Глава VIII
SIMILIA SIMILIBUS

Профессор Гуфеланд¹ заведовал кафедрой в Университете Йены. Он был моложе Ганемана и, несомненно, сделал успешную карьеру. Более того, он был человеком, неустанно стремящемся к славе, и сочетая в себе интуицию художника и внешний лоск аристократа, он отдался всем сердцем изучению медицины. Как-то он получил для своего нового "Журнала практической медицины"² объемистую рукопись д-ра Ганемана, которая была озаглавлена "Опыт нового принципа нахождения целительных свойств лекарственных веществ с беглым обзором принципов, использовавшихся до сих пор". Гуфеланд внимательно прочитал рукопись, покачал головой, отложил рукопись в сторону, затем вновь взял ее, погрузился в глубокое раздумье, в негодовании прошелся взад-вперед по кабинету и наконец отправил ее в типографию.

Эта работа была успешной попыткой человека, похороненного заживо, выбраться на открытый воздух. Двадцать лет назад профессора вкладывали свои смутные учения в головы молодых студентов, отупляли их своими догмами, замуровывали в гипотезы. Ганеман пробивал свой путь через все преграды, говорил просто, наблюдал с открытыми глазами. Что делают врачи у постели больного? Они дают пациентам холод при жаре, успокоительное при возбуждении, вызывают стул при запорах. За их высокомерной латынью стоит единственная примитивная, банальная идея: Сontraria сontrariis, вы должны заткнуть пробоины!

Сontraria сontrariis, особенно при хронических болезнях… Лечение запора слабительными, возбуждения крови посредством кровопускания, кислой отрыжки щелочами было абсолютно ошибочным. "И хотя бóльшая часть наших медицинских современников еще придерживаются этих методов, я не боюсь назвать их вредительскими и разрушительными", — писал Ганеман. В рукописи, лежавшей на столе у Гуфеланда, далее говорилось:

Я умоляю моих медицинских собратьев отказаться от этого метода. Он ошибочен и ведет в пропасть. Высокомерный эмпирик гордится своей жалкой властью приносить облегчение на несколько часов, не интересуясь тем, что за время этого обманчивого спокойствия болезнь пускает свои корни все глубже.

Какой принцип побудил их испробовать такие средства? Увы, только прецедент из эмпирической игры с опасностью, из домашней практики, тех слепых случаев, когда эти вещества были признаны полезными при той или другой болезни.

Для установления эффектов лекарственных средств мы должны как можно меньше доверять случайности! Истинная природа и подлинный эффекты, я считаю, могут быть узнаны только из тех воздействий, которое данное лекарственное вещество, оно одно и принятое в тех или иных дозах, оказывает на человеческое тело.

Но поскольку ключ к этому до сих пор не найден, возможно, мне так повезло, что я могу указать на принцип, руководствуясь которым наука может совершенствоваться благодаря постепенным открытиям и применению на основе рациональных принципов подходящего специфического средства для каждой хронической болезни среди известных (и до сих пор неизвестных) лекарств. Я могу сказать, что этот принцип заключается в следующем:

Каждое мощное лекарственное вещество возбуждает в человеческом теле своеобразную болезнь; чем мощнее лекарство, тем своеобразнее, ярче и сильнее болезнь. (Немедицинская публика называет самые эффективные и, следовательно, самые полезные из этих лекарств, ядами.)

Нужно подражать Природе, которая иногда излечивает хроническое заболевание путем добавления другого, и использовать при заболеваниях, которые мы хотим излечить, такое лекарство, которое способно произвести другое очень подобное искусственное заболевание, и тогда первое будет излечено: Similia similibus!

Чтобы вылечить болезни, мы должны искать лекарства, которые могут возбуждать подобное заболевание в человеческом теле.

Блестящие идеи часто выглядят глупыми или наивными. Они лежат подобно отбросам или опавшим листьям, пока кто-то не взглянет на них, не наклонится, не подберет и не обнаружит себя навечно связанным с ними насмешками и глумлением, страданием и гонением.

