гюго Виктор Мари (1802–1885) — французский поэт, прозаик и драматург, одна из главных фигур французского романтизма.
²² Предположительно автор имеет в виду газету "Le Globe", выходившую между 1824 и 1832 гг., основанную французским публицистом Полем Франсуа Дюбуа (1793—1874) и философом и политэкономом Пьером Леру (1797—1871).
²³ Шатобриан Франсуа Рене де (1768—1848) —  французский писатель, политик и дипломат, один из первых представителей романтизма. 
²⁴ Ламартин Альфонс де (1790—1869) — французский писатель и поэт романтического направления, политический деятель.
²⁵ Стендаль Мари-Анри Бейль (1783—1842) — французский писатель, один из основоположников психологического романа. 
²⁶ См. прим. 4 в гл. 14.
²⁷ Делакруа Эжен Фердинанд Виктор (1798—1863) — французский живописец и график, выдающийся представитель романтического направления в европейской живописи.
²⁸ Энгр Жан Огюст Доминик (1780—1867) — французский художник, живописец и график, лидер европейского академизма XIX века.
²⁹ Считающаяся самой известной картина Делакруа, написанная им в 1830 г.  под впечатлением от революции в Париже в июле того же года. Картину упрекали за излишний натурализм.
³⁰ Обычно эту картину Делакруа, написанную в 1839 г., называют "Гамлет и Горацио на кладбище".
³¹ Жерико Жан Луи Андре Теодор (1791—1824) — французский живописец, крупнейший представитель европейской живописи эпохи романтизма.
³² Коро Жан-Батист Камиль (1796—1875) — французский художник и гравер, один из самых известных и плодовитых пейзажистов эпохи романтизма.
³³ Робер Луи-Леопольд (1794—1835) — швейцарский художник.
³⁴ Шеффер Ари (1795—1858) — французский исторический и жанровый живописец. Речь идет о возлюбленной Фауста из трагедии "Фауст" Гете, которой Шеффер посвятил серию картин.
³⁵ Гаусс Карл Фридрих (1777—1855) — немецкий математик, механик, физик, астроном и геодезист, один из крупнейших математиков всех времен.
³⁶ Вебер Вильгельм Эдуард (1804—1891) — немецкий физик.
³⁷ Морзе Сэмюэл Финли Бриз (1791—1872) — американский художник, изобретатель электромагнитного пишущего телеграфа (аппарат Морзе, 1836) и кода (азбука Морзе).
³⁸ Броун Роберт (1773—1858) — британский ботаник, морфолог и систематик растений, первооткрыватель "броуновского движения".
³⁹ Шлейден Маттиас Якоб (1804—1881) — немецкий ботаник и общественный деятель, профессор ботаники в Йенском университете, профессор антропологии в Дерптском университете.
⁴⁰ Шванн Теодор (1810—1872) — немецкий цитолог, гистолог и физиолог, автор клеточной теории, профессор Льежского университета.
⁴¹ Вёлер Фридрих (1800—1882) — немецкий врач и химик, один из создателей органической химии. В 1824 г. открыл щавелевую кислоту, а также впервые синтезировал органическое вещество из неорганического — мочевину из цианата аммония. 
⁴² Пастер Луи (1822—1895) — французский микробиолог и химик. Приписываемые ему открытия в области микробиологии и иммунологии, по мнению некоторых исследователей, являются плагиатом трудов проф. Антуана Бешана (1816—1908). См. книгу Э. Хьюм "Бешан или Пастер? Утерянная глава истории биологии".
⁴³ Эколь Нормаль — Высшая нормальная (педагогическая) школа, одно из самых престижных высших учебных заведений Франции, основанное в 1794 г. для подготовки преподавателей и административных служащих.
⁴⁴ См. прим. 19 в гл. 9.
⁴⁵ Шкода Йозеф (1805–1881) — чешский терапевт, дерматолог, профессор клинической медицины Венского университета. Развивал физикальные методы диагностики (осмотр, пальпация, перкуссия, аускультация), отвергавшиеся многими из его современников.
⁴⁶ См. прим. 18 в гл. 9.
⁴⁷ Биша Мари Франсуа Ксавье (1771—1802) — французский анатом, физиолог и врач, считается основателем современной гистологии и патологии.
⁴⁸ Гро Антуан-Жан (1771—1835) — французский художник-академист, приобрел известность изображениями побед наполеоновской армии.
⁴⁹ Гизо Франсуа (1787—1874) — французский историк, критик, политический и государственный деятель. Был министром образования (народного просвещения) в 1832—1836 гг. 
⁵⁰ "Тан" ("Temps") — французская ежедневная газета, основанная в 1829 г. Жаком Костом (1798–1859) и выходившая до 1942 г.
⁵¹ Доктринёрами называли представителей группы буржуазных либералов во Франции в период Реставрации.
⁵² Рю-де-ла-Пэ — одна из самых известных парижских улиц. В настоящее время известна главным образом ювелирными магазинами, во время написания книги — магазинами мод.
