Публичные лекции о гомеопатии Л. Е. Бразоля

Д-р Лев Бразоль, лекция о гомеопатии среди опытных наук

Что такое гомеопатия



Санкт-Петербург, 1896

Перехожу теперь к вопросу о дозе гомеопатических лекарств — вопросу, который всегда навлекал наибольшую долю насмешек и нападок на гомеопатию.

Теперь, после всего вышеизложенного, мне уже будет нетрудно предостеречь вас от общераспространенного заблуждения, будто вся разница между аллопатами и гомеопатами заключается в том, что гомеопаты назначают малую дозу лекарства там, где аллопат назначит то же самое лекарство в большой дозе. Это существенное и радикальное недоразумение. Слово "доза" отнюдь не заключает в себе понятия о каком-то произвольном количестве вещества, независимо от его употребления. Когда мы говорим о дозе лекарства, т. е. о количестве или величине его приема, то мы всегда имеем или должны иметь в виду ту цель, для которой употребляется это количество. Так, например, врач-аллопат даст tartarus emeticus как потогонное в количестве 1/16 грана, как отхаркивающее — до 1/3 грана, как тошнотворное — 1/2 грана, наконец, как рвотное — от 2 до 5 гран. Тот же врач-аллопат даст хинин как противолихорадочное до 30 гран, а как желудочное (stomachicum) всего 1/2 грана на прием. Было бы смешно, если бы аллопат с целью понижения температуры или пресечения перемежающейся лихорадки дал бы полграна хинина; такая доза не произвела бы требуемого действия, но она была бы совершенно достаточна для другой цели, например, для возбуждения желудочного пищеварения. И наоборот, если бы понадобилось только усилить отделение желудочного сока, то прием в 30 гран хинина не только не достигнет цели, но вызовет обратное действие, т. е. отобьет всякий аппетит и расстроит пищеварение. Почему так? А потому что средство должно соответствовать цели, и для известной цели требуется лекарственного вещества именно столько-то, не больше и не меньше. Следовательно, "доза" есть то количество лекарственного вещества, которое способно произвести требуемый эффект. Поэтому когда аллопат в случае, положим, запора, хочет вызвать проносное действие, он дает одну или две унции касторового масла как слабительное, или если он хочет вызвать искусственный сон, он дает один или два грана опия, и в этих случаях он совершенно прав, и у нас нет ни малейшего разногласия с ним по отношению к дозе. Если бы гомеопат вздумал дать касторовое масло как слабительное, то он тоже дает его в количестве 1-2 унций, потому что меньшее количество не вызовет того действия, какое в данном случае от него требуется, и вы, конечно, были бы вправе заподозрить здравость мышления гомеопата, если бы он стал ожидать слабительного действия от одной тысячной или миллионной капли касторового масла. Я только что сказал: "Если бы гомеопат вздумал дать касторовое масло". В этом "если бы" заключается важная и существенная сторона вопроса. Дело именно в том, что гомеопат не даст касторового масла в предполагаемом случае запора, а даст, как вы теперь знаете, такое лекарство, которое в болыших дозах имеет свойство вызывать такую же форму запора, от какой уже страдает пациент. Положим, например, что соответствующая форма запора требовала бы по принципу similia similibus свинца (Plumbum). Спрашивается, в какой же дозе можно было бы ожидать назначение в данном случае свинца, зная наперед, что свинец в больших приемах сам вызывает запор? Уже простой здравый смысл говорит, что величина приема лекарственных веществ или ядов, каковыми можно считать в большей или меньшей степени каждое лекарственное вещество, едва ли может быть одинакова для двух различных целей, раз для произведения болезненного состояния у здорового, а в другой — для излечения подобного же состояния у больного. И во всяком случае, будет ли или не будет принят факт излечения лекарством такого болезненного состояния, какое оно само может произвести у здорового, но разум и здравый смысл говорят, что если это так, то доза лекарственного вещества для целей излечения должна быть меньше той, какая требуется для произведения болезненного действия, иначе может произойти значительное ухудшение болезни. К тому же заключению приводит и эксперимент. Ганеман, употреблявший в начале своей медицинской практики весьма большие приемы лекарств, вскоре увидел, что для успешного осуществления гомеопатического принципа дозы лекарств должны быть значительно уменьшены. То же самое нашли все его многочисленные последователи, и то же самое находят теперь и современные светила фармакологии Рингер, Брёнтон, Шульце и др. Так, например, в раньше приведенном примере нитроглицерина, производяшего и излечивающего конгестивную головную боль, они утверждают, что для излечения головной боли доза его должна быть гораздо меньше той, какая необходима для произведения головной боли. Для урегулирования неправильной деятельности сердца и сердцебиения у больного доза Strophantus'а должна быть гораздо меньше, чем для произведения такой же неправильности у здорового. Также и яборанди, причиняющий чрезвычайное потение и слюнотечение, для излечения ненормального пота и слюнотечения у больных должен быть назначаем в гораздо меньших приемах. То же самое найдено для всех решительно средств, назначаемых по закону подобия, т. е. имеющих гомеопатическое отношение к болезни; так для ипекакуаны и рвоты, для меркурия и слюнотечения, для сулемы и дизентерии, для кантарид и странгурии, и т. д. Другими словами, опыт показывает, что терапевтическая доза лекарств, действующих по закону подобия, должна быть меньше физиологической. Теперь, насколько меньше, это совершенно дело опыта, точно так как только один опыт решает, как велика должна быть доза лекарства для физиологических целей. Почему мы, например, знаем, что для произведения рвоты рвотного корня нужно двадцать гран, а рвотного камня достаточно двух гран? Откуда мы знаем, что для проносного действия касторового масла нужно одну столовую ложку, а кротонового масла достаточно половины одной капли? Почему и откуда мы знаем, что для слюногонного действия пилокарпина достаточно 1/20 грана, а корня слюногона нужно до пол-унции? Только из опыта и эксперимента, и сколько бы мы ни разглядывали известный медикамент, сколько бы мы о нем ни думали, мы никогда не могли бы предвидеть, предугадать или предсказать величину его приема для произведения известного физиологического действия: решение этого вопроса подлежит одному опыту. Опыт же показывает, во 1-х, что для произведения физиологического действия у здоровых бесконечно малые дозы в большинстве случаев недостаточны, а требуются материальные приемы, во 2-х, что эти материальные дозы колеблются в весьма больших границах, начиная от дробных частей грана, скрупула, драхмы и кончая унциями, — смотря по свойству медикамента и по цели, какой требуется достигнуть.

