Главной, если не единственной целью врача должно быть предотвращение и излечение болезней. Первое составляет специальный предмет гигиены, второе относится собственно к области терапии. Под терапией обыкновенно разумеют излечение или облегчение болезней. Для успешного излечения болезней необходимо знать свойства лекарств, их действие на организм и способ применения их для возвращения здоровья в расстроенном или болезненном организме.

На изучение способов действия лекарств (фармакологию, или фармакодинамику) в последние годы обращали внимание очень многие врачи, и по этому предмету написано множество статей и книг. Если это изучение действий лекарственных веществ не вносит соответственного улучшения при пользовании болезней, то его нужно считать бесполезным или имеющим лишь чисто научный интерес.

Большое сочинение или, лучше сказать, толстая книга д-ра Лодера Брёнтона (Lauder Brunton) "Руководство к фармакологии и теpaпии" (A Text Book of Pharmacology, Therapeutics and Materia Medica), представляет резюме того, что сделано им и другими врачами господствующей школы для совершенствования познаний о действии лекарств и об их применении к болезням. Эта толстая книга, изданная всего несколько месяцев тому назад, теперь вышла уже вторым изданием. Я не намерен здесь подробно разбирать это сочинение, а хочу рассмотреть его лишь настолько, чтобы удостовериться, в какой мере оно соответствует своей цели служить пособием врачу для более успешного излечения болезней. В этом отношении нас интересуют те отделы книги, которые трактуют о положительном действии лекарств на здоровый организм — фармакологии, и о применении лекарств к лечению болезней — терапии. Следует упомянуть, что д-р Брентон делит терапию на эмпирическую и рациональную.

Под эмпирической терапией, — говорит он, — мы разумеем опробование наудачу лекарств, действие которых нам малоизвестно, и затем, в случае удачи, назначения их в других болезненных состояниях, подобных тем, где они оказались успешными.

В пример он приводит лечение перемежающей лихорадки хинином.

Рациональная терапия состоит в назначении таких средств, фармакологические действия которых представляют вероятность, что они устранят известное нам существующее патологическое состояние.

Примером, по его словам, может служить употребление амилнитрита при грудной жабе. Здесь я решительно заявляю, что открытие пользы амилнитрита в грудной жабе не имеет никакого отношения к опытам, произведенным д-ром Брентоном над животными, а представляет обыкновенный пример случайной эмпирической терапии. Непосредственно после открытия этого средства было замечено, что даже при вдыхании его оно вызывало сильную красноту лица, полноту в голове и ускоренное кровообращение. У д-ра Брентона был случай грудной жабы, не поддававшейся никаким средствам, не исключая и кровопускания. Перепробовав всевозможные лекарства, д-р Брентон вздумал дать амилнитрит, который, явно производя прилив к мелким сосудам, мог облегчить отягощенное, быть может, кровью сердце. Припадок быстро облегчился, но д-р Брентон вовсе не полагает, что амилнитрит произвел излечение; следовательно, это совершенно такой же пример рациональной терапии, какой представляет назначение слабительного при запоре. Результаты опытов, произведенных д-ром Брентоном над этим средством у собак и других животных, как обыкновенно противоречивы; у кроликов оно значительно понижает давление крови, у собак лишь слегка, потому что у последних оно ускоряет действие сердца, если не перерезан блуждающий нерв; у человека также. Из этого можно вывести, что оно очень мало повлияло бы на давление крови у человека, если не перерезать у него блуждающие нервы, что едва ли допустимо даже для облегчения припадка грудной жабы. Итак, приведенный пример нимало не служит пояснением пользы, приносимой новейшей научной фармакологией. Тщательно просмотрев книгу д-ра Брентона, я не мог отыскать ни одного случая, где бы терапевтическая польза лекарств имела бы даже отдаленную связь с действиями, производимыми ими на кроликов, собак или лягушек.

