Я никогда не опрашивал пациента у д-ра Остина, он сам обычно "брал случай" и разбирал его со мной, но я не вел пациентов один, а тут мне сразу предлагают опросить незнакомого господина, да еще по-английски, да еще и перед этой инквизиторшей. Итак, я мобилизовал все свои таланты и принялся задавать множество вопросов, а затем написал сорок самых выдающихся симптомов, которые, весьма довольный собой, представил экзаменаторше. "All right, — сказала она, — мы все это сейчас разберем". Затем она попрощалась с господином, дала ему что-то принять под язык, и он ушел.

И вот мы принялись разбирать мой труд, а длилось это, представьте себе, два с половиной часа. Она счищала слой за слоем, симптом за симптомом, снимала каждый листочек как с артишока, и не оставила ничего ценного, поймите, вообще ничего, абсолютный ноль.

"Я внимательно следила за тем, как вы задаете вопросы, — сказала она мне. — Здесь он ответил 'да', здесь 'нет', и в этом нет абсолютно никакой ценности. Кроме того, вот в этом месте вы стали упорствовать в вопросе, желая заставить его дать нужный ответ, а значит, ваш вопрос ничего не стоил". В конце концов от всех моих сорока вопросов, которыми я так гордился, не осталось ни одного ценного. Так все мои иллюзии растаяли или, скорее, лопнули как мыльный пузырь, и я все больше чувствовал себя маленьким ребенком и сказал себе, что на самом деле мне еще многому надо научиться в гомеопатии.

Д-р Остин в Нью-Йорке уже преподал мне такой урок и продемонстрировал, что я практически ничего не знаю, и теперь мне была предоставлена еще одна возможность почувствовать себя тупицей. Но я воздаю должное моей новой учительнице за то, что она в конце концов объяснила мне, на основании каких симптомов она назначила лекарство. Затем она принялась меня экзаменовать, задавая весьма неудобные вопросы, например, в чем различие между острым заболеванием и обострением хронического, короткие вопросы об особенностях миазмов, о самом лучшем времени для повторения лекарства, о различии в показаниях лекарств для острого и хронического заболевания, а затем пошел шквал все более и более сложных вопросов, требующих все более мудреных ответов.

Затем мы вместе отправились посещать больных на дому. Я никогда не забуду консультацию пациентки с острым приступом печеночной колики, буквально скрюченной в своей постели, когда удивительно точные вопросы и наблюдательность моей учительницы привели к назначению Natrum sulphuricum 200 с почти мгновенным эффектом. Затем мы отправились на большую ферму, где свыше сорока кур страдали от удушья, их клювы были широко раскрыты и из них высовывался белый язычок, птицы вели себя очень тревожно, было видно, что они задыхаются. Antimonium tartaricum 200 принес очень быстрое улучшение, несколько крупинок растворили в большом сосуде и давали курам из него пить. Потом мы лечили аквариумных рыбок, которые стали вращать глазами. Потребовалась всего лишь щепотка крупинок Gelsemium 200, растворенная в бокале, и вот рыбы оживают, а их глаза перестают вращаться. Это какое-то чудо! Потом мы пошли к большой клетке с волшебными канарейками, некоторые из которых страдали от астмы и перестали петь: немного Ipeca 200, и астму как рукой сняло, а птицы запели по-новому. Я увидел поистине потрясающие вещи!