⁵³ Шляпка а-ля Памела — вид соломенной шляпки с широкими полями, прижатыми по бокам лентой, и завязывающейся под подбородком. Была популярна в конце XVIII–XIX веках, названа в честь героини романа английского писателя Сэмюэля Ричардсона (1689—1761) "Памела, или Вознагражденная добродетель" (1740).
⁵⁴ Существующий с 1582 г. популярный и по сей день ресторан в Париже.
⁵⁵ Знаменитый парижский ресторан, названный публикой "Позолоченный дом" ("Maison Dorée"), существовал с 1841 по 1902 гг.
⁵⁶ Шопен Фредерик Франсуа (1810—1849) — польский композитор и пианист, с 1831 г. жил и работал во Франции. Один из ведущих представителей западноевропейского музыкального романтизма, основоположник польской национальной композиторской школы.
⁵⁷ Эльслер Фанни (1810—1884) — австрийская танцовщица, одна из известнейших балерин XIX века.
⁵⁸ Доницетти Доменико Гаэтано Мария (1797—1848) — итальянский оперный композитор, автор 68 опер.
⁵⁹ Беллини Винченцо Сальваторе Кармело Франческо (1801—1835) — итальянский композитор, автор 11 опер.
⁶⁰ Ализар Адольф Жозеф Луи (1814—1850) — французский оперный певец (бас-баритон).
⁶¹ "Гугеноты" — большая опера в пяти актах композитора Джакомо Мейербера (1791—1864), чья премьера состоялась 29 февраля 1836 г. в Парижской опере, самая успешная опера XIX в. Продолжала исполняться до 1936 г.
⁶² Дюпре Жильбер (1806—1896) — французский оперный певец (тенор).
⁶³ "Вильгельм Телль" — опера в четырех актах Джоакино Россини (1792—1868). Премьера состоялась в Париже в Королевской академии музыки 3 августа 1829 г.
⁶⁴ "Гораций" — трагедия французского поэта и драматурга Пьера Корнеля (1606—1684). Впервые была поставлена в Париже в начале 1640 г.
⁶⁵ Рашель Элиза (1821—1858) — французская актриса.
⁶⁶ Жанен Жюль-Габриэль (1804—1894) — французский писатель, критик и журналист. В 1829 г. стал постоянным сотрудником упоминаемого в тексте "Журналь де дебат", с 1836 г. стал заведовать отделом театральной критики.
⁶⁷ Бонапарт Люсьен (1775—1840) — младший брат Наполеона Бонапарта. Речь идет о его книге "Мемуары Люсьена Бонапарта, написанные им самим" (1836).
⁶⁸ Сулье Фредерик (1800—1847) — французский писатель и драматург. Упоминается его авантюрно-социальный роман "Мемуары дьявола", написанный в 1837—38 гг.
⁶⁹ Вероятно, имеется в виду дочь д-ра Пижуара из Монпелье, на которой он проводил свои сеансы магнетизма. См. стр. 200–207 в книге Leger T. "Animal magnetism; or Psycodunamy" NY, 1846.
⁷⁰ Абделькадер ибн Мухеддин (1808—1883) — алжирский религиозный и военный лидер, возглавлявший сопротивление французской колонизации страны с начала 1830-х гг. до 1847 г., когда он капитулировал и был взят в плен.
⁷¹ Речь идет о дагеротипии — первом фотографическом процессе, основанном на чувствительности йодистого серебра. Разработана французским художником, химиком и изобретателем Луи Дагером (1787—1851), работавшим с конца 1820-х гг. с французским изобретателем Нисефором Ньепсом (1765—1833).
⁷² См. прим. 10 в гл. 14. "Спиридион" — роман, написанный Жорж Санд в соавторстве с французским философом и политэкономом Пьером Леру (1797—1871).
⁷³ Бреше Жильбер (1784—1845) — французский анатом, с 1818 по 1836 гг. профессор анатомии Парижского университета.
⁷⁴ Месмер Антон (1734—1815) — немецкий врач и целитель, создатель учения о "животном магнетизме" — месмеризма.
⁷⁵ Галль Франц Йозеф (1758—1828) — австрийский врач и анатом, основатель френологии (изучение психики человека по строению его черепа).
⁷⁶ Пэджет Генри Уильям, маркиз Энглси (1768—1854) — английский военный деятель эпохи наполеоновских войн, политик, фельдмаршал.
⁷⁷ Легуве Эрнест (1807—1903) — французский прозаик и драматург, член Французской академии (1855).
⁷⁸ Амори-Дюваль Эжен-Эммануэль (1808—1885) — французский живописец, один из первых учеников Жана Огюста Доминика Энгра  (см. прим. 27 выше).
⁷⁹ Гофман Эрнст Теодор Амадей (1776—1822) — немецкий писатель-романтик, композитор, художник и юрист.
⁸⁰ Подробнее об этой истории см. статью Э. Легуве "Самуил Ганеман".

 ГЛАВА XIV    ОГЛАВЛЕНИЕ   ГЛАВА XVI