Интервью с Джорджем Витулкасом (1)

Предисловие переводчика. Уважаемый читатель! Опубликованное в голландском журнале "Homeopathic Links" интервью лауреата Альтернативной Нобелевской премии за 1996 г. Джорджа Витулкаса вызвало бурную реакцию ведущих гомеопатов мира. Вам предлагается текст исходного интервью, которое породило сенсацию, и письмо Дж. Витулкаса в редакцию "Линкс", которое он передал мне в апреле 2000 г. и которое является реакцией самого Дж. Витулкаса на эту сенсационную публикацию.

В переводе максимально сохранен свободный разговорный стиль интервью.

А. П. Семенов, 2000 г.

Это интервью было взято в июне 1999 г. на острове Алонисcос, в кабинете Джорджа в Академии. Не было подготовленных вопросов. Нашим главным желанием было поговорить с Джорджем в открытой и непринужденной атмосфере. Со многим из того, что он сказал, мы согласились. Кое-что мы подвергли сомнению, но это не так важно. Наш подход заключался в том, чтобы поставить вопросы, а не получить ответы.

Редакторы Корри Хайуэт и Гарри ван дер Зи. О чем бы вы хотели поговорить? Давайте начнем с этого.

Джордж Витулкас. Я могу показать вам позже документ, демонстрирующий интерес различных медицинских университетов к моей работе, их желание сотрудничать и все такое. Это отдача. Это отклик мне, потому что эти люди вполне информированы о том, что происходит. Когда они решают, что их студентам было бы интересно получить некоторое представление о чем-то, они начинают изучать вопрос, встречаются с людьми и т. д. Они задают вопросы о том, что происходит.

Они говорят: "Ну, не знаю… Эти люди сумасшедшие. Они делают то, они делают это…" И все эти вопросы они задают мне, прежде чем смогут доверить мне какую-нибудь работу, вводные курсы или лекции для врачей-аллопатов...

И я хотел бы ясно сказать, что не аплодирую этой чепухе. Я не люблю идеи некоторых гомеопатов. Я не люблю идеи сумасшедших людей, которые пользуются маятниками и занимаются антенной гомеопатией. Кое-кто ставил воду на препарат и просил человека выпить эту воду. Обратите внимание: пациент был в серьезном состоянии!

Я слышу все это, и мне становится скверно. Я чувствую, что эти люди обманывают. Они нечестные люди. Они не говорят правду, потому что невозможно потенцировать любовную песню и дать ее кому-нибудь, а он вылечится. Невозможно потенцировать Луну или Берлинскую стену и лечить этим кого-нибудь. Это смешно, это совершенно неприемлемо. Эти вещи испортят гомеопатию и вернут ее в Темные века. Вещи такого рода справедливо атакует Церковь. А они хотят сложить мое учение в одну кучу со всей этой чушью. Вы знаете, когда они слышат, что пациент выглядит как какое-нибудь животное, цветок или микроб, они сходят с ума, эти люди. И они претендуют на то, чтобы считаться классическими гомеопатами как вы. Это значит, что вы оправдываете такого рода чушь. И всякий раз я должен говорить: "Нет! Я не согласен". И именно потому я сказал, что хочу, чтобы мои мысли записывали, чтобы не возникало никаких сомнений в том, что я не имею ничего общего со всем этим вздором. Я чувствую, что эти люди возвращают гомеопатию в Темные века. Не туда, где я нашел гомеопатию.

Когда я открыл для себя в 1959 г. гомеопатию и начал изучать ее, ее практиковали большей частью любители и очень немногие врачи. Они лечили, смешивая пять, десять или двадцать препаратов в низких потенциях и давая их людям. Такое лечение было ужасно, но оно лучше, чем то, что происходит сегодня со всякими снами и всей этой чушью. Они испытывают сны!

Я не против испытаний, если испытания проводятся правильно, а полученная информация надежна. Видите ли, я учитель, и люди мне верят! Если я провожу испытание и даю людям препарат, а они видят определенные сны, то могу ли я выйти и сказать: "Вы можете эти внести эти сны в Материю медику"? Что, если кто-то видит такой сон, то ему можно дать этот препарат? Это полная чушь! Потому что из сотни людей, которые приняли препарат и видели сны, возможно, только один видел сон благодаря этому препарату. Остальные девяносто девять видели его благодаря своему организму, фантазиям и т. д. Вся эта информация — одна часть правильная и девяносто девять неправильных — сваливается в одну кучу и создает путаницу. Вы знаете, идея дезинформации впервые возникла у секретных служб. Секретные службы сказали: "Мы не сможем запутать, если атакуем прямо. Поэтому мы сделаем так: мы будем дезинформировать. Мы будем давать ложную информацию, чтобы запутать людей". Лучшее, что можно сделать, чтобы запутать вопрос и парализовать ситуацию, это вбросить дезинформацию.

