Не подлежит сомнению, что каждое болевое или субъективное ощущение непременно имеет свою raison d'être, свое какое-нибудь органическое основание в каком-либо структурном или функциональном патологоанатомическом процессе, хотя, может быть, оно и не во всех случаях нам известно. В некоторых случаях эти субъективные симптомы имеют такую характерную физиономию, что получают даже патогномоническое значение, т. е. по существованию тех или других симптомов мы в состоянии предугадывать характер патологического процесса. Возьму такой пример.

Известно, что субъективные и болезненные ощущения, боли, общее самочувствие и вообще вся субъективная картина болезни при воспалении легкого ухудшается от лежания на здоровом боку, а при воспалении плевры — от лежания на больном боку. В данном случае мы можем, вероятно, даже объяснить причину таких субъективных ощущений. При воспалении плевры всякое механическое давление на больную часть усиливает существующее воспалительное раздражение и увеличивает местную боль. Поэтому пациент, инстинктивно избегая боли, инстинктивно ложится на здоровый бок. При воспалении же легкого, когда большой участок этого органа подвергся опеченению, вследствие чего огромная поверхность легочных пузырьков закупорена воспалительным экссудатом (выпотом), уже не служит больше для обмена газов и, так сказать, изъята из дыхательных функций, пациент чувствует потребность воздуха и испытывает одышку вследствие недостатка воздуха. Если он ляжет на здоровый бок, то дыхательные экскурсии грудной клетки этой стороны делаются ограниченнее, обмен газов в здоровом легком уменьшается, вентиляция здорового легкого ухудшается и, следовательно, одышка вследствие недостатка воздуха должна усилиться. Поэтому пациент инстинктивно ложится на больной бок для того чтобы дать здоровому легкому полную возможность глубокого дыхания и таким образом компенсировать, т. е. вознаграждать, функциональную недеятельность больной половины. В этом случае, я говорю, мы можем объяснить причину этого различия в субъективных ощущениях больного, но во многих случаях мы не в состоянии это сделать с такой уверенностью. Так, например, у нас лежат рядом на двух койках два больных, А и В; оба страдают комплексом симптомов, именуемым сочленовным ревматизмом, скажем, в подострой его форме. Пациент А от малейшего движения испытывает невыносимую боль в пораженных частях и поэтому силится сохранить полную неподвижность и наивозможное спокойствие, между тем как пациент В, наоборот, в состоянии покоя и неподвижности чувствует мучительное ожесточение своих страданий, а потому принужден беспрерывно менять положение тела, шевелить членами и находиться в движении, причем субъективное его состояние улучшается и болевые ощущения стихают. Вот две одинаковых родовых болезни, но какое глубокое различие в клинической картине, и нет сомнения, что в основе этого различия субъективных ощущений должен непременно лежать какой-нибудь органический субстрат, хотя мы не можем с уверенностью сказать, в чем именно он заключается. Но мы знаем, что в патогенетическом или физиологическом действии двух лекарственных веществ воспроизводится эта же самая болезненная картина. Мы имеем два лекарства — Bryonia и Rhus toxicodendron. Оба они воспроизводят в здоровом человеческом организме характерные ревматические явления, но боли от брионии положительно усиливаются при движении и облегчаются в покое, между тем как ревматические боли от руса, наоборот, облегчаются в движении и ухудшаются в покое. Следовательно, на основании нашего закона при соответствии всех других объективных и субъективных явлений Bryonia и будет местно- и индивидуально-специфическим лекарством для пациента A, a Rhus — для пациента В.

Точно так же и характер боли имеет во многих случаях важное значение для определения локализации болезненного процесса. Например, жгучие боли свойственны преимущественно коже и слизистым оболочкам; тупые, ноющие и сверлящие боли свойственны преимущественно костям, и каждому врачу известно значение известного характера болей, dolores osteocopi, для дифференциального диагноза некоторых болезней; подергивающие боли преимущественно свойственны мышцам и нервам; острые, режущие, колющие боли — преимущественно серозным и фиброзным оболочкам и тканям. Следовательно, описание пациентом субъективного характера боли нередко наводит нас на локализацию болезненного процесса.

