Мелани Граймс (США) |
![]() |
Воскресение Мелани Ганеман |
|
American Homeopath, 1997 (3):12–20 Перевод Светланы Черкесовой (Краснодар) |
Граймс Мелани Дж. — американский гомеопат и преподаватель, многолетний редактор журнала "Симиллимум" Гомеопатической ассоциации врачей-натуропатов США, основатель журнала "Американский гомеопат", автор книги "Джон Бастир: философия и практика" (2005) и многочисленных статей по альтернативной медицине и здоровому образу жизни. Ганеман называл ее "моей самой блестящей ученицей" и "лучшим гомеопатом Европы", но вклад Мелани д'Эрвильи-Гойе Ганеман в гомеопатию и ее отношение к Ганеману до сих пор не оценены. Устремления и намерения Мелани Ганеман неверно истолковываются на протяжении всей истории. Она не получила должного признания даже после смерти, а на ее могиле нет ее имени. Как же сильно пренебрегли женщиной, отдавшей свою жизнь, молодость и положение в обществе ради продвижения нашей науки и распространения учения Мастера! Мелани говорила, что встретив Ганемана впервые, она "распознала в нем моральное совершенство и величайший интеллект". Позднее она написала в мемуарах о своих размышлениях о замужестве: "Меня пугала не перспектива ухаживать за стариком, но возможность потерять его слишком скоро, и что моя скорбь будет так сильна, что я не выдержу". И все же с самой первой встречи их отношения были предметом обсуждения, в ее побуждениях сомневались, ее честность оспаривалась. Мелани считали юной соблазнительницей, которая увлекла Ганемана в иностранную столицу прочь от любящей семьи, к утомительной жизни в ненужной роскоши. Многие обвиняли Мелани в том, что она вышла замуж за старика ради денег, хотя в действительности она сама была достаточно богата и получала доход с нескольких домов в Париже. Ее изображали эгоистичной и высокомерной карьеристкой. Хаель в биографии Ганемана пишет: "Мадам Ганеман пеклась только о себе и своей выгоде, и совсем не думала об интересах своего мужа", хотя сам Ганеман обожал ее и писал своим друзьям о том, какое счастье он испытывал в этот период своей жизни. В 1836 году он писал Герингу: Моя вторая несравненная жена Мари Мелани д'Эрвильи, образец научных и творческих достижений и стараний, одаренная благородным сердцем и ясным умом, безмерно любит меня, и я чувствую себя в земном раю (Хаель, 2:352). Но бóльшая часть гомеопатического сообщества, несмотря на чувства Ганемана, напротив, стала относиться к ней отрицательно, когда, по просьбе мужа, после его смерти Мелани отложила публикацию 6-го издания "Органона". Хотя она всего лишь отдавала дань уважения просьбе Ганемана, многие полагали, что отсрочка связана с "ожиданием предложения более высокой цены", и что "ценность первого издания с правками самого Мастера возрастет" (Хаель, 1:351). Тем не менее не будь Мелани, гомеопатия могла бы никогда не завоевать всемирного авторитета и такого признания, каким она пользуется сейчас. Ганеман тихо жил в отдаленном европейском герцогстве, знакомство с его работой не выходило за границы маленького круга немецких врачей. Что стало бы с гомеопатией сегодня, не живи Ганеман и Мелани в Париже, не пользуй они таких как Ротшильды и Паганини, и не стань их дом больницей и Меккой для страдающих и для желающих учиться со всего мира? Ведь Ганеман смог подготовить 6-е издание "Органона" и создать потенции LM только благодаря поддержке и поощрению Мелани в последние годы своей жизни. Возможно, без нее у Ганемана не хватило бы вдохновения. Мы точно знаем, благодаря его собственным записям, что эти дни были самыми счастливыми в жизни Ганемана. В те времена женщин с таким независимым характером, как у мадам Ганеман, не ценили по достоинству. Несмотря на традицию, она решила не выходить замуж, а заниматься карьерой. Затем, самостоятельно разбогатев и не нуждавшись в финансовой поддержке мужчины, она вышла замуж за иностранца намного ее старше. Она занималась медициной. Даже сейчас ее образ выглядит необычно, а для XIX века он был довольно радикальным. Как же она стала "избранной ученицей" основателя науки? Что сделало Мелани такой независимой и необычной? РАННИЕ ГОДЫМелани росла во время Реставрации, она находилась в центре творческих, политических и научных кругов Парижа. В 15 