(После 20-минутного перерыва)¹

Председатель, генерал-мaйop Коховский: Открывая вторую нашу беседу о гомеопатии, считаю нужным в нескольких словах напомнить то, что я говорил в прошлой беседе. Комиссия Педагогического музея не брала на себя решения вопроса об отношении гомеопатии к общей медицине. Это решение всецело принадлежит медицинским учреждениям. Задача комиссии была придать чтениям о гомеопатии такую форму, которая допускала бы обмен мыслей между членами комиссии. Это она и сделала, устроив "научные беседы". Говорить будут только члены комиссии Педагогического музея. Быть может, мы встретимся со взглядами диаметрально противоположными нашим собственным, но, во всяком случае, можно наперед утверждать, что каждым говорящим будет руководить стремление разъяснить, по возможности, истину, и с этой точки зрения, как бы ни были речи говорящих несходны с нашими воззрениями, эти речи будут заслуживать всякого уважения.

Г. Гольдштейн: Милостивые государи и милостивые государыни! Я принял на себя обязанность в качестве неврача делать те замечания по поводу беседы о гомеопатии, какие считаю необходимыми для выяснения истины. Эту обязанность я сохраняю за собой на все лекции д-ра Бразоля, потому что полагаю, что если врачи по каким-либо причинам не считают возможным делать свои замечания, то обязанность всякого члена комиссии, которому дороги интересы истины, принимать участие в таких дебатах, которые имеют существенное влияние на отношение общества к вопросу научному и практическому. Поэтому, не защищая вообще ни аллопатии, ни гомеопатии, так как я не профессиональный врач и лично не заинтересован в успехах той или другой, я должен только с самого начала стать на такую точку зрения. Читая кое-что по этому предмету, я задал себе вопрос: с чем мы имеем дело, когда мы слышим о так называемой гомеопатии? Имеем ли мы дело с научной системой, с отдельной областью науки, или же со способом лечения больных? Можно прилагать ту и другую точку к разрешению этого вопроса. Первая точка — именно в какой мере гомеопатия есть наука в строгом смысле слова — даст мне повод сказать несколько слов о настоящей беседе Что касается до того, в какой мере излечиваются больные гомеопатическими лекарствами, то этого вопроса я обсуждать не могу по самой простой и существенной причине: я отлично знаю, что в настоящее время больные излечиваются — и аллопаты это признают — такими лекарствами, которые даже уже не представляют лекарств, но просто мысли, приказания и т. п. Следовательно, этого вопроса я трогать не могу. Я могу только отстаивать интересы строгой науки, как это было в прошлый раз, когда я позволил себе высказать перед почтенным собранием свое мнение². В этом смысле я и коснусь одного существенного вопроса, который, по моему мнению, гомеопаты должны выдвигать на первый план, должны его доказать и который был обойден доктором Бразолем и в первой беседе, и в настоящей. Вопрос состоит в следующем. Но прежде всего, ввиду того что, как мне известно, здесь есть много лиц, сочувствующих лечению гомеопатией, я прошу отнестись к тому, что я говорю, как к тому, что мной руководят мотивы исключительно научного свойства. Вопрос состоит в следующем.

Одно из существеннейших, по совершенно справедливому указанию д-ра Бразоля, достоинств нового ганемановского метода лечения и новой ганемановской фармакологии состоит в том, что она не желает тех ужасных смесей лекарств, которые последователи старой школы в таком обилии раздают своим больным. Правда, д-р Бразоль сам указал, что в этом отношении и последователи старой школы уже начинают отказываться от того, чего они держались, т. е., что они это обилие лекарств считают довольно неуместным и стараются по возможности уменьшить эту массу смесей, всевозможных экстрактов и т. д. Но это мы оставим в стороне, а вот в чем вопрос: действительно ли гомеопатические лекарства так просты, так однородны в своем составе, как об этом думают гомеопаты? Я позволю себе утверждать — и мало того, утверждаю, что никто на это мне не возразит — что гомеопатические лекарства весьма сложны, что они гораздо сложнее, чем все лекарства, выдуманные старой медициной, и я это могу подтвердить. Вот в чем их сложность. Многим известны названия гомеопатических лекарств. Мы имеем, например, в гомеопатии одно из сильных средств Silicea, затем Sulphuris, Phosphorus, Natrum chloratum и т. д., и т. д. У меня здесь целая фармакология гомеопатическая, которая вся наполнена гомеопатическими лекарствами, и если бы я стал все их перечислять, то на это потребовалось бы много часов. Предлагают, например, лекарство Sulphuris. Я спрашиваю тех, которые пользовались этим лекарством и убедились в его прекрасном действии — что они принимали? Я утверждаю, что они принимали нижеследующие вещества: Sulphuris, Silicea, Kalium, Phosphorus, Natrum и Ferrum. Все это они принимали одновременно. Почему? А вот почему. Гомеопатическая фармакология готовит, например, Sulphuris или другое вещество — мне тут неважно, какое именно, — таким образом, что это вещество берется, приготовляется из него раствор в спирте, и все это взбалтывается в течение многих дней, иногда месяцев — для того чтобы было так называемое правильное распределение веществ — в стеклянной посуде. Между тем стеклянная посуда имеет следующие составные части: кремневую кислоту, железо, марганец, известь, свинец. Если бы гомеопаты употребляли такие же дозы, как аллопаты, т. е. лошадиные, как их называл д-р Бразоль, то, конечно, мне не нужно было бы бояться, потому что в стекле лошадиных доз железа нет. Но гомеопаты употребляют нежные дозы, и самый Silicea они готовят следующим образом: приготовляют абсолютно чистую кремневую кислоту и взбалтывают в течение многих месяцев с водой. У нас в химии считается, что кремневая кислота нерастворима в воде, но, конечно, нерастворима в воде в грубом смысле, ибо нет нерастворимого вещества. Но если кремневая кислота растворима, то она будет подобна растворам кремнекислых солей, которые входят в состав стекла. Следовательно, я утверждаю, что с гомеопатической точки зрения нет такого лекарства, которое было бы однородно.