Точно так же субъективные ощущения у детей выражаются плачем и криком. Различные оттенки этого плача и крика так характерны, что внимательный детский врач уже по одним этим оттенкам иногда в состоянии предугадать болезненный процесс.

Совокупность симптомов, возникающих вследствие постепенного соучастия в болезненном процессе всего организма вообще и нервной системы в частности, позволяют опытному практическому врачу во многих случаях с точностью определить патологический характер болезни еще раньше физикального диагноза, который и подтвердит его предположение.

Все особенности субъективных симптомов и все малейшие подробности относительно условий их появления и исчезновения, ухудшения и облегчения, зависимость от времени года и дня, влияние погоды, барометрического стояния, физического положения тела, сложения, темперамента и в особенности душевного состояния больного — все это имеет капитальное значение для индивидуализирования болезненного процесса, а следовательно и для дифференциального диагноза лекарственных веществ, потому что эти признаки, черты и оттенки повторяются в патогенезе лекарственных веществ.

Известный патологический процесс может быть вызываем многими лекарственными веществами, и поэтому вокруг нозологических классификаций группируется обыкновенно несколько лекарственных веществ, которые все в своем физиологическом действии имеют одно общее грубо-патологическое действие, как, например, лихорадку, понос, рвоту и т. п. Но каждое из них имеет в своем физиологическом действии что-либо особенное, свойственное ему одному, придающее ему индивидуальный характер и отличающее его от многих других сходных лекарственных веществ во всевозможных симптоматологических комбинациях. Вот эти характеристичные признаки лекарственных веществ ("keynote" американских авторов) имеют большое значение для дифференциального диагноза между многими сходно действующими лекарственными веществами. Поэтому, когда мы имеем несколько местно-специфических лекарств, т. е. действующих на одни и те же тракты, участки и области, где сосредоточен болезненный процесс, то существование этих признаков, свойственных болезненному процессу с одной стороны и физиологическому действию лекарств с другой, получает решающее значение для выбора наиподобнейшего лекарства (simillimum), т. е. индивидуально-специфического для данного случая.

Из числа таких характеристичных признаков я могу привести несколько примеров. Так, например, Bryonia, как я раньше сказал, имеет весьма характерный симптом, а именно ухудшение от движения и облегчение в покое, Rhus — наоборот, ухудшение в покое и облегчение при движении. Pulsatilla имеет весьма характерный симптом: ухудшение в комнате и облегчение на чистом воздухе. Nux vоmica имеет ухудшение от ветра, Chamomilla — особенную раздражительность и невыносливость к боли, вследствие чего она особенно пригодна в детской практике и при страданиях детей, особливо связанных с прорезыванием зубов, она оказывает на них (в высоких делениях, 6-м, 12-м, 30-м) замечательно успокаивающее, точно наркотическое действие. Arsenicum вызывает чувство жажды, удовлетворяемой частыми, но малыми глотками воды, и т. д.

Таким образом, нозологическая классификация болезней, т. е. номинальный диагноз болезней там, где он возможен, составляет только первую ступень логического процесса, необходимого для выбора из лекарственного арсенала тех лекарственных веществ, которые имеют специфическое отношение к заболевшим органам и системам. Тождество или сходство объективных симптомов естественных и лекарственных болезней позволяет нам в большинстве случаев судить лишь о тождестве локализации обеих болезненных причин, чего, однако, еще недостаточно для терапевтических целей. Localia localibus заключается в similia similibus как часть в целом. Вторую же ступень составляет индивидуализирование данного случая и постановка дифференциального диагноза между многими сходно действующими лекарствами, т. е. выбор того именно лекарственного вещества, которое соответствует данному случаю не только с грубо-семиотической, но и со специально-специфической и индивидуально-характерной стороны. Тождество или сходство объективных и субъективных симптомов, рассматриваемых с точки зрения их физиологического состояния, условий их происхождения и порядка их возникновения, даже в случае сомнительности номинального диагноза, позволяет судить и заключать о тождественности их индивидуального характера действия и представляет ключ и показание к выбору индивидуально наиподобнейшего лекарства.

