— 90 —
Глава VI
НЕКОТОРЫЕ ИЗ МОИХ НЕУДАЧ
Поскольку я простой смертный, мне удается не все, хотя доля успеха в моей практике довольно
высока. Хороший гомеопат многому учится на собственных успехах и неудачах, а также на успехах и
неудачах других. Поэтому я считаю, что будет вполне справедливо по отношению к моим читателям, если
я расскажу им о своих неудачах. В конце дня каждый доктор должен возвращаться к произошедшим в
течение этого дня событиям и размышлять о своих успехах и неудачах, воздавая хвалу или пеняя себе
соответственно тому, что он заслужил. Медицина — это искусство, и умный художник будет
нещадно критиковать свои произведения.
Успех или неудача в лечении зависят в основном от личности и силы воли врача. Он должен быть
тверд в решимости излечить своих пациентов и способен вызвать у них такую же решимость. Очень часто
в конце длительного опроса я говорю пациентам: "Я боюсь, что ничего или почти ничего не смогу
для вас сделать", и вижу немедленное воздействие своих слов по выражению лица пациента,
которое мне очень хорошо знакомо. А затем, жестоко выдержав минуту, я быстро добавляю решительным
тоном: "Но вы сами можете вылечить себя. Моя работа не так важна, я лишь архитектор. Я черчу
план, но строить или перестраивать здание должны вы сами". Услышав это, пациент может
немедленно показать своей реакцией, способен ли он на серьезную помощь в своем лечении или нет.
Есть много причин, которые могут помешать успеху. Конечно, не надо рассматривать понятие
неизлечимости, которое
— 91 —
встречается в руководствах. Мы лечим не абстракции, которыми являются заболевания, а людей в
соответствии с их индивидуальными потребностями. Я еще не встречал неизлечимого заболевания, но,
конечно же, мне попадались неизлечимые пациенты. Есть пациенты, которых природа, по-видимому,
решила убить. Им становится все хуже, и они не реагируют на лечение, как бы тщательно оно ни было
выбрано. Так называемая болезнь может и не быть чем-то серьезным. Если верить руководствам, она
может быть сравнительно незначительной, но пациент не реагирует, что бы для него ни делали, и ничто
не может остановить угасания. Здоровье — это вопрос исключительно реакции. Я объясняю это
отчаявшимся пациентам, которых высшие авторитеты объявили неизлечимыми.
Есть две категории пациентов, которые повергают меня в отчаяние. Первая — это те, кто не
реагирует. Вторая полностью противоположна первой, это люди, которые сильно и плохо реагируют на
каждое лекарство, и они правдиво говорят: "Мне худо от любого лекарства". Бóльшая
часть из них была залечена лекарствами конвенциональной медицины, и они прекрасно реагируют на
гомеопатические лекарства. С другой стороны, есть пациенты, состояние которых ухудшается от
малейших гомеопатических доз. Ко мне пришел человек, страдавший от псориаза. Его симптомы указывали
на Sulphur. Он сказал мне, что его доктор давал ему Sulphur, но он на него плохо
подействовал. Поскольку пациента лечили большими количествами Sulphur, я послал ему
сахарные крупинки, смоченные Sulphur в дозах по миллионной части грана. Ему понадобилось
бы тысячу лет, чтобы таким образом принять один-единственный гран Sulphur, если бы он
принимал его по три дозы в день. Я не говорил ему, что содержат сахарные крупинки, но он сильно
жаловался, что я послал ему Sulphur, несмотря на его предупреждение. Есть люди, которые
настолько чувствительны, что собственные симптомы укажут им на Sulphur или какое-то другое
лекарство, даже если им дадут его биллионными или дециллионными долями грана.