Так за три месяца мы осмотрели всех ее пациентов. Я не смогу вам рассказать обо всех практических уроках, что услышал или записал в те дни, а также обо всех не только искусных, но и результативных назначениях. У меня появилось ощущение, будто этот человек сделан из какого-то другого, более легкого материала, более воздушного, более "духовного". Ее строгий вид и немного авторитарное поведение объяснялись плохим слухом, и хотя она и носила аппарат, мне все время приходилось говорить громко. Но за всей этой кажущейся суровостью скрывалось чувствительное, щедрое, доброе сердце и очень утонченный и независимый характер. Она называла меня Саншайн, потому что, как она однажды сказала, я был ее лучом солнца. Она была весьма строгой, что типично для жителей Филадельфии, но при этом очень грамотной в своей профессии, и я получил огромную пользу за те три месяца, что мы провели вместе, за что всегда вспоминаю о ней с бесконечной признательностью. Ей было не меньше 67 лет. Она завещала мне свою книгу "The people of the Materia medica world" (Обитатели мира Материи медики), в которой мы можем, например, встретить "Легенду о Pulsatilla и Sepia" или "В бурном океане с Tabacum, Cocculus, Sepia, Petroleum", или "Семья Phosphorus", или "Господин Plumbum, закоренелый холостяк" и множество необыкновенных историй. Она отдала напечатать рукописную книгу машинистке, переплела в красивый кожаный переплет, и теперь я владею этим единственным экземпляром. Она обладала изысканным чувством юмора и была идеальным педагогом.

Нам повсюду твердят, что американцы поклоняются золотому тельцу, а доллар для них самое главное. Однако, признаюсь, я увидел совершенно другую картину: непредвзятость, бескорыстное желание помочь, самопожертвование без всякого поиска выгоды — как раз в Европе я с этим не сталкивался. Благодаря щедрости этих двух американских врачей, в совершенстве обучивших меня гомеопатии и отказавшихся брать плату, я возвращался в Швейцарию с библиотекой, состоявшей из свыше тысячи книг и статей и более чем четырех тысяч лекарств в высоких разведениях, а также вооруженный превосходным теоретическим и практическим знанием гомеопатической науки и искусства. Благодаря д-ру Остину я имею честь обладать собственным реперторием Кента во втором издании с исправлениями самого автора и его личным золотым кольцом, в которое вставлен бриллиант с шестиконечной звездой.

Возвращаясь из Америки, я остановился в Париже, где, согласно правилу д-ра Остина, которое стало и моим, всякий раз, оказавшись в этом городе, я делаю визит почтения на кладбище Пер-Лашез, чтобы возложить на могилу нашего учителя Самуэля Ганемана большой букет в знак признательности от пациентов и гомеопатов

Так после возвращения из Нового Света я стал искать возможности через статьи и выступления распространять ганемановскую гомеопатию. В 28 лет я женился на Доре Нагель, фармацевте, племяннице Агасиза, ученого-натуралиста, основателя знаменитого музея растений в Гарвардском университете в Бостоне. От этого союза родились две дочери, Жильберта и Иоланда, но обе, к величайшему несчастью, умерли одна за другой от летаргического энцефалита в возрасте шести месяцев, несмотря на прикладывавшиеся огромные усилия. Это было тяжелым испытанием для молодого врача, лечившего такие болезни, но не сумевшего спасти собственных детей.

Должен сказать, что я сумел оценить силу характера и убедиться в самоотверженности и доброте некоторых коллег, которые, несмотря на различия воззрений в холодной и бездушной науке, доказали, что у них есть, как говорил Доде, "мускул полый, простирающийся вверх, вниз и во все стороны", то есть сердце. Несмотря на идейные разногласия, из-за которых мы разошлись, я храню огромную признательность д-ру Небелю и моему другу д-ру Лангу, примчавшемуся экспрессом из другого города и заключившему меня в объятия со словами: "Мой бедный друг, по-видимому, уже ничего не поделать, но все же не теряй надежды". Д-р Небель сказал мне: "Послушай, маленькая надежда еще есть, попробуем Lachesis, и если дотянем до 2 часов ночи, то, они, вероятно, спасены". Эти сочувствие и надежда, подпитывавшие меня почти беспрерывно сутками, хотя я и знал, что все напрасно, дали мне огромную силу. Теперь я понимаю, какую силу может дать хоть самая малая надежда, когда врач может предложить еще что-то, еще одно лекарство, которое, возможно, поможет, выиграет еще какое-то время, через которое станет лучше, и это невозможно забыть, так как поистине это и были величайшая сила и небывалое утешение перед лицом той трагедии, что мне довелось пережить. При этом меня очень разочаровал профессор педиатрии, который приехал, быстро и поверхностно осмотрел детей и сказал: "Да, очевидно, это конец, но, послушайте, у меня есть еще одно средство, попробуйте вот это…", и он достал из кармана жилета обрывок какой-то грязной бумаги и стал писать про кашу с кукурузой, овсяную муку и т. д. "Попробуйте кормить их этой смесью". Представьте умирающих детей с температурой 40°, почти в коме; я едва удержался, чтобы не схватить его за шиворот и не выкинуть из дома.