То же самое относится и до величины терапевтических доз; ее нельзя ни предвидеть, ни предугадать, ни даже предсказать на основании известной уже величины физиологического приема, требуемой для произведения болезненного действия у здорового. Никто не мог предвидеть той дозы нитроглицерина, которая способна излечить головную боль без предварительного ожесточения, никто не мог угадать наперед, какая доза кантарид может излечить задержание мочи без первичного ухудшения. Почему же врачи, применяющие гомеопатический принцип, — все равно, как бы они себя ни называли, аллопатами или гомеопатами, — почему они назначают лишь тысячные, миллионные и бесконечно малые дозы? Единственно потому что опыт показывает не только достаточность таких приемов для требуемой цели, но и значительное их превосходство сравнительно с большими приемами. Врачи, придерживающиеся такой практики, не имеют ни врожденного, ни благоприобретенного предубеждения в пользу бесконечно малых доз. Наоборот, выросши и воспитавшись в традициях университетской медицины, они наравне со своими товарищами восприняли в свою плоть и кровь, скорее всего, недоверие к гомеопатии, и совершенно так же, как и они, готовы употреблять унции, драхмы и скрупулы если нужно, и на самом деле, как я уже сказал, гомеопаты так и делают, если назначают лекарство для тех целей, для которых их учили в школе употреблять эти лекарства, т. е. для произведения физиологических действий. Но в том-то и дело, что они исключительно редко прибегают к такому способу лечения, потому что, стараясь достичь исцеления по принципу гомеопатическому, они не нуждаются в насильственном произведении физиологических эффектов лекарственных веществ, и другим путем скорее и вернее достигают цели. Поэтому мы не обвиняем аллопатов за их массивные дозы лекарств, потому что по принципу аллопатического и антипатического выбора лекарств в большинстве случаев и нельзя иначе. Точно так, назначая лекарства по принципу гомеопатическому, нельзя иначе как значительно уменьшать приемы лекарств. Поэтому гомеопаты в случае применения к больному аллопатического метода вынуждены употреблять большие приемы лекарств, и с другой стороны аллопаты в случае применения гомеопатического принципа приводятся силой вещей к необходимости употреблять малые дозы.