Чудесная престарелая медсестра пришла ко мне с жалобами на paralysis agitans, дрожательный
паралич (болезнь Паркинсона. — Прим. перев.). Она лечилась у ряда ведущих врачей
— 92 —
конвенциональной школы без какого-либо успеха и сказала мне, что на нее плохо действовало любое
лекарство. Я попытался лечить ее сахарными крупинками, смоченными очень маленькими и бесконечно
малыми дозами лекарства, и выяснил таким образом, что ее заявления — чистая правда. Я послал
ей ничем не смоченные сахарные шарики, которые на вкус были такими же, как и смоченные лекарством.
Они не оказали на нее никакого влияния. Тогда я направил ее к моему другу покойному д-ру Джону Г.
Кларку, который научил меня гомеопатии. Он попытал счастья с низкими, средними, высокими и очень
высокими потенциями, и каждый раз терпел неудачу. Она была неизлечима.
Примерно в это же время ко мне пришла дама с Черч-стрит из Кенсигтона. Ей было примерно 45 лет,
и она страдала от сочетания симптомов со стороны живота, желудка и психики. Доктора прежних времен
объявили бы ее жалобы истерическими и устроили бы ей обильное кровопускание, вероятно, весьма
успешно, но сейчас кровопускания уже не в моде. Она не могла питаться ничем, кроме той неправильной
пищи, к которой привыкла, и принимать какие-либо новые лекарства. Я попытался давать ей показанные
гомеопатические лекарства в малых и бесконечно малых дозах, и каждый раз после одной-двух доз она
говорила мне, что ей становилось "ужасно плохо". Тогда я послал ей не смоченные ничем
сахарные крупинки. На них она отреагировала еще хуже, чем на сахарные крупинки с лекарством, и на
этом ее лечение кончилось.
Одна из наиболее трудных категорий больных — это люди высокого положения и очень богатые
люди. Они привычны к тому, что их посещают модные доктора-подхалимы, основная цель которых —
ублажить своих пациентов. Много лет назад преуспевающий бизнесмен сказал мне, что у его жены ужасно
изъязвленная нога. "Лечат ли ее?" — "Да, каждый день приходит доктор".
— "Что он прописал?" — "Лекарство, содержащее мышьяк, и наружные
компрессы с мышьяком". — "Привел ли он в порядок ее диету?" —
"Нет". — "А чем питается ваша жена?" — "Всем самым
лучшим". — "Полна она или худа, занимается ли она физическими упражнениями или
нет?" — "Она чрезвычайно полна, не может заниматься физическими упражнениями и не
переносит открытого воздуха". Выяснилось,
— 93 —
что эта женщина ела три обеда в день. Ее завтрак состоял из двух яиц, мяса, чая с избытком
сливок, большого количества хлеба с толстым слоем масла, меда и так далее. В разных видах она
употребляла примерно шесть яиц в день и ела мясо или рыбу три раза в день. Я сказал ее мужу, что
единственный способ ее излечить будет заключаться в голодании, что изъязвления были естественной
отдушиной, и что если доктору удастся прекратить их с помощью мышьяка, то болезнь ударит внутрь и
скорее всего вызовет рак.
Через несколько дней я встретил своего друга-консультанта и выразил ему свое возмущение по
поводу доктора, который приходит каждый день и не дает бедной женщине ничего, кроме мышьяка. Мой
друг, цинично улыбаясь, сказал: "Что же еще делать бедному малому? Полная дама живет для
вкушения радостей обеденного стола. Если ее доктор решится порекомендовать ей сократить количество
употребляемой пищи, она откажется от него и наймет кого-то другого. Преуспевающие люди не любят,
когда кто-то вмешивается в их образ питания. Любой доктор это понимает".
У меня были такие же проблемы со многими пациентами. Ко мне обратился за консультацией г-н Г. с
Парк-лейн. Он был толстым человеком с незаживающей раной после серьезной операции. Я изучил его
жалобы и обнаружил, что его настоящая болезнь — это переедание. Он выслушал меня, нахмурив
брови, и объяснил мне, что ему было необходимо есть обеды с семью переменами блюд либо у себя дома,
либо у своих друзей, и на этом его лечение закончилось. Другой богатый человек сказал мне, что он
сам был готов жить в умеренности, но проблема была в его поваре. Его повар был удивительный
художник, его обеды были знамениты в городе, и он не намеревался расставаться с этим поваром. Кроме
того, он не мог сидеть за столом своих богатых друзей и отказываться от отборных и слишком жирных
лакомств, приготовленных другими такими же поварами. Он попробовал несколько недель питаться самой
простой пищей, но, хотя ему стало гораздо лучше, отказался от этого.