лет ее отправили жить к своему учителю рисования Гийому Гийон-Летьеру. Он был третьим сыном барона, учился с Дешампом и дружил с известным скульптором Давидом. Две картины Летьера сегодня выставлены в Лувре. Люсьен Бонапарт, брат императора, был его покровителем. Летьер был профессором в Эколь де Боз Ар (Школа изящных искусств) и кавалером ордена Почетного легиона. Мелани в основном писала реалистичные портреты маслом, что было довольно типично для художниц того времени. Хотя многие сомневались в ее художественных дарованиях, Рима Хендли пишет: "Она не была совершенной дилетанткой, как полагал Хаель". Некоторые из картин Мелани выставлялись в Лувре с 1822 по 1824 годы. На одной из выставок Мелани получила золотую медаль из рук Карла Х за свою картину. Сегодня нам известны лишь две ее картины. Одна из них представляет собой литографию греческого героя Леонида, ее опубликовали в 1825 году вместе со стихотворением Мелани, посвященным независимости Греции. Другая картина — портрет Ганемана; Мелани написала его в 1835 году, три месяца спустя после их свадьбы. Как и многие во Франции в те годы, Мелани участвовала в политической жизни. Ее брат Шарль уехал в Америку вместе с маркизом де Лафайетом. Она называла его "апостолом свободы" (Хендли, 36, прим. 19). Тогда же началась ее дружба с Луи-Жеромом Гойе. Когда якобинцы захватили власть на Национальном собрании, он был министром юстиции. После падения Робеспьера он избежал гильотины и принял участие в Третьей Директории. Со временем он стал президентом Директории и, таким образом, президентом Республики. Мелани звала его "последним президентом Республики". Когда в 1799 году Бонапарт сверг последнее правительство Директории, Гойе был выслан в Голландию. Он вернулся в Париж в 1810 году и умер в 1830 году. Мелани похоронила его на своем фамильном участке на Монмартре. Как своей вдохновительнице он оставил ей все деньги и свое имя, написав: Я был бы очень горд, если бы мог удочерить ее, но, так как я уже счастливый отец, это было бы неприемлемо. Я предложил бы ей свою руку, если бы ее склонность к искусству, ее единственная страсть так счастливо владеющая ею, позволила бы ей принять мое предложение (Хендли, 45). То, что он дал ей свое имя, было большим признанием. Мелани использовала имя Гойе до замужества с Ганеманом, однако не приняла никаких денег. Аббат Грегуар, другой влиятельный человек, был еще одним другом Мелани в то время. Он был членом Совета Пятиста (нижней палаты парламента) в последние дни Республики. Ее настоящим учителем был Франсуа-Гийом-Жан-Станислас-Андрие, профессор Эколь Политекник (Политехнической школы) и Коллеж де Франс. Свое последнее стихотворение "Гимн святой Мелани" он написал в честь Мелани, и оно начинается со слов: О, святая Мелани! Еще одним другом Мелани был Неопюмен Лемерсье, любимый драматург Наполеона. Самыми первыми наставниками Мелани до Ганемана были Летьер и Гойе. Летьер умер в 1832 году. Так как все его дети умерли при его жизни, Мелани пришлось самой хоронить его. Что она и сделала, снова на своем участке на Монмартре. На простой табличке надпись: "Lethière, peintre" (Летьер, художник). Мелани стала опекуном внуков Летьера, Эа и Шарля, и взяла их к себе после его смерти. Позже Шарль стал ее верным компаньоном, а также аптекарем во время ее практики в качестве гомеопата. Место Гойе в семейном склепе Мелани никак не отмечено. В предыдущих исторических сообщениях предполагалось, что Гойе и Летьер были ее мужьями. Подобные надоразумения были типичны для этой необычной женщины и ее необычных друзей. После смерти Гойе и Летьера здоровье Мелани пошатнулось, и она больше не могла рисовать. Затем ей попался недавно переведенный на французский "Органон", и она поехала в Германию на поиски Ганемана и лечения. Через три дня после их первой встречи Ганеман сделал ей предложение, а тремя месяцами позже они поженились. БРАКВ тот период Ганеман жил со своими двумя дочерьми в отдаленном герцогстве Ангальт-Кетен. Из-за обвинений аптекарей Ганеман лишился лицензии и возможности практиковать медицину. Герцог Кетенский, собрат-масон и пациент, предоставил Ганеману убежище в своем герцогстве, где немецкие законы были бессильны. За четыре года до этого жена