Для иллюстрации вышесказанного приведу следующий пример, который лучше длинных рассуждений послужит к разъяснению того, как мы эксплуатируем субъективные симптомы болезни.

Пациентка — молодая девушка, страдающая хронической зубной болью (odontalgia). Объективное исследование отрицательно — не обнаруживается ни больного зуба, ни воспаления или припухлости десен. Свойство боли, ее распространение и связь с другими ревматическими страданиями указывают на ревматический характер боли. Какие-либо дискразии или осложнения отсутствуют. Тем не менее девушка хлоротична, т. е. страдает бледной немочью. Известное периодическое событие довольно продолжительное время не появляется, а прежде во время его, а также и после всякой простуды, зубная боль постоянно ожесточалась. Некоторые симптомы спинального раздражения, сердцебиение и пр., указывают на сочетанный характер невралгических и ревматических болей, которые присущи также зубной боли. Ни лихорадки, ни пота нет. Приливы к голове имеют пассивный характер. Темперамент флегматичный, настроение духа плаксивое.

Поставив такой общий диагноз, всякому врачу, хотя немного сведущему в фармакодинамике, очень легко подумать о пульсатилле. Но чтобы вернее идти к цели и поставить дифференциальный диагноз между сходственными лекарствами, каковы Aconitum, Rhus, Chamomilla, Belladonna, Bryonia, Mercurius, Spigelia, Staphysagria, Acidum nitricum, Magnesia carbonica, Mezereum, Sulphuris, China, Ferrum, оказывающими известное действие на зубы, необходимо предпринять более специальный экзамен. Мы справляемся относительно характера боли, т. е. существует ли давящая боль (которая характерна для Bryonia и Nux vomica) или ноющая (которая встречается при Magnesia carbonica и Меzereum), или подергивающая (которая характерна для Belladonna, Mercurius, Spigelia), или, наконец, тянущие и рвущие боли (которые характерны для Rhus, Chamomilla и пр.) и т. д. Мы узнаем, что боль преимущественно колющая или подергивающая, как будто бы зубной нерв натягивается и отпускается, что крайне характерно для Pulsatilla. Затем мы узнаем, что распространение боли ограничивается мягкими частями, фиброзными и мышечными тканями, не простираясь в костную ткань (как бывает при Mercurius и Mezerum), но распространяется в ухо, покровы черепа и на лицо. По временам бывают блуждающие боли в сочленениях. Зубы не кажутся слишком длинными (как при Bryonia) и не шатаются (как при Bryonia, Mercurius, Nux vomica, Rhus). Затем, ухудшение наступает по вечерам и ночью, но не рано утром (что было бы характерно для Nux vomica). Но так как ночное ожесточение наблюдается и при других лекарственных веществах (Вelladonna, Chamomilla, Mercurius, Rhus, Staphysagria, Sulрhuris и пр.), то мы должны найти еще другие особенности. Мы знаем, что теплота постели и комнаты вызывают ухудшение. Но то же самое свойство имеют Chamomilla, Magnesia carbonica, Mercurius, Spigelia и др. Но для Chamomilla недостает душевного беспокойства, для Mercurius — состояния зубной ткани и десен, для Magnesia carbonicа и Spigelia — характера боли. Между тем, для Pulsatilla весьма характеристично ухудшение в комнате, улучшение на воздухе, притом холодном (Nux vomica имеет тогда ожесточение), улучшение от холодной воды и ковыряния в зубах, ухудшение во время еды; движение, умственная работа и спиртные напитки не вредят. Сопоставляя эти данные с местными симптомами и экологическими условиями, каковы женский пол, темперамент, аменорея, душевное настроение и т. д., мы находим позитивное показание именно для пульсатиллы, действие которой в таком случае наступает с математической точностью, в чем может убедиться всякий, желающий постановить эксперимент по правилам науки¹.

Таким образом, из всего сказанного следует, что лекapственные вещества, назначаемые по закону подобия, должны подчиняться трем главным yсловиям: а) локализации болезни б) патологической форме ее и в) экологическим условиям ее происхождения и индивидуальности данного случая.