Вот где разница между врачом, называющим себя научным, который смотрит на больного только как на патологический случай, и врачом, который в первую очередь подключает свое сердце, но не забывает и о науке. Вот кем должен быть гомеопат — тем, кто пытается понять, что именно страдает; не дом, но тот, кто в нем живет. Разумеется, он не забывает и о болезни, поскольку невозможно разделить болезнь и больного. Но видя больного, он видит болезнь, тогда как видя только болезнь, научный врач совершенно не видит всего больного, а видит только абстракцию, описанную в книгах, но не существующую в жизни и не делающую больного больным. Именно поэтому врач-гомеопат имеет огромное преимущество перед всеми остальными: он имеет такое ви́дение живой человеческой сущности больного, которого не может иметь врач-аллопат. И тут, господа, я должен вам сказать: будьте всегда смелыми, всегда ищите симптомы или малейшие положительные изменения, способные зажечь луч надежды, это принесет огромное благо для семьи, даже если очевидно, что все кончено. Именно так мы с супругой отдали двух наших девочек в руки Провидения.

Моя супруга увлеклась гомеопатией и стала публиковать статьи о Sepia, Arsenicum, Thuja, Aurum и т. п. в журнале "Propogateur de l’Homоéopathie". Она создала гомеопатическую научную лабораторию для приготовления высоких разведений, от тридцатого до миллионного, которые оказались очень эффективными. Я написал две диссертации на гомеопатическую тему, сначала "Законы и принципы гомеопатии: что они дают современной медицине", а потом "Жизнь Ганемана и его открытия" (потому что первая диссертация не была принята, а ответ декана факультета был такой: "Что это за притязания? Вы не можете нам ничего дать!"), но обе не были приняты. Я помню, как каждый из трех профессоров говорил мне одни и те же слова: "Я в принципе согласен, но должен точно знать, что двое остальных тоже согласятся", и никто так и не согласился. Тогда я был вынужден написать повествование на официальную тему, так как председатель диссертационной комиссии сказал мне в точности такие слова: "Аллопатические траншеи слишком хорошо охраняются". Я принял тему "Дыхательные нарушения при летаргическом энцефалите", предложенную мне профессором, подготовив и написав диссертацию буквально за несколько дней, что принесло мне титул доктора медицины и хирургии Швейцарской конфедерации.

Помимо врачевания, я сильно заинтересовался преподаванием ганемановской и кентианской гомеопатии, и у меня вскоре появились прекрасные ученики, которые от нескольких месяцев до года проходили практическую и теоретическую стажировку в моем кабинете и которые стали гордостью как для меня, так и для гомеопатии. Среди них могу назвать моего брата Роже Шмидта, обосновавшегося в Сан-Франциско, который был вынужден пересдать медицинские экзамены, чтобы получить американский диплом, и ныне практикует гомеопатию с большим успехом, д-ра Райт Хаббард из Нью-Йорка, бегло говорящую на трех или четырех языках, ставшую президентом Американского института гомеопатии, д-ра Белокосси из Денвера — это американцы, затем швейцарца д-ра Кюнцли, практикующего в Санкт-Галлене, д-ра Казе из Анси и многих других французов… все они звезды, истинные маяки, распространяющие свет традиционной гомеопатии как своими знаниями, так и терапевтическими результатами.