Итак, вопрос о величине дозы как для физиологических, так и для терапевтических целей, решается одним и тем же способом, а именно путем опыта и эксперимента, и действительность бесконечно малых доз есть вопрос не философский, а экспериментальный, и разрешается экспериментом в положительном смысле. Впрочем, и в этом случае к факту опыта можно прибавить немного размышления.

Когда мы хотим посредством известного лекарственного вещества произвести известное физиологическое действие, т. е. нарушить нормальное равновесие организма, то лекарственное вещество встречает энергическое противодействие со стороны организма, который борется за свою неприкосновенность и самостоятельность и стремится удержать свой status quo ante. Поэтому, очевидно, для такой борьбы требуются массивные приемы медикамента. Другое дело, когда мы хотим посредством этого же лекарственного вещества произвести терапевтическое действие, т. е. возвратить болезненную деятельность организма к норме или восстановить его уже нарушенное равновесие, и притом согласно гомеопатическому механизму действия. В этом случае, имея уже готовую картину болезни в виде совокупности симптомов, посредством которых природа нам проявляет направление своей самоисцеляющей деятельности, мы тут ищем лишь помочь природе в ее стремлениях посредством лекарственного агента, действующего в том же направлении, как и природа, и плывем, так сказать, по течению. Вместо враждебного отпора и сопротивления мы встречаем уже готовую дружественную и могущественную силу, которая весьма часто и без нашей помощи справляется с болезнью, поэтому с нашей стороны тут достаточно самого легкого толчка или малейшего импульса, чтобы достигнуть цели, тем болee что приходится действовать не на здоровые, а на больные органы, которые показывают необычайную впечатлительность к своим специфическим раздражителям, т. е. к лекарствам, производящим в них сходное заболевание. Поэтому на самом деле доза потребного гомеопатического лекарства должна быть чрезвычайно мала. Правда, иногда удается излечить болезнь посредством большого приема гомеопатического лекарства, но при этом обыкновенно наблюдается лекарственное ожесточение, т. е. возбуждение другой подобной же, но искусственной болезни, которая по меньшей мере настолько же неприятна пациенту, как и первая. Так, например, в случае тошноты, если дать бóльшую дозу ипекакуаны, чем какая необходима для излечения, то весь излишек ее пойдет на усиление уже существующей тошноты и может поднять лекарственную рвоту, т. е., усилить первоначальную болезнь пациента. Мы же стремимся к излечению болезней без лекарственного ожесточения. Поэтому гомеопатическое лечение в числе многих своих неоспоримых преимуществ имеет и то немаловажное, что пациенты никогда не страдают от лекарств, который не имеют противного вкуса, не возбуждают ни тошноты, ни рвоты, не причиняют желудочно-кишечных катаров и вообще не вызывают ни острых, ни хронических отравлений. Эта общеизвестная сторона гомеопатического лечения дала повод к следующему довольно старому анекдоту, которым якобы доказывается ничтожество гомеопатических средств. Ребенок, прельщенный сладким вкусом гомеопатических крупинок, который мать ему давала неоднократно в случаях заболевания, в отсутствии матери завладел ее домашней аптечкой и с наслаждением стал опорожнять себе в рот одну за другой все скляночки от первой до последней, пока не проглотил всей аптечки. И что же, к радости испуганной матери, ребенок — хоть бы что! — остался жив, цел и невредим. Вы теперь, конечно, поймете, что этот милый анекдот, а быть может, и действительная быль, нисколько не доказывает недействительности гомеопатических лекарств, потому что гомеопатические аптечки предназначены не для отравления здоровых, а для излечения больных, и разведения гомеопатических лекарств рассчитаны не так, чтобы переворачивать всю внутренность здорового человека, а лишь так, чтобы нежно действовать на его чувствительные больные части. Ведь если нужно прибить в стену маленький гвоздик, то неблагоразумно употреблять для этого огромный паровой молот, равно как с другой стороны маленький молоточек недостаточен, чтобы вогнать в землю огромную сваю. В терапии так же, как в механике, средства должны быть приспособлены к цели, и терапевту следовало бы твердо помнить, что слишком усердная пожарная команда нередко наносит более убытков и вреда водой, чем сколько было бы разрушено огнем. Гомеопатические лекарства приспособлены к целям лечения, т. е. к воздействию на больные органы, которые находятся в состоянии чрезвычайной восприимчивости и впечатлительности и поэтому требуют малых и нежных доз. Эти малые дозы не произведут никакого действия на здоровые органы точно так, как семя, брошенное на каменистую почву, не даст никакого всхода. Выражаясь в переносном смысле, семя гомеопатических лекарств для своего всхода требует благоприятной почвы, т. е. наличности тех больных органов, которые способны на них реагировать. Больные органы имеют такое же сродство к своим гомеопатическим лекарствам, как магнит к железу. Прикасаясь к магниту куском дерева или меди, вы никогда не узнали бы его притягательной силы. Точно так, принимая в здоровом состоянии крупинки аконита или даже проглотивши целую аптечку гомеопатических крупинок или капель в состоянии здоровья, вы никогда не узнаете их целительной силы в болезнях. Но подойдите к магниту с куском железа и испытайте аконит в простудной лихорадке, или Mercurius corrosivus в дизентерии, и вы тотчас откроете специфическую энергию каждого из этих средств.