Следовательно, задача врача новой школы — я говорю новой, т. е. ганемановской, в oтличие от старой, дряхлой, галеновской — заключается в том, чтобы, встречая естественную картину болезни, подыскать ей искусственную картину лекарственной болезни наиболее с ней сходной, т. е. найти то лекарственное вещество, физиологическое действие которого представляет, так сказать, клинически портрет предлежащей естественной болезни. Для врача-гомеопата пациент, значит, представляет индивидуальную болезненную картину, в pendant к которой он должен найти наивозможно более сходную картину в патогенезе лекарств. Следовательно, весь процесс заключается в сравнении или сопоставлении между собой естественных и лекарственных болезней. Но для такого сравнения необходимо, прежде всего, выделить определительные признаки тех и других болезней, т. е. прежде всего изучить с наивозможной полнотой как естественные, так и лекарственные болезни. Поэтому, когда нам говорят, что мы пренебрегаем объективными симптомами, то я говорю, что это неправда, потому что без объективных симптомов во многих случаях, хотя не всегда, невозможен диагноз, а без диагноза болезни во многих случаях, хотя тоже не всегда, невозможно и правильное лечение, особливо по нашему закону, потому что, не зная, какие органы находятся в заболевании, и в каком именно, мы не знаем, какие назначить средства, которые бы действовали на те же самые органы и ткани и в том же направлении, как и болезнь. С другой стороны, когда нам говорят с упреком, что мы преувеличиваем значение субъективных симптомов, то мы только кланяемся и благодарим, потому что такой упрек обращается нам в величайшую похвалу. Действительно, если тривиальное лечение "симптомов" неспециалистом-неврачом представляется мишенью для насмешек наших противников, то разумная эксплуатация и оценка субъективных симптомов в руках физиологически образованного врача новой школы доставляет ему могущественное орудие для успешной борьбы с человеческими страданиями. Весьма часто вся болезнь пациента заключается только в субъективных страданиях, и если он обращается к врачу так называемой аллопатической школы, то врач, не зная, что с ними делать, склонен приписать все жалобы пациента его воображению, мнительности, истеричности или ипохондрии и ограничивается назначением наркотических или эмпирических средств. Между тем, врач-гомеопат против всех этих страданий выставляет свои специфические лекарственные вещества, в физиологическом действии которых он, при изучении их раньше, находил все эти самые жалобы пациента, результатом чего каждый раз имеет счастье наблюдать излечение болезненного состояния больного.

Таким образом, милостивые государыни и милостивые государи, вы видите, что главная сила и значение гомеопатической системы лечения заключается в параллельном изучении патологии, симптоматологии и фармакологии. Вооружившись этими сведениями и встречая затем патологическую форму естественной болезни, конечные звенья которой в виде совокупности клинических симптомов сходны или тождественны с конечными звеньями другой изученной искусственной лекарственной болезни, врач-гомеопат уже наверное знает, что если ввести это лекарственное вещество в больной организм, то оно наверное окажет действие на больные части, клетки, ткани и органы, которые в данном случае подвержены болезненному процессу, потому что эта самая органически заболевшая область именно и входит в круг его специфического действия. С уверенностью, основанной на изучении физиологического действия лекарств, он знает, что попадает в цель, т. е. в больные органы.