Когда Ганеман написал эти слова, "Similia similibus", в 1796 году, бросив тем самым боевой клич, который потряс основы лекарственной доктрины и восстановил сомнение в ее законном положении в качестве инструмента врача и надежды для пациента, он на деле лишь четко выделил ее надлежащее место и способы выражения вечной идеи человеческого ума и постоянного природного процесса. Еще за четыре столетия до Рождества Христова Гиппократ³ учил, что

болезнь возникает из-за влияний, которые производят эффекты, подобные их лекарствам, в то время как болезнь может быть устранена лекарствами, которые возбуждают явления подобного рода.

Могучий Парацельс⁴ парит над светом и тьмой двух тысячелетий и заявляет тяжелым и бескомпромиссным языком своего времени:

Если смерть может подкрасться, дождаться и лишить нас жизни, то нечто подобное может сделать и лекарство. Совершает это не масса лекарства, а его сила. В результате получается, что мы делаем половину унции из двадцати фунтов, и половина унции превзойдет двадцать фунтов, поэтому чем меньше масса, тем больше сила.

Парацельс говорит, что существует лекарство от любой болезни. Чем меньше количество, тем больше эффект. Он добавляет:

Итак, сущность лекарства выступает против болезни; два сражающихся противника, оба горячие, оба в одной упряжке и оба с одинаковым оружием.

"Арканум"⁵ Парацельса — это не лекарство в том смысле, какой подразумевает наша наука, создающая лекарства, чтобы вызывать сон, притупить боль, снять симптомы. Он стремится полностью противостоять процессу природы, проявить истинное искусство исцеления и превратить болезнь в здоровье вместо маскировки и сокрытия ее, как делают плохие доктора и истинные шарлатаны всех возрастов.

Они занимаются ерундой. Они не стыдятся своих клизм и слабительных; даже если это приводит к смерти, они клянутся, что все сделано правильно. И хвастаются знанием анатомии и ее использованием. Что вы можете видеть, зачем нужна ваша анатомия, если с ними вы не можете обойти трясину и разглядеть, что за ней? Тогда сознайтесь, что не можете помочь ему как Теофраст. Замолкайте, ибо кто захочет растолковывать речи, излагаемые таким убийственным языком. Вот некто, кого вы окуривали двадцать раз, а вот другой, кого вы намазали пятнадцать раз своим бальзамом, и еще один, которого вы обмыли пятнадцать раз, и тот, кого вы держите два или три года в бочке. В одном четверть фунта ртути, в этом — полфунта, в другом — полтора фунта. Там она находится в костном мозге, тут — в венах, там — в трупе, а здесь — в живом теле. Там она лежит в виде белого порошка, здесь — сублимированная, там — кальцинированная, в одном — в растворе, в другом — в осадке, и так она содержится в разных веществах. Кто может скрыть мошенничество каждого из вас? Кто может сделать каждую блудницу благочестивой?

В дни Ганемана золото истины можно было найти на улицах Вены; слова прозрения, высказанные в лекционном зале, исчезли незаметно. Талантливый Антон де Гаен⁶, как и Ван Свитен⁷, ученик Бургаве⁸, был безжалостным, грубым, неумолимым зелотом высшей научной пробы, он ввел термометр как средство наблюдения за ходом болезни и препарирование как средство клинического исследования. Хотя он защищал магию и чудеса с фанатизмом монаха, в 1759 году он написал в своем "Ratio Medendi":

Разумеется, существуют сотни ядовитых растений, которые целительны именно потому, что ядовиты. Различные пасленовые вызывают конвульсии и приступы при больших дозах, но в умеренных они снимают судороги и сильное сердцебиение.