Существует распространенный народный предрассудок, что чем противнее лекарство и чем резче производимые им неприятные симптомы, тем оно лучше и сильнее, тем больше можно ожидать от него пользы. Нечувствительность действия гомеопатических лекарств иногда возбуждает в скептических умах сомнение, возможно ли ожидать вообще какого-либо полезного действия от таких неощутимых и, значит, "слабых" средств. Представьте себе крепость, окруженную неприступной стеной и осаждаемую неприятельскими силами, которые стараются проломить железные ворота в крепость. Пущены в ход тараны, блоки, ломы и всевозможные стенобитные снаряды и осадные орудия, но все бесполезно, дверь не поддается. А между тем посредством маленького ключика, помещающегося в жилетном кармане, ребенок мог бы отомкнуть замки и отворить несокрушимые затворы и засовы. Мы опять видим необходимость приноровления средств к цели, и колоссальная сила, действующая в невыгодном направлении, не может осуществить того, что легко достигается неизмеримо слабейшей силой, действующей в чувствительную точку наименьшего сопротивления. Нечувствительность и безопасность гомеопатических лекарств представляют благодетельную особенность этого лечения; чувствительное же действие лекарств, тошнота, рвота, понос, колики, звон и шум в ушах и пр., — все это ненужные и вредные спутники лекарств. Идеал лечения — приятное, нежное, скорое и незаметное выздоровление, которое и достигается гомеопатическим врачеванием.

Я предвижу ваше возражение. Вы скажете: все это прекрасно, если бы гомеопатические дозы колебались в пределах сотых, тысячных, пожалуй, стотысячных частей грана, вообще если бы дозы гомеопатов по крайней мере не выходили из границ химических реакций. Но гомеопаты не всегда придерживаются этих так называемых низких разведений, в которых присутствие лекарства еще может быть найдено химическими реактивами; ведь они очень часто употребляют так называемые высокие разведения, от 6-го до 30-го включительно, т. е. такие, которые содержат лишь биллионные и дециллионные части по весу первоначального взятого количества, т. е. в буквальном смысле бесконечно малые величины. Каким же образом, спросите вы, может действовать лекарство или нечто, называемое нами лекарством, в этих высоких разведениях, в которых никакой наитончайший химический анализ не в состоянии открыть ни малейших следов лекарства?