Затем позволю себе указать еще на одно обстоятельство, которое, мне кажется, будет вполне доступно неспециалисту. Прекрасно! допустим даже, что вам дали Sulрhuris или другое вещество абсолютно чистое, в котором нет действительно ничего, кроме Sulphuris'а. Вы берете его в рот, а между тем раньше вы съели яйцо, кусок хлеба, стакан бульона. Спрашивается, что в этом бульоне, яйце или хлебе было раньше? Спросил ли раньше гомеопат пациента: позвольте узнать, не принимали ли вы раньше Sulphuris, потому что в яйце имеется огромное количество этого Sulphuris, в хлебе — огромное количество кремнезема, а также поваренная соль. Эти вещества входят в желудок, где наталкиваются на соляную кислоту, на различные щелочные вещества и все это перемешивается с пищей. Я спрашиваю вас: где эта чистота, о которой говорят? Затем я возьму специально одно из употребляемых веществ, именно Ferrum. Оно вошло в желудок, прошло в кишки. Положим, желудок так пуст, что в нем ничего не содержится. Это вещество начинает, наконец, оказывать лекарственное действие, т. е. проникает в кровь и ищет те органы, на которые оно должно воздействовать. На что в крови это вещество наталкивается? Гомеопатам, конечно, отлично известно, что в крови находится бесчисленное множество составных частей, но если вы ввели в кровь это самое железо в миллионной или биллионной дозе золотника, грана и т. д., то я опять обращаюсь к спокойному исследованию дела и спрашиваю: какое железо излечивает больного? То, которое раньше находилось в крови, или то, которое вы ввели, и если действует то, которое ввели, то почему не действовало то железо, которое было в крови раньше? Затем, в гомеопатической фармакологии одно из сильных лекарств есть обыкновенная поваренная соль, которую мы поглощаем ежедневно в огромном количестве. Если приходит гомеопат, находит у больного целый комплекс явлений, которые заставляют его из всех лекарств выбрать поваренную соль и прописывать буквально поваренную соль, но не в десятом делении, а в первом делении, в нулевом, то эта соль вызовет такую массу явлений, что если бы я перечислил эти явления, вы подумали бы, что вы ежедневно и постоянно должны находиться под опасением этих явлений, потому что вы принимаете ежедневно столько поваренной соли, что с ней ничтожна та поваренная соль, которую вы принимаете по назначению врача. Тем не менее, когда после назначения поваренной соли у больного наступает целый комплекс явлений, врач-гомеопат говорит, что у него наступил комплекс явлений совершенно соответственно тому, как должна действовать поваренная соль. Я спрашиваю: отчего соль, которую больной принял за обедом, раньше не произвела этих явлений и не вылечила? Затем, такие больные сначала перемогаются, лечатся у аллопатов, у кого угодно, словом, предварительно они много прошли, прежде чем пойдут к гомеопату. Может быть это неверно, может быть большинство людей заблуждается, но так это бывает. Теперь я спрашиваю: если эти больные пьют невскую воду, разные вина, водки и т. п., если во всем этом содержатся все те вещества, которые в изобилии имеются в гомеопатической фармакологии, и если они не действовали раньше, то почему они действуют теперь? Мне могут, правда, предложить такой вопрос: почему эти самые вещества действуют у аллопатов? На это я отвечу словами д-ра Бразоля весьма просто: ими отравляют, там дают лошадиные дозы. Но я понимаю, почему они действуют. Если ввести в кровь человека много составных частей в таком количестве, в каком кровь их не имела, то наступит целый ряд пертурбаций болезни и т. д. С точки зрения науки это понятно. Но для меня представляется абсолютно мистическим обстоятельством, каким образом миллионы частей соли не действовали, а прибавили одну часть, и она произвела действие?

Поэтому, не касаясь тех подробностей, которые так талантливо изложил лектор, я могу сказать, что то, что изложил д-р Бразоль, до такой степени правильно во многих отношениях с точки зрения современных врачей, что если бы я не знал, что сегодня лекция о гомеопатии и если бы не было девяти тезисов, между которыми, замечу в скобках, закона подобия не упомянуто³, то я думал бы, что нахожусь на лекции молодого и даровитого профессора, который читает об основных началах рациональной современной медицины, и я, может быть, не стал бы и возражать. Я хотел только указать на то обстоятельство, почему у людей, не имеющих ничего ни за, ни против гомеопатии, а относящихся безразлично, гомеопатическое учение Ганемана вызывает некоторые сомнения. Затем, я хотел на это указать отнюдь не потому, что вас, милостивые государи, думаю в этом разубедить — нисколько! Но здесь масса молодежи, студентов, будущих медиков, и их-то главным образом я имел в виду. Они пришли сюда, зная, что может быть здесь действительно встретят преследуемое учение; что, может быть, им нужно действительно сделаться прозелитами нового учения. Я хотел им выяснить, где корень тех основных недоразумений, которые не позволяют по сие время аллопатам и вообще ученым людям принять гомеопатию как научную систему. Если же ее принять как метод лечения, то не сомневаюсь, что многие были излечены гомеопатическими дозами чудесным образом, что и чистой дистиллированной водой многие излечиваются; что, наконец, люди излечиваются просто внушениями, как это блистательно подтверждается теперь, но усомнился бы в том, чтобы они излечивались от данных лекарств. В этом отношении я явился здесь как последователь строгой науки только с тем, чтобы указать, что в самом существе гомеопатического лечения есть, по моему крайнему убеждению, некоторый nonsens, который требует разъяснения. Только это заставило меня возражать. (Рукоплескания.)

Доктор Бразоль: Подробно отвечать почтенному оппоненту я не буду, так как не хочу отнимать времени у других оппонентов, которые, может быть, пожелают разъяснить вопрос с другой стороны, но вкратце отвечу только следующее.