Ганемана, с которой он прожил 48 лет, умерла, и две его младшие дочери вели его хозяйство. Закон и удаленность местности ограничивали жизнь Ганемана в Кетене. С самого начала мотивы, побудившие Мелани выйти замуж за Ганемана, вызывали у некоторых подозрения. Ганеман был старше Мелани на сорок лет. Она была иностранкой и приезжей. Многие из давних учеников Ганемана были раздосадованы. Так как Мелани сама была богата, она устроила все таким образом, чтобы ко времени их свадьбы все деньги Ганемана были отданы его семье; сама же не приняла от него ничего, кроме простого золотого кольца. Но клеветники не унимались, поэтому адвокат Ганемана опубликовал письмо, объясняя их финансовую ситуацию: Пожилой человек, поседевший от непрестанных трудов, гонимый и опечаленный, но высоко ценимый близкими друзьями, вскоре почувствовал, благодаря Миль д'Эрвильи... глубочайшее удовлетворение жизнью, о котором он не мог и помыслить прежде. Так возникло сильнейшее желание провести последние дни своей бурной жизни в мире, радости и сердечном союзе с той, что была причиной такого большого счастья. Супруге тридцать пять лет, она происходит из очень уважаемой и богатой семьи, и владеет собственной ничем не обремененной недвижимостью. Она талантлива и изучала искусство и науку. Известно, что она стала художницей и поэтессой. Эта женщина посвятила себя рисованию и научным изысканиям и решила никогда не выходить замуж. Но ее благородство настолько велико, что она решила принести в жертву свою любимую родину и семейные узы, пренебрегла связями с кругами людей искусства во Франции и Италии ради пожеланий старика, дабы скрасить и осветить закат его бурной жизни, как он того заслуживает. Кроме простого золотого обручального кольца, мадам Ганеман не получила никакого имущества или недвижимости, а также ни копейки денег от своего мужа. Позор клеветникам, стремящихся нарушить мир этой пары! [Isensee, Justizantmann Köthen, March 11, 1835 (1835, Allgem. Anz. der Deutschen #79, цит. у Хаеля, 2:329)] Мелани сделала запись в своем дневнике: Чтобы помочь его семье, оказать ему уважение и показать, что мной не движет эгоизм, я попросила его отдать все свое состояние детям, и все было оформлено по закону и стало известно по всей Германии. Я добровольно отказалась от доли, выделяемой законом жене в наследстве мужа. Я не приняла свадебных подарков — все, вплоть до мельчайших предметов обстановки и постельного белья, было разделено между его детьми. Ганеман счастлив впервые в жизни. Я ухаживала за ним как за новорожденным. Я была его брадобреем, служанкой, секретарем. Я так любила и восхищалась им, что могла бы прислуживать ему, преклонив колени. Никогда еще нежность не порождала в ответ столько нежности, никогда союз не был столь прочен. Счастье было безоблачным и таким долгожданным, мы оба нашли его в моральной безупречности нашего брака. Так все продолжалось до его смерти, и несмотря на разницу в возрасте, оставалось неизменным — еще одно доказательство того, что одинаковые убеждения уравнивают в возрасте (Хаель, 2:323). То, что Ганеман был счастлив, достоверно. Вот письмо Беннингхаузену, написанное 22 мая 1835 года, довольно обычное для того периода. Ганеман пишет: Ты даже не можешь представить себе мою райскую жизнь с женой, она совершеннее любого смертного. Она только что закончила мой портрет маслом, и на все ушло всего девять дней... Она не прикасалась к кисти три года, а теперь она снова может рисовать, не испытывая неудобства. Вот насколько я улучшил здоровье моей жены-ангела! (Хаель 2:335) Хотя многие утверждают, что Ганеман уехал в Париж против своей воли, его намерения были совершенно ясны: Невозможно сказать, когда я вернусь, если вернусь вообще (Allg. Hom. Ztg. 1864, v. 69, 100). ЖИЗНЬ В ПАРИЖЕСамуэль и Мелани уехали в Париж в 1835 году. Благодаря своему политическому влиянию Мелани смогла добиться разрешения для Ганемана практиковать во Франции на законных основаниях. Она практиковала вместе с ним и стала первой женщиной-гомеопатом в Европе. Насколько же это все было непохоже на уединенную жизнь Ганемана в Германии! Их парижская практика привлекала посетителей со всего мира. Мелани открыла бесплатную поликлинку для бедных и сама лечила их по вечерам. Ганеман привлек меня к своей работе. Когда больные приходили за советом, я была