Я не ограничился практическими уроками и основал в 1946 г. ганемановскую школу гомеопатии, называемую Лионская Ганемановская группа, в Лионе во Франции, в 140 км от Женевы. Эту школу посещает около сорока молодых врачей, швейцарцев, итальянцев, но прежде всего французов, с которыми я занимаюсь раз в месяц в течение двух дней: в субботу вечером и целый день в воскресенье. Занятия состоят из теоретических докладов, практической работы с реперторием и обсуждения случаев. Все это является плодом щедрого американского образования и изучения моей великолепной гомеопатической библиотеки, единственной в мире, состоящей более чем из двух тысяч томов; почти все книги великолепно переплетены и отмечены печатью с цветком лилии — символом королевской власти и превосходства. Разве гомеопатия не есть именно та вершина, корона нашей терапевтической медицины, что никогда не отравляет, а возрождает, избавляет, освобождает больного от его недугов?

Меня пригласили в Брюссель читать лекции по гомеопатии перед медицинским сообществом, а также в Лондон и в Барселону, где меня приняли в члены Гомеопатической академии Барселоны. Моя клиентура не переставала расти благодаря великолепным результатам, достигаемым с помощью нашего метода. Я стал лечить очень известных политиков, артистов и ученых, имен которых не имею права называть, но если говорить об уже умерших, то могу упомянуть пианиста Падеревского, дирижера Фортвенглера, сэра Эрика Драммонда, лидеров суфизма и бахаизма, г-на Сулье де Морана и других. В 1937 году меня пригласили в Индию, где я провел четыре месяца, занимаясь лечением махараджи и читая лекции по гомеопатии в Лахоре и в Дели. Я был очень польщен, когда там мне изготовили большой фотографический плакат с моим портретом среди портретов двадцати четырех пионеров гомеопатии, начиная с Ганемана.

В 1925 году совместно с несколькими европейскими и американскими гомеопатами я основал Международную гомеопатическую лигу врачей и участвовал в проведении свыше тридцати пяти международных конгрессов лиги, совмещая это с обширной практикой, которая длится вот уже сорок семь лет, и научной работой над важными аспектами Материи медики, философскими вопросами, описанием случаев и многочисленными переводами, среди которых прежде всего хочется отметить французский перевод шестого издания "Органона" в 1952 году, выполненный со старонемецкого текста Ганемана, чему я посвятил пять лет, а также переводы с английского многочисленных комментариев, аннотаций, неизданной биографии и знаменитой "Философии" Кента, полное название которой "Наука и искусство гомеопатии", опубликованной в 1958 году с многочисленными комментариями д-ра Остина, которые он делал, пока учил меня в Америке.

Я был избран президентом Международной гомеопатической лиги врачей, руководил и председательствовал на Международном конгрессе по гомеопатии в Женеве в 1931 году, в Париже в 1932 году, где был удостоен звания почетного президента, а затем в Мадриде в 1933 году.

Особенно удачным получился конгресс в Женеве, что можно было объяснить интенсивной подготовкой на протяжении всего предшествовавшего года. Благодаря обширной переписке нам удалось заранее распределить все доклады по темам, внимательно изучить их и подготовить критику, а также дополнительное обсуждение в соответствии с представленными темами. Этот конгресс посетили многочисленные гости из стран Европы, из США с моим учителем д-ром Остином из Нью-Йорка, из Бразилии и даже из Индии был знаменитый д-р Маджумдар, автор работ по гомеопатическому лечению аппендицита и холеры. Но самое главное, нас удостоил посещением частный врач британской королевской семьи д-р Джон Вир. Мы издали очень важную книгу в 450 страниц по материалам этого конгресса, в которой напечатали слово в слово все доклады, вопросы и обсуждения, что сделало труд очень интересным. Решение об издании книги было встречено всеобщими аплодисментами (что не удивительно, ведь никто из участников не думает о цене), однако вся организация издания выпала на долю г-на президента. Я получил 150 предварительных заказов и множество словесных обещаний. Ваш покорный слуга выложил на финансирование этого издания 10 тысяч швейцарских франков из своего кармана, но затем многие не подтвердили заказ, особенно запомнились парижане, которые отменили сразу пятьдесят экземпляров, и я остался с 500 томами на руках. Этот урок был полезен для меня: я понял, что почетные должности стоят дорого! Муниципалитет Женевы выделил двух жандармов для церемонии открытия конгресса, гости шли по огромному ковру для официальных приемов, а наверху развевались флаги города. Впервые по поводу научного конгресса было позволено устроить банкет во дворце Эйнара, выходящим на университетский сад, где на окруженной водой лужайке развернулось представление, сильно впечатлившее гостей: свои таланты показали йодлеры и танцовщицы из Лаутербруннена, знаменосцы из Люцерна, борцы из Обервальдена, и все это сопровождалось музыкой в исполнении сельского оркестра в национальных костюмах. Гости смотрели с балкона дворца на этот национальный швейцарский праздник с безупречным освещением. В конце мероприятия я получил в подарок великолепное серебряное блюдо с выгравированными подписями всех участников конгресса, а также письмо от Британского гомеопатического общества с трогательными словами благодарности и приглашением моей супруги и меня на прием в Лондон в следующем году.