Г. Гольдштейн указывает на то, что гомеопатические лекарства вовсе не так просты, однообразны и однородны, как думают гомеопаты. Но ни один гомеопат, назначая какое-либо из так называемых простых средств, например, Sulphuris, Phosphorus и т. п., вовсе не думает, чтобы он назначал абсолютно чистое химически простое тело. Он знает только одно, что, изучая физиологическое действие лекарственного вещества в том простом виде, в каком оно ему доставляется в природном или искусственном виде, он в этом же самом простом виде назначает его у постели больного. Но мы имеем известный комплекс симптомов, который мы получаем из испытания известного простого лекарственного вещества, и если такой же самый комплекс симптомов встречается у больного человека, то это служит для нас руководящей нитью для назначения соответствующего вещества в том простом виде, в каком мы его подвергали испытанию. Относительно однородности или однообразия его состава, абсолютной его простоты или химической чистоты в гомеопатии нет и речи.

Что касается поваренной соли, скажу следующее. Я уже в прошлый раз указал, что поваренная соль в количестве, обыкновенно принимаемом в пищу, не в состоянии, может быть, вызвать очень резких физиологических или токсических симптомов, но в больших дозах, часто повторяемых в течение продолжительного времени, т. е. при злоупотреблении солью, она несомненно вызовет болезненную картину, которую можно назвать болезнью поваренной соли, и в настоящее время даже существуют целые сочинения различных авторов, которые известную группу болезней приписывают элоупотреблению поваренной солью. С другой стороны, несомненно, что поваренная соль может быть и лекарственным веществом, и вовсе не потому, как думает г. Гольдштейн, что аллопатическая система лечения применяет его в лошадиных дозах или в таких сильных приемах, которые доступны непосредственному пониманию. Наоборот, аллопаты посылают больных в Крейцнах, т. е. на воды, содержащие очень слабый раствор соли. Следовательно, лекарственное значение соли зависит совсем не от количества ее, а от других причин. Каждый день мы употребляем соль в гораздо большем количестве, чем то, которое содержится в стакане крейцнахской воды, между тем ни один аллопат не отрицает лекарственного значения этой воды. Отсюда видны два параллельных факта: с одной стороны — патогенетическое действие поваренной соли, а с другой стороны — лекарственное значение сравнительно малых доз соли на человеческий организм.

Затем, я рад, что мой оппонент отдал справедливость гомеопатии по крайней мере в том, что она употребляет простые лекарства без примесей и изгоняет те сложные назначения, которые не приводят ни к каким положительным результатам относительно терапевтического действия лекарств. Что же касается замечания г. Гольдштейна относительно согласия изложенных мной взглядов с рациональной современной медициной, то я это принимаю как величайшую похвалу, лучше которой я не мог и ожидать. Я глубоко убежден, что гомеопатия, правильно истолкованная, представляет весьма много точек соприкосновения с теперешним направлением современной медицины, или, лучше сказать, рациональная медицина в ее теперешнем развитии и усовершенствовании чрезвычайно приближается к гомеопатическому учению. Если мне удалось это так ясно представить, что мой оппонент не видит в этом отношении разницы в точке зрения между мной и аллопатами, то я могу только поблагодарить его за лестный отзыв. (Рукоплескания.)

Г. Гольдштейн: Виноват, тут маленькое недоразумение, которое следовало бы устранить и на которое я считаю нужным указать. Вероятно, мы не совсем друг друга поняли. Приводя в пример крейцнахскую воду, я отлично знаю, что в ней весьма мало поваренной соли. Но мне также известно, что врачи посылают в Крейцнах не только ради поваренной соли, но и ради других составных частей этой воды, которых нельзя заменить тем, что в ней есть немножко поваренной соли. Крейцнахские воды имеют громадное значение благодаря содержанию в них других солей, как-то: хлористого калия, кальция, глауберовой соли и т. п.⁴ Но я хотел бы по поводу этой поваренной соли, которая интересует нас уже вторую беседу, сказать, что гомеопатические лекарства, как это и признал теперь д-р Бразоль, действительно не представляются такими простыми лекарствами, как их считают гомеопаты⁵. Следовательно, я позволю себе фиксировать этот факт, ибо фиксация такого факта пойдет вразрез с тем, что говорят гомеопаты. Если д-р Бразоль признает, что действительно гомеопатические лекарства сложны и что, например, Silicea дается у них вместе с Ferrum, Manganum и т. д., то каким образом гомеопат знает, что произвело действие: Silicea или Ferrum, Ferrum или Маnganum, а тогда для дифференциальной диагностики действия лекарств открывается путь обширный и произвольный. Одно стекло имеет один состав, а другое — иной. У нас, например, готовится стеклянная посуда, в которой гомеопатические аптеки приготовляют свои лекарства, и в этой посуде имеются одни вещества. Предположим, что известный заграничный врач-гомеопат говорит: я наблюдал действие Silicea такое-то, а наш врач пробует действие Silicea и наблюдает такое же действие или другое. Я и спрашиваю: что же они наблюдали? Врачи-гомеопаты утверждают, что они наблюдали действие Silicea, потому что они клали туда Siliсеа, а я говорю, что они наблюдали действие Silicea плюс дейcтвиe железа, плюс действие других составов, входящих в стекло в разных пропорциях. Как же эти различные вещества, данные различным больным, производят такое действие, из которого можно составить фармакологию? Вот мои вопросы.

Затем, я еще раз обращаю особенное внимание на поваренную соль. Я не отрицаю того, что если ежедневно съедать ее по пуду, то, конечно, заболеешь и умрешь. Но я утверждаю, что если каждый день я принимаю ее по ¹/₄ золотника, а потом вдруг приму миллионную долю, то совершенно непонятно, каким образом эта миллионная доля произведет действие, между тем как эти ¹/₄ золотника никакого действия не произвели? А д-р Бразоль говорит, что если мы ежедневно употребляем поваренную соль, то можем получить явления отравления.