Но его ученик Антон Штёрк⁹ из Вюртемберга, который впоследствии заведовал кафедрой в Вене, пошел дальше и стал первым, кто испытал растительные экстракты (луговой шафран, пульсатиллу, шиповник, белену, аконит, белладонну, болиголов) на здоровых людях и c пользой применил свои находки у постели больного, руководствуясь принципом "подобное подобным". В это время Борде¹⁰ в Монпелье преподавал метод лечения лихорадки лихорадкой и усиления хронических заболеваний с целью их излечения. Было ли простым совпадением, что в том же году, когда был провозглашен принцип подобия в "Журнале Гуфеланда", английский врач Эдвард Дженнер из Беркли, что в Глостершире, 16 мая 1796 года лечил пустулы служанки Сары Нельмс, заразившейся коровьей оспой, когда доила больную корову? Дженнер инокулировал мальчику Джеймсу Фиппсу гной коровьей оспы, взятый у этой больной девушки, у него развились пустулы, но они зажили. Затем Дженнер инокулировал этому мальчику гной истинной натуральной оспы (как это делалось в Англии повсеместно для защиты от натуральной оспы с тех пор как жена британского посла в Константинополе леди Уортли Монтегю¹¹ импортировала этот "греческий метод"), и юный Фиппс остался в добром здравии. Коровья оспа иммунизировала его против натуральной оспы! Similia similibus. Подобное излечивается подобным. Лишь через два года Дженнер осмелился представить свое открытие в "Философские труды"¹². Но редактор этого издания не был похож на Гуфеланда: он неожиданно вернул рукопись. Только после публикации брошюры Дженнера "Исследование причин и последствий Variolæ Vaccinæ, болезни, обнаруженной в некоторых западных графствах Англии и известной под названием коровьей оспы" мир обратил на это внимание и снисходительно позволил лечить себя от этой страшной напасти¹³.

Так многие люди, живущие между Беркли и Кёнигслюттером, увидели тучи на небе, но только двое из них распознали в них источник штормовой погоды и благотворного дождя.

Для Ганемана начался период успешной работы. У него в руках был ключ, он отворил дверь. Предстояло навести порядок, собрать доказательства и в ужасном хаосе найти свои целительные инструменты.

Ничего не остается, — писал он, — кроме как проверить на наших собственных организмах лекарства, которые мы хотим исследовать. Врач, чья единственная цель — улучшать свое искусство, не может воспользоваться никаким другим источником информации относительно лекарств, кроме ответа на следующие вопросы: во-первых, каково чистое воздействие каждого лекарства на человеческий организм, и во-вторых, чему учат нас наблюдения за его воздействиями в той или иной простой или сложной болезни?

День за днем он проверял лекарства на себе и других. Он собирал истории отравлений. Его целью было создать физиологическое учение о медицинских средствах, свободное от всяких предположений и основанное только на экспериментах. Решая эту задачу, он приблизился к пророческой формулировке эффектов лекарств, которой суждено было зародиться через сто тридцать лет в утробе традиционной медицины терапией раздражающими средствами. Он писал:

Большинство лекарств обладают более чем одним действием: первое, прямое действие, которое постепенно превращается во второе (которое я называю непрямым вторичным действием). Последнее обычно полностью противоположно первому. Только несколько лекарств являются исключениями из этого правила, продолжая свое первичное воздействие непрерывно, но всегда того же самого рода, хотя и в постоянно уменьшающееся степени, пока после некоторого времени не обнаруживается никаких следов действия и восстанавливается естественное состояние организма.

Если при хронической болезни назначается лекарство, прямое действие которого соответствует болезни, непрямое вторичное действие иногда точно соответствует состоянию организма, к которому мы хотим вернуться.

Ганеман отправлял своих детей в поле собирать белену, сумах и белладонну. Дети росли юными жрецами асклепиона на острове Кос¹⁴. Они не срывали цветы для букета, как другие дети, тонко различали пыльцу, нектар, аромат, прикасались к листьям, цветкам и клубням маленькими, но опытными руками; весной срезали кору молодых ветвей, когда начинала выделяться живица и вытекать смола, осенью они собирали корни, когда те были тонкими и содержали мало живицы. В сухую погоду, когда в начале лета начинало теплеть, они срывали листья после восхода солнца, бутоны — до того, как расцветут цветы, цветы — когда те пропитывались свежей росой, и плоды, когда они полностью созревали. Дети развешивали растения небольшими порциями на плетне, чтобы высушить на солнце. Они очищали корни от земли и развешивали их пучками под потолком, раскладывали цветки в тени для сушки. Все обязаны были принимать участие в этой работе. В вопросах, имевших отношение к его материалам, Ганеман не делал никого снисхождения ни самому себе, ни другим. Все он должен был увидеть собственными глазами, всюду он должен был работать собственными руками. Не было иного способа добиться успеха с его титаническими планами вытащить богатства естественных лекарств из трясины учебников и представить их в ярком свете опыта.