переводчицей и секретарем, потому что он все записывал — так как его учение полностью
основано на выражении симптомами, без записок заниматься лечением невозможно. Он заставил меня
выучить его "Чистую Материю медику", сухой и трудный труд, но благодаря моей невероятно
хорошей памяти, я настолько хорошо все затвердила, что сведения впечатались в мое сознание, и когда
пациент описывал свои симптомы, я тут же указывала на немецком доктору средства, в описании которых
эти симптомы присутствовали. Таким образом я очень сильно облегчала ему поиск средства —
каким бы способным ни был гомеопат, он вынужден искать, если хочет излечить. "Материю
медику" составил сам Ганеман, но он не так хорошо, как я, помнил все детали. Когда я указывала
ему на несколько лекарств, ему оставалось лишь выбрать из них нужное, и его работа настолько
облегчалась, что он мог принять больше пациентов и не уставать при этом. Ему доставляло радость
открывать мне тайны науки исцеления. Конечно, с таким учителем было очень легко учиться. Он
полностью доверил мне лечение бедняков, приходивших к 16 часам, и часто их число превышало сотню.
Иногда Ганеман заглядывал на прием, скорее, чтобы насладиться благословениями, выпадавшими на мою
долю, и с удовольствием наблюдать, как я раздаю милостыню рабочему люду — больным не хватало
самого необходимого — успех сопутствовал мне. Все, что я делала в те дни, я называла его
работой, меня устраивало такое положение вещей, а когда он сказал мне: "Поверь, я сам не смог
бы лучше, мне хочется, чтобы мир узнал, какой ты замечательный гомеопат!" (это было написано
им собственноручно), я отвечала: Днем они практиковали вместе, а когда были вызовы на дом, Мелани ездила одна, как об этом писали в "Альгемайне анцайгер дер дойчен". Я несколько раз вызывал его на дом, но всегда приезжала его жена. Лишь некоторым счастливчикам повезло лично увидеться с ним, ведь его дражайшая супруга прилагает все усилия, чтобы избежать всего, что может его растревожить (может, она даже слегка излишне усердна в этом) или чрезмерно истощить его силы... Все больше пациентов стекается к его дому, но большинство медицинских советов слетает с губ его высокообразованной и многознающей жены (Хаель, 1:240). Но все равно многие продолжают нападать на ее намерения, ее честность и финансовые дела семьи. Ганеман продолжил практику в Париже и против нее поднялась волна упреков, что она заставляет старика работать. Считали, что Мелани слишком давит на Ганемана. Считалось, что Ганеман стар, он устал и заслуживает спокойной старости. Внук Ганемана сообщил в 1864 году, что Ганеман оставил истории болезни своих бывших пациентов в Германии и поэтому не планировал практиковать. По прибытию в Париж сам Ганеман заявил: "Я приехал во Францию для распространения гомеопатии и я счастлив быть с вами" ("Alg. Hom. Ztg", 1836). Д-р Пешье написал в газету о своем визите к Ганеманам в Париже: Прославленный пожилой человек наслаждается счаcтьем, которое так редко выпадает на долю ученых... Верный хранитель следит за ним и днем и ночью... Она правая рука Ганемана (Хаель, 2:347). Работа Ганемана получила признание, и его избрали постоянным президентом Галльского общества. В 1836 году он пишет Беннингхаузену: Здесь ценят врача и знают, как его вознаградить. Даже будь я на пятьдесят или шестьдесят лет моложе, я бы ни за что не вернулся в Германию (Хаель, 2:351). До самого конца Ганеман сохранял ясность мысли, и самые продуктивные годы он прожил в Париже. Я чувствую себя лучше и счастливее сейчас, впервые за долгие годы, я наслаждаюсь жизнью (июль 1841 г., Хаель, 2:375). СМЕРТЬ ГАНЕМАНАВскоре после своего 88-го дня рождения, Ганеман заболел своей "обычной весенней болезнью, бронхиальным катаром" (Хаель, 1:242). И сразу Ганеман сообщил, что его жизненная сила на исходе. Он скончался в 5 часов утра 2 июля 1843 года у себя дома в Париже. В своем завещании Ганеман указал: Мои останки завещаю моей дорогой любимой супруге, она сама решит о месте моего погребения и распорядится о похоронах, никто не должен довлеть над ней. Мелани получила в полиции разрешение оставить тело в доме, 3 июля его забальзамировали