Но попасть в больной орган еще не значит его излечить, и если ввести в организм слишком большую дозу специфического лекарства, то мы к существующему болезненному процессу прибавим новое лекарственное раздражение, и в результате можем вызвать весьма резкое ожесточение болезненной картины, что и случалось с Ганеманом в первое время его гомеопатической практики и что не должно входить в план действия врача, потому что первый руководящий принцип врачей всех направлений должен заключаться в том, чтобы не вредить больному: primum non nосеrе. Если же ввести слишком малую дозу лекарственного вещества, то оно пройдет совершенно бесследно, не вызвав никакой реакции со стороны больных тканей, и болезненный процесс будет предоставлен своему собственному течению, т. е. останется in statu quo, что также не входит в план действия врача, потому что для выжидания естественного течения болезни пациент не нуждается во враче, ему достаточно для этого сиделки. Опыт и наблюдение учат, что между слишком большой, активно ухудшающей и слишком малой, пассивно бездействующей дозой существует средняя терапевтическая доза, которая активно улучшает или излечивает болезненный процесс без предшествующего ожесточения. Как велика должна быть эта средняя терапевтическая доза — об этом закон подобия ничего не говорит, он только устанавливает факт, что между болезнью и лекарственным веществом должно существовать отношение сходства или подобия. Вопрос же о дозе может быть разрешен только на основании опыта. Опыт же учит, что больные части в высшей степени чувствительны к своему специфическому раздражителю, например, больной глаз к свету, больное ухо к звуку, воспаленная брюшина к прикосновению легкой простыни, между тем как в здоровом состоянии может выносить целые пуды и т. д. Следовательно, для больных органов, т. е. для терапевтических целей, доза лекарственного вещества, выбранного по закону подобия, должна быть значительно меньше физиологической дозы, т. е. меньше той, которая необходима для вызова реакции со стороны здоровых органов. Граница же терапевтической дозы, или предел чувствительности заболевшего организма к его специфическому раздражителю, не может быть установленa priori, потому что зависит от многих причин: от свойства болезни, от индивидуальности болезненного процесса, от восприимчивости пациента и от физиологического свойства лекарственного вещества. В числе лекарственных веществ мы имеем такие, которые действительны только в сильных дозах и совершенно теряют силу в разведениях (Camphora, Kali jodatum и др.) и, наоборот, мы имеем и такие, которые в грубом состоянии почти недействительны, а будучи доведены до состояния известного разрежения, обнаруживают замечательные терапевтические свойства (Silicea, Lycopodium и др.)².

Заслуга Ганемана заключается в том, что он экспериментально и практически доказал, что реактивная чувствительность больного организма к его специфическому раздражителю гораздо тоньше, чем это предполагалось раньше, и что граница терапевтического действия лекарств отстоит гораздо дальше от средней физиологической дозы, чем это и теперь допускается школьными терапевтами. И это его наблюдение само по себе составляет биологический факт высочайшей важности, о чем речь будет в другой раз, так как сегодня говорить об этом я не успею.

Таким образом, опыт и наблюдение учат, что врач, назначая лекарства по закону подобия, т. е., выбирая для излечения болезней такие лекарственные вещества, которые в здоровом организме вызывают клинически тождественные или в высшей степени сходные болезни, и предписывая эти лекарства в дозах меньших, чем обыкновенные физиологические, не только попадает прямо в цель, т. е. в больные органы и клетки, но и излечивает их, т. е. приводит патологический процесс на месте его существования к физиологическому, не затрагивая здоровых и неповрежденных частей, т. е. тушит пламя там и только там, где оно горит.

Посредством какого механического действия происходит это излечение — это вопрос второстепенный, и хотя он в высшей степени интересен, но в настоящее время нас не касается. Важен факт, что лекарственные вещества, действуя в соразмерно соответствующей терапевтической дозе на больные части, находящиеся с ним в отношении избирательного, предпочтительного или физиологического сродства, вызывают в этих частях органическую реакцию, которая выражается в том, что нарушенные физиологические функции этих органов возвращаются к норме. Важен факт, что излечение происходит наискорейшим, наивернейшим и радикальнейшим образом именно этим путем. Биологическое же объяснение этого факта, впредь до раскрытия законов молекулярных процессов в живом организме, может вращаться только в области гипотез, о которых я сегодня с успехом могу умолчать.

Из всего сказанного мной, надеюсь, милостивые государи и милостивые государыни, у вас могло составиться понятие, что гомеопатическая терапия или гомеотерапия есть истинная физиологическая терапия, строго основанная на физиологическом или патологоанатомическом основании сравнительной патологии естественных и лекарственных болезней, и представляет высшую ступень, достигнутую до настоящего времени терапевтическим искусством. С этой точки зрения гомеопатия заслуживала бы не презрения со стороны врачей, а наоборот, глубокого и усердного изучения. Если какая-либо медицинская система заслуживает название научной, то это именно гомеопатия. Будущность всей терапии лежит в гомеопатии.

В заключение позвольте вас поблагодарить, милостивые государи и милостивые государыни, за то внимание, с которым вы выслушали мое скучное изложение.