Д-р Бразоль: На это я мог бы ответить таким же точно вопросом: каково же тогда действие тех же вод, содержащих слабые растворы поваренной соли и классифицируемых под рубрикой вод, содержащих поваренную соль, потому что, хотя они содержат и другие соли, но эти последние содержатся в них в еще меньших количествах, и главный их состав, из-за которого туда посылают больных, есть именно поваренная соль и именно от нее ожидают терапевтического эффекта. Я спрашиваю: какое же действие будет этой воды с точки зрения аллопатической, если больной примет ¹/₄ грана соли и если к этому прибавится сотая или тысячная часть? Дело в том, что тут нужно различать не только количество принимаемого лекарства, но и качество того вещества, которое вводится в организм. Об этом, может быть, речь будет в следующий раз, когда возникнет вопрос о том, что малые дозы лекарств могут обнаруживать действие отличное от больших доз тех же самых лекарств. Следовательно, тут не так важно количество вещества, поступающего в кровь, сколько важно качество его. Во всяком случае, это маленькое недоразумение не имеет решительно никакого существенного значения для содержания моей сегодняшней беседы⁶.

Проф. Тарханов: Некоторые из присутствующих здесь моих знакомых просили меня высказаться по поводу учения о гомеопатии. Прежде всего я должен напомнить, что я не практический врач, а просто физиолог, несколько знакомый с явлениями, протекающими в животном теле. Эти знания, ввиду выслушанной мной лекции, уже нравственно обязывают меня поделиться с аудиторией теми волнениями и противоречиями, которые возбудило во мне выслушанное мной сегодня учение гомеопатов. К сожалению, я не был на первой лекции почтенного д-ра Бразоля. Может быть, кое-что из того, что я затронул сегодня, уже было высказано тогда, но я надеюсь, что вы не взыщете, если возражения мои выйдут несколько из круга вопросов, изложенных в сегодняшней беседе.

Д-р Бразоль: Я желал бы в этом случае, напротив, специализировать и ограничить тему спора. В споре о гомеопатии особенно важна известная последовательность. В первую беседу я выяснил закон подобия; сегодня я говорил исключительно о фармакологии и был бы очень благодарен уважаемому профессору, если бы он свои возражения направил исключительно на предмет моего сегодняшнего изложения, т. е. на гомеопатическую фармакологию. Я был бы очень рад узнать, что он имеет сказать против взглядов, высказанных мной относительно современного положения гомеопатической фармакологии.

Проф. Тарханов: Я бы согласился с вами, если бы я не видел в этом некоторой невыгоды для слушателей, так как при более широком обсуждении этого вопроса могло бы выясниться очень многое и могло бы устраниться немало недоразумений. Ограничиваясь же предметом сегодняшней беседы, о котором можно было бы сказать лишь несколько слов, я бы речь свою сделал поневоле менее определенной и слушатели не вынесли бы из наших дебатов никакого цельного впечатления.

Считаю своим долгом, прежде всего, сознаться в своем невежестве по части гомеопатии: я не читал ни одного сочинения, относящегося к ней, и все, что слышал о ней, сводится лишь к следующему: во-первых, она лечит болезни по принципу "клин клином вышибай"; во-вторых, это вышибание, или искоренение болезни, совершается при посредстве такого рода орудия, которое на здоровом человеке вызывает то же заболевание; и, наконец, в-третьих, при этой системе лечения употребляются в дело обыкновенно минимальные дозы, вследствие чего уже самое выражение "гомеопатической дозы" заключает в себе представление чрезвычайной малости чего-то.

В общем, обсуждаемое нами учение сводилось бы, следовательно, к трем основным положениям: к приему вышибания клин клином, к минимальным дозам и к закону подобия. Принцип вышибания клин клином зиждется на законе подобия, предъявляемого гомеопатами за непреложную истину. Благодаря введению в учение этого последнего закона подобия, мне кажется, что гомеопатия должна была бы считаться не только особенным методом врачевания, но и даже целой особенной наукой, имеющей в основе определенные законы природы, не признаваемые другими биологами, к числу которых, в частности, относятся и представители аллопатической медицины. Повторяю, я бы склонен был назвать гомеопатию наукой ввиду того, что исходной точкой ее служит признаваемый ею закон подобия, по которому каждую болезнь следует лечить такими средствами, которые на здоровом человеке вызывают соответствующую форму заболевания. Такой закон, если бы он был действительно установлен, кроме своей теоретической важности, имел бы еще и громадное практическое значение, так как тогда уже не приходилось бы ощупью и чисто эмпирически подыскивать средства для борьбы с разными формами болезней, а, руководясь им, можно было бы вполне сознательно и научно привести в систему лекарственные агенты против определенных болезней. Закон подобия служил бы в этом деле руководящим рулем.

В законе подобия лежит центр тяжести всего учения о гомеопатии, и потому с ним-то и приходится прежде всего считаться людям, не признающим этого учения. Между тем для человека, несколько знакомого с явлениями животной жизни, закон этот представляет немало странного и загадочного. Как, в самом деле, переварить следующие, например, факты, непосредственно вытекающие из закона подобия: у человека рвота, следовательно, чтобы прекратить ее, следует дать страждущему вещество, возбуждающее в здоровом человеке рвоту, т. е., другими словами, рвотное же. У человека тиф, представляющий собой определенный комплекс патологических явлений; значит, для прекращения болезни следует давать средства, способные вызывать на здоровом человеке картину тифозного заболевания. Способы предохранительной прививки ослабленного яда сибирской язвы, бешенства, оспы и т. д., по-видимому, говорили бы в пользу закона подобия, и я бы склонен был считать их за наиближайшие доказательства его, если бы приемы эти на самом деле оказались действительными в борьбе с соответствующими формами заболевания. Но вы лично уже никак не можете пользоваться предохранительными прививками в качестве доказательства закона подобия, так как вы прямо, в известной мне брошюре вашей об оспопрививании, категорично отвергаете всякую пользу оспопрививания. Если, однако, устранить из ряда доводов предохранительные прививки, то что же, спрашивается, остается в пользу реальности закона подобия, представляющего с логической стороны много непонятного.