новым патентованным способом. Мелани писала в своем дневнике: Глубина моего отчаяния может сравниться только с бесконечностью моей преданности. На меня обрушилось огромное несчастье, мое горе настолько глубоко, что никогда больше я не испытаю ничего подобного. Ганемана забальзамировали в моем присутствии, и я лежала в его кровати одиннадцать дней рядом с его бездыханным телом, я мечтала, чтобы меня похоронили вместе с ним. Моя нежность к Ганеману была чистой любовью в самом высшем ее проявлении. Такая любовь редка, ведь чтобы испытать ее, нужно быть глубоко добродетельным; самая большая физическая любовь никогда не сможет породить подобную преданность (Хаель, 2:325). Но после смерти Ганемана непонимание между Мелани и гомеопатическим сообществом возросло. 11 июля 1843 года Ганемана похоронили на кладбище Монмартра. Небольшая процессия провожала его по улицам Парижа на кладбище. Ганемана похоронили в семейном склепе Мелани. Там уже были похоронены Гойе и ее приемный отец Летьер. Отсутствие публичного объявления о похоронах Ганемана стало больным вопросом для гомеопатического сообщества и многих настроило против скорбящей вдовы. Казалось, что Ганемана лишили заслуженных почестей и признания. В 1840 году основанная Герингом Гомеопатическая академия в Аллентауне в Филадельфии отправила Мелани диплом, запрошенный для нее Ганеманом. Благодаря этому диплому Мелани стала первой женщиной, которой американская медицинская школа выдала лицензию на медицинскую практику. Впоследствии в правомерности американского диплома сомневались, так как школа откладывала отправку диплома вплоть до самого закрытия из-за финансовых проблем. Тем не менее для женщины тех времен было невероятным достижением получить признание в качестве врача. Флоренс Найтингейл тогда только родилась, а век эмансипации женщин еще даже не наступил. Лишь поколение спустя, в 1862 году, француженка смогла получить медицинскую степень. После смерти Ганемана Мелани продолжила гомеопатическую практику. И менее года спустя ее способности врача были поставлены под сомнение. Редактор "Альгемайне хомёопатише цайтунг" посчитал, что женщины не должны заниматься медициной. Он спросил: "Должны ли мы так осквернять гомеопатию, которой Ганеман посвятил бóльшую часть своей жизни?" Далее он продолжил, что сейчас, после смерти, Ганеман может видеть "яснее", и, вероятно, ему не понравилось бы "дерзкое предприятие его жены". В 1846 году против Мелани возбудили дело за "занятия медициной и использование звания врача без диплома или сертификата, признанного во Франции, и... за продажу медицинских препаратов и средств без разрешения властей" (Хаель, 1:347). Ухудшили дело многочисленные свидетельства пациентов. Мелани оштрафовали и запретили ей практиковать, но она не подчинилась. Многие известные гомеопаты того времени, включая Беннингхаузена и Яра, не были лицензированными врачами. Беннингхаузен был ботаником, а Яр был священником. Отсутствие у них каких-либо документов, дающих право на занятие медициной, никогда не обсуждалось. Но законы, достаточно гибкие для Беннингхаузена, Яра и прочих, были все еще слишком непреклонны, чтобы позволить женщине заниматься медициной, даже "избранной ученице" самого основателя. Для женщины XIX века Мелани шагнула слишком далеко. Французские гомеопаты также не испытывали к ней никакого уважения. На самом деле Ассоциация французских врачей-гомеопатов даже не считала Мелани коллегой, и ее просили не приходить на собрания. Когда стало известно, что мадам Ганеман собирается поехать на Гомеопатический конгресс в Брюсселе в 1856 году, Центральная гомеопатическая комиссия в Париже составила и опубликовала правила в своей газете, где, указав ее имя, постановила, что для членства в их обществе необходимо иметь диплом признанного университета. Граф Эдмон де ля Поммер, член Галльского гомеопатического общества, написал в ее защиту: Отвечая на оскорбительную статью, написанную в адрес женщины с самой безукоризненной репутацией, я лишь отдаю дань уважения памяти того, кому мы обязаны всем — нашей профессией и нашими знаниями. Разве не благодаря беспримерной преданности этой необыкновенной женщины Основатель стал известен за пределами Парижа? Разве не она оградила