Как звали основателя гомеопатии?

Христиан Фридрих Самуэль Ганеман

Когда он родился?

10 или 11 апреля 1755 года.

По малому нумерологическому числовому квадрату, если это 10 апреля, то базовое число — 6; если это 11 апреля, то базовое число — 7. Д-р Ганеман, безусловно, не был повесой (6 — это число Венеры). Он особенно не разбирался ни в музыке, ни в живописи. Был очень религиозным человеком, склонным к размышлениям и, несомненно, отвечал числу 7 (мистицизм). В то же время всю свою жизнь Ганеман праздновал свой день рождения 10 апреля. А ведь в приходской книге записей его родного города стоит: "11 апреля, рано утром" и дата, выгравированная в Америке на вашингтонском памятнике, также 11 апреля. Противоречие в дате рождения происходит из-за часа рождения, который оказался в пределах полуночи. Впоследствии я консультировался со многими астрологами, и все они подтвердили дату 11 апреля.

Где он родился?

Город Мейсен, в Германии.

Где он умер?

В Париже.

В каком году?

В 1843, 2 июля.

Кто он был по национальности?

Ему приписывали еврейское происхождение. В действительности он был немец.

Его вероисповедание?

Протестант. Ганеман был франкмасон.

В каком году он открыл гомеопатию?

Это было в 1796 г. (Здесь какая-то неточность, автора или переводчика, или просто опечатка. Открыл закон подобия Ганеман в 1790 г. В 1796 г. был опубликован его "Опыт нового принципа", считающийся датой официального рождения гомеопатии, но не ее открытия! — Прим. авт. сайта.)

Где впервые он опубликовал свое открытие?

В журнале Гуфеланда.

Под каким названием?

"Опыт нового принципа нахождения целебных свойств лекарственных веществ".

Кто был по профессии его отец и его дед?

Они оба были художниками по фарфору и рисовали цветы, цветочный орнамент. Они очень хорошо знали ботанику. Ганеман был сыном Христиана Готфрида Ганемана. Его отец был женат дважды, и Самуэль был первым сыном от второго брака.

Сохранился ли родной дом Ганемана?

Нет, на его месте построили ресторан, который называется "Ганеман"; в углу дома сделали маленькую нишу, в которой поместили бюст Ганемана.

В какой школе учился Ганеман?

В начальной школе св. Афра, которая носила блестящую репутацию. Уже к шестнадцати годам он был настолько хорошим учеником, что ему поручали проводить занятия в качестве репетитора со своими собственными товарищами.

Сколько у него было братьев и сестер?

Два брата и одна сестра.

Каков был девиз отца Ганемана?

"Действовать и жить без хвастовства".

Что представляет собой памятник Ганеману в Вашингтоне?

Когда у властей штата Вашингтон попросили разрешение на возведение памятника, гомеопатам указали место совсем вне города. Там они построили грандиозный памятник, который стоил пятьдесят тысяч долларов, весь из мрамора, с четырьмя барельефами, представляющими самые важные моменты жизни Ганемана. В центре памятника статуя Ганемана, одетого в профессорскую мантию, в позе мыслителя. Позади него, в мозаике — очаровательный орнамент из листьев и цветов, представляющий хину.

Этот памятник включает четыре больших барельефа в бронзе, которые представляют:

Ганемана в студенческие времена, в процессе работы вечером с керосиновой лампой в маленькой комнате. Эта лампа была из глины, и Ганеман сделал ее для своей ночной работы, чтобы его отец не смог заметить отсутствия одной из ламп. Днем он ее прятал, а ночью благодаря ей мог работать допоздна.

Ганемана в лаборатории, держащего пробирку для химического опыта.

Ганемана, окруженного своими учениками, среди которых находится Геринг.

Ганемана, сидящего у изголовья маленькой девочки, — это была малышка Легуве, дочь французского поэта и академика. Ребенок был обречен. Врачи пришли к заключению, что они бессильны ей помочь. Тогда позвали Ганемана, который, несмотря на возраст, пришел в своей зеленой шапочке, вместе с Мелани, следовавшей за ним, как тень.