Это возражение отчасти основано на предрассудке, будто уже тоньше химических реактивов нет никаких других для открытия присутствия материи. Если взять раствор одной части поваренной соли на биллион, т. е. миллион миллионов, частей воды, то никакой химический реактив не откроет присутствия соли в таком разбавленном растворе, который соответствует 6-му центесимальному или 12-му децимальному гомеопатическому разведению. Но из этого было бы очень скороспешно заключать, что, значит, соли в нем и не имеется. Приложите специфический реактив, в данном случае спектральный анализ, и вы тотчас увидите в спектре характерную натровую линию, которая неопровержимо докажет вам присутствие соли там, где химик его отвергал. Возьмем еще гораздо более разбавленный раствор, соответствующий, положим, 30-му центесимальному разведению гомеопатов. Тут уже и спектральный анализ не покажет вам присутствия соли, но разве это значит, что ее нет? Мы не имеем никакого права это утверждать а priori, потому что действительные пределы делимости материи нам неизвестны, и нельзя отвергать возможности открытия в будущем или даже существования в настоящем какого-либо другого метода исследования, еще более чувствительного и тонкого, чем химический и спектральный анализ. Гомеопаты же давно утверждают, что человеческий организм обладает столь тонкими реактивами на воздействие лекарственных веществ, какими не обладает никакая химическая лаборатория. В одной из моих публичных лекций, изданных в печати, я уже привел несколько характерных примеров в доказательство того, что физиологические реакции живого организма нередко значительно чувствительнее физических и химических реактивов. Так, например, некоторые низшие растения и микроорганизмы без специализированной нервной системы резко реагируют на миллионные доли солей, которые не обнаруживаются никакими химическими реакциями. Микроорганизмы роденовской жидкости погибают от одного переливания жидкости в серебряный стакан; химия даже не может тут обнаружить присутствия серебра в растворе, а растение проявляет его своей смертью. Если вы дадите химику бутылочку Mercurius corrosivus, двухлористой ртути, или сулемы, в 30-м разведении с целью испытать, находятся ли в нем следы сулемы, то он испробует одну из чувствительных реакций, например, капнет каплю данного разведения на край золотой монеты и затем прикоснется к этой капле железным ключом; в случае присутствия сулемы, на поверхности монеты остается тонкий ртутный налет. Но в данном случае сколько он бы ни капал и сколько бы ни прикладывал железный ключ, увы! на монете не появляется ни малейшей тени какого бы то ни было налета, из чего наш химик выносит заключение, что в 30-м делении сулемы ее вовсе не находится. Но врач-гомеопат производит другой эксперимент. С той же самой бутылочкой Mercurius corrosivus 30-ro деления он подходит к больным дизентерией, выбирает из их числа тех, большей частью самых тяжелых, которые представляют характерные симптомы физиологического действия сулемы, наливает каждому из них несколько капель на стакан воды с наставлением принимать каждые 2–3 часа по чайной ложке и спокойно и уверенно предсказывает успех от первых же приемов лекарства. И действительно, все они, сколько бы их ни было, мужчины, женщины, дети, грудные младенцы, все должны выздороветь и непременно выздоравливают, и не только люди, но и домашние животные, одержимые этой болезнью, и это не случайно, не само собой, не силой одной природы, а прямо и очевидно с роковой необходимостью как причинное последствие подействовавшего лекарства. Этот эксперимент можно произвести не раз и не два, а тысячи тысяч раз с неизменно одинаковым успехом, и не только здесь, в Одессе, Киеве, Харькове, а по всему свету, при всевозможных условиях и любой обстановке эксперимента. Из такого терапевтического эксперимента врач-гомеопат с логической необходимостью выводит заключение, что в 30-м делении сулемы сулема несомненно заключается — конечно, не в таком количестве, чтобы поддаваться химическим реактивам, и, конечно, не в той грубой форме, в какой ее познает химик, но во всяком случае в таком количестве и в такой форме, что ее великолепное действие может быть экспериментально и наглядно демонстрировано посредством ее специфических реагентов. Только в этом случае реагентом будет не химическое вещество, а больной организм, страдающий от болезни, сходной с той, какую производит в больших приемах сулема в здоровом организме, и контрольная реакция будет выражаться не в виде химического процесса двойного соединения и разложения, а в виде физиологического процесса восстановления нарушенных функций организма к норме, т. е. в виде излечения.