Несколько лет назад один доктор с Харли-стрит сказал мне,
— 94 —
что его пациент лорд Н. желал обратиться ко мне за профессиональным советом. У него было
какое-то непонятное заболевание. У него была опухоль, возможно раковая, в правой части живота.
Кроме того, он страдал от дивертикулита, который в его семье был наследственным.
Я осмотрел лорда Н. в его городском доме, и он показал мне опухоль живота, которую я не стал
трогать. Я считаю, что ощупывать пальцами опухоли, в которых природа старается изолировать
болезненные ткани, это большая ошибка. Неловкие манипуляции могут распространить заболевание по
всему телу. Ко мне обращались женщины, которые рассказывали, что они замечали опухоли в груди и
избавлялись от них с помощью массажа. Все эти больные, за исключением одной, у которой был рак
en cuirasse (франц. в оболочке. — Прим. перев.), превратили местный рак в
генерализованный. Поскольку мужчина всю жизнь страдал запорами, а его питание было лишено
витаминов, что обычно приводит к дивертикулиту, означая на доступном языке образование
многочисленных карманов или мешков в стенках малоактивного кишечника, заполняющихся твердым калом,
я порекомендовал ему диету, богатую теми витаминами и минералами, которых он был лишен всю свою
жизнь из-за своей замечательной поварихи.
Опасаясь, что опухоль носит раковый характер, я посадил его на строгую диету без мяса, запретил
алкоголь и т. д. Чтобы быть уверенным, что мои указания будут выполнены, я пошел на кухню и
побеседовал с поварихой. Она была полной и внушительной, выглядела как типичная повариха в
театральной пьесе, и, как и все люди, мужчины и женщины, занимающиеся кухней высшего класса,
страдала серьезными нарушениями пищеварения и выделения. Для того чтобы как-то жить, ей надо было
полагаться на многочисленные и разнообразные лекарства. Через несколько дней я узнал, что Его
светлость "устал от этих проклятых овощей и фруктов" и заказал рыбу, мясо и птицу, мясные
консервы и другие неподходящие вещи. Кроме того, он выпил шампанского со льдом, от чего ему стало
очень плохо. Когда я пожурил его, мой пациент сказал мне: "Я никогда не мог есть эту проклятую
дрянь, не буду ее есть и сейчас".
— 95 —
Лекарственное лечение было настолько же трудным, как и налаживание питания. Мне было заявлено:
"Я никогда не принимаю лекарств, если не знаю, что это". Конечно же, если бы я сказал
ему: "Вы должны полностью довериться мне, питаться и принимать лекарства, так, как я назначил,
иначе вы умрете от рака", то я убил бы его. Мне удалось с помощью гомеопатических лекарств
улучшить его состояние. Он научился предпочитать Carbo vegetabilis 30 угольному печенью,
которое до того употреблял в огромных количествах. Древесный уголь откладывался в чистом виде в
дивертикулах. Его ужасный кашель и мокрота исчезли под действием показанных лекарств, но получилось
так, что он отказался принимать важное лекарство от рака, потому что оно ему не понравилось. Каждое
назначение он проверял сам в Материи медике. Иногда он отказывался от лекарств, потому что ему
казалось, что они не подходили к его жалобам. Другие он не хотел принимать, потому что ему не
нравились их названия. После борьбы, которую я вел в надежде спасти его жизнь, — он был
обаятельным и очень умным человеком, — мне пришлось прекратить его лечение и честно сказать
ему, что он делал мою задачу невыполнимой. Через шесть месяцев после этого он умер от рака, успев
измучить много докторов.