его от гонений, коим подвергаются все ученые умы нашей собственной страны? Разве не она обеспечила ему жизнь, полную удобств, мира и уважения, благодаря чему он смог завершить свою великую преобразовательную работу и ею сейчас может наслаждаться человечество? Не она ли помогала ему, получала его наставления и потому сравнялась с многими из нас в знаниях, а может, и превзошла? Ведь мастер, будучи при смерти, сказал: "Я долго искал человека и нашел его в моей жене" (Хаель, 2:452). Мадам Ганеман с возмущением ответила комиссии: Что мне делать там, мне, одной из учеников Ганемана, которую он старался учить с таким рвением, потому что я настолько хорошо понимала его учение; мне, чьи работы он постоянно хвалил и ценил, и, показывая их своим последователям, говорил: "Я искал человека 50 лет и только сейчас нашел его в жене"? Далее она возражает против непризнания ее образования: Будь его жена настолько неспособна к медицине, стал бы Ганеман знакомить ее со своим ревниво оберегаемым учением?.. Конечно же, он не доверил бы ей распоряжаться его медицинским наследием, которому он заслуженно придавал столько значения. И теперь вы оскорбляете его, этого великого человека, вашего наставника, без которого ваше общество не существовало бы... Пока вы обвиняете его и пытаетесь дискредитировать мой диплом, вы противоречите сами себе, потому что пока вы с полицейской дотошностью изучаете дипломы вашего собрания, вы видимо совсем забыли, что знающий и известный врач, которого вы возможно изберете председателем конгресса (Беннингхаузен), лечит на основании подобного документа, полученного таким же путем (Хаель, 2:453). Мелани приложила огромные усилия, чтобы добиться законных оснований для занятий гомеопатией, сначала для Ганемана, а затем для фон Беннингхаузена и прочих, хотя ей самой в подобных основаниях было отказано. Он предприняла первые шаги и заложила основы для женщин XX века. В 1857 году Мелани организовала брак между своей приемной дочерью Софи и Карлом фон Беннингхаузеном, поселившимся в Париже. Такие договорные браки были обычны для того времени. Благодаря политическому влиянию Мелани, ее зятю, врачу по професси, разрешили практиковать во Франции. Благодаря лицензии Карла Мелани смогла свободно практиковать, и таким образом получила передышку в нападках на отсутствие законных оснований для практики. В 1872 году, незадолго до смерти, Мелани получила разрешение от исполнительного кабинета общественных предписаний Версаля на занятия медициной в округе (графстве) Сена. Мелани практиковала до 1867 года, но к 1869 году она почти перестала принимать, до того, как ее практика была официально признана. Ей пришлось продать дом и несколько своих картин, так как франко-прусская война лишила ее состояния. ШЕСТОЕ ИЗДАНИЕ "ОРГАНОНА"На протяжении последних полутора лет своей жизни Ганеман работал над 6-м изданием "Органона". Только в Париже он начал использовать потенции LM и написал Беннингхаузену о своем новом методе динамизации лекарств. Он умер до публикации своего труда и оставил Мелани особые распоряжения на этот счет. Он попросил ее подождать, пока не наступит нужный момент, и лично проследить за публикацией. Многие гомеопаты интересовались "новым и улучшенным методом динамизации лекарственных средств", о котором Ганеман писал Беннингхаузену, и торопили Мелани с публикацией 6-го издания (Allg. Hom. Z., 1856, 53:457). Мелани стояла на страже и настаивала на личном переписывании текста, как просил Ганеман, ибо "никто не знал новых терминов Ганемана для описания процесса 'динамизации'". Из-за этой задержки злоба со стороны гомеопатического сообщества по отношению к ней росла. Многие полагали, что ею движут жадность и эгоизм, что она она специально не разрешает никому ознакомиться с работой из-за личных денежных интересов. Кое-кто думал, что она придерживает публикацию изменений в "Органоне", чтобы увеличить его ценность и, таким образом, выручить за него больше денег. Выглядело так, будто она скрывает важную информацию, небходимую для роста и развития гомеопатического сообщества. Одним из тех, кто так думал, был Хаель. В 1922 году он писал: Даже если полностью принять во внимание крайне враждебное отношение Ганемана к большому числу немецких