Лягушки, по-видимому, составляют излюбленные сюжеты опытов д-ра Брентона, хотя едва ли можно представить себе тварь, которая была бы менее способна обнаружить вероятное действие лекарств на человека. Хладнокровное пресмыкающееся с совершенно другим анатомическим строением кровеносной и нервной систем; тварь, способная жить продолжительное время без головы или мозга и без дыхания, не выражающая своих страданий ни криками, ни стонами — животное с такой низкой организацией, казалось бы, может доставить понятие только о самых грубых действиях лекарственных веществ, и выводить по ним заключение о действиях этих веществ на высокоорганизованного человека — верх нелепости. Даже два различных вида лягушек дают совершенно иные реакции на одно и то же средство: так, rana esculenta и rаnа temporaria отзываются совершенно различно на действие кофеина и пилокарпина, и, вероятно, многих других средств, а между тем (для ненаучного глаза) лягушки эти отличаются только тем, что одна зеленого цвета, а другая бурого. Если лягушки так отличаются между собой своей чувствительностью к лекарствам, то не должны ли они гораздо более отличаться в этом отношении от человека? Правда, в одном отношении лягушки походят на человека, отличаясь от всех других животных — у них есть ножные икры, но едва ли одно это сходство может давать право признавать их представителями человека. Итак, лягушки совсем непригодны для подобных опытов, а у д-ра Брентона они становятся еще меньше пригодными вследствие страшных изувечений, которым они часто предварительно подвергаются. Иногда у них вырезывается мозг или часть его; нервы там и сям перерезаются или пропитываются атропином, мускарином, кураре и другими ядами, чтобы притупить или оглушать некоторые из них, мешающие, как полагают, действию испытываемого средства, или же опыты производятся отдельно над вырезанным сердцем или какой-либо частью его, например, над желудочком без предсердий, и vice versa. При таких-то ненормальных условиях ведутся самые тщательные опыты, результаты которых признаются важным приобретением, поясняющим свойства и действие лекарств.

И в печати, и с кафедры нас постоянно стараются уверить, что добытые такими путями данные необходимы для терапии, и что только таким способом медицина может подвинуться вперед. В этом хвалебном хоре в виде исключения изредка слышатся голоса, выражающее иное мнение; так, д-р Уилькс (Wilks) в своей речи, произнесенной в Бирмингеме, сказал:

По-моему, этот способ часто приводил к неудачам на практике, унижая терапевтическое искусство.

Но д-р Брентон, по-видимому, не сомневается в его превосходстве, и в своем сочинении дает изображение тех сложных приспособлений, с помощью которых он ведет свои исследования над легкими, сердцем, мышцами и нервами лягушек и других животных, и даже представляет нам амебу, излавливающую и переваривающую бациллы.

Бесполезность этих исследований ясно доказывается отделами книги д-ра Брентона от 3-го до 6-го. Беру почти наудачу несколько образчиков, иллюстрирующих фармакологию и употребление лекарств.

Платина. Платиновые соли, говорит Брентон, у лягушек парализуют центры произвольного движения в дольках головного мозга, раздражают двигательные центры между ними и спинным мозгом и уменьшают возбудимость произвольных мышц. У млекопитающих они парализуют периферические концы сосудодвигательных нервов. Они употребляются для отличения калия от натрия и для осаждения аммиачных солей и органических алкалоидов. Следовательно, из действий их на лягушек и млекопитающих не выведено никакой терапевтической пользы.

Стафизагрия содержит в себе два важных алкалоида: дельфинин и стафизагрин. Последний парализует двигательные нервы у лягушек и убивает млекопитающих, парализуя дыхание. Первый замедляет пульс и дыхание, парализует спинной мозг и причиняет смерть от асфиксии. Он возбуждает центр блуждающего нерва в продолговатом мозгу, а также центр, ускоряющей действие сердца. Он замедляет дыхание вследствие своего влияния на задерживающие волокна блуждающего нерва, парализует оконечности этого нерва в сердце, а также мышцы сердца. Употребление:

Стафизагрия иногда употребляется снаружи в виде мази для умерщвления паразитов.

Итак, после всех этих исследований над действием ее алкалоидов, единственная терапевтическая польза стафизагрии заключается в том, что она может умерщвлять вшей! Трудно понять, каким образом эти опыты над лягушками могли привести к такому заключению, и мне также неизвестно, чтобы лягушек беспокоили вши.

Пульсатилла.

Алкалоид анемонин оказывает угнетающее влияние на кровообращение, дыхание и спинной мозг; он причиняет медленный и слабый пульс, медленное вдыхание, холод, паралич, поражающий сначала задние, а затем передние ноги, удушье и смерть без конвульсий. При отравлении экстрактом пульсатиллы всегда бывают конвульсии.