(Продолжительные рукоплескания)

Председатель постоянной комиссии Педагогического музея генерал-майор В. П. Коховский: Прежде чем начнутся прения, я нахожу необходимым установить возможно правильную точку зрения на наше сегодняшнее собрание.

По установленным в Педагогическом музее правилам, каждая программа публичных чтений, предлагаемых для этой аудитории, должна быть предварительно обсуждена в комиссии музея, и если эта программа одобрена в комиссии, а затем и утверждена цензурой, то тогда она может быть исполнена в этой аудитории. Роль комиссии довольно велика, а потому я несколько остановлюсь на ее значении.

Семнадцатилетний опыт приводит меня к следующему заключению об отношении комиссии музея к тем программам, которые вносятся на ее обсуждение.

Все эти программы или, лучше сказать, темы, я разделил бы на несколько категорий. К первой из них я отнес бы те темы, которые в научном отношении совершенно бесспорны и вполне отвечают требованиям современной науки. Эти темы комиссия музея предлагает осуществлять в этой аудитории во всем известной форме публичных лекций. На публичных лекциях лектору остается обнаружить свое искусство популяризировать научные истины, а популяризация научных знаний составляет одну из задач настоящей аудитории. Ко второй категории я отнес бы такие темы, которые по существу своему спорны. К подобного рода темам комиссия относится двояко: либо отсылает автора или лектора в печать, дабы подвергнуть изложение его темы научной критике, либо допускает исполнение данной программы в своей аудитории. Но последнее она делает только в том случае, если признает большое общественное значение за данной темой. Выполнение подобных тем ставится в несколько иные условия. Это, пожалуй, та же публичная лекция, но сопровождаемая собеседованиями между специалистами или, скажем, диспутом. Эти диспуты, хотя не всегда полны и не всегда могут быть закончены по недостатку времени, тем не менее дают слушателю возможность ориентироваться в вопросе, избежать, по возможности, увлечения и искать правду. Наконец, к третьей категории относятся те темы, которые противоречат современной науке. Вообще, таких тем немного вносилось в комиссию музея, и я характеризовал бы их следующим примером: лет 10-12 назад в Берлине один профессор выступил для того, чтобы доказать, что Земля стоит неподвижно, а Солнце и все небесные тела совершают вокруг нее суточное и годовое вращение. Подобные темы отрицаются комиссией музея, и ни одна из них не была ею допущена.

Когда в комиссию музея была внесена программа той беседы, которую мы сейчас выслушали, то тотчас же сказалась спорность тех положений, которые так талантливо защищает почтенный лектор. Одни из членов комиссии (меньшинство) очень убедительно доказывали невозможность допущения подобных тем для публичных бесед, другие же члены, разумеется, большинство, стояли за принятие этой программы и за допущение ее выполнения в нашей аудитории, руководствуясь тем, о чем я уже сказал, а именно большим общественным значением возбужденного вопроса.

Чего же мы будем ожидать от сегодняшнего собрания? Будет ли комиссия решать этот вопрос, который в существе дела есть вопрос медицинский? Без сомнения нет, ни малейшим образом. Комиссия и все собрание наше будут удовлетворены, если этот вопрос будет перенесен отсюда в ученые медицинские сферы, где авторитеты науки могли бы доказательно и на понятном для всех образованных людей языке сказать свое о гомеопатии окончательное заключение. (Рукоплескания.)

(После 20-минутного перерыва)

Председатель: Я просил бы в прениях держаться такого порядка: остановиться прежде на тезисах 6-м и 8-м³, которые, мне кажется, наиболее важны, а затем, если время позволит и найдутся желающие говорить, можно будет возражать и по другим тезисам, и вообще по всем пунктам программы.

Слово принадлежит доктору Вирениусу.