Его пример напомнил мне о князе Бисмарке. Бисмарк вел очень разнузданную жизнь, съедая и выпивая
неимоверные количества, достойные Гаргантюа, слишком много куря и т. д. За всю его жизнь его лечили
примерно сто ведущих докторов, и всех их он повергал в ужас. Он диктовал им, как его лечить, что
приводило к крайне неблагоприятным результатам. Будучи недоволен известными профессорами, которыми
он управлял, как хотел, в один прекрасный день он послал за неизвестным юнцом, д-ром Швенингером,
который интересовался естестволечением и гомеопатией и не верил в обычные лекарства, прописываемые
в больших количествах.
Как хороший гомеопат, он стал задавать Бисмарку множество вопросов, особенно о его питании,
которые никто доселе ему не задавал. В конце концов князь рассердился и сказал молодому доктору,
что начал уставать
— 96 —
от расспросов. С необыкновенным присутствием духа Швенингер ответил: "Если вы не хотите
отвечать на вопросы, вам следовало вызвать не доктора, а ветеринара. Он никогда не задает вопросов
животным, которых он лечит". У князя побагровело лицо, и он позвонил в звонок, чтобы выгнать
дерзкого доктора. Однако по зрелому размышлению он поразился его смелости, похлопал его по спине и
велел ему продолжать расспросы. Швенингер одержал победу над Бисмарком и остался доктором Бисмарка
на долгие годы до самой его смерти, на зависть великим, но угодливым немецким консультантам. Врач,
который желает преуспеть в лечении своих пациентов, должен господствовать над ними. Он должен быть
хозяином, но он должен быть разумным хозяином. Только человек, подобный Бисмарку, уступит такому
доктору как Швенингер, после того как относился к известным докторам так, словно они были у него
лакеями.
Другой аристократ, лорд Г., попросил меня помочь ему. У него был чрезвычайно обильный водянистый
насморк, напоминавший сенную лихорадку, который досаждал ему полвека. Он ничего не хотел знать о
своей жалобе и о способах лечения. Он был готов делать все, что ему говорили. Он с готовностью шел
на многочисленные операции, которые ухудшили его состояние. Я никак не мог получить хорошего
описания его симптомов. Он напомнил мне об одной старой даме из сельской местности, которая как-то
написала мне: "У меня какое-то странное чувство внутри. Я уверена, что вы понимаете, что я
имею в виду. Что бы вы мне посоветовали?" Я попытался назначить ему три-четыре гомеопатических
лекарства, поскольку он сказал мне, что он совсем не собирается следить за своим питанием, и
поскольку его жалоба полувековой давности не излечилась за три-четыре недели, он бросил лечение.
Ему не пришло в голову, что нельзя было ожидать, что я смогу вылечить его недомогание за несколько
недель, когда он даже не сообщил мне нужную информацию о себе.
Несколько лет назад ко мне обратился сэр Г. Г. Он был полным пожилым человеком, вполне
обеспеченным, и всю его жизнь его лечили известные врачи. Его друг, известный титулованный хирург,
порекомендовал ему обратиться ко мне по поводу пищеварения. После недолгих расспросов мне
— 97 —
стало ясно, что у него по всей вероятности была язва желудка и двенадцатиперстной кишки,
вызванная услугами высококлассного повара. Я сказал ему, что подозреваю изъязвление, назначил ему
простое натуральное питание и показанные ему гомеопатические лекарства. Он в течение нескольких
дней питался в соответствии с моими указаниями, возненавидел это как какой-то яд и объявил, что ему
хуже от такого питания. Затем он помчался к доктору и пожаловался, что я диагностировал у него
изъязвление. "Это правда? Я уверен, что этого не может быть!" — "Конечно,
такого не может быть", — сказал дипломатичный врачеватель. Я получил сердитое письмо о
том, что мой диагноз изъязвления совершенно неправильный, и сэр Г. Г. вернулся к своей утонченной
кухне. Идея о том, что умы людей управляются мозгом или волей, ошибочна. Во многих случаях
руководящий фактор — это их кулинарные предпочтения.
