Глава VI
Санаторий. Смерть императора

Помощь пришла внезапно. Во время визита к одному из своих издателей в Лейпциге Ганеман познакомился с советником Беккером из Готы¹. Это был предприимчивый и охотно помогающий другим человек, который пользовался доверием своего правителя герцога Эрнста Кобург-Готского². Он только что учредил газету со звучным названием Anzeiger zum Behufe der Justiz, der Polizei, und aller bürgerlichen Gewerbe, wie auch zur freien gegenseitigen Unterhaltung der Leser über gemeinnützige Gegenstände aller Art ("Вестник правосудия, полиции и всех гражданских профессий, а также свободного обмена информацией между читателями на все полезные темы общего характера"). Беккер был человеком амбициозным и хотел видеть свою газету центром интеллектуальных дискуссий. Он был фанатиком всего немецкого и страстным ненавистником всего французского, но его вдохновляли мысли о просвещении и гуманизме. Кроме того, он был журналистом со многими хорошими и плохими качествами. Ему нравилось нападать и будоражить. Ганеман, каждое слово которого отражало его мировоззрение, а эрудиция охватывала самые необычные вещи, и который высказывал экстремистские суждения в непреклонной форме и с неописуемой заносчивостью, невзирая на бедственное положение, оказался тем человеком, которого советник Беккер мог использовать…

Ганеман напоминал пылающую печь, готовую взорваться. Беккер взял на себя контроль над ним. Это была работа издателя. Он открыл заслонки, разжег огонь, извлек из печи крепко спаянные идеи и покрыл их типографской краской.

Вскоре заметка в "Анцайгере" сообщила о проекте под названием "Отличный санаторий для душевнобольных". Ганеман погрозил кулаком сумасшедшим домам. "Безумие излечимо!" Это прозвучало как выкрик человека, который безумен сам! Люди читали "Aнцайгер" с изумлением, качали головами и перечитывали заново:

Обычно сумасшедшие дома объединяют с тюрьмами и богадельнями и располагают так, что этих несчастных существ только кормят и часто содержат в ужасных условиях, чтобы они не причиняли вреда ни себе, ни другим, и больше для них не делается ничего. Как правило сумасшествие их только усиливается, и люди эти лишены возможности излечения из-за условий, в которые их помещают, и грубого и преступного обращения с ними надзирателей. Я с радостью сообщаю решение практического врача и ученого, о котором все, и я в том числе, знают только хорошее, а именно: он предлагает создать для четырех душевнобольных людей из состоятельных семей лечебное учреждение так спланированное и управляемое, что он посвятит все свое время и все свои знания им одним: они днем и ночью будут находиться под его контролем, их не будут приводить в чувство битьем, цепями или другими жестокими способами, и для достижения полного восстановления их телесного и душевного здоровья будет использовано все, чего можно достичь посредством зрелого исследования, мягкого убеждения и лучшего наружного и внутреннего лекарственного лечения, главным образом его собственного изобретения.

Призыв был услышан. В очередной раз Ганеманы заняли места в почтовой карете. Их путь в Готу пролегал сквозь Тюрингский лес. Ледяная эпоха Штёттеритца закончилась, земля парила. В пути подстерегали нищие, бандиты и другие опасные люди, но у Ганеманов не было ничего, чем можно было бы поживиться.

Весна пропахла кровью. Чудовищные вещи происходили на западе. Старая земля была перепахана. Король Франции заточен в тюрьму. Семена Руссо начали приносить плоды. Пламя поднялось до небес. Подкрадывалась война. Массы людей находились в движении. Беспокойство было велико, и Ганеман наслаждался, чувствуя беспокойство мира…

С его планами все было в порядке. Герцог Эрнст прочитал просьбу. Он навел справки. Вскоре достопочтенные граждане Готы прочитали следующее объявление в "Анцайгере":

Друзьям страждущих!