И в самом деле, как понять с логической стороны следующего рода суждения: каждая болезнь является выражением действия какого-нибудь определенного болезнетворного агента; чтобы нейтрализировать действие этого агента и, следовательно, перебороть болезнь, гомеопат советует прибегнуть к такому лекарственному агенту, который на здоровом вызывает ту же форму заболевания. На каком, однако, основании можно ожидать этого? Ведь логика ума требует прежде всего признать, что если каждый из двух агентов, действующих отдельно на тело, влияет на него в одном и том же болезнетворном направлении, то результатом совокупного действия их должно быть не обоюдное нейтрализирование их, не ослабление и прекращение болезни, а суммирование их действий, т. е. усиление болезни.

Есть единственная только возможность выйти, на мой взгляд, из этого затруднения: это признать (и быть может это и делают гомеопаты), что введением по закону подобия в тело лекарственного вещества, усиливающего в первое время болезнь, усиливается в то же время и при том в несравненно бóльших размерах и естественная реакция организма против болезни, и последний, благодаря этому, выходит из нее победителем. Прежде, однако, чем говорить об этом, следует выяснить, в чем состоят эти естественные реакции организма и усиливаются ли они на самом деле при введении гомеопатических средств? Сущность этих реакций организма против болезней известна нам лишь в общих чертах и то в весьма смутной форме, и по необходимости приходится пока ограничиться вопросом о том, усиливают ли реакционные восстановительные процессы в теле гомеопатические лекарственные вещества, прописываемые на основании закона подобия? Доказать это можно или теоретически, изучением законов, управляющих явлениями реакций в теле, или фактически, излечивая гомеопатическим способом разного рода болезни.

Первый прием представляется еще даже и непочатым в науке, и потому нам нечего о нем и говорить; посмотрим же, насколько доказательна казуистика излечения больных.

Я согласен прежде всего сказать, что вылечивание больных представляет вещь в высшей степени условную. Еще в начале этого года я имел случай выяснить, какой массой естественных сил снабжен организм для борьбы с разнообразными болезнетворными влияниями, из которой он выходит в большинстве случаев победителем без всякого содействия врача-аллопата или гомеопата, лишь бы только больной организм был поставлен в сносные или хорошие гигиенические условия, при которых могли бы нормально функционировать разнообразные органы нашего тела. Истории излечения крестьянского люда от самых серьезных заболеваний помимо всякого участия врача, воочию доказывают верность только что сказанного⁷.

На этом основании я не считаю возможным научно обосновывать гомеопатический закон подобия на казуистике излечивания больных, лечимых гомеопатическим способом, так как нет никакого ручательства в том, чтобы те же больные, но поставленные в определенные гигиенические условия, не излечились бы и без всякого приема внутрь гомеоопатических лекарственных веществ. Строить закон подобия возможно лишь на строгих экспериментальных данных, подобно тому как это делается при установке других законов природы.