В это время художник работал над портретом умирающей для того, чтобы родители могли после ее смерти иметь память о своей малышке. Это был очаровательный ребенок с прекрасными золотистыми волосами, который в своей огромной кровати имел действительно несчастный вид. Ганеман приходил много дней подряд, он опрашивал родителей, осматривал ребенка, которому день ото дня становилось все лучше. Аллопаты были в бешенстве! По мере того, как ребенок выздоравливал, художник заканчивал ее портрет. Когда ребенок поправился, Ганеман написал на обороте картины: "Господь ее благословил и спас!" Этот случай был свидетельством того, что гомеопатии подвластны не только незначительные недомогания, но и тяжелые болезни.

Все личные вещи Ганемана были собраны д-ром Хаелем в Штутгарте. Это был учитель начальной школы, ставший впоследствии врачом. Он собрал у себя в двух комнатах множество вещей Ганемана. Там были кресла, чучело собачки Ганемана, его маленькая шапочка с мехом, что-то вроде зеленого стеганого халата, часы, множество подаренных ему перстней. Жемчужиной коллекции была аптека Ганемана, составленная из пробирок, наполненных маленькими шариками величиной с маковое зерно и закрытых совсем маленькими пробками, с названием внутри находящегося лекарства. К примеру, там были первое, второе, третье, шестое, двенадцатое, двадцать четвертое и тридцатое разведения. Именно там мне посчастливилось увидеть пятьдесят четыре тома, содержащих истории болезни всех больных, приходивших на консультацию к Ганеману. Эти истории болезни были заполнены кабалистическими знаками, указывающими лекарства, дозировку, разведения. И так как все истории болезни были написаны одни за другими в хронологическом порядке, нужно было перелистать много страниц, чтобы найти продолжение одного случая.

Однажды я решил отправиться в Штутгарт к д-ру Хаелю для того чтобы ближе рассмотреть эти книги записей. Увидев мой энтузиазм по поводу всего, что касается Ганемана, он любезно позволил мне провести у него несколько дней и даже сделал мне подарок. Подойдя к маленькой витрине, где находились восемь зеленых камей с профилем Ганемана, он взял оттуда одну и подарил ее мне на память. И я должен сказать, что это один из тех подарков, которыми я дорожу чрезвычайно. Я оправил ее в золото и поместил на булавку для галстука.

Однажды, находясь в Неаполе со своей женой в гостинице "Эксельсиф" на берегу моря, я схватил жуткую ангину. У меня не было под рукой моего ящичка с набором лекарств, но я помнил, что г-н Нибуайе говорил мне, что нужно уколоть точку Chao-chang возле большого пальца руки. Но у меня также не оказалось и иглы. Тогда я взял мою булавку для галстука с Ганеманом и нанес укол в эту точку. Это причинило мне зверскую боль, но через час я больше не страдал из-за моего горла, а на следующее утро не было больше ни распухшего язычка, ни покраснения, ничего. С ангиной было покончено. Во всяком случае, Ганеман мне замечательно послужил и при таких обстоятельствах! Когда я рассказал об этом, американцы очень на меня рассердились и говорили: "Доктор Шмидт не знает гомеопатии и заигрывает с акупунктурой..."

Впоследствии я восполнил этот пробел. Я отправился в Италию, наловил пчел Муссолини и возбудил их во флаконе со спиртом, доведя до полубезумного состояния. Затем я их растер и сделал мой Apis, который восхитительно излечивает ангины, симптоматика которых отвечает этому лекарству.

Что касается этого музея, то он стоил д-ру Хаелю огромного труда, он посвятил ему все свои сбережения. Он также участвовал в переводе шестого издания "Органона", того издания, которое г-жа Мелани д'Эрвильи оставила Беннингхаузену. Уже в свое время г-жа Ганеман просила за него пятьдесят тысяч франков золотом. А так как не всегда находят людей, которые желают вложить пятьдесят тысяч франков в покупку "Органона", Мелани не смогла его продать, и впоследствии он принадлежал Беннингхаузену.