На некоторое время ныне открыто лечебное учреждение для душевнобольных. Истинный Отец Германии посчитал этот проект по смягчению человеческих страданий столь желательным, что для его реализации выбрал одну из своих резиденций и позаботился обеспечить ее необходимым. Предусмотрено все для безопасного и филантропического лечения этих несчастнейших из всех больных людей, а также для реализации всего, что может сделать искусство медицины для их выздоровления. Местом этого полезного учреждения, которое было создано при поддержке великодушного правителя, является Георгенталь, прекрасная деревня, в которой находятся министерства юстиции и лесного хозяйства и которая расположена в чудесной местности герцогства Гота у подножия Тюрингского леса в трех часах пути от столицы и резиденции герцога. Лицо, участвующее в реализации этого проекта, это хорошо известный врач д-р Самуэль Ганеман, к которому родные и друзья людей, нуждающихся в помощи, могут обратиться за интересующими их подробностями.

Смерть — дело окончательное и бесповоротное, она разрывает все цепи, оставляя за собой лишь свободу. Траур возвеличивает сердце, пробуждает сочувствие и стирает всю вину. Но безумие — одна из проклятых болезней искаженной природы, которая вызывает отвращение и панический страх и которую никогда нельзя простить. Отвращение, ужас и презрение — участь душевнобольных, они неисправимые преступники…

Несмотря на заманчивые объявления в "Анцайгере", не так уж много "душевнобольных людей из состоятельных семей" обратилось по поводу помещения в санаторий к Ганеману или хотя бы за информацией об этом. Фактически, в Георгенталь прибыл только один больной. Это был отнюдь не бедный человек, и не кто иной, как тайный советник Клокенбринг³ из Ганновера. Перед тем как он стал безумным, с ним произошла любопытная запутанная история. За случившуюся с Клокенбрингом беду вина ложилась на драматурга Коцебу⁴, этого злого шута и серьезного врага свободных институтов… Под псевдонимом "барон фон Книгге" Коцебу написал в 1790 году одну из самых отвратительных и непристойных брошюр, когда-либо увидевших свет на немецком языке. Его мишенью был Карл Фридрих Бардт, ортодоксальный теолог, который потерял свой пост из-за скандала с владельцами борделей в Лейпциге, а несчастный Клокенбринг имел некую связь с ним, которая его и погубила. Изменчивая карьера Бардта привела его к рационализму, отправила в тюрьму, возвела в успешные авторы и — достаточно закономерно, так как он не мог отказаться от выпивки и компании проституток — сделала в конце концов арендатором гостиницы, которая была также борделем, но до этого он попытался создать "Германский союз" — организацию, к которой, не разобравшись, примкнул Клокенбринг, заплатив взнос размером в один талер. Так что когда Коцебу выпустил свой памфлет "Железнолобый д-р Бардт", тайный советник появился в ней под собственным именем как один из главных героев, "остроумный и вежливый Клокенбринг", управляющий Департаментом полиции и директор "Ганноверишер анцайгер", имеющий опасные венерические болезни и наделенный всеми пороками, от пьянства до мошенничества. Это было уже слишком для уважаемого чиновника, имевшего жену и ребенка, печатавшего такие серьезные исследования как, например, "Цена мяса в Ганновере" и "Реально ли создать программу страхования от чумы рогатого скота", и более того, достигшего эстетического успеха в "Ганноверишер анцайгер" статьей "Трактат для продавцов скота о физиогномике", а также еще более успешным исследованием "О различной интонации при произнесении слова 'я'". Короче, бедный Клокенбринг потерял рассудок. Так в санатории Ганемана появился первый пациент.

С почтительным удивлением дети доктора уставились на гостя, который церемониально и с меланхоличной педантичностью руководил выгрузкой багажа. Им строго-настрого внушили, что они не должны доставлять ему неудобства вопросами или каким-либо шумом.

Мадам Клокенбринг приложила много напрасных усилий для лечения своего мужа. Со слезами на глазах он показывал своему врачу раны, оставленные присматривавшим за ним санитаром. Сначала Ганеман ничего не делал, лишь наблюдал за ним, и посторонний объект его заботы становился человеком, чья воля заставляла его кричать, плакать или молчать. Безумие не стерло его врожденную и приобретенную культуру. Иногда он говорил как судья и выносил приговоры, иногда, становясь Гектором или Агамемноном, он декламировал отрывки из "Илиады". Он напевал что-то из "Мать скорбящая стояла" Перголези, произносил на иврите отрывки из Ветхого завета, сочинял музыку для одного из стихотворений Анакреона и цитировал "Потерянный рай" Мильтона или "Ад" Данте⁵. Потом он покрывал лист бумаги алгебраическими формулами. Он разобрал свое пианино на мельчайшие части, чтобы обнаружить древний дополнительный тон просламбаноменон.