4 декабря 1931 года ко мне за консультацией обратился пожилой пэр. Это был человек с прекрасными
физическими данными, великолепный атлет, и жил он хорошо, как все атлеты. С годами его силы
убывали, он оставил физические упражнения, но питание его осталось неизменным. Лорд стал жаловаться
на состояние своего сердца, легких, артерий и его доктора и консультанты сказали ему, что ничего
нельзя сделать. Я внушил ему, что его проблемы были связаны с чрезмерным питанием, и послал ему
свои рекомендации. Ему нужно было отказаться от мяса, рыбы и птицы, к которым он привык, и он
должен был прекратить прием алкоголя, который он потреблял в значительных количествах с каждым
приемом пищи. Я сказал ему, что должен буду заменить алкоголь на не вызывающие возражений
тонизирующие напитки. Он яростно возражал против тонизирующих напитков и совершенно не проникся
ограничениями в питании. Я пытался облегчить его состояние с помощью гомеопатических лекарств, но
безрезультатно.
Хорошо известный воин генерал И. несколько лет назад обратился ко мне. Ему было за 70, и он
жаловался на совершенную слабость. Его доктора сначала поддерживали его с помощью сильных
тонизирующих средств, принимаемых внутрь перорально, затем с помощью инъекций очень опасных
тонизирующих средств. Он слегка страдал от ожирения, у него был замечательный повар, он практически
был лишен физической активности и жил на концентратах,
— 98 —
которые им не усваивались. Я объяснил ему, что его слабость в основном вызвана ядовитыми
тонизирующими средствами, которыми его накачивали. Он был в состоянии оценить разумность моего
диагноза, попытался следовать моим указанием некоторое время, а потом бросил. Очень трудно излечить
тех, кто привык к средствам наркотического характера.
Как-то мне написал министр, член ирландского кабинета, жалуясь на неописуемую слабость и прося
моего совета. С ним получилось так же, как и с пожилым генералом. Ему стало гораздо лучше, но через
некоторое время он вернулся к своим инъекциям. Достопочтенная г-жа З., женщина с достатком, пришла
ко мне в 1933 году. Она была слабой и больной всю жизнь, пользовалась услугами множества докторов и
консультантов, испробовала все самые модные и дорогие методы лечения, но после них чувствовала себя
еще хуже. Ее дети были очень слабы. Ни один из ее многочисленных советчиков не пробовал изменить
способ ее жизни. Наконец, она обнаружила бесполезность всех предыдущих методов лечения и пришла ко
мне за помощью. Я приложил все усилия, но потерпел совершенную неудачу. Она была светской женщиной,
ей нужно было ходить на обеды и ужины каждый день, и она "просто не могла отказаться от
вкусных вещей, которые ей подносили". С другой стороны, известный адвокат сэр Н. преодолел эту
трудность, ужиная скромно у себя дома и лишь слегка притрагиваясь к пище на тарелке во время
формальных ужинов с друзьями.
Некоторые пациенты умирают, потому что им становится лучше слишком быстро. Слишком быстрое
выздоровление чрезвычайно опасно, потому что пациенты чувствуют себя так хорошо, что они начинают
рисковать, чего в других обстоятельство они не решились бы делать. Несколько лет назад моя старая
подруга, одна французская дама 70 лет, прислала мне сообщение о том, что умирает от болезни
Ходжкина и что доктор не оставил ей никаких надежд. Я вскочил в машину, помчался к ней домой и
нашел ее лежащей в кровати. Казалось, она уже умирала. Ее лицо было бледно-желтым, нос заострился,
в глазах пропал весь блеск, и они запали, у нее пропал слух, она едва могла говорить, но ее железы
не были
— 99 —
сильно увеличены. В комнате была сиделка. "Говорил ли доктор что-нибудь о питании?"