Весной 1932 года мы отправились в Лондон, где нас встречал просторный лимузин, чтобы отвезти в один из самых роскошных отелей, который находился на краю огромного парка. Для нас был забронирован номер из нескольких комнат, одна из которых вся была уставлена цветами, очень искусно сочетающимися по цвету и запахам, и мы почувствовали себя словно на свадьбе. После этого нам выделили на два дня автомобиль, чтобы мы осмотрели все уголки Лондона, затем зарезервировали места на спектакль, который в те времена мог бы вызвать ярость. Это было "Чудо", где главная роль была у английской аристократки, игравшей Святую Деву. Спектакль происходил в церкви, где напротив колонн возвышалась статуя Девы Марии с младенцем Иисусом на руках, у подножия статуи стояла женщина в черно-белых одеждах с младенцем и, полная раскаяния и слез, просила прощения у Мадонны. Вдруг все увидели, что Дева ожила, спустилась с пьедестала и принялась с самым искренним сочувствием утешать несчастную, а потом отдала ей младенца Иисуса и взяла ее новорожденного. Это был потрясающий момент, когда Святая Дева в полной тишине, бережно держа новорожденного, медленно поднялась обратно на пьедестал. Это был очень впечатляющий спектакль, великолепно поставленный и сыгранный.

В последний день нас пригласили на банкет на сорок персон, где были все ведущие члены Факультета гомеопатии с женами в вечерних платьях. Меню было напечатано отдельно для наших имен, представьте себе, это был какой-то царский обед. На десерт после приятного и остроумного общения с президентом Факультета гомеопатии мы слушали арию Паяца и другие оперные арии в исполнении великолепного баритона в сопровождении пианиста, потом их сменил остроумный декламатор. И все это в нашу честь! Я и представить себе не мог, что организация нашего женевского конгресса будет так высоко оценена, и никогда не забуду этот королевский прием британских коллег.

Мой первый международный президентский срок длился три года, и это дало мне счастливую возможность завязать дружеские отношения с выдающимися гомеопатами со всего мира и, конечно же, познакомиться с многочисленными научными открытиями. Однако были и свои минусы, среди них большие траты собственных денег и драгоценного времени на организацию всевозможных мероприятий.

Я также получил возможность на каждом конгрессе рассказывать о том, какую огромную роль сыграло в моей жизни обучение в Америке, и много говорить о важности традиционной гомеопатии, противопоставляя ее побочным методам, именуемым современной гомеопатией, полной компромиссов, пытающейся обобщить терапевтические показания и свести их к аллопатии, вместо того чтобы сохранять верность принципу индивидуализации — краеугольному камню нашей доктрины.