Что бы ни было первопричиной его помешательства — болезнь, приписываемая ему злобным Коцебу, или психические нарушения — но Георгенталь пошел ему на пользу. Постепенно равновесие и хладнокровие вернулись к нему. У него появился отличный аппетит. Прошло не так много месяцев, а Ганеман уже мог написать мадам Клокенбринг, что ее супруг полностью здоров, и она может приехать за ним.

Выздоровев, Клокенбринг стал директором Ганноверской государственной лотереи и перевел книгу Артура Янга о государственной экономике Великобритании. Но улучшение его здоровья продлилось только два года, после чего он умер, больной и апатичный.

Врач душевнобольных находится в опасном положении, если у него нет пациентов. Каждый, кто спрашивал провоста⁶ Георгенталя, сколько сумасшедших содержится в лечебнице д-ра Ганемана, получал теперь ответ: "Один, и это он сам!"

Как-то, выздоравливая, Клоклинбринг описал Ганеману свое душевное состояние следующими словами: "Представьте себе лошадь, которая стоит со скрещенными ногами, позволяет тянуть себя за уши вниз, закатывает глаза и стоит согбенная в своей конюшне в молчаливом бешенстве". Ганеман сам был не так уж далек от этого состояния.

Провал плана санатория в Георгентале ухудшил его состояние. Бой барабанов во Франции звучал все громче и громче. Толпы эмигрантов блуждали по дорогам Европы, их лица были отмечены печатью воспоминаний о крови и терроре. К беспорядкам добавилось насилие, до сих пор неслыханное, и растаптывались вещи, до сих пор неприкосновенные. Дела и слова смешивались, чтобы изменить мир.

Пруссия и Австрия призвали к сопротивлению. Император был готов выступить против революции. Когда он внезапно умер 1 марта 1792 года, боялись, что его сын Франц II ослабит поводья, и сопротивление революции ни к чему не приведет. Внезапная смерть решительного человека в решающий момент потрясла и еще больше возбудила и так возбужденный мир. Распространялись дикие слухи. Болезнь заблокировала большой исторический план. Что стало причиной смерти, судьба или врач?

"Врач!" — воскликнул д-р Ганеман из Георгенталя, что близ Готы. Бесконечная ненависть к безрассудному кровопусканию заставила его заговорить. На этот раз мир вынужден был прислушаться.

В семьдесят восьмом номере "Анцайгера" Беккера была опубликована статья Ганемана, подписанная его полным именем и содержащая нападки на императорского врача. Это было революционное событие в истории медицины. Вся болезнь была представлена в статье как драма, роман, проигранная битва. Был нарушен священный закон медицинской касты!

Врач императора, д-р Хазенёрль, известный как д-р Лагузиус⁷, опубликовал отчет. Ганеман ответил на него язвительным комментарием:

В сообщениях говорится, что его врач Лагузиус диагностировал сильную лихорадку и опухание живота утром 28 февраля. Он сражался с этой болезнью с помощью кровопускания, и поскольку это не вызвало улучшения, он распорядился об еще трех кровопусканиях, также без облегчения. Наука должна спросить, каким принципом он руководствовался, чтобы оправдать распоряжение о втором кровопускании, когда первое не принесло никакого улучшения. Как мог он распорядиться о третьем? Боже милостивый! А четвертое, если не было улучшения от предыдущих трех? Отнимать жизненные соки у изможденного человека, измученного своими страданиями, четыре раза за двадцать четыре часа, и всегда без облегчения! Наука замирает в ужасе!