— "Ни слова". Ее кормили совершенно неподходящей едой, как будто бы она была
здоровой, а пищеварение и выделения обеспечивались сильнодействующими лекарствами. "Что у вас
в этой бутылке?" — "Фаулеров раствор мышьяка. Я должна давать ей столько-то капель
в час". Я обернулся к своей подруге: "Вы позволите мне полечить вас?" —
"Что вы говорите?" Я прокричал эти слова ей в ухо, а затем написал их на бумаге. Она
слабо прошептала "да". Я тут же запретил обычную еду, мясные экстракты и прочий мусор,
которым ее кормили. Она должна была жить исключительно на очень слабом чае с большим количеством
молока, щедро подслащенном медом, медовой воде, лимонной воде, подслащенной медом, отваре отрубей с
лимонным соком и медом, апельсиновом соке в любых количествах, свежем ананасовом соке,
грейпфрутовом соке. Я дал ей кайлен, чтобы справляться с токсинами в кишечнике, и
Aconitum, чтобы справиться с температурой, а ее доктору было сказано, что она больше не
нуждается в его услугах.
Через неделю ей было несравнимо лучше, к ней вернулся слух, к изумлению ее доктора, который
зашел к ней "по-дружески". Он застал ее вне кровати и сказал ей: "В следующий раз,
когда я зайду, вы, наверное, проводите меня до парадной". Г-жа Л. всегда была очень подвержена
влиянию сквозняков. Когда она ужинала, ее слуги должны были ставить вокруг нее ширму. Я сказал ей,
что природа, вероятно, излечит ее, и она была полна энтузиазма. В один весьма прохладный день она
сказала сиделке: "Я посижу на балконе". Сиделка протестовала, но напрасно. Пожилая дама
настояла на своем, ей стало холодно, она попросила дополнительные покрывала и накидки, но осталась
на балконе. Сиделка заламывала руки. На следующий день дама заболела пневмонией, а вскоре после
этого я пошел на ее похороны. Один из моих самых замечательных примеров лечения сердечных болезней
— это пример г-на Дж. Б., который я описал в начале этой книги. Когда я взялся за него,
он,
— 100 —
в соответствии с указаниями доктора, лежал в постели, не знаю, как долго, и его жена должна была
переворачивать его в кровати. Ему было далеко за 60, он слишком хорошо жил всю свою жизнь и никогда
не занимался физическими упражнениями. Постепенными тренировками я помог ему достичь состояния,
когда он мог ходить по 10–12 миль за раз по холмам Шотландии. Так как он чувствовал себя
лучше, чем когда-либо в своей жизни, он стал неосмотрительно рисковать. Если у него что-то было не
так, он обращался к аптекарю или дешевому доктору. Моих предостережений он не слушал. Как-то он
заболел гриппом, местный доктор уложил его в постель и назначил ему питание "для поддержания
сил", и когда он выбрался из постели, его вес оказался больше на один стоун (около 6,34 кг.
— Прим. перев.). До этого я снизил его вес на четыре стоуна (25,36 кг. —
прим. Перев.). Я посоветовал ему вернуться к старой диете и снижать вес по два фунта
(около 900 г. — Прим. перев.) в неделю. Он решил, что я слишком осторожничаю,
поголодал неделю, занимаясь в то же самое время сильной физической нагрузкой, и через несколько
дней сбросил один стоун веса. Он почувствовал себя очень слабым, признался в своей
неосмотрительности и сказал мне, что был в очень подавленном настроении. Психические симптомы
бесконечно важнее физических. Если бы он сообщил мне, что все его органы плохо работают, но в
заключение сказал: "Несмотря на все мои физические проблемы, я в прекрасном настроении",
я бы не беспокоился. Я сказал ему, что он должен немедленно вернуться в Лондон, но у него было
оправдание: его жена подготовила отпуск в диких районах Шотландии, после чего они вдвоем должны
были вернуться в Лондон. Он прибыл на место запланированного отдыха, почувствовал себя неважно,
позвали местного доктора, от которого он получил дигиталис, и умер.