Результаты всего этого напугали аптекарей и врачей. Лекарства, приготовленные самим Ганеманом, за развитием которых он мог наблюдать с момента, когда корень был извлечен из почвы, и до проникновения приготовленного лекарства в организм пациента, вызывали эффекты, почти полностью отличные от эффектов рецептов, которые он писал для аптекарей. В их аптеках по высокой цене продавался мусор. Можно ли было надеяться на науку, инструменты которой так жалки! Врач и пациент тщетно бились в сетях спекулянта и дельца. В Марселе и Амстердаме находились штаб-квартиры крупных мошенников, которые готовили поддельные лекарства и жирели на нескончаемых страданиях больных. "Так плантаторы Восточной и Западной Индии совместно с голландскими производителями лекарств тянут к себе богатства Европы с помощью вереницы жадных рук, связанных только выгодой, и передают нам продукты, которые, достигнув нас, должны наводить на вопрос, чему следует удивляться больше — чрезмерности их цен или их искусству фальсификации". Тем не менее трудности, с которыми сталкивался честный аптекарь, пытающийся получить настоящие лекарства, блекнут перед нередко жалким состоянием самих аптек. Лекарства покрыты пылью, упаковка никуда не годна, инспекторы аптек знают даже меньше, чем невежественные собственники аптек. В 1792 году в "Анналах Креля"¹⁵ появилась жалоба: "Конечно, мы имели основания надеяться, что многие аптекари могут стать мудрее и искуснее в этой процедуре, но наша надежда была напрасной! Они не хотят отказываться от своих старых методов и неряшливости". Ненадежные рецепты с наркотическими растениями были особенно позорными. Так, Монро¹⁶ имел право заявить, что он установил полную безобидность унции белены через двадцать четыре часа, в то время как намного меньшие количества того же самого экстракта оказывались смертельными. Ганеман своевременно предупредил:

Пусть врач сам готовит экстракты или присутствует при приготовлении их аптекарем. Я знал города с судами, где ни один аптекарь не знал болиголова. Какие только корни не использовала фармацевтическая промышленность вместо морозника (Helleborus niger). Около десяти различных корней хранятся в аптеках под этим названием. И глупый практик все же верит, что это лекарственный Helleborus niger? Бедолага!

После шарлатанов-врачей Ганеман объявил войну шарлатанам-аптекарям. Он готовил свои лекарства сам. Он должен был дорого заплатить за это… Первые немецкие аптеки были открыты в Нюрнберге и Праге в XIV веке. Но в течение долгого времени после этого врач, который разрешал, чтобы его лекарства были приготовлены чужими руками, а не его собственными, считался некомпетентным. Никто не думал о том, чтобы навязать аптекаря врачу! Только в начале XVIII века аптекарская гильдия усилилась настолько, что получила привилегию, запрещавшую врачам самостоятельно готовить лекарства, "чтобы они не повредили аптекарям". Так искусство исцеления потеряло один из самых важных своих инструментов. От растительных веществ не осталось ничего, кроме их латинских названий. Пациентам назначали самые бессмысленные смеси, чьи эффекты было невозможно наблюдать или контролировать. От каждой боли существовало отдельное лекарство. "Что-то против позыва к рвоте, что-то другое против диареи, еще что-то против вечерней лихорадки или ночного пота, и как же слаб пациент после этого! Следует также прописать тоник, а на самом деле даже несколько, чтобы один оказался успешным там, где другой потерпел неудачу… Но что, если все симптомы происходят от одной и той же причины, как это обычно бывает, и одного-единственного лекарства достаточно, чтобы успешно излечить все эти симптомы?"