Какие же экспериментальные научные данные приводятся в качестве опоры этого закона подобия? Для установки закона подобия гомеопаты пользуются в качестве обекта исследования человеческим организмом в его больном и здоровом состоянии. Но я полагаю, что прием этот негуманен, невозможен, непозволителен и допустимо ли, в самом деле, экспериментировать над здоровым человеком, после того как еще в прошлом году мне были воспрещены Обществом покровительства животных на моих публичных лекциях опыты над лягушкой. Все мы, в сущности, члены Общества покровительства своих ближних, и я первый бы отказался наотрез служить объектом для изучения влияния на мой организм разнообразных неизвестных мне еще лекарственных веществ и притом в различной дозировке. Я полагаю поэтому, что объектами для научного экспериментального обоснования закона подобия должны служить не люди, а животные, наиближе стоящие к ним по своей организации, т. е. обезьяны, собаки и т. д.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Нижеследующий стенографический отчет, сверенный по двум стенограммам, был любезно проредактирован всеми говорившими, за искпючением уважаемой Mapии Михайловны Манассеиной, отказавшейся от редакции своего возражения. — Л. Б.
² Стенографически записанное возражение г. Гольдштейна в первое заседание у читателей налицо: они легко могут увидеть, что именно г. Гольдштейн называет "отстаиванием интересов строгой науки" и каковы его "научные" приемы спора. — Л. Б.
³ Закон подобия упомянут мной в 8-м тезисе, в котором я говорю, что назначение лекарств врачом-аллопатом "...Не находится ни в какой зависимости от какого бы то ни было руководящего принципа или закона", а "...Врач-гомеопат назначает лекарства на основании физиологического закона". — Л. Б.
⁴ Редакционное примечание г. Гольдштейна на полях корректуры: "Вообще вести речь о минеральных водах и их действии неудобно, ибо, например, крейцнахскую воду можно приготовить искусственно, но кроме воды, в Крейцнахе имеет значение режим, климат и многое другое, чего искусственно создать нельзя. Поэтому, хотя крейцнахская вода и содержит поваренную соль и имеет значение как соляная вода, но истинное целебное значение естественных минеральных вод или по крайней мере многих из них непонятно".
На это могу ответить, что климат, режим и многое другое — само по себе, а минеральные воды — сами по себе. Поэтому они действуют не только на месте своего происхождения в сочетании с климатом и режимом, но и при транспорте, хотя правда, менее успешно (многие воды портятся от перевозки). Действуют также и искусственные воды. "Громадное значение" крейцнахской воды, по мнению г. Гольдштейна, должно быть отнесено содержанию в ней других солей, хлористого кальция, кальция, глауберовой соли и др. Но этих солей она содержит еще гораздо меньше, чем поваренной. И когда мы хотим дать больному воды глауберовой соли, то мы посылаем его в Карлсбад, Мариенбад и пр., а когда хотят назначить крепкую воду поваренной соли, то посылают его в Ишль, Наугейм и пр.; когда же хотят назначить слабую воду поваренной соли, то посылают его в Крейцнах, именно ради того, что крейцнахская вода содержит "немножко" соли. "Непонятность" же истинного целебного значения Крейцнаха станет немножко "понятнее", когда мы заглянем в гомеопатическую фармакологию и посмотрим, что производит соль в здоровом человеческом организме. Мы увидим картину, между прочим, атонии желудка и кишок, катара желудка и кишок и диспепсии. А против каких болезней назначается Крейцнах? Ответ: между прочим, против атонии желудка и кишок, против катара желудка и кишок и против диспепсии (см. "Календарь для врачей 1888", часть II, стр. 14). Отсюда явствует, что "аллопатическое" показание к Крейцнаху основано на "гомеопатическом" законе подобия, а лекарства, назначаемые по закону подобия, требуют малых доз (о чем речь в следующей беседе) — это закон природы, конечно, недоступный таким последователям строгой науки, которые подступают к измерению физиологических реакций организма на фунты и аршины. — Л. Б.
⁵ Гомеопаты вовсе не считают своих лекарств простыми в том необычайном смысле, в каком г. Гольдштейну угодно понимать неоспоримую "простоту" гомеопатических лекарств. — Л. Б.
⁶ А все недоразумение со стороны г. Гольдштейна происходит только от неудовлетворительности его сведений из области... физики и химии. Пуская в ход парадоксальное утверждение, что гомеопатические лекарства очень сложны, потому что приготовляются в стеклянной посуде, составные части которой переходят в раствор, магистр химии обнаруживает шаткость элементарных понятий о физических свойствах различных кремневых соединений. Каждому химику известно, что кремневая кислота может существовать в различных сочетаниях с одной молекулой воды. Из этих сочетаний кислота, имеющая формулу H₄SiO₄, растворяется легко. Находясь в постоянном прикосновении с воздухом, по прошествии известного времени она теряет воду и переходит в кислоту, имеющую формулу H₄Si₃O₃ (3H₄SiO₄ — 4Н₂О = Н₄Si₃О₃) и которая все еще растворима. Но чем эта кислота становится беднее водой, тем она делается труднее растворима, и, наконец, безводная кислота, или ангидрит, совершенно нерастворима в воде, а в спирту тем более. Ангидрит же получается искусственным образом только посредством сушения и жжения гидрата. Ангидрит кремневой кислоты является составной частью стекла, но это еще далеко не все стекло. Из различных солей кремневой кислоты, входящих в состав стекла, только натровые и калиевые соли растворимы, но только под условием, чтобы щелочи было больше, чем кремневой кислоты, например, 3 части щелочи и 1 часть кислоты; если же щелочи и кислоты содержится поровну, то эти соли уже совершенно нерастворимы, а если взять 6 частей кремневой кислоты на 1 часть щелочи, то получается стекло, которое не только нерастворимо, но даже с большим трудом и только при очень высокой температуре плавимо. В стеклянных посудах содержание щелочей колеблется между ¹/₂₀ и ¹/₆. Bce остальные соединения кремневой кислоты при обыкновенных условиях совершенно нерастворимы, конечно не абсолютно, а относительно, ибо абсолютно нерастворимых веществ, как признает и г. Гольдштейн, на свете не существует, но химически доказать присутствие какого-нибудь "нерастворимого" вещества в "растворе" очень трудно, и вместо голословных и совершенно бездоказательных утверждений, что составные части стеклянной посуды переходят в раствор, было бы желательно, чтобы "последователь строгой науки" привел те точные методы исследования, на основании которых он считал себя вправе сделать такое заключение. А так как гомеопатические лекарства приготовляются на спирте (этиловом алкоголе), что известно и г. Гольдштейну, ибо он говорит: "Берется известное вещество, приготовляется из него раствор в спирте и все это взбалтывается в течение многих дней, иногда месяцев", и так как химия до сих пор учила, что стекло в спирту нерастворимо, то мы льстим себя надеждой, что г. магистр химии не откажет нам в любезности сообщить, каким путем он дошел до такого необычайного открытия этих новых и небывалых свойств стекла и спирта, или, может быть, он постарается назвать хоть один химический авторитет, кроме самого себя, который считал бы возможным растворение стекла в спирту при взбалтывании. Кстати, может быть он потрудится также указать, в какой гомеопатической фармакопее он нашел сообщенную им пропись приготовления Silicea: "Приготовляют абсолютно чистую кремневую кислоту и взбалтывают в течение многих месяцев с водой"?