Употребление:

Ее употребляли против аменореи, дисменореи, катаров слизистых оболочек, бронхита и астмы.

Если кто настолько простодушен, чтобы предполагать, что эти терапевтически применения пульсатиллы представляют вывод из вышеописанных ее действий, то я сразу могу разубедить его, заявив, что они просто выписаны, без признания, из гомеопатического руководства.

Сантонин, при даче его лягушкам, производит паралич головного мозга, возбуждает продолговатый мозг, причиняя конвульсии. У человека он вызывает головную боль, головокружение, рвоту и смерть от конвульсий, с параличом дыхания между конвульсиями, и синее или желтое видение, что, согласно д-ру Брентону, вполне объясняет употребление сантонина как глистогонного. Он мог бы прибавить: "И присутствие молока в кокосовом opехе".

Легко было бы выписать из книги д-ра Брентона множество других таких примеров совершенной бесполезности для терапевтических целей знания, приобретенного терпеливыми опытами над лягушками и другими животными. На самом деле употребление лекарств постоянно представляет самое забавное non sequitur (непоследствие) из их дознанных действий. Это полнейшее отсутствие связи напоминает мне лекции профессора Монро-третьего, которые я слушал почти полстолетия тому назад. Почтенный муж этот, бывало, читал нам рукописные лекции своих более известных отца и деда, и так как он нередко переворачивал две страницы за раз, не замечая своей ошибки, то его сообщения иногда бывало очень поразительного свойства. Помню, как он однажды с важным видом прочитал:

Д-р Андерсон умер внезапно, плотно поевши честерского сыра, — доказательство, что мозг не питает костей.

Это нисколько не хуже, чем когда д-р Брентон, подробно описав действие стафизагрии на двигательные нервы, блуждающий нерв, мозжечок, спинной мозг, пульс и дыхание, вслед за этим сообщает важное сведение, что она иногда употребляется для умерщвления вшей — единственный терапевтический вывод из изученных ее действий на человеческий огранизм.

И не только относительно лекарств, исследованных на истерзанных лягушках, замечаем мы такой удивительный недостаток связи, с аллопатической точки зрения, между их патогенетическим действием и терапевтическим употреблением. Несогласие это встречается также и в тех лекарствах, действие которых хорошо известно вследствие частых случаев отравления ими на людях. Так, действие арсеника достаточно известно. Согласно д-ру Брентону, арсеник причиняет раздражение желудка, режущие боли, понос, слизистые испражнения, окрашенные кровью. В больших дозах он производит воспаление желудка и кишок, рвоту и понос, испражнения, похожие на рисовый отвар, упадок сил, синеватый цвет кожи, сильные судороги; также трудное мочеотделение, приапизм, задержание мочи или кровавую мочу. В числе признаков хронического отравления наблюдаются: раздражение глаз, текучий насморк, короткий сухой кашель и белый язык. О терапевтической пользе этого средства говорится, что оно употребляется местно при paке; при назначении внутрь оно оказывает тоническое и вяжущее действие на кишечный канал. На желудок оно действует, возбуждая аппетит, утоляя боль и останавливая рвоту. Его можно давать при расстройствах пищеварения, нервной боли в желудке, изжоге, рвоте у пьяниц, при язве или раке желудка, при поносе непосредственно после еды, перемежающейся лихорадке, головной боли, невралгии, ревматизме, подагре, грудной жабе, хорее, эпилепсии, при коклюше, удушье, судорожном чихании, хроническом бронхите, кашле, в начале чахотки. Сличив болезненные состояния, причиняемые этим средством, напечатанные курсивом, с теми, в которых д-р Брентон находил его полезным, мы замечаем, что они чрезвычайно схожи между собой, показывая тем, что когда действие лекарственного вещества наблюдается на человеке, а не на лягушках, его целебные свойства можно объяснить не иначе, как гомеопатическим принципом. Если бы д-р Брентон устремил свой взор несколько далее, он узнал бы, что врачи его школы находили арсеник важным средством в азиатской холере, от которой, как он сам утверждает (стр. 641), иногда почти невозможно отличить случаи отравления им.