гомеопатов (Тринкс, Грисселих и др.) и проистекающее отсюда серьезное недоверие, все равно запрет, наложенный мадам Ганеман, очень близко граничит с манией преследования. Невозможно поверить утверждению, что Ганеман отдал такие распоряжения из страха, что его учение бесследно растворится среди старых аллопатических методов (Хаель, 1:352). В 1877 году лондонский врач д-р Байес от лица Лондонской школы гомеопатии ссылался на зависть некоторых последователей Ганемана и устраивавшиеся ими гонения в качестве причины того, что рукопись так и не опубликована. [Мелани] утверждает, что ее муж несколько раз потребовал от нее торжественно поклясться, что все копии его работ буду сделаны под ее присмотром, "чтобы никто злонамеренно и обманным путем не смог внести в текст поправки". А для публикации работ ей нужно дождаться, когда злоба его современников пойдет на убыль (Хаель, 1:352). В 1877 году она написала д-ру Байесу, уверяя его, что рукописи она "хранит как драгоценное сокровище". Далее она поясняет: Зависть учеников преследовала Ганемана всю его долгую жизнь. Некоторые, например
Грисселих, стали настоящими личными врагами, и с помощью газет, специально созданных для
уничтожения его нового учения, подвергали его гонениям (Хаель, 2:458). Она попросила увеличить цену, чтобы она смогла получить "необходимое место для великого дела", и одновременно отказалась от прибыли с продажи книги (Хаель 2:455). Из этих строк ясно, что целью ее была не нажива, как утверждалось, но намерение сдержать данное мужу слово и закончить работу, хранителем которой она стала. Мелани говорила о своем "самом заветном желании опубликовать 'Органон', где содержится столько сокровищ для человечества", и уславливалась о том, чтобы сделать всю работу, когда ее смерть прервала переговоры (Хаель, 1:352–353). ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ И ПОХОРОНЫМадам Мелани Ганеман умерла 27 мая 1878 года в возрасте 78 лет. Причиной смерти стал легочный катар, от которого она старадала на протяжении нескольких лет. Ее похоронили на кладбище Монмартра слева от Ганемана. Д-р Кемпбелл собирался навестить Мелани, чтобы продолжить работу над 6-м изданием "Органона", но приехал уже после ее смерти. Он написал живописную картину ее последних дней и комнату, где только что почившая мадам Ганеман работала и умерла. На столе, за которым она работала, стояли не только портреты Ганемана и его бюст, но также лежали его платок, воротничок и шарф. К тому времени прошло 35 лет со дня смерти Ганемана. Хотя Ганеман хотел, чтобы они покоились вместе "кость к кости, прах к праху", Мелани похоронили рядом с Ганеманом, на соседнем участке на кладбище Монмартра. Ее дочь распорядилась высечь на могиле Мелани "Maman, Amour Toujours" ("Мама, любовь навеки"). Многие думали, что Мелани и Ганеман похоронены вместе, некоторые даже принимали ее могилу за его. Но к 1896 году скопилась задолженность перед городом Парижем за уход за могилой Ганемана. Французские власти не смогли найти плательщиков. Без оплаты долга могилу должны были раскопать. Д-р Платт, профессор Ганемановского колледжа, как раз в это время находился в Париже, и он попросил своих коллег в Филадельфии о помощи. После уплаты долга могила Ганемана стала собственностью Ганемановского колледжа в Филадельфии. В 1896 году, после собрания на Международном конгрессе врачей-гомеопатов в Лондоне, присутствующие врачи обсудили возможность установки памятника на могиле Ганемана, но участок на Монмартре не подходил для этой цели, и тогда было решено перенести останки на Пер-Лашез, прославленное кладбище, большее похожее на парк. Приготовления заняли два года. ОТКРЫТИЕ МОГИЛЫ24 мая 1898 году останки Самуэля Ганемана были эксгумированы и перенесены на кладбище Пер-Лашез. Французское гомеопатическое общество напечатало сообщение об этом событии: Его шею обвивали длинные пряди женских волос, обернутые в шелк и лен. Его обручальное кольцо сняли для дальнейшего исследования. На кольце было выгравировано: "Самуэль Ганеман, Мелани д'Эрвильи, соединились в Кетене 18 января 1835 года". В его ногах лежала стеклянная бутыль с описанием бальзамирования, золотой медальон, изготовленный Давидом д'Анже, с профилем Ганемана на одной стороне