До сих пор профессиональная жизнь Ганемана была наполнена отчаянной борьбой за ясную концепцию исцеления. Теперь же, когда он поверил, что нашел эту концепцию в своем принципе Similia similibus, он боролся за чистоту медицины с удвоенной энергией. Он наносил смертельные удары по трем направлениям: во-первых, он считал, что доктор должен сам готовить лекарства, во-вторых, он все более определенно защищал назначение малых доз, и в-третьих, он был страстным противником смешанных лекарств, содержащих большое количество ингредиентов.

В "Очерке", написанном в 1796 году, первой своей ставшей знаменитой работе, он заявлял:

Для меня самым странным обстоятельством, связанным с теоретизированием о достоинствах отдельных лекарств, кажется то, что пресловутая привычка, которая все еще жива в медицине, — объединять несколько лекарств в одном рецепте — укрепилась в такой степени, что я мог бы поставить в тупик Эдипа, и тот не сумел бы объяснить, каким было действие одного ингредиента в смеси: предписание одного лекарства было в те дни даже более редким, чем сейчас. Как можно при такой запутанной практике различать свойства отдельных лекарств?

В следующем году в "Журнале Гуфеланда" появилась его статья "Непреодолимы ли препятствия на пути к ясности и простоте в практической медицине?" Это была атака на смеси из большого числа компонентов.

Простота — высший закон врача. Чем сложнее наши рецепты, тем запутанней действие наших лекарств… Должны ли мы жаловаться на то, что наша наука неясна и запутанна, если сами создаем эту неясность и путаницу? Я сам страдал этой лихорадкой прежде, школы заразили меня. Миазма ухватилась за меня к тому времени так крепко, как никогда не происходит с миазмами других психических болезней, но я решительно изгнал ее.

Осмелюсь ли я признаться, что в течение многих лет никогда не назначал одномоментно более одного лекарства? И я никогда не повторял дозу до тех пор, пока действие предыдущей не прекращалось. Только одно кровопускание, одно слабительное, и всегда простое лекарство, никогда не составное, и никогда второго лекарства, пока я не получил точное представление о действии первой дозы. Осмелюсь ли признаться, что поступая так, я был очень успешен, доставлял удовлетворение моим пациентам и видел результаты, которые в противном случае мне бы не пришлось увидеть никогда?

И вновь блестящая идея Ганемана ведет его прямиком к использованию наиболее убедительных аргументов для беспощадной атаки на противника, который пытался убежать от него. В последующие годы он перевел с английского два знаменитых классических труда, "Эдинбургскую фармакопею"¹⁷ и "Справочник лекарств"¹⁸. Он перевел их для того, чтобы уничтожить. Издатель не был особенно доволен этой работой, разрушавшей его собственное орлиное гнездо! Ганеман начал атаковать уже в своем предисловии:

Самые лучшие рецепты (как я хочу показать моим соотечественникам) могут иметь неувязки; они могут быть неестественными, противоречивыми и противоположными той цели, для которой предназначены. Это истина, которая должна быть публично провозглашена в наши дни любви к назначениям. Когда это будет полностью искоренено?

Затем в его комментариях следовали удар за ударом:

Не верьте авторам рецептов, когда они утверждают, что при смешивании нескольких видов мочегонных мы получим смесь, которая будет обладать бóльшим мочегонным эффектоми. Дурачье! Обычно происходит в точности обратное. Одно лекарство часто мешает другому. Но почему они смешивают вместе так много веществ? Потому что они смотрят на лечение как на игру в лото: глупец думает, что если поставить на несколько номеров сразу, он непременно выиграет. Если бы он был прав, то Закутус Лузитанус¹⁹ с его пятьюдесятью ингредиентами в одном рецепте был бы лучшим матадором среди врачей.