Фосфор понижает давление крови у млекопитающих, замедляет удары сердца у лягушек, делая их сильными и, наконец, прекращая их в систоле. Без сомнения, это интересно для лягушек, по едва ли это объясняет терапевтическую пользу фосфора, который, как говорится в книге, употребляется при нервной слабости, невралгии, бессоннице, параличе, спинной сухотке и импотенции, белокровии, размягчении костей и при кожных болезнях. Точно так же эти терапевтические применения не освещаются действием отравляющих приемов фосфора на человеческий организм, каковы костоеда нижней челюстной кости, воспаление желудка и кишок, боли в конечностях и пояснице, жировое перерождение почек, кровеносных сосудов и печени.

Нет надобности приводить из разбираемого сочинения еще другие примеры полного разногласия между физиологическим действиями лекарств на низших животных и их терапевтическим применением. Такую связь можно отыскать только в тех случаях, где какое-нибудь явственное, выдающееся действие на здоровый организм ведет к употреблению лекарства в болезни для возбуждения такого же действия, как, например, ипекакуаны или апоморфина для вызова рвоты, ялапы или алоэ как проносных средств. Но совсем неясно, чтобы подобные насильственные лекарственные действия были необходимы для излечения болезней; напротив, очень часто они наносят только вред.

Разногласие между различными отделами книги д-ра Брентона яснее всего выступает в "Указателе болезней и лекарств". Здесь названия болезней приведены в алфавитном порядке с обозначением при них лекарств, и самый поверхностный и беглый взгляд показывает, что многие из этих показанных средств вовсе не упоминаются в соответствующих частях книги, на которые сделаны ссылки. Возьмем только один пример. В указателе говорится, что бриония употребляется в следующих болезнях: желчная головная боль, водянка, диспепсия, эндокардит, эпилепсия, головная боль, воспаление печени, серозное воспаление, менингит, перикардит, перитонит, плеврит, плевропневмония, пневмония, острый и хронический ревматизм, болезни селезенки, косоглазие, синовит, столбняк, увеличенные миндалины, зубная боль, опухоли, тифозная горячка, желтая лихорадка. Обращаемся к странице, показанной при каждой из этих болезней, в там относительно употребления бpионии находим следующее:

Главная польза ее заключается в слабительном действии при водянке, но теперь она заменяется ялапой.

Вот и все. На основании же какого авторитета приведены все эти применения брионии? Обращаемся к "Библиографическому указателю", где приведены ссылки на сочинения, в которых трактуется о лекарствах, описанных в книге. Здесь о брионии в помине нет! Быть может, д-р Брентон будет так любезен, что сообщит нам в будущем издании, где он узнал о всех вышеуказанных применениях брионии. Многие из этих болезней те же самые, в которых она признаётся полезной в гомеопатической практике. Не справлялся ли д-р Брентон при составлении своего "Указателя болезней и лекарств" с каким-нибудь гомеопатическим руководством, например, Лори или Руддока? Такое объяснение является самым вероятным, и оно подтверждается многими другими примерами в этом "Указателе". На самом деле в нем столько же гомеопатии, как и аллопатии. Так, пульсатилла рекомендуется при ушной боли, туя при кондиломах, фосфор при воспалении легких, апис и фитолакка при воспалении миндалин. Все эти средства и еще с полсотни других взяты из гомеопатических сочинений. Как бедна должна быть господствующая терапия, когда автор прибегает к таким заимствованиям из гомеопатической фармакологии для пополнения своих средств! Аконит, судя по "Указателю", считается д-ром Брентоном почти универсальной панацеей, так как он приведен при девяносто двух болезнях. Болезни эти причиняют всевозможные страдания, от самых маловажных до самых тяжких, от простого насморка до цереброспинального менингита, от растяжения жил до пневмонии, от зубной боли до желтой лихорадки. Подобно хоботу слона, поднимающему булавку и вырывающему с корнем дуб, нет ничего слишком мелкого или слишком крупного для этого чудесного средства. Оно великий канитферштан патологического царства и господствует над половиной всех болезней. А между тем до открытия его целебных свойств Ганеманом оно было почти безызвестно в терапии, или считалось опасным ядом, которого врач должен был избегать.