В 1933 году один пациент из высших слоев английского общества, желая выразить признательность гомеопатии, позволившей его семейству долгие годы сохранять великолепное здоровье, завещал нашей Международной лиге 50 тысяч фунтов стерлингов для развития и пропаганды метода. Очень придирчивый английский нотариус затребовал точные данные об официальной регистрации лиги среди международных организаций, местонахождении, уставе, финансовом состоянии, структуре, списке участников. Увы, лига оказалась не в состоянии предоставить ему никаких официальных бумаг, мы смогли найти лишь четыре мятых листочка с датой создания, списком организаторов и какими-то загадочными текстами о целях и структуре. Эти бумаги были признаны абсолютно не отвечающими требованиям законов, и мы лишились пожертвования. Поскольку никто не отреагировал, я собрал всех членов лиги на следующем конгрессе в Арнеме в Голландии и, рассказав им о положении вещей, нанял за свой счет адвоката из женевской адвокатуры, чтобы выработать устав и определить местонахождение лиги в соответствии со всеми международными правилами. Вы представить себе не можете, сколько сложностей, волокиты, зависти мне пришлось преодолеть, чтобы достигнуть этой цели, однако благодаря моей решимости и высокой компетенции адвоката, несмотря на многочисленные то тут, то там возникающие препятствия, чинимые в основном французами, все бумаги были оформлены, приведены в соответствие с международными стандартами, а наша Международная гомеопатическая лига врачей, Liga Homoeopathica Internationalis Medicorum, наконец-то получила постоянную регистрацию в Женеве. Это было моей личной победой, одержанной с огромным трудом, но доставившей мне величайшее удовлетворение и облегчившей признание и продвижение нашего дела.

Помимо гомеопатии, меня еще очень интересовали две вещи, и я понимал пользу, которые они могут принести нашей гомеопатической терапии. Это иридодиагностика, способная выявлять нравственные и физические проблемы, не замечаемые или забываемые пациентами, и китайская акупунктура. Этот последний метод, которому более 5 тысяч лет, очень близок к гомеопатии, поскольку различает лечение ветвей и корня, как и гомеопатия различает лечение частичное, то есть нескольких отдельных симптомов, и общее конституциональное, принимающее во внимание пациента в целом. Кроме того, я всегда увлекался цветной фотографией, особенно растений, что позволило мне делать доклады на различных конференциях в нашем Ботаническом саду, я с энтузиазмом снимал природу во все времена года, Червинию зимой, походы по Швейцарии, старинные дома в Граубиндене, Церматт, восхождения на Титлис, Международную выставку в Нью-Йорке и т. д.

С 1921 года я живу в Женеве, где практикую традиционную гомеопатию, называемую еще классической. Благодаря неоценимой помощи моей жены, фармацевта, мы основали гомеопатическую лабораторию для производства лекарств путем тритураций, встряхиваний, пропитывания, растворения, высоких ганемановских и корсаковских разведений с помощью оригинальных ультрасовременных машин в соответствии с требованиями ганемановской гомеопатической фармакопеи. Наши лекарства показали свою эффективность и занимают существенную часть рынка гомеопатических препаратов. Я являюсь единственным врачом-гомеопатом из Швейцарии, принятым в Ротари-клуб, в котором состою с 1927 года. В конце Первой мировой войны 1914—1918 годов я как волонтер работал один год врачом в трех госпиталях и центральной больнице Лиона у проф. Берара, затем в Военном госпитале и лечебнице для инвалидов. В Лионе я был награжден орденом Красного креста. Затем я работал в гражданских больницах в Безансоне, где ассистировал проф. Гейтцу и сам выполнил немало хирургических операций, затем в Тулоне, где помимо хирургии работал в службе помощи больным тифом и в венерической службе, где в основном занимался осмотром проституток, и, наконец, в Ниме, в городской больнице, в терапии и хирургии, но больше занимался офтальмологией и анестезиологией.

Всю зиму 1941—1942 года мы с женой посвятили работе в Красном кресте, где по вечерам в Службе помощи узникам войны помогали разыскивать семьи военнопленных.

