Написано по случаю 250-летия со дня рождения Самуэля Ганемана, праздновавшегося 10 апреля 2005 года, и 200-летия со дня публикации его работы "Fragmenta de viribus medicamentorum positivis", включавшей прувинги первых 27 лекарств.

Сегодня гомеопаты имеют полное право заявить, что Ганемана следует считать великим пионером и защитником медицины. Своей заметкой я хотел бы воздать должное этому человеку, вкратце напомнив все то, что создало его величие, а также его бесчисленные заслуги как неутомимого экспериментатора и главного защитника научного метода в медицине.

1. Ганеман был истинным пионером психиатрии, но до сих пор не признаны его заслуги как человека, намного опередившего своих современников в гуманном и сострадательном отношении к душевнобольным в ту эпоху, когда как к тем относились грубо и пренебрежительно, и часто держали в цепях, как животных.

2. Хотя он не был первым, кто использовал здоровых добровольцев для прувингов (к последним он пришел после изучения истории отравлений), но он был первым, кто сумел на основе запутанного материала, полученного из прувингов, создать жизнеспособную систему лечения, отличающуюся от грубой лекарственной "накачки" своего времени.

3. Ганеман был одним из первых, кто постоянно нападал на укоренившуюся еще со времен Галена догму "Очищай и пускай кровь"; ее он атаковал яростно и с неукротимой энергией как вредоносную и бессмысленную.

4. Ганеман был главной причиной постоянного упрощения официальной медицинской практики на протяжении XIX в., в конце концов загнанной гомеопатией в тупик медицинского нигилизма. Упрощение шло по нарастающей в течение всего XIX в. в сторону отказа от "героического лечения" и использования более простых лекарств в меньших дозах. Вряд ли это могло произойти естественным образом без резкой публичной критики кровопусканий и грубой лекарственной "накачки". Гомеопатия постоянно вдохновляла и использовала эту критику. Демонстрацией истинной терапевтической ценности малых доз одного лекарства гомеопатия лишила смысла необходимость использования сильных лекарств в многокомпонентных смесях.

5. Ганеман был первым последовательно защищавшим употребление малых доз лекарств. Еще до того, как он пришел к гомеопатии, он не только рекомендовал, но и широко использовал намного более редкие и намного меньшие дозы, чем это предлагалось в учебниках того времени и было обычный практикой его современников.

6. Он выработал философское мировоззрение, подобное созданному Канту. Он обвинял врачей своего времени в том, что они смотрят на вещи "только через очки гипотетических концепций..." [Hahnemann's Lesser Writings, p. 423], что обозначало следующее: мы видим лишь то, что приучены видеть, или думаем, что приучены видеть, и воспринимаем лишь то, что приучены воспринимать. В сущности, Ганеман прекрасно знал, что наше мышление отражает наш поиск привычных трафаретов и условий; знание же подобно лампе, освещающей нечто, но все остальное оставляющей в тени.

7. Он был первым и несомненно остается самым главным защитником целостного подхода или изучения всей совокупности симптомов, которая создает основу для восприятия больного и его лечения и отказа от деления пациента на фрагменты, части, "местные симптомы" или "сущности болезни". На это его в определенной степени навела цельность картины симптомов, получавшейся в прувингах; с другой стороны, прувинги подтвердили его более ранние догадки.

8. Как главный представитель учения о подобии после Парацельса ("гомеопатия относится скорее к медицине Гиппократа и Парацельса, чем Галена… и потому имеет много общего с двумя идеографическими периодами" Guttentag, p. 1178), но, в отличие от Парацельса, Ван Гельмонта и Сталя, он преуспел в том, что оказалось не под силу им: он уменьшил дозу, использовал лекарства по отдельности и взял на вооружение прувинги, вытеснив этим безнадежные и неприменимые в реальной жизни гадания, включая "доктрину сигнатур", "сущности" и астрологию.

9. Подобно Гиппократу, Парацельсу и Сиденгему, он рьяно защищал описательную (идеографическую) медицинскую парадигму в противоположность законодательным установлениям, которых держался Гален и его последователи [см. Guttentag]; это означает, что главное внимание уделялось полному описанию пациента, а не бесконечному навязчивому аллопатическому выдумыванию механизмов и названий болезней. Медицина, которая по своей природе "идеографически реалистична и по преимуществу имеет дело с наблюдениями" [Guttentag, p. 1179], нежели с объяснениями, редукционизмом или механицизмом, и "так она совершеннее, чем основанная 'на теоретизированной систематике'" [Guttentag, p. 1179].

10. Хотя это до сих пор и не признано, он был первым, кто заявил о паразитической и патогенетической природе холеры, и здесь его можно считать великим пионером гигиены и микробиологии.

11. Он был одним из величайших неустанных адвокатов эмпиризма в медицине. Как и Парацельс, он резко критиковал сумасшедшую гонку теоретизирования и создания "медицинских систем".

12. Он отверг и высмеял привычку классифицировать и прилеплять ярлык ученого названия к каждой болезни, вместо чего он выяснял совокупность симптомов больного как то главное, на что должно быть направлено лечение, и не пытался с пустой педантичностью найти для каждого из них место в искусственной конструкции, называемой "болезнью".

13. Вдохновленный, вероятно, указаниями, обнаруженными им в арабской медицине, он разработал уникальный процесс потенцирования лекарств, сначала растираниями, а потом встряхиваниями. Суммируем в нескольких словах его склонность к наблюдениям и экспериментаторский гений: потратив около 45 лет [1798—1843] он разработал десятичную, сотенную и, наконец, пятидесятитысячную шкалы разведения и потенцирования, ранее не существовавшие.