и надписью на другой: "A leur maître, les homéopathists français ("От французских гомеопатов их учителю"). Similia similibus curentur". Также в его ногах была бутыль с посланием от Мелани. Могила Ганемана не была запечатана. Он сам распорядился, чтобы Мелани и он были похоронены в одной могиле. Мелани снова критиковали за то, что она не запечатала гроб, хотя она на самом деле исполняла последнюю волю супруга, завещанную ей. Их желание быть похороненными вместе до сих пор не выполнено (Хаель, 1:360). "Гробы Ганемана и его вдовы лежали в катафалке, и десять человек сопроводили их на кладбище Пер-Лашез. Ганемана положили головой вправо, а останки его жены положили в его изножье" (Хаель 1:360). 21 июля 1901 года Международный гомеопатический конгресс провел большую церемонию открытия памятника. Последний представлял собой бюст Ганемана из красного шотландского гранита — копию бюста, изваянного Давидом. Стоимость памятника составила 20 000 франков. Нигде на новом месте захоронения не упоминается о Мелани Ганеман. Несмотря на все затраченные средства и пышные церомонии по увековечиванию памяти Ганемана, ею пренебрегли, нет даже ее имени. Одной из немногих публикаций в защиту Мелани было предисловие редактора к биографии, написанной Хаелем, в английском издании 1922 года. Джон Генри Кларк и Фрэнсис Джеймс Уилер написали: Нам кажется, что он (Хаель) вряд ли осознавал важность парижского периода в распространении гомеопатии. Германия сделала все, чтобы помешать одному из достойнейших своих сыновей, заставляла менять города и герцогства, и в конце концов сделала его отшельником, похоронив в маленьком герцогстве Ангальт-Кетен. Он был вырван из мрачного уединения и оказался в самом центре европейской жизни среди просвещенных умов, ему разрешили практиковать без всяких глупых ограничений, которые так любят германские страны, он сразу же приобрел учеников не только во Франции, но и во всей Европе, Англии и Америке. И все это благодаря мадам Мелани Ганеман, несмотря на ее недостатки и странности. Даже запрошенная ею невозможная цена за литературное наследие Ганемана сыграла положительную роль — все труды Ганемана были сохранены в неприкосновенности, пока не появился тот единственный во всем мире человек, который мог правильно распорядится ими, сам д-р Рихард Хаель! Поэтому мы думаем, что мадам Мелани Ганеман занимает не последнее место в жизни Ганемана и гомеопатии, и что Париж, оказавший ему гостеприимство, давший свободу и возможности, имеет все права на его останки. Долгое время История не обращала внимание на заслуги Мелани перед гомеопатией. Ее влияние на работу Ганемна едва замечают. Что произошло бы с гомеопатией без ее беспримерной преданности? Кто знает, насколько ее вдохновение повлияло на рост и распространение гомеопатии? Получила бы гомеопатия признание во всем мире или хотя бы считалась научным достижением, если бы не вдохновение и годы, проведенные в Париже? Мы не знаем. Но мы по крайней мере можем оценить жизнь, посвященную практике, сохранению, защите, сбережению и взращиванию этого искусства. Сам Ганеман предоставил Мелани место в вечности. Запись в дневнике Мелани в день смерти Ганемана: За два дня перед тем как покинуть меня, он сказал мне: "Я избрал тебя из
всех моих учеников и оставляю тебе мое научное наследие, такое важное для всего человечества.
Работай, как мы это делали на протяжении такого долгого времени, не оставляй моей цели. Ты знаешь
гомеопатию и ты точно так же как я знаешь, как лечить", на что я ответила: "Но я всего
лишь женщина, силы мои на исходе, от напряжения нелегкой работы волосы мои поседели, разве я не
заслужила немного отдыха? — Отдых! — сказал Ганеман и приподнялся в постели. —
Разве я отдыхал? Вперед, все время вперед, против ветра, борись с молвой, лечи всегда и везде, и
постоянным исцелением ты заставишь всех признать свои достоинства. Призови к себе верных учеников,
учи их тому, чего я не говорил им, но только тебе. Передай мое учение дальше и, когда придет твой
час покинуть эту землю, приди ко мне, я буду ждать. Твое тело похоронят в моем гробу, не рядом со
мной, но внутри, и на нашей могиле напишут: БИБЛИОГРАФИЯHael Richard, Samuel Hahnemann. His Life and Work. Jain Pub., 1992 |