В 1954 году я с д-ром Бенджамином из Лондона представлял нашу лигу на Всемирном гомеопатическом конгрессе, мы делали доклады. В 1955 году  нам с врачом папы римского и врачом английской королевы выпала честь быть приглашенными Американским институтом гомеопатии в Вашингтон, чтобы в честь 200-летия со дня рождения Ганемана прочитать доклады о главных научных и географических открытиях, исторических, культурных, политических событиях, произошедших в мире за время жизни основателя гомеопатии, вспомнить о ганемановском наследии и зачитать перевод с латыни первого доклада Ганемана, который он написал в возрасте 20 лет, "О чудесном устройстве кисти руки человека". Помимо этого, я произнес пылкую речь об этом юбилее у памятника Ганеману, расположенном в самом центре Вашингтона. Уважаемый Американский институт гомеопатии вручил мне почетный диплом за личный вклад в развитие гомеопатии. Это было какое-то триумфальное путешествие!

В связи с этим двухсотлетием я прочитал в Берне доклад о гомеопатической методологии. Я создал "Иконографию" — наиболее полную коллекцию цветных и черно-белых репродукций гравюр, портретов, картин, медалей, медальонов, статуй, памятников, связанных с Самуэлем Ганеманом, и эта коллекция была представлена на международном конгрессе в Штутгарте в 1957 году. Я был очень растроган поздравлениями д-ра Тишнера, маленького человечка с белой бородкой, автора большой книги по истории гомеопатии, который не знал обо всех этих портретах, а также лестными комплиментами от немецкого писателя Герберта Фриче, написавшего книгу о жизни Ганемана. В 1959 году меня пригласили провести в Сан-Франциско семинар по нозодам на объединенном конгрессе Американского института гомеопатии и Международной Ганемановской ассоциации, после чего я провел в Филадельфии семинар по первичному опросу пациентов.

Я продолжал словом и пером с энтузиазмом распространять драгоценное учение Ганемана, и вместе с моим учеником д-ром Кюнцли мы заново перевели с немецкого "Хронические болезни", снабдив очень важным указателем. Из этой великой и уникальной, но перегруженной, сжатой и какой-то немного средневековой книги нам удалось сделать совсем новое произведение, добавив подзаголовки, представляющие учение Ганемана в нынешнем свете, а также разделив на отдельные части главу про скрытую, явную и развившуюся псору и ее лечение.

В сентябре 1960 года я организовал форум в Адельбодене в швейцарских Альпах на высоте 1500 метров, на котором собралось тридцать французских коллег. По утрам мы ходили в походы в горы и на озера, а после обеда и по вечерам занимались искусством осмотра и опроса пациента по правилам гомеопатии, теорией и практикой. В течение восьми дней я давал им новые примечания к Материи медике, замечания и добавления Кента по некоторым лекарствам из десятитомника Геринга. Это сочетание спорта и гомеопатии оказалось очень удачным и оставило у участников незабываемые впечатления. Затем мы собрались в Тинь недалеко от Валь д'Изера, на этот раз на высоту 2200 м, здесь имелись горнолыжные трассы, на которых в первой половине дня мы катались с инструкторами, а во второй обсуждали "Афоризмы Гиппократа" Беннингхаузена и самые главные вопросы, которые обязательно надо задавать при рассмотрении хронического случая, а затем разбирали нескольких случаев.

В 1963 году проходил совместный конгресс Международной гомеопатической лиги и Немецкой федерации врачей-гомеопатов в немецком городе Бад-Годесберге недалеко от Бонна, куда совсем недавно приезжал с визитом генерал де Голль и повсюду еще оставались цветочные декорации. Я представлял свою статью "Кентизм и кентисты" на немецком языке. Немецкие гомеопаты особенно болезненно относятся к этой теме, ничего, однако, не зная о ней. Поэтому я был готов ко множеству критических замечаний и пылким дискуссиям. К сожалению, немецкие гомеопаты с давних времен отдалились от некоторых ганемановских традиций. Хотя они и не смешивают лекарств и не приемлют плюрализма французов, но при этом остаются ревностными блюстителями очень низких разведений, обычно с 1 по 6, критикуя и высмеивая во всех своих работах сторонников высоких разведений, то есть, как правило, кентистов. 30-е разведение считается у них слишком высокой и сильной потенцией. Если при них упомянуть 200-е или, того хуже, 10 000-е разведение, они будут смотреть на Вас косо, будто Вы какой-то фантазер и иллюзионист. Но удивляет то, что при всей охоте к критике, они не разу не попытались изложить свои взгляды в добросовестной статье, а лишь на словах заявляют свои аргументы сторонникам высоких разведений, напоминая этим аллопатов, когда-то в старые времена ополчавшихся на гомеопатов, которые прописывали низкие разведения. Поэтому я был весьма удивлен, когда после лекции не только не последовало критических замечаний, но, напротив, сразу раздались слова восхищения от коллег из враждебного лагеря, если можно применить к ним такой эпитет. Мало того, Немецкое общество врачей-гомеопатов присудило мне приз за лучший иностранный доклад по гомеопатической доктрине, и этим призом была бронзовая медаль с профилем Ганемана. 