Кто похвалит как надежное лекарство сомнительную пеструю смесь, составленную из семи, восьми, десяти, пятнадцати ингредиентов? Только невежда. Попробуйте отправить такой рецепт десяти хорошим аптекарям: приготовленное лекарство у каждого из них будет в какой-то степени отличаться запахом, внешним видом и вкусом (не говоря уже об его лекарственных свойствах!)… Бедный Гиппократ со своими одними простыми лекарствами, как неуклюже ты выглядишь! Бог да помилует все бедные души, убегающие из своих методично лечимых тел!

Высокомерие ученых людей является самым никудышным плодом древа человеческого безрассудства. Это сорняк, который растет на бесплодной почве духовных метаний, на каменистой осыпи больших знаний и ограниченных возможностей. Никто, кроме Гуфеланда, не понимал цели Ганемана. Ганеман стремился обнаружить специфические связи определенных лекарств с определенными болезнями, определенными органами и тканями; он пытался покончить со слепыми методами притупления симптомов, похожими на методы трубочистов. Но предприятие, которому он отдался полностью и в котором пытался победить, имея практические далекие от схоластики цели, было безнадежным — медицинская наука его времени запуталась в лабиринте натурфилософии.

С другой стороны, толпа встревоженных спекулянтов и обывателей ожесточалась все больше. Врачи и фармацевты Кёнигслюттера подали на него жалобу. В связи с этим власти запретили ему готовить собственные лекарства. Дальнейшее пребывание в этой местности, таким образом, потеряло всякий смысл. Его странствия возобновились. После бесплодных попыток получить ставший вакантным после смерти врача пост лейб-медика князя Готы и неудачи других своих планов, он решил переехать в Гамбург или Альтону²⁰.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА САЙТА