Если же г. Гольдштейн спросит, каким же образом гомеопатия употребляет нерастворимые вещества Graphites, Carbo vegetabilis, Calcarea carbonica, металлы и проч., начиная с 3-го центесимального растирания, в разведениях, то не вдаваясь пока в подробности относительно способа приготовления этих разведений, я теперь только замечу, что гомеопатия вовсе не берется разрешать вопрос, находятся ли эти вещества в состоянии простого взвешивания или может быть действительно процессы трения, развития тепла, электричества и пр. обусловливают известную перемену в группировках молекул и в физических свойствах вещества, облегчая их действительную растворимость, как думал Ганеман. Врачу-гомеопату важно только подтвердить, что приготовленные по правилам гомеопатической фармакотехники разведения так называемых нерастворимых веществ оказывают свое специфическое действие, и он во всякое время может экспериментально доказать, что в болезненном случае, требующем известного лекарственного вещества, положим, в нагноении, требующем Silicea, все другие лекарственные вещества — Natrum, Kalium, Ferrum, Manganum, составляющие, по мнению г. Гольдштейна, необходимую примесь кремневой кислоты (Silicea), в соответствующих разведениях не окажут ровно никакого терапевтического действия, a Silicea не замедлит произвести свойственное ей влияние. Таким образом, не прибегая ни к каким голословным гипотезам относительно того или другого физического состояния лекарственных веществ в гомеопатических разведениях, мы ссылаемся на единственно доступный нам терапевтический эксперимент в доказательство очевидности специфического действия "нерастворимых" лекарственных веществ в гомеопатических разведениях. Пусть же и г. Гольдштейн избавит нас от голословных уверений, что аптечная посуда растворяется в спирту при обыкновенном взбалтывании, и представит нам исключительно доступный ему химический эксперимент в доказательство своего парадоксального утверждения.
Затем, если бы было и верно, что стекло растворяется в спирту при простом взбалтывании, то эта посторонняя примесь составных частей стекла к лекарствам должна была бы быть еще гораздо значительнее в аллопатических лекарствах, для приготовления которых применяется кипячение, вываривание, настаивание и употребляются всевозможные едкие кислоты, а особливо щелочи, действительно растворяющие стекло, и поэтому сложные аллопатические микстуры должны сделаться еще сложнее в силу примеси к ним составных частей посуды.
Вообще мы не можем понять, зачем г. Гольдштейну понадобилось окунуться в невылазный омут химических экстравагантностей. Он мог бы просто и без всякой натяжки взять любое из гомеопатических лекарств — аконит, белладонну, брионию, первое попавшееся, для констатирования его сложности, потому что гомеопатические разведения приготовляются из тинктуры или вытяжки из целого растения или отдельной его части, а в состав каждого растения входят всевозможные алкалоиды, кислоты, эфирные масла, смолы и т. д., словом, разнообразнейшие химические вещества. Он мог бы привести в пример хотя бы опий, употребляемый в гомеопатии и содержащий по крайней мере 20 алкалоидов — морфин, кодеин, папаверин, наркотин, нарцеин, тебаин, порфироксин, ошанин, метаморфин, криптонин, гидрокотарнин, реадин, лаутопин, лауданин, лауданозин, протопин, кодамин, меконидин, меконойозин, гноскопин, не говоря о других составных частях. Неужели г. Гольдштейн думает, что гомеопаты считают опий химически простым лекарством? Если да, то очевидно, что гомеопаты обладают лучшими сведениям по части химии, чем химики по части гомеопатии, а если нет, то зачем же он опровергает то, чего ни один гомеопат никогда не думал утверждать? Гомеопаты, говоря о простоте своих лекарств, подразумевают их ботаническую или минералогическую простоту в том смысле, что тинктура из ботанически простого растения, например, белладонны, физиологически испытывается и терапевтически назначается в том же самом простом виде без примеси с аконитом, опием, лавровишниевыми каплями и прочими аллопатическими многосмешениями. Г. же Гольдштейн употребляет выражение "прoстое лекарственное вещество" в смысле его абсолютной химической чистоты, т. е. применяет один из грубейших видов софизмов, истолковывая в превратном смысле значение слов и придавая им не тот точный смысл, в котором они должны быть понимаемы.
Затем г. Гольдштейн спрашивает, отчего не действует "огромное" (?!) количество серы, находящейся, например, в яйце, "огромное" количество кремневой кислоты или поваренной соли, находящейся в хлебе, отчего не действуют разные вина, водки и прочие пищевые и вкусовые смеси, содержащие все те же вещества, которые в изобилии имеются в гомеопатической фармакологии, отчего не действует железо, находящееся в крови — а между тем эти самые вещества под видом гомеопатических лекарств оказывают действие? Ответ, мне кажется, довольно прост: оттого что все эти вещества в пище и крови находятся не в свободном, а в связанном или во всяком случае в другом молекулярном, а часто и в другом химическом состоянии, чем в гомеопатических лекарствах. Известно, например, что кристаллизованные вещества всасываются гораздо легче, чем аморфные. Sulphuris, употребляемый в гомеопатии, приготовляется из химически чистой кристаллизованной октаэдрической серы, a Sulphuris, содержащейся в яйце, находится не только не в кристаллизованном, но даже вовсе не в чистом и свободном состоянии, а в химическом соединении с углеродом, водородом и азотом, из которого он еще должен быть извлечен организмом. А между тем различные расстройства питания и патологические состояния человеческого тела часто состоят в том, что физиологическая лаборатория организма не в состоянии вырабатывать из пищи необходимые ей составные части, поэтому организм, нуждаясь в сере, железе, извести и пр., конечно скорее и легче всего возьмет их в том виде и оттуда, где они предлагаются ему в готовой, свободной, чистой и легко усваиваемой форме, т. е. в виде целесообразно приготовленного гомеопатического лекарства.