Доктор Вирениус: Когда комиссия обсуждала программу д-ра Бразоля, я находился в меньшинстве и высказал такое мнение, что на основании моего личного опыта я полагаю, что когда д-р Бразоль прочтет свою лекцию, то из врачей не явится оппонентов, желающих ему отвечать. Оказывается, что оппонентов из врачей всего двое, так что случилось именно то, что я предсказал. Я дал слово говорить, поэтому я и говорю. Входить во все подробности того, о чем говорил д-р Бразоль, мне кажется, вообще нет никакой возможности в течение короткого времени — тут требуются, само собой, целые дни, так как надо было бы идти по пятам всего того, что он излагал. Поэтому необходимость, ввиду недостатка времени, заставляет меня ограничиться только самым существенным.

Мы, врачи, не разделяем мнения гомеопатии на том основании, что все основы гомеопатии недоступны нашему теоретическому и практическому пониманию. Так, существование закона подобия, выставляемого гомеопатией, как бы на него ни смотреть и как бы ни искать его подтверждения в теории, решительно не находит никаких подтверждений. Кто сколько-нибудь знаком с биологией и признает какое-нибудь определение жизни — считать ли это противодействием смерти, считать ли это определенным сочетанием изменений или, наконец, считать взаимодействием среды с организмом — какое бы мы ни взяли определение жизни, признаваемое специалистами, повсюду мы видим такое определение: борьба разнородных противоположных элементов. Жизнь возможна только при противоположении элементов, иначе понять жизнь мы не в состоянии. Движения возможны только тогда, когда элементы разнородны. Так что, смотря на живой организм, мы не можем понять, чтобы на организм действовало что-либо, не будучи с ним разнородно. Если допустить, что лекарство вызывает в организме тот же процесс или подобный тому, который оно излечивает, то тогда понадобилось бы допустить действительно две причины, одинаково вызывающие один и тот же процесс. Тут одна причина устраняет другую, т. е. причина, производящая, например, воспаление и т. п., лечится тем лекарством, которое вызывает тот же самый процесс или аналогичный ему. Мы иначе не можем понять такого влияния, как именно в смысле умноженного действия, т. е. влияние А + влияние В + влияние С дают сумму влияний. Но каким образом сумма влияний, т. е. увеличение влияния, ведет к устранению болезненного процесса, этого понять невозможно; гомеопаты же допускают это как основу.

Второе основание гомеопатии — минимальные дозы. Минимальные дозы мы допустить не можем. Мы допускаем на практике только те средства, которые, как бы ни были незначительны в весовом отношении, все-таки доступны химическому и физическому анализу. Но если вещество недоступно никакому анализу, ни физическому, ни химическому, ни анализу наших органов внешних чувств, то ни такого вещества, ни действия его мы принять не можем, так как мы не можем этого понять. И если нам представляется слушать даже рассказ о действии невозможно малого количества вещества, то мы прямо отказываемся отвечать на это или говорить что-либо. В особенности, если наряду с этим минимальным весовым количеством, т. е. действием минимального количества лекарства, вы поставите параллельно массу таких случаев, которые излечиваются без всяких средств, а силой самой природы, то тогда еще более умалится достоинство учения, которое предлагает невозможно малые дозы. Наука медицины в настоящее время ведет к тому, что главная сущность ее изучения заключается в изучении причин болезней и предохранительных средств к недопущению действия болезней. Так что все это приводит к профилактике. Гораздо важнее надеть на собаку намордник, чем лечить всякими средствами укушенных ею людей. Словом, лучше всего и прежде всего стараться об устранении причины болезни и при искании предохранительных средств, тем более что опыт нам показывает, что в 90 случаях из 100 излечивает не искусство при пособии человека, а сама природа излечивает болезненный организм. К этому ведет наука, и с каждым днем эти случаи увеличиваются. Так что влияние современной медицины, конечно, будет то, что она постарается только устранять причины и найти средства к тому, чтобы не допустить действия вредных влияний на организм. Что природа сама излечивает, это мы видим на каждом шагу. Если мы возьмем старый организм, то ничего не докажем, но если возьмем организм молодой, в самую лучшую пору жизни человека, например, его отроческий возраст, то мы увидим, что в этом возрасте все болезни излечиваются сами собой, без всяких средств. Так что если, например, воспаление легких у 15-летнего вы будете лечить хинином, водой или ничем, то все эти средства будут одинаково вести к излечению.