В один прекрасный день некий американец, один из братьев Берике, явился, чтобы купить эту рукопись за десять тысяч долларов, и увез ее в Соединенные Штаты, где взялся за ее перевод. Не знаю, знакомы ли вы с почерком Ганемана и особенно с его манерой делать правки своих трудов. В общем, после десятка страниц г-н Берике, утомив глаза и голову, бросил эту затею и был вынужден обратиться к д-ру Хаелю с просьбой выполнить эту работу, и последний взял на себя этот неслыханный труд.

Каждую неделю он получал письмо от Берике, спрашивающего, на чем остановился. Нужно было спешить, и, в конце концов, это так подействовало на его нервы, что он сделал этот перевод немного поспешно. Именно из-за этого начало труда сделано очень хорошо, но по мере того, как продвигаешься дальше в чтении, находишь упущения, даже ошибки. Я могу это утверждать, так как вот уже пять лет как с д-ром Кюнцли мы взяли на себя труд вновь сделать перевод на французский с оригинального немецкого текста.

Ганеман к тому же никогда не давал своего согласия на французский перевод своих трудов, за исключением перевода "Органона" Брюнновым. Джордан был чрезвычайно добросовестным человеком, но он был аллопатом, а вам хорошо известно, что когда не знаешь гомеопатию, то маленькие нюансы, небольшие тонкости перевода обязательно ускользают.

Вернемся к американскому изданию. Берике умер, и "Органон" перешел к его родственникам. Затем прошла война, американские гомеопаты захотели вновь выкупить подлинный "Органон", семья отказала, и книга теперь находится в Америке в сейфе, так как это все-таки чрезвычайно драгоценная реликвия.

Однажды в Женеве мне нанесла визит дама в черном, приехавшая из Парижа. Это была дочь д-ра Мейсье, очень честного человека, хорошего французского гомеопата. Мейсье не составил себе состояния практикой и оставил своим жене и дочери в наследство второе оригинальное издание "Органона", немецкое издание, правленное самим Ганеманом. Они вообразили себе, что эта книга стоила состояния. Но второе издание не стоило более тысячи франков... Я так и не знаю, что стало с этой книгой. Думаю, что какой-нибудь антиквар купил ее в конце концов по очень высокой цене, полагая, что произвел сенсационную сделку, и имел затем много трудностей с ее перепродажей.

Основное произведение, конечно, — шестое издание "Органона", которое Ганеман исправлял и дорабатывал до последних лет своей жизни. В этом шестом издании он говорит о совершенно новом открытии, касающемся приготовления новых лекарств. Он пишет, что лекарства могут впитываться через кожу, через слизистые оболочки глаз и путем ингаляции. Этот способ приема лекарства очень интересен: на дно флакона кладут один маленький шарик, сверху немного спирта и заставляют больного это вдохнуть. Вы хорошо представляете критические замечания и шутки, которые делались по этому поводу: люди любят что-либо материальное, что-то такое, что можно было бы видеть, потрогать и измерить.

Все же мне иногда случается давать лекарство этим способом. Я вспоминаю очень интересный случай с одной больной, итальянкой, которая жила в маленькой гостинице вблизи моего дома. Она обладала настолько повышенной чувствительностью, что к ней не осмеливались даже прикоснуться. Однажды она мне звонит в час ночи, чтобы сказать, что у нее жуткая зубная боль. За пятнадцать дней до этого она приняла дозу своего лекарства. Ее боль локализовалась в запломбированном зубе, сопровождалась неприятным вкусом во рту, обложенностью языка, болями, преимущественно ночными и т. д.; короче, это мне показалось типичным "меркуриальным" случаем. У нее была маленькая гомеопатическая аптечка, которой я ее снабдил. Я посоветовал Mercurius solubilis, но так как она только что приняла свое основное лекарство, я посоветовал вдыхать Mercurius последовательно одной и второй ноздрей. И, к нашему удивлению, боль оставила ее уже через пять минут!