Затем возбужденный и дерзкий доктор из Георгенталя разбирает отчет Лагузиуса слово за словом и разоблачает его. С комментариями Ганемана, заключенными в скобки и выделенными курсивом, отчет императорского врача выглядел следующим образом:

8 февраля у монарха случился приступ ревматической лихорадки (какой симптом говорил об ее ревматическом характере?) и сдавливание в груди (и какое из многочисленных поражений груди, из которых лишь немногие могут выдержать кровопускания?), и мы сразу же попытались смягчить силу расстройства с помощью кровопускания и других необходимых средств (Германия, вся Европа, имеют право спросить, каких именно). 29-го числа лихорадка усилилась (после кровопускания!), и августейшей персоне были произведены еще три кровопускания, после чего последовало некоторое облегчение (другие сообщения ясно говорят о том, что не было облегчения), но последующая ночь была чрезвычайно беспокойной и очень ослабила силы монарха (только представьте себе: он был ослаблен ночью, а не четырьмя кровопусканиями!), поэтому 1 марта он вырвал всю принятую пищу (и все же его врачи покинули его, ни один не присутствовал при его смерти, а один из них даже объявил, что император вне опасности). В половине пятого пополудни он скончался… в присутствии императрицы.

Наконец-то Ганеман бросил вызов врачам, призывая их оправдаться публично. Хазенёрль-Лагузиус пообещал сделать это, но не сдержал своего слова.

Однако этот опасный Ганеман вышел на свободу… Теперь он жил в Георгентале. Его единственный пациент выздоровел и уехал. Не было конца нападкам на Ганемана в "Анцайгере", но и он не молчал. Он наносил ответные удары и попадал в цель, и ярость против него росла. Все, кто применял слабительные спринцевания и банки, от сельского брадобрея до университетского профессора, выступили против него. А его единственным оружием защиты была идея, которую он сам еще не понимал до конца. Он не мог сказать, куда эта странная новая идея может привести его, но чувствовал, что его единственное оружие служит для него также единственным проводником…

Поэтому герр директор оставил учреждение в Георгентале. Семья Дон Кихота снова должна была отправиться в путь. Число детей Ганемана росло как ртутный столбик в термометре при лихорадке. Снова Ганеман совершал роковое путешествие. Куда угодно, сквозь все преграды. Голод подгонял его своим кнутом, издевательства выплескивались на него как грязь, ненависть совала палку в спицы колес, а болезни и ссоры были лошадьми. Фонарь устало мерцал. Карета скрипела всеми своими частями. Во тьме и неизвестности апокалиптическая колесница катилась через разоренную землю.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА

¹ Беккер Рудольф Цахариас (1752—1822) — немецкий просветитель и публицист. Уроженец Эрфурта, изучал теологию в Университете Йены. Известен изданием нескольких газет, в том числе "Анцайгера", с которым много лет сотрудничал Ганеман, и публикацией ряда книг. В 1797 г. основал в Готе издательский дом, которым после его смерти руководил его сын Фридрих Готтлиб Беккер (1792—1865)
² Эрнст II Людвиг (1745—1804) — герцог Саксен-Гота-Альтенбургский с 1772 г. Покровительствовал ученым и художникам, оставил значительное собрание сокровищ литературы и искусства.
³ Клокенбринг Фридрих Арнольд (1742—1795) — высокопоставленный немецкий полицейский чиновник в Ганновере, известен своими публикациями о музыке, литературе и политике.
⁴ Коцебу Август Фридрих Фердинанд фон (1761—1819) — немецкий драматург и романист, член Прусской Академии наук. Подробнее о нем см. статью в "Википедии".
⁵ Имеется в виду часть "Божественной комедии" (1308—1321) итальянского поэта, мыслителя и богослова Данте Алигьери (1265—1321).
⁶ Провост (пробст) — старший пастор в лютеранской церкви.
⁷ Хазенёрль фон Лагузиус Иоганн Георг (1729—1796) — австрийский врач, бывший личным врачом императора (кайзера) Леопольда II (1747—1792) и его сына Франца II (1768—1835) Габсбургов, а также протомедиком Великого герцогства Тосканского. Автор нескольких публикаций в медицинской периодике.

 Глава пятая    Оглавление   Глава седьмая