14. Ганеман был и остается главным защитником назначаемых по отдельности лекарств, пионером введения которых в практику он был.

15. Он был единственным, кто обнаружил, изучил и использовал двухфазное действие лекарств и первичные и вторичные [действие и реакция на него] эффекты лекарств на здоровых людей. Все обнаруженное стало плодом его неутомимого экспериментирования.

16. Подобно своему предшественнику Парацельсу, в одном ряду с Бэконом и Галилеем, он предпочел основать свое лечение на велениях природы, опыте и эксперименте, а не на укоренившихся книжных догмах и теоретических рассуждениях, которые он отмел как безосновательные.

17. Как и Парацельс, он делал упор на естественные силы организма, а лечение направлял на полное исцеление через создание состояния здоровья, а не посредством искоренения болезни или удалением симптомов одного за другим. Таким образом, он нашел средство выйти из безнадежного заколдованного круга зависимости от паллиативных лекарств и приборов, который до сегодняшнего дня охраняет неспособную излечивать аллопатическую медицину.

18. Он разработал теорию миазмов, или продолжающихся в поколениях первичных расстройств. Не исключено, что основой и для нее стали сведения, содержащиеся в арабской медицине. Ганеман проникал в самую суть вещей, под безжизненными песками пустыни он видел воду, золото, нефть, минералы — огромное количество всего того, что другие и представить себе не могли. В своем поразительном умении понять невидимый генотип болезни, распознать его за бесчисленным разнообразием наблюдаемых постоянно изменяющихся симптомов болезни, Ганеман заставляет вспомнить Менделя.

19. Ни один врач, живший до или после Ганемана, не изучил историю медицины столь тщательно, чтобы найти, выделить, собрать, упорядочить, исследовать и оценить успехи и неудачи медицины, очистить и понять огромный пласт информации и на его основе создать совершенно новую систему, основанную на подобии, минимальных дозах, совокупности признаков и прувинге, которая, будучи мягкой и безопасной, тем не менее работает, и работает без неприятных последствий в будущем или побочных эффектов.

20. Тщательные повторные наблюдения показали Ганеману, что устранение местных симптомов сильнодействующими лекарствами всегда представляет собой подавление и никогда — излечение. Это привело его к убеждению, что лечение противоположным и сильнодействующие лекарства никогда не приводят к излечению, но в отношении долгосрочных последствий для здоровья вредят пациенту в целом, а потому "местные болезни", столь любимые аллопатией, ничто иное, как иллюзия, призрак, продукт порочного фрагментарного восприятия больного. Это отличный пример того, что может быть названо "метафизикой Канта".

21. И вновь — пользуясь сведениями, полученными из арабской медицины, алхимии и парфюмерии, он разработал уникальный, тонкий метод вдыхания лекарственных средств, который чаще всего применял в конце жизни. Сходство между вдыханием и столь же тонкими и неощутимыми миазмами и жизненной силой очевидно.

22. Будучи приверженцем витализма и разделяя это воззрение с Гиппократом, Парацельсом, Ван Гельмонтом и Сталем, он преуспел там, где те расписались в своей неудаче: Ганеман обнаружил подобие через прувинги, превратил необработанные препараты (часто ими были минералы) в потенцированные энергетические лекарства, лечил пациента как целое, а не боролся против массы произвольно назначаемых и никак друг с другом не связанных "болезней". С одной стороны, Ганеман принадлежал к прагматикам в медицине, делая упор на опыт и наблюдения, но, с другой стороны, он был приверженцем последовательной медицинской теории. Он был удовлетворен созданной им системой, опирающейся как на практику, так и на рациональные принципы.

23. Он был не только хорошим лингвистом, но настоящим знатоком древнегреческого и латыни, немецкого, английского и французского. Ганеман был вполне сведущ в итальянском и испанском и неплохо знаком с ивритом и арабским. Он с максимальной отдачей использовал свои таланты, создав переводы, которые часто были лучше оригинала и которые высоко ценили его современники.

24. Вероятно, ни один другой врач не был столь блестящим знатоком языков, писателем и историком медицины, использовавшим свои таланты для того чтобы тщательно изучить наследие прошлого и найти в нем идеи, отвечающие своей неутолимой тяге к эмпирическим исследованиям. Такой личности никогда не знала медицина ни до, ни после Ганемана, и ничто не может нарушить его неповторимого, выдающегося, величественного одиночества.

Основываясь на сказанном и объясненном выше, я утверждаю: не может быть оспорен тот факт, что Ганеман заслуживает большего признания своего уникального вклада в медицину, очевидного для любого невооруженного взгляда. Еще меньше сомнений вызывает то, что он был величайшим из когда-либо живших врачей, гигантом теории и практики медицины, неутомимым мастером эксперимента, тщательного исследования и бесчисленных эмпирических нововведений, особенно в области подобия и минимальных доз. Он также был одаренным и успешным, преданным пациентам практическим врачом, непоколебимо следовавшим клятве Гиппократа и своим трудом лишний раз облагородившим ее положения. По мере того как накапливались опыт и новые сведения, он обновлял и улучшал свою собственную практику, раздвигая границы того эмпирического метода, который сам открыл и выпестовал.

ЛИТЕРАТУРА

Otto E. Guttentag Trends toward Homeopathy. Present and Past, Bull Hist Med, 8.8, 1940, 1172—1193
Samuel Hahnemann Lesser Writings, 784 pages, translated & edited by R. Dudgeon, London, 1851