Почти всех больных, которые обращались ко мне, врачи, хирурги и специалисты объявили
"совершенно неизлечимыми". С учетом этого можно предположить, что процент моих неудач
должен быть высок. На самом деле он был низок, за исключением некоторых заболеваний, таких как
эпилепсия, диабет, болезнь
Ходжкина и рак. С такими болезнями трудно иметь дело по самой их природе, но самое плохое —
это то, что пациенты с такими болезнями обычно приходят ко мне после того как доктора и
— 101 —
и хирурги совершенно испортили их состояние. Эпилептики годами сидели на бромиде и люминале и
были насквозь отравлены. Диабетики, как правило, совершенно безразличны к своей судьбе и не
помогают мне лечить их. Кроме того, их состояние ухудшено инсулином. Пациенты с болезнью Ходжкина
накачаны мышьяком, а больные раком приходят ко мне, когда хирурги и радиологи уже сделали все самое
вредное, что могли. Несмотря на эти серьезные препятствия, мне удалось излечить немало пациентов,
объявленных раковыми.
Адмирал У. страдал от рака пищевода. Его жена обратилась ко мне за советом. Доктор
порекомендовал ему лечение радием. Я предупредил ее, что ни разу не видел, чтобы радий принес
какое-либо облегчение, и что он уничтожал рак в одном месте, распространяя его при этом по всему
телу. Конвенциональная медицина у этого адмирала победила, как это часто бывает. Адмирал У. прошел
лечение радием, его заболевание распространилось по всему телу, и конец был ужасен. Другим раковым
пациентам, которые вопреки моему совету прошли лечение радием, операции, инъекции свинца и т. д.,
была уготована такая же судьба.
3 мая 1932 года меня посетил г-н Дж. С., преуспевающий печатник. Он потерял голос, сильно
похудел, у него была боль в горле, он обращался к докторам и специалистам и те рекомендовали ему
операцию. Он сообщил мне, что был твердо настроен против операции. Его брат умер от рака языка,
пройдя лечение радием, и его страдания были ужасны. "Давал ли вам кто-либо из докторов или
консультантов какие-либо указания по поводу питания?" — "Нет".
Расспрос выявил, что он четыре раза в день ел мясо, последний раз перед сном, что он пил
крепчайший и слишком горячий чай, алкоголь, употреблял большие количества соли, перца, горчицы,
маринадов, весь день курил, нюхал табак, который из задней части носа попадал в горло, у него был
запор, он не занимался физическими упражнениями. Доктора и специалисты осматривали его горло. Я не
стал смотреть его горло вообще.
— 102 —
В этом не было необходимости. Я объяснил ему, что он годами перегревал свой организм самым
чудовищным образом, что болезнь неминуемо должна была появиться и что нет ничего неестественного в
том, что она появилась в горле, с которым он так плохо обращался, употребляя буквально кипящие
напитки, табак и т. д. Он согласился с моим мнением и пообещал изменить свои привычки.
Я назначил ему мягкую диету, запретил курение и нюханье табака, алкоголь, очень горячий чай и т.
д., и попросил его заниматься физическими упражнениями. Он был недоволен, но повиновался. За
короткое время он прибавил десять фунтов веса (примерно 4,53 кг. — Прим. перев.), на
его щеках появился румянец, голос стал лучше. Вскоре после этого он устал от диеты. Я слышал от его
друзей, что он ел, пил и курил как раньше. За этим последовало ухудшение, он, как и его брат,
прошел лечение радием и умер в раковой больнице.
Я не хочу, чтобы мои читатели подумали, что я сверхчеловек, которому не удается излечивать своих
самых трудных больных лишь потому что эти пациенты предварительно получили неподходящее лечение, не
хотят выполнять мои указания или стали безрассудны из-за того что слишком быстро поправились. Я,
как и все остальные, допускаю ошибки. Я очень хорошо знаю, что мне еще недостает знаний, хотя я и
истратил целое состояние на медицинскую литературу и интенсивно изучал ее в течение многих лет.