¹ Гуфеланд Христоф Вильгельм (1762—1836) — лейб-медик прусского короля Фридриха Вильгельма III, заведующий кафедрой патологической анатомии при Берлинском университете, автор около 400 научных публикаций, основатель геронтологии.
² Приобретший всеевропейскую популярность "Journal der practischen Arzneykunde und Wundarzneykunst", или "Журнал практической фармации и хирургии", обычно называвшийся "Журналом Гуфеланда", выпускался Гуфеландом с 1795 года до самой смерти в 1836 году, всего свет увидели 83 тома. В журнале часто публиковался и Ганеман. Так, именно в этом журнале была опубликована его статья "Опытная медицина" (1805), считающаяся предшественником "Органона".
³ См. прим. 6 в гл. 1.
⁴ См. прим. 8 в гл. 1.
⁵ От лат. arcanum — тайна. Здесь употребляется в значении тайного лечебного средства.
⁶ Де Гаен Антон (1704—1776) — ученик Германа Бургаве, австрийский врач, профессор Венского университета, придворный врач императрицы Марии-Терезии, философ. Известен своим 15-томным ежегодником "Ratio medendi in nosocomio practico Vindo bonensi" (1758—1779).
⁷ См. прим. 15 в гл. 2.
⁸ См. прим. 10 в гл. 1.
⁹ Штёрк Антон фон (1731—1803) — австрийский врач, ученик Ван Свитена (см. прим. 7 выше), декан медицинского факультета и ректор Венского университета, личный врач императора Франца I и императрицы Марии Терезии, автор ряда медицинских трудов, исследователь ядовитых свойств лекарственных растений. Ввел в практику аконит.
¹⁰ Борде Теофил де (1722—1776) — французский врач, философ, поэт, автор большого числа научных публикаций, первым выдвинул идею о железах внутренней секреции.
¹¹ Монтегю Мэри Уортли (1689—1762) — английская писательница и путешественница, автор имеющих научную ценность "Писем из турецкого посольства". Будучи женой посла Британской империи в Османской империи, жила в Стамбуле с 1716 по 1718 годы, познакомилась с практикой вариоляции (подкожного внесения гноя из пустул натуральной оспы для создания иммунитета к ней), подвергла ей двух своих детей и привезла метод в Англию, откуда он распространился по Европе.
¹² "Философские труды" (Philosophical Transactions) — публикуемый с 1665 года научный журнал Королевского общества, первый в мире журнал, полностью посвященный науке. Дженнер обратился в "Философские труды", поскольку имел связи с его редактором и руководством Королевского общества и ранее опубликовал в этом журнале статью о наблюдениях за кукушками, за которые был удостоен членства в Королевском обществе.
¹³ Изложение этой истории М. Гумпертом представляет собой копию с пропагандистских прививочных клише без попытки критического осмысления, а потому требует уточнений. Дженнер, который не был врачом (титул доктора медицины был куплен им в Университете Сент-Эндрюс в 1790 году за 15 гиней и два рекомендательных письма от друзей; Дженнер никогда не учился в университетах и не имел академического образования), скорее всего, инокулировал Дж. Фиппса не "гноем истинной натуральной оспы", как утверждает Гумперт, а всего лишь воспалительным экссудатом, полученным по наимягчайшему инокуляционному методу Д. Саттона. Сам Дженнер никогда не сообщал, чем именно он инокулировал "юного Фиппса", который был болезненным слабым ребенком, а в возрасте 20 лет скончался от туберкулеза. Подробнее см. книгу д-ра Ч. Крейтона "Дженнер и прививки. Странная глава истории медицины" (1889). Редактор "Философских трудов" не возвращал Дженнеру рукопись "неожиданно": статья после внимательного рассмотрения и обсуждения была отклонена советом Королевского общества как бездоказательная. Кроме упомянутой выше книги Крейтона, см. Baxby D. Edward Jenner's Unpublished Cowpox Inquiry and the Royal Society: Everard Home's Report to Sir Joseph Banks Medical History 1999; 43:108–110.
¹⁴ Асклепион — собирательное название для древнегреческих храмов, построенных в честь бога медицины Асклепия, в которых также лечили больных и изучали медицину. По преданию, в асклепионе на о. Кос изучал медицину Гиппократ, а знаменитый древнеримский врач Гален (см. прим. 5 в гл. 1) учился медицине в асклепионе Пергама.
¹⁵ Немецкий химический журнал, издающийся с 1778 года. Полное название "Chemische Annalen für die Freunde der Naturlehre, Arzneygelährtheit, Haushaltungskunst und Manufacturen", обычно сокращают до "Crell's Annalen" ("Анналы Креля") по имени его первого редактора Лоренца фон Креля (1744—1816), профессора теоретической медицины и Материи медики в Университете Гельмштедта. В 1790-х годах Ганеман нередко публиковался в этом журнале.
¹⁶ Монро Дональд (1727—1802), шотландский врач и ученый, автор книги "Медицинская и фармацевтическая химия и Материя медика" (Medical and Pharmaceutical Chemistry and Materia Medica, 1788), которую Ганеман перевел на немецкий. Перевод в двух частях увидел свет в Лейпциге в 1791 году.
¹⁷ Перевод книги Э. Дункана-ст., Э. Дункана-мл. и Дж. Ротерема "Новая Эдинбургская фармакопея" (The Edinburgh New Dispensatory, 1791), опубликован в Лейпциге в двух частях в 1797—1798 годах.
¹⁸ Перевод книги Р. Пирсона "Справочник лекарств, новая коллекция рецептов" (Thesaurus Medicaminum, A New Collection of Medical Prescriptions, 1794), опубликован в Лейпциге в 1800 году.
¹⁹ Лузитанус Авраам Закутус (1575—1642) — еврейский врач и философ, родился и практиковал в Португалии; в 1625 году, когда в ней начались преследования марранов, переселился в Амстердам. Автор ряда медицинских трудов, написанных на латыни, из которых наиболее известен восьмитомный "De medicorum principum historia" (Лион, 1642—1644).
²⁰ Альтона — в то время самостоятельный город, с 1640 по 1864 годы управлявшейся Датской монархией, с 1937 года район Гамбурга.

 ГЛАВА VII    ОГЛАВЛЕНИЕ   ГЛАВА IX