Но вы опять спросите: как же объяснить себе возможность этой кажущейся невозможности? Как по отношению к гомеопатическому принципу, так и по отношению к вопросу о "дозе", мое дело сначала констатировать твердые факты опыта и наблюдения, а потом уже, так сказать, спускаться на компромисс объяснительных гипотез. Если вы спросите любого врача-аллопата, как и почему действует хинин при перемежающейся лихорадке, то он будет в большом затруднении, потому что, невзирая на множество разноречивых попыток физиологического объяснения, мы не имеем еще удовлетворительного разъяснения механизма действия хинина при лихорадках. Но это нисколько не мешает нам с успехом пользоваться хинином при лихорадках. То же самое, мы не можем понять, каким образом электрический ток в проволоке может облететь весь земной шар менее чем в 1 секунду, мы даже не знаем, что такое электричество, но это нисколько не мешает нам с успехом пользоваться телеграфами и телефонами. Поэтому и по отношению к действию бесконечно малых доз мы могли бы совершенно добросовестно сказать: да, они несомненно действуют, но как — мы не знаем. Но в данном случае теоретическая возможность действия бесконечно малых доз может поддаваться различным попыткам объяснения.

С одной стороны несомненно, что путем последовательного растирания нерастворимого лекарственного вещества с молочным сахаром или путем последовательного взбалтывания и разведения растворимого вещества со спиртом по правилам гомеопатической фармакопеи мы достигаем значительного увеличения свободной поверхности первоначально взятого тела и, таким образом, при внутреннем его употреблении, во 1-х, увеличиваем точки его соприкосновения с организмом, а во 2-х, через раздробление его на элементарные частицы приводим его в состояние наиболее удобное для восприятия и усвоения микроскопическими клетками наших всасывающих аппаратов. Поэтому ничтожная по весу частица лекарства может оказывать большее действие, чем тяжелая масса, в силу огромного увеличения ее влиятельной поверхности. Так, например, если организм нуждается в железе, то 1 гран тщательно истолченных и растертых железных опилков произведет гораздо большее физиологическое действие, чем проглоченная пудовая гиря, потому что общая величина действующей поверхности и способность к всасыванию в первом случае гораздо больше, чем во втором, и одна из целей гомеопатической фармакотехники — приведение единицы данного веса или объема тела в наивозможно большую поверхность. И это увеличение настолько велико, что, по расчету известных математиков проф. Допплера и Моаньо, 1 кубический дюйм вещества получает уже в 9-м делении общую поверхность, которая больше совокупной поверхности солнца и всех его планет. Увеличение же поверхности в 30-м делении не может быть охвачено человеческим воображением. Интересующихся этой стороной вопроса прошу обратиться к моим печатным лекциям1.

Но есть и другая, не менее интересная, сторона дела, на которую обратил внимание Густав Йегер, это увеличение молекулярной энергии растворов в силу их разведения и разбавления. Дело в том, что в физических свойствах материи нужно отличать действие массы от действия силы или энергии. Химик главным образом имеет дело с процессами химических соединений и разложений, которые стоят в прямом отношении к массе. Чем больше нужно сжечь горючего материала, тем больше для этого потребно кислорода; чем больше нужно добыть медного купороса из меди, тем более потребно для этого серной кислоты, и т. д. Но рядом с массовым действием есть еще действие энергии. По существующим воззрениям каждое тело состоит из малейших, бесконечно малых частиц или молекул, из которых каждая подвижна и производит сложные так называемые молекулярные движения, одним из видов которых являются маятникообразные колебания или качания. Эти колебания могут быть слабы и сильны, и величиной этих движений может измеряться так называемая живая сила, присущая материи: чем больше молекулярные колебания, тем больше и живая сила, и наоборот. Но для большего молекулярного колебания требуется и больше места или пространства, а поэтому чем больше материи в данном пространстве, например, чем насыщеннее раствор соли, тем меньше простора движению молекул, тем слабее молекулярные колебания. Чем больше мы хотим иметь молекулярного движения, тем меньше мы должны иметь материи в данном пространстве, тем жиже или разбавленнее должен быть раствор. Поэтому материя и сила относятся к пространству как два конкурента, и разбавляя раствор какой-нибудь соли, мы раздвигаем молекулы друг от друга и увеличиваем взаимные между ними расстояния или пространства, и молекулы теперь выполняют эти пространства размахом своих качаний, чем увеличивается живая сила их движения. В 10% растворе поваренной соли 1/10 пространства выполняется массой поваренной соли, а 9/10 — молекулярным движением; в более слабом жe 1% растворе только 1/100 пространства выполняется массой, 99/100движением. Следовательно, материальное содержание уменьшается, а молекулярное движение увеличивается. Вместе с тем в разбавленных растворах, кроме увеличения амплитуды или размаха молекулярного качания, увеличивается их осевое качание, от которого зависит их специфическая сила. Поэтому в высоких гомеопатических разведениях массы вещества мало, но количества молекулярного движения неизмеримо много, и Ганеман в этом смысле был совершенно прав, когда называл процесс приготовления высоких разведений динамизацией (δυναμις — сила), т. е. развитием молекулярной силы или движения.