Я делю своих пациентов на две категории: тех, кто желает лечиться, помогает мне и полон
энтузиазма, и тех, кто безразличен, скептичен и противится лечению. Из пациентов первой категории
явное большинство выздоравливает, из пациентов второй категории явное большинство не
выздоравливает. Два самых сильнодействующих лекарства, которые я знаю, это решимость врача излечить
больного конвенциональными или неконвенциональными методами и решимость пациента разумно помогать
врачу в этом. Наибольший контингент моих неудачных пациентов формируется из тех, кто слишком быстро
бросает лечение. Они не понимают, что болезни, которые существуют множество лет, не могут быть
вылечены за несколько недель или месяцев или всего лишь парой назначений. Вполне понятно, что люди
не
— 103 —
хотят думать о себе как о хронических инвалидах. Я помню, как я не любил ходить к доктору, когда
был безнадежно болен. К несчастью, люди с хроническими заболеваниями не могут осознать тот факт,
что для излечения необходимы терпение и продолжительный совместный труд врача и пациента. Многие из
пациентов, описанных в этой книге, лечились у меня по два года и более. Самуэль Ганеман утверждал,
что на излечение хронического заболевания требуется по крайней мере два года. Конечно, во время
лечения должно быть постоянное улучшение, которое сопровождают случающиеся время от времени
рецидивы.
Ортодоксальный врач считает, что хронические заболевания неизлечимы и не пытается их лечить. Он
может сказать пациенту, что ему следует свыкнуться с тем, что он страдает от такого-то и такого-то
недуга, и брать от жизни все возможное. Он назначит что-нибудь, чтобы облегчить боль или кашель,
улучшить действие кишечника, успокоить раздражение на коже или дать пациенту возможность спать и т.
д., а когда назначенное тонизирующее, слабительное или успокаивающее средство перестает работать,
он назначает другое средство, которое настолько же мало приблизит больного к излечению, как и
первое.
Отношение обычного врача к своим пациентам заслуживает сожаления. Он демонстрирует по отношению
к ним не человечное сочувствие, а некоторую отчужденность и холодность, что может быть очень
научным и приличествовать лаборанту, который следит за своими культурами и микроскопами. Я радуюсь
вместе с теми пациентами, которым становится лучше, и страдаю вместе с теми, лечение которых
проходит не так удачно. Если пациент не реагирует на лечение, я могу звонить ему каждый день и
спрашивать, как он себя чувствует, даже если он очень беден. Обычный доктор ведет себя как служащий
в билетном окошке железнодорожной кассы, который с безразличием протягивает билет в обмен на
соответствующую сумму денег. Подобное отношение прискорбно.
Лаборатории лишили медицину гуманизма. Я знаю докторов, чей голос и улыбка так же хороши, как и
лекарства, и одно присутствие которых согревает и подбадривает пациента, но есть и другие,
мрачный
— 104 —
вид и угрюмые манеры которых заставляют пациентов содрогаться. Располагающая наружность и
правильный настрой — это неоценимые факторы. 2300 лет назад Гиппократ писал, что не может
быть хорошим доктором тот, кто не любит медицину и человечество. Медицина должна быть не
профессией, а призванием. Если человек не ощущает призвания свыше, он не сможет стать хорошим
доктором. К несчастью, множество молодых людей идут в медицину не потому что они ощущают
неудержимую потребность исцелять своих собратьев, а потому что они надеются получать приличный
доход. Медицина — это не наука, а искусство. Артистами рождаются, а не становятся. Есть
прирожденные врачи и хирурги, и есть такие люди, которые никогда не станут врачами или хирургами,
даже если они провели в "бизнесе исцеления" десятилетия.
 Болезни нервов и головного
мозга  ОГЛАВЛЕНИЕ Камни в желчном пузыре и почках 
|