Вечером мы посетили удивительный концерт Кельнского симфонического оркестра, состоявшего из 80 музыкантов, а на утро мне вручили два диска с записью этого концерта, что было очень трогательным подарком.

Я опубликовал небольшую статью о профессиональных болезнях и подходящих для них гомеопатических лекарствах, а также брошюру о фазах луны и лекарствах, так или иначе подверженных влиянию луны.

Этот конгресс был великолепно организован и завершился экскурсией на пароходе по Рейну, на которой гости из разных стран (Германии, Франции, Голландии, Бельгии, Италии, Испании, Аргентины, Мексики, Индии, Англии, Швейцарии) смогли обменяться взглядами и многочисленными идеями.

Шесть месяцев спустя я читал перед Королевским гомеопатическим обществом в Лондоне тот же самый доклад о жизни Кента и кентизме, но по-английски, однако на этот раз последовала очень меткая критика со стороны наиболее важных членов этого общества. Вечером в мою честь был организован ужин, на котором произносились хвалебные речи, очень тронувшие меня. Потом я сел в самолет и улетел в Брюссель, где читал этот же доклад перед огромной аудиторией, но уже по-французски, а на следующий день я провел семинар по изучению репертория, лекарствам, применяющимся при менопаузе, и обсудил нескольких случаев. На семинаре было около двадцати бельгийских гомеопатов, и я с удовольствием отметил их огромную мотивацию к совершенствованию в гомеопатии.

Во время моей следующей поездки в Индию в 1963 году я провел на английском языке две конференции в Дели, которые организовал д-р Гарри Чанд, мой старый ученик, первую в его кабинете перед двумя десятками врачей, а вторую в гомеопатическом обществе перед сотней слушателей по теме "Как вести гомеопатическую практику". Следующую конференцию я провел по этой же теме в Бомбее, выступая перед целым ареопагом, там было двадцать профессоров и не менее пятисот слушателей. Я читал лекцию около двух часов, чередуя материал с примерами великолепных излечений. Аудитория реагировала очень пылко, проявляя энтузиазм и демонстрируя жажду знаний.

Потом я опубликовал доклады: прочитанный в Берне о гомеопатической методологии и вместе с "Сокровищами 'Органона'" — о гомеопатической профилактике, прочитанный в Англии по случаю конгресса нашей лиги.

Я много где побывал и принял участие в немалом числе конференций, в связи с чем могу отметить, что везде наиболее известные, наиболее компетентные, наиболее успешные гомеопаты всегда были из числа тех, кто хорошо знал доктрину Ганемана, но среди них выделялись те, кому повезло прямо или косвенно быть учеником Кента.

И, наконец, я организовал по средам в Женеве маленький учебный центр, своего рода форум для врачей, интересующихся гомеопатией, где они могут учиться помимо частных стажировок, предоставляемых практикующим гомеопатам, желающим усовершенствоваться в нашей доктрине. Моей целью было подражание Ганеману, который когда-то сказал, что человек, двигаясь вперед, размахивает руками; та рука, что впереди, должна быть протянута в будущее, а та, что позади, вести за собой следующие поколения, помогая им совершенствоваться в уникальной методике, основанной на законе и принципах использования лекарств для лечения больных людей.

 ЧАСТЬ II