Аналогию этому мы видим в механике. 1 пуд, падающий с высоты 1 фута, производит известное количество работы. Ту же самую работу может произвести 1/100 пуда, падая с высоты 100 футов, и эта самая в 100 раз меньшая по весу гиря могла бы произвести в 100 раз большую работу, падая с высоты 10 000 футов и приобретая при этом громадную скорость движения. Отсюда вы видите, что возрастание силы может приобретаться беспредельным уменьшением массы, но соразмерным увеличением высоты падения, т. е. пространства или расстояния между двумя конечными точками пройденного пути. То же самое и в молекулярной механике. Величина самих молекул есть величина буквально бесконечно малая, увеличение же расстояния между молекулами, осуществляемое посредством разведения гомеопатических лекарств, представляет, сравнительно с бесконечно малой величиной молекул, такую бесконечно большую и неизмеримо громадную величину, что нет никакой возможности выразить ее в цифрах или охватить человеческим воображением. Поэтому нет ничего невозможного в громадном возрастании динамической силы в наших высоких разведениях. На этом основана вся механика невесомых величин. Все явления света и электричества являются прямо примером действия бесконечно малых величин, и вся физиология органов чувств, а именно зрения, слуха и обоняния, служит прямой иллюстрацией к действию гомеопатических разведений. Конечные аппараты наших органов чувств именно так и устроены, и предназначены к специфическому воспринятию бесконечно малых раздражений, а именно колебаний эфира, причем бесконечная малость или невесомость частиц эфира наверстывается бесконечно огромной скоростью их колебаний и в результате получается столь резкий результат как ощущение зрения, слуха и обоняния. Точно так и гомеопатические разведения действуют на микроскопически малые нервные клетки, имеющие к ним специфическое сродство и настроенные в унисон с их собственным лекарственным тоном, и вызывают в них резонанс; клетки приводятся в созвучные колебания, которые при посредстве тысячей связующих нитей отражаются на всех функциях человеческого организма.

Вышеприведенные соображения, я надеюсь, могут отчасти послужить к примирению вашего разума с мыслью о возможности действия бесконечно малых доз.