Наконец, г. Гольдштейн как прошлый раз, так и теперь выражает недоумение: ему представляется "совершенно непонятным, мистическим обстоятельством", почему ежедневно употребляемая соль или другое вещество в количестве, положим, ¹/₄ золотника, не производит никакого (?) действия, а одна миллионная часть золотника этой соли или другого вещества производит желаемое действие. Тут прежде всего г. Гольдштейн должен был бы привести доказательства в опровержение того, что минимальные частицы веществ, входящих в постоянный состав атмосферы, воды и пищи, остаются без всякого влияния на экономию человеческого организма и никакого действия на него не производят. Наоборот, нам несомненно известно, что многие вещества, входящие в состав воздуха, воды и пищи в минимальнейших дозах, имеют важное и необходимое значение в физиологической лаборатории человека, и поэтому a priori нет никакого основания отрицать, чтобы эти самые или другие вещества в минимальнейших дозах не могли оказывать известного действия в патологических состояниях организма. Затем, г. Гольдштейну должны бы быть известны опыты известного физика проф. Жолли в Мюнхене, из которых явствует, что из степени разведения какого-либо вещества еще далеко нельзя выводить заключения о степени уменьшения его деятельной силы. Жолли взял 1000 куб. сант. 12% раствора селитры и прибавил к нему 1257 куб. сант. воды. При этом общее количество жидкости получилось не 2257 куб. сант., как можно было ожидать, а только 2236 куб. сант., т. е. на 21 куб. сант. меньше; таким образом, произошло сжимание или уплотнение раствора, очевидно вследствие влияния селитряных частиц на частицы воды. Прибавляя к этим 2236 куб. сант. еще 4327 куб. сант. воды, он опять получал общее количество жидкости не 2236 + 4327, а на 15 куб. сант. меньше, т. е. наступило дальнейшее сжимание. Прибавляя, наконец, к последнему раствору еще 24 311 куб. сант. воды, он все еще получал сжимание раствора на 13 куб. сант. Таким образом, прибавлению 1257 куб. сант. соответствовало сжимание на 21 куб. сант., прибавлению еще 4327 куб. сант. — сжимание на 15 куб. сант. и прибавлению еще 24 311 куб. сант. — сжимание на 13 куб. сант. Из этих фактов вытекает необходимое заключение: 1) что круг действия растворенной селитры по мере разведения раствора увеличился, потому что при каждом новом прибавлении воды количество селитры не увеличивалось, и, следовательно, для того чтобы при каждом новом разбавлении обусловить новое сжимание раствора, это одинаковое по весу количество селитры должно было притягивать каждый раз новые частицы воды; и 2) так как величина каждого последовательного сжимания (21:15:13 куб. сан.) уменьшается не в том же самом отношении, в каком увеличивается прибавление воды (1257:4327:24 311), что уже видно с первого взгляда при сравнении обоих рядов цифр, то, следовательно, из степени разведения известного раствора нельзя делать заключения о деятельной силе находящегося в растворе вещества.
Еще более должны были бы быть известны г. Гольдштейну следующие химические факты. Либих говорит в своих "Химических письмах" ("Chеmische Briefe", Bd. 2. S. 119): "Клейковина хлебных растений легко и скоро растворяется в воде, едва подкисленной соляной кислотой, при обыкновенной температуре тела, и по мере прибавления кислоты к воде эта растворимость не только не увеличивается, но, наоборот, уменьшается, так что умеренно концентрированная соляная кислота опять осаждает всю прежде растворенную клейковину". При этом Либих говорит, что 1 часть соляной кислоты на 1000 частей воды составляет сильно растворяющее средство для вышеупоминаемых органических составных частей. Таким образом, для того чтобы усилить растворяющие свойства концентрированной соляной кислоты, ее нужно разбавить в тысячу раз. Или еще один пример из многих (Ibid., S. 292): "Количество фосфорнокислых земель, растворимых в вышеупомянутых (чрезвычайно разбавленных) соляных растворах, не возрастает пропорционально с содержанием соли в жидкости; наоборот, чем разбавленнее жидкость, тем больше, по-видимому, ее растворяющая способность". Химик Штальман производил исследование, отчего известные воды разъедают свинцовые трубы, и нашел, что причина заключается в содержании аммиака некоторыми водами. Он приготовил 11 различных растворов аммиака в перегнанной воде и старался определить их действие на чистый свинец. Полученный им результат был таков.
Когда 100 000 куб. сант. раствора содержали 100, 50, 25, 12,5, 6,5, 3 граммов чистого аммиака, то не получалось никакого действия на свинец;
при содержании же:
1,56 грамм чистого аммиака — первые следы действия через 24 часа;
0,78 — " — несколько более сильное действие;
0,40 — " — сильное действие по прошествии короткого времени;
0,20 — " — то же;
0,10 — " — то же.
Откуда следует, что водный раствор aммиака, разбавленный до ¹/_{100 000}-й части по весу чистого аммиака, раньше 24-х часов еще не обнаруживает никакого действия на свинец, но что оно начинает проявляться в более значительной степени только при 250 000-ом разбавлении, и что даже раствор 1 части аммиака в 1 000 000 частей воды все еще оказывает сильное действие.
Из всего этого следует, что желая определить действие какого-либо вещества, нельзя ограничиваться одним соображением о его количестве, но следует непременно иметь в виду его качества или свойства, а эти последние должны изучаться таким образом, что соответствующее вещество приводится во взаимодействие с другими телами, и затем подвергается исследованию вопрос, какие изменения его свойств наступают от изменения его количества. Поэтому и действие гомеопатических лекарств определяется не на основании арифметических вычислений, а на основании фактического их влияния на человеческий организм.
Наконец, г. Гольдштейну по-видимому совершенно неизвестны первоначальные основания молекулярной физики, иначе его не приводил бы в тупик известный факт, что энергия молекулярного движения может весьма значительно возрастать по мере разрежения или разбавления вещества и удаления взаимного расстояния молекул друг от друга. Но об этом в другой раз.
В заключение, нельзя опять не обратить внимание на слабость логических приемов у человека, требующего строгой научной логики у других, но постоянно уклоняющегося от предмета спора. Характеристикой г. Гольдштейна в его системе возражать является следующая черта: он начинает об одном предмете, а кончает совершенно другим. Так, в первую мою беседу, он говорит: "Обращаясь к содержанию той лекции, которую мы только что выслушали, я обращаюсь с вопросом..." Но уже тут сейчас, при постановке вопроса, забывает и уже до конца не вспоминает, что ему именно следует обратиться к содержанию прослушанной лекции. Также и в настоящую мою беседу, он в самом начале задает себе вопрос, с чем мы имеем дело в гомеопатии, с научной ли системой или же со способом лечения больных, и обещает, что рассмотрение первого вопроса, именно в какой мере гомеопатия есть наука в строгом смысле слова, даст ему "повод сказать несколько слов в настоящей беседе". Но уже с первых же слов он забывает и свои вопросы, и свои обещания, теряется в химической казуистике и ни единым словом не касается содержания моей беседы. Он заявляет, что хотел выяснить студентам, где корень "тех основных недоразумений, которые не позволяют аллопатам и вообще ученым людям принять гомеопатию как научную систему". На наш взгляд, ему удалось только доказать, что корень всех его недоразумений заключается в том, что в самом существе его понятий о гомеопатии есть некоторый nonsens, не требующий никакого дальнейшего разъяснения. — Л. Б.
⁷ Уважаемый профессор, по-видимому, думает, что в крестьянском населении существуют сносные или хорошие гигиенические условия. Едва ли кто из близко знакомых с бытом крестьянского люда согласится с этим положением! — Л. Б.

ЧАСТЬ II    ЛЕКЦИИ Д-РА Л. Е. БРАЗОЛЯ   ЧАСТЬ III