Мы не имеем ни малейшего представления о действии наших лекарств. Я помню Сулье де Морана, в то время как его только что хватил паралич от гнева и глубокого возмущения, потому что знаменитый д-р D. L. F., которого он обучал акупунктуре в Париже, возбудил против него дело. Я колебался между Staphysagria и Colocynthis — двумя великими средствами возмущения и раздражения, и решил давать ему поочередно ХМ потенции каждого из этих лекарств в руку. Когда у него в руке оказалась Staphysagria, он мне сказал: "Вот мое истинное лекарство, я чувствую явную разницу между ними". Staphysagria ему чрезвычайно помогла, его ярость против нашего собрата уменьшилась минимум процентов на пятьдесят, и его гемиплегия тоже стала меньше.

В шестом издании "Органона" Ганеман рассказывает нам еще о своем последнем методе приготовления лекарств: пятидесятитысячных разведениях. Этот метод очень трудно применим практически. Нужна новая бутылка, которую не мыли, нужно встряхнуть десять раз перед каждым приемом, т. е. никогда нельзя быть уверенным, что больной сделает все как положено. Однако в некоторых случаях, там, где другие разведения не приносят успеха, Q-потенции чудесно действуют. При этом методе прием лекарства повторяют даже в том случае, когда больному становится лучше.

Вернувшись к вашингтонскому памятнику, нужно еще сказать, что поначалу его воздвигли совсем на периферии города. Но Вашингтон разросся… и теперь Ганеман находится точно в центре столицы, являясь одним из красивейших памятников города.

Вы знаете, что во время последней войны отличилось много военных, и было решено снять все статуи не очень известных людей для того, чтобы поставить на их место американских генералов. В один из дней настал черед Ганемана покинуть свою площадку и уступить место генералу. Я не знаю, как он об этом узнал, но мой славный д-р Кюнцли имел наглость написать в Вашингтон ответственному по этим вопросам. Он сообщил, что Ганеман был человеком очень знаменитым, что он открыл замечательный медицинский метод, который выстоял за сто пятьдесят лет практики, что он таким образом спас многочисленнейшие человеческие жизни, что это был благодетель человечества, и что было бы воистину очень жаль дать исчезнуть этому памятнику, делающему честь Америке и тем, кто его воздвиг. И благодаря этому письму американский памятник остался на месте, в центре столицы Соединенных Штатов Америки.

Я имел большую честь произнести там речь, перед этим памятником, по случаю 200-летия со дня рождения Ганемана. Американцы, желая хорошо все устроить, решили организовать большой съезд и пригласить трех иностранцев. Тремя избранными иностранцами были врач папы, врач королевы Англии и ваш покорный слуга. Врачом папы был знаменитый д-р Галеазо Лицци, офтальмолог, который не очень много знал о гомеопатии. Как он попал в Ватикан, я об этом ничего не знаю. Впрочем, он там никого не убил, что, очевидно, и позволило ему там остаться.

Съезд, впрочем, был восхитителен. А на банкете д-р Вир сделал замечательный доклад о своей сорокалетней практике, рассказывая анекдоты и клинические случаи из своей жизни. Он говорил полтора часа, но если бы он рассказывал дольше, мы бы все его слушали, потому что это было совершенно захватывающе.

Я страшусь этих банкетов, потому что для вегетарианца в Америке жизнь не усыпана розами. Там был рис, лук-порей, салат — это все, что я мог есть. Национальное тамошнее блюдо "green peas and mashed potatoes" — картофельное пюре, у которого один и тот же вкус по всей стране, и зеленый горошек цвета сульфата меди, твердый до того, что устает челюсть, и крупный, как теннисный шарик! В итоге я оставил американцам их "green peas". Все это есть нужно было в визитке и манишке… Это было очень по-светски.

Я произнес речь о Ганемане и его эпохе, обо всех открытиях, которые были сделаны в его эпоху, добавляя то там, то здесь несколько небольших анекдотов, и все показались мне довольными.

Перед памятником Ганеману нужно было, чтобы я произнес речь после д-ра Вира, перед участниками съезда, властями, прессой и т. п. К счастью, была очень хорошая погода. Там была д-р Грин, перешагнувшая восьмидесятилетний рубеж гомеопат-кентианец. Все, к счастью, прошло очень хорошо, и мы вернулись очарованными этой поездкой. Я был молод в то время, мои виски еще не припорошил снег...