Вот в виду всех этих подробностей, если перед нами является учение, которое в своих основах не может быть понято теоретически и не подтверждено нашим опытом, и если является убеждение в том, что без всякого лечения реакция организма может быть настолько сильна, что болезнь сама собой устраняется, в таком случае, само собой, мы не можем допустить такого рода учения ни в теоретическом, ни в практическом отношениях.

Вот сущность моих замечаний. Прибавлю еще только следующее. Почему выходит такое ожесточение в спорах аллопатов с гомеопатами? Мне кажется, потому что они спорят, стоя на совершенно разной почве. Говоря о законе подобия, аллопаты стоят на своей аллопатической почве, а гомеопаты, говоря об этом же законе, говорят то же самое, что аллопаты, но когда является перед ними оппонент, то они становятся на свою гомеопатическую почву. Стоя на этих двух почвах, никогда сойтись нельзя. А почему они всегда разойдутся? Потому что мы, говоря о законе подобия, стоим на почве нашей, аллопатической, а между тем гомеопаты, рассуждая об этом законе, пользуются услугами и своей науки, и негомеопатической науки, так что в конце своего заключения они берут доводы и из того, и из другого заключения. Поэтому в cпopе с публикой, малознакомой с медициной, конечно, гомеопат может пользоваться даже просто диалектикой, игрой слов и оставаться всегда впереди. Только на этом основании, нам кажется, гомеопатия может иметь успех, но, по моему мнению, гомеопатия не может иметь значения научного — ни теоретического, ни практического.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹  См. Hirschel "Compendium der Homöopathie", S. 327. — Л. Б.
²  В современной гомеопатической практике и камфара, и Kalium iodatum применяются также и в высоких потенциях. — А. К.
³  Программа лектора состояла из следующих 11 положений:

• Bcе лекарственные вещества в действии своем на человеческий организм обнаруживают известное избирательное или физиологическое сродство к известным клеткам, тканям и органам человеческого тела, и таким образом имеют определенную локализацию действия.
• Кроме такой определенной локализации действия, лекарственные вещества проявляют еще известный определенный и законосообразный характер действия в сфере своего физиологического сродства.
• В этом смысле все лекарственные вещества имеют специфическое действие и обладают способностью действовать патогенетически, или болезнетворно, т. е. производить в здоровом организме особенную для каждого лекарственного вещества и ему одному только свойственную болезненную картину.
• Лекарственные болезни сходны с естественными.
• С другой стороны, все лекарственные вещества имеют способность действовать терапевтически, т. е. излечивать естественные болезни и возвращать нарушенные физиологические функции к норме.
• Опыт и наблюдение учат, что для того чтобы утилизировать "патогенетические" свойства лекарств, т. е. применять лекарственные вещества с терапевтической целью, между лекарственным веществом и болезненным процессом должно существовать отношение сходства или подобия.
• Практическое правило, отсюда вытекающее, формулируется в известном гомеопатическом законе подобия "Similia similibus curantur" — подобное подобным лечится, т. е. болезни излечиваются вернейшим, скорейшим и легчайшим путем посредством того лекарственного вещества, которое в действии своем на здоровый человеческий организм воспроизводит в высшей степени сходную с ней болезнь.
• Гомеопатический закон подобия найден, установлен и доказан, как и все законы природы, посредством индуктивного метода.
• Для практического осуществления гомеопатического принципа лечения необходим анализ как объективных, так и субъективных признаков и симптомов болезни. Объективные симптомы важны для диагноза родового, или патологоанатомического характера болезни, субъективные же симптомы — для диагноза видового, или индивидуального характера болезни.
• Лекарственные вещества, назначаемые по закону подобия, должны подчиняться трем главным показаниям: а) локализации болезни б) патологической форме ее и с) этиологическим условиям ее происхождения и индивидуальности данного случая, что достигается посредством изучения токсикологии, фармакологии и симптоматологии лекарственных веществ параллельно с патологией и симптоматологией естественных болезней.
• Гомеопатия есть не что иное, как сравнительная патология естественных и лекарственных болезней, и в этом смысле представляет истинно физиологическую терапию. — Л. Б.

 Часть I     Часть III