Я старался познакомить вас с двумя главными принципами гомеопатии — с принципом выбора лекарств и с принципом малых доз; мимоходом вы также познакомились с принципом изучения целительных свойств лекарственных веществ. Теперь мне остается вкратце указать вам еще на одну своеобразную особенность гомеопатического лечения, — это назначение за раз одного простого средства. Тут достаточно нескольких слов. Само собой разумеется, что если мы нашли в нашем арсенале вполне подходящее гомеопатическое средство, которое и будет специфическим для данного случая, то нам нет никакой надобности искать еще другое, потому что оно, во 1-х, излишне, во 2-х, могло бы даже помешать успешному действию первого. Сложные предписания всевозможных средств, смешиваемых воедино, в прежние времена считались верхом искусства врача и до сих пор еще сохранились в практике многих врачей, но такая практика несовместима с понятием о научности, и вот почему. В сложной микстуре действие всей смеси вовсе не равняется сумме действия каждой из составных частей; наоборот, отдельные ингредиенты прописанного состава входят между собой в различные химические и физиологические сочетания, равнодействующую которых предвидеть невозможно, как невозможно, высыпавши из мешка 30 шаров на биллиардную доску, предсказать вперед, какое направление и окончательное положение примет каждый из шаров. Затем, если при таком способе лечения и удастся излечить или облегчить болезнь, то врач никогда не может знать, которому одному из многих или какому именно сочетанию из многих средств нужно приписать успех; или, в случае неуспеха и необходимости изменить предписание, врач никогда не может с уверенностью сказать, как его изменить, какие средства выкинуть и какие прибавить. При таких условиях невозможно самосовершенствование врача и немыслим истинный прогресс науки; врач не выходит из дебрей эмпиризма, а наука остается, к сожалению, на уровне еще и теперь существующего обычая у китайских мандаринов. Когда такому сановнику Небесной Империи случается заболеть, то он приглашает 12 или более врачей по мере своих средств, каждого порознь, и затем сливает в одну микстуру и сразу проглатывает все средства, прописанные каждым из врачей в отдельности. Мне хорошо известно, что и при таком лечении иногда выздоравливают не только китайцы, но и европейцы; тем не менее возводить такую практику в принцип или науку невозможно. Ганеман вывел из употребления этот гадательный способ обращения с лекарствами, полагаясь на "авось какое-либо да поможет", и поставил требованием физиологическое изучение и терапевтическое употребление одного простого средства за раз, через что гомеопатическое лекарствоведение является сокровищницей драгоценнейших сведений о чистом и специфическом действии лекарств.

Милостивые государыни и милостивые государи, сегодняшняя моя тема окончена, и я позволю себе только сделать одно заключительное примечание. Недавно мне пришлось встретиться со старым товарищем по Военно-медицинской академии и разговориться с ним о гомеопатии, причем я ему с энтузиазмом выставлял все преимущества гомеопатического лечения. Он слушал с видимым интересом, а под конец спросил: "Ты, значит, отвергаешь все другие методы лечения? А ведь пациенты излечиваются не одной гомеопатией!" Конечно! Разве кто-нибудь станет утверждать, что из Петербурга в Москву можно попасть не иначе, как по Николаевской железной дороге? Можно поехать в объезд на Варшаву-Смоленск, и притом не по железной дороге, а на лошадях или волах. Но кто хочет ехать ближайшим, скорейшим и удобнейшим путем, тот, конечно, воспользуется курьерским поездом Николаевской железной дороги. Я не отрицаю, что аллопатия своими антимикробными, антифлогистическими, антипиретическими и прочими антическими, специфическими и эмпирическими средствами иногда излечивает, и так как обязанность врача заключается в том, чтобы вылечить пациента по лучшему своему разумению, то раз пациент вылечен по какому бы то ни было методу, обязанность врача по отношению к этому пациенту исполнена и он заслуживает не порицания, а признательности, хотя бы примененный им метод лечения и не был лучший из существующих! Иное дело, когда вопрос ставится так: какая медицинская система ближе всего подходит к идеалу истинной науки? Отвечаю, не задумываясь: гомеопатия! Или, какой способ лечения больше всего удовлетворяет требованию cito, tuto et jucunde, т. е. представляет для пациента наибольшие практические преимущества? Смею утверждать по собственному 15-летнему опыту и наблюдению, что скорейшим, радикальнейшим и приятнейшим образом пациенты излечиваются по гомеопатическому способу лечения, принципы которого, как вы теперь знаете, сводятся к следующим четырем: 1) лечи подобное подобным, для чего 2) изучай действие лекарств на здоровых людях; затем 3) назначай лекарства сообразно этому принципу в малых неожесточающих дозах, и 4) избегай многосмешений, а употребляй по одному простому средству за раз.

Если вы запомнили эти четыре принципа и усвоили себе их разумность и основательность, то цель моя достигнута, и теперь вы знаете, что такое гомеопатия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См. выше, стр. 119–123.

Понятие о подобии в гомеопатии ЧАСТЬ II     Список лекций Л. Е. Бразоля о гомеопатии ЛЕКЦИИ Д-РА Л. Е. БРАЗОЛЯ