Все медицинские журналы восхваляют сочинение д-ра Брентона до небес. "British Medical Journal" называет его "настоящим рудником для учащихся и практикующих". "Lancet" ставит его "наряду с лучшими сочинениями по физиологии". "Medical Times and Gazette" говорит, что сочинение это "отмечает эпоху, поворотную точку в медицине". Из этого можно заключить, что оно представляет nес plus ultra медицинской науки. Если это так, то я скажу только, что наука эта в очень плачевном положении. Неутомимыми трудами, с громадным расходованием времени и терпения при помощи сложных и дорогостоящих аппаратов д-р Брентон испытывает лекарства на различных органах животных, главным образом лягушек. "Viscera ranarum inspexi!" (я исследовал внутренность лягушки. — Прим. перев.), может он воскликнуть, и с каким результатом? Какие же выводы может он сделать из своей "prognostiсa ranarum" (лягушечье предсказание. — Прим. перев.), которые были бы полезны врачу при употреблении лекарств в человеческих болезнях? Пусть из всех своих опытов он укажет хотя бы на один полезный терапевтический вывод. Все эти тщательные опыты, произведенные над истерзанными животными, решительно бесполезны для терапии. Легковерная толпа друзей ожидала от них много полезного, и если д-р Брентон и его сотрудники не лишены юмора, они, верно, подобно древним авгурам не могли удержаться от смеха, когда рылись во внутренностях своих изувеченных жертв. Но какой юмор, какой же здравый смысл можно приписать людям, которые продолжали изо дня в день приводить эти исследования, хотя каждый новый опыт должен был ясно показывать им, что такими способами нельзя было добыть ни крошки пользы для терапии? А д-р Брентон серьезно приводит свои результаты наряду с терапевтическим употреблением лекарств, тогда как всякий видит — и никто яснее, чем сам д-р Брентон, — что все эти опыты не имеют решительно никакого отношения к целебным силам лекарств. Д-р Брентон говорит, что лет с лишком пятнадцать тому назад у него было вполне готово к печати сочинение по фармакологии, но просмотрев его, он нашел в нем столько неудовлетворительного относительно действий лекарств, что он решился немного обождать с выпуском его в свет, надеясь несколькими опытами разрешить сомнительные пункты. Что же, он ждал очень долго, сделал несколько опытов, переписал свое сочинение, но я осмеливаюсь утверждать, что он этими опытами не разрешил никаких сомнительных пунктов, что они бесполезны для терапии и только способны вводить в заблуждение тех, которые стали бы руководствоваться ими, — чего, конечно, никто не сделает, ни даже сам Брентон. Если бы он подождал еще лет пятнадцать, или даже пять, он бы так же бросил рукопись этой книги в подстольную корзину. Д-р Брентон состоит экзаменатором по фармакологии в университетах Лондонском и Виктории и при Лондонской коллегии врачей. Он выражает свое сожаление, что бедному кандидату приходится держать экзамен по некоторым бесполезным предметам; должно быть, он хочет заменить эти предметы теми драгоценными сведениями, которые он сообщает в этой книге относительно действий лекарств на лягушек и других животных. Если это так, то я жалею бедного студента, которому придется заучивать весь этот бессвязный вздор.

Д-р Брентон так мало доверяет своему способу исследования терапевтических свойств лекарств, что в своем "Указателе болезeй и лекарств" он заимствует, конечно, без оговорки, средства из гомеопатической школы, и в такой обширной мере, что нужно быть очень недалеким, чтобы не заметить несоответствия между этим "Указателем" и другими частями сочинения. Зачем же он прививает гомеопатическую терапию к старой рутине? Для того ли, чтобы высказать свою терпимость, свой электизм, побуждающий его брать средства отовсюду, даже у гомеопатии? Не думаю, а то он не поторопился бы одобрить поступок своих издателей, отказавшихся поместить в журнале "Practitioner" публикацию о гомеопатической книге². Скорее, нужно полагать, что д-р Брентон — тайный гомеопат, прибегающий к таким не совсем прямым путям для введения важных гомеопатических средств в господствующую школу. Быть может, д-р Брентон хочет отстранить от себя всякое подозрение в том, что он учит гомеопатическую ересь, и все эти опыты над лягушками и кусочками лягушек предназначены лишь для того чтобы бросить пыль в глаза читателю и убедить его, что все-таки между лягушачьей фармакологией и терапией существует скрытая связь? Без сомнения, д-р Брентон хорошо знает своих товарищей и уверен, что без массы лженаучного жаргона о парализовании блуждающего нерва и возбуждении продолговатого мозга, об угнетении кровообращения и раздражении дыхательного центра лягушки, ему никогда не удалось бы сообщить своим собратьям те полезные гомеопатические факты, которые он приводит в "Указателе", как, например, что бриония излечивает плеврит, фосфор — пневмонию, цимицифуга — мышечную боль, дулькамара — ревматизм, фитолакка — воспаление миндалин, каннабис, кантарис и пульсатилла — гонорею, гепар сульфур — нагнаивающиеся железы и т. д., и т. д. Д-р Брентон говорит (стр. 27), что гомеопатия не представляет "всеобщего правила для практики"; быть может, это и справедливо, но так как в его "Указателе" приведены гомеопатические средства почти для каждой болезни, то правило это должно быть почти всеобщим. Конечно, он никогда не заставил бы аллопата взглянуть на эти зерна гомеопатической пшеницы, если бы не подмешал к ним такой щедрой рукой физиологическую мякину, относящуюся до лягушек, но он, скорее, заслужил бы благодарность своих читателей, если бы сообщил им хороший рецепт, как приготовлять фрикасе из задних ножек съедобной лягушки, вместо того чтобы распространяться о действии лекарства на ее сосудодвигательные центры.

Всякому, купившему эту книгу, я дал бы совет вырезать "Указатель болезней и лекарств" и тщательно сохранить его — он может дать полезные намеки на хорошие лекарства в различных серьезных болезнях, хотя в нем нет никакой попытки к обособлению разновидностей болезней, что совершенно необходимо для успешного лечения. Во всяком случае, "Указатель" этот может подстрекнуть любознательность читателя, знающего теперь, из какого источника автор почерпал свои сведения. Все остальное в книге — одна макулатура, место которой в корзине, предназначенной для такого рода бумаги. Бедная медицина! Она ожесточила свое старческое сердце против своей младшей гомеопатической сестры, оскорбляет и гонит ее, и за то теперь как на фараона на нее ниспослан бич жаб. Может быть, лягушки, если бы их спросить, ответили бы как в старину: "Вам забава, а нам смерть"; или, так как они, согласно Эзопу, чрезвычайно честолюбивы и любят раздуваться, чтобы сравниться величиной с волами, возгордились бы, узнав, что они необходимы нашим экспериментальным фармакологам для развития медицинской науки, которая грозит в скором времени сделаться чисто лягушачьей фармакологией.

Шутки в сторону, не настала ли пора положить конец фарсу, что господствующая медицина рациональна и научна, что вся эта возня с лягушками может способствовать определению целебных свойств лекарств? Не служит ли эта книга д-ра Брентона самым лучшим доказательством ненаучности, нерациональности и бесполезности этой новейшей фармакологии?

Д-р Брентон желает выставить, что он преподает "рациональную" терапию. Всякий может легко убедиться в противоположном, потому что, как бы хорошо ни было известно патологическое состояние (а оно в большинстве случаев только гадательно), фармакологические сведения, добытые способами д-ра Брентона, не дают нам ни малейшего указания к употреблению средств для устранения этого состояния. Очень неохотно пришел я к такому заключение о бесполезности старательных и хлопотливых опытов д-ра Брентона. Lateat scintillula forsan! — сказал я, и старался тщательно отыскать в книге что-нибудь, что могло бы изменить такое убеждение, но увы! я никак не мог найти в этой лягушачьей фармакологии ни малейшего намека к терапевтическому употреблению хотя бы одного лекарства. Жаль подумать, что все эти многолетние труди пропали даром; а какие важные результаты они доставили бы, если бы были направлены на единственно полезные для терапии исследования, а именно на чувствительном и разумном человеческом организме. Помимо непризнанных заимствований у гомеопатии, терапия д-ра Брентона чисто эмпирическая, а эмпирической старая медицина всегда и будет, пока не применит одного исключительно верного правила для выбора лекарств — similia similibus curantur.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ In excelsis — на высшей степени развития.
² Г-да Макмиллан отказались напечатать объявление о недавно вышедшей в переводе книге Амеке. — Прим. переводчика.