Эти люди вбрасывают дезинформацию в учение гомеопатии. В результате они запутывают тысячи студентов. Из-за этого гомеопаты скоро будут в одной компании с людьми, которые заявляют, что лечат на расстоянии, лечат тем, что думают об этом, и все такое.

Если это произойдет, то никакие серьезные власти — ни медицинские, ни правительственные — не будут принимать нас всерьез. Это невозможно. Я борюсь сейчас с Церковью в Греции. Они утверждают, что все это одно и то же, называть это классической гомеопатией или нет. Они говорят: "Это одно и то же. Все они сумасшедшие и только притворяются, что лечат. И все эти люди должны идти к черту".

И я согласен, я говорю: "Что ж, они правы". Что делать, если они слышат те же вещи, что слышу я. Они правы.

Так что я не хочу иметь ничего общего с этими людьми.

Я чувствую также очень глубокую печаль от того, что учил гомеопатии, основам гомеопатии, и люди научились ей и могут делать назначения. Теперь эти люди предлагают новую идею, которая гласит, что, если вы выглядите, как какой-нибудь микроб или цветок и т. п., то вы должны получить этот препарат. Если они начнут это говорить, люди поверят им, потому что это говорит учитель, но когда он делает назначение, он делает его на основе реальной информации. Он дает дезинформацию ученикам, побуждая их верить, что он сделал назначение потому что пациент выглядел как медведь, лев или кто-нибудь еще.

То есть вы имеете в виду, что когда они сами делают назначения, они не применяют то, что говорят ученикам?

Да, совершенно верно, совершенно верно! Они говорят: "О, они видели этот сон…" Но это вовсе не сон. Это потому, что есть один-два ключевых признака препарата, и тогда они назначают этот препарат. Не из-за сна. Если это правильный препарат.

Это происходит потому что люди большей частью получают информацию и повторяют как куклы: "О, но у меня был хороший случай, то-то повлияло на то-то, и я дал на этом основании препарат и добился излечения".

Что такое излечение? Я сомневаюсь, что кто-нибудь понимает, что такое излечение. Если пациент возвращается и говорит: "Я чувствую себя лучше", это излечение? Это не излечение. Я вижу такие случаи каждый день. "Мне все лучше и лучше" — это не излечение! Излечение имеет определенные законы и принципы, которые необходимо соблюдать. Где мы остановим ту путаницу, которая происходит сейчас? Я чувствую, что это — худшая атака, которой может подвергнуться гомеопатия. Худший враг, худшая атака.

Будто изнутри наружу?

Изнутри наружу. Если вы хотите разрушить гомеопатию, разрушайте ее изнутри. Зачем нам атаковать снаружи? И я не уверен, что этому не способствуют фармацевтические компании.

Во-первых, гомеопатические фармацевтические компании любят людей, которые назначают много препаратов. Очевидно. Вместо того, чтобы назначить один препарат, почему не назначить десять? В десять раз больше объем продаж. Аллопатические фармацевтические компании не любят гомеопатию вообще.

Так почему бы не найти кого-нибудь — вас, меня, его и т. д., — и не сказать: мы дадим вам столько-то, а вы просто дайте дезинформацию? Кого-нибудь можно очень легко подбить на это. Они могут организовать семинары. Они могут делать всевозможные вещи за сценой, за кулисами. И дезинформация постоянно поступает в ряды врачей.

Дезинформация добавляется также из-за простого человеческого честолюбия. Если я найду самую сумасшедшую идею и выложу ее перед публикой, сказав "О, какая это великолепная идея!", то я буду кое-что значить. Ученики тогда будут применять эту идею и, конечно, безрезультатно.

Вы знаете, каждый вновь созданный препарат назначается тысячам пациентов. Что, у нас недостаточно препаратов, и нам нужны новые? Люди слышат о новом препарате и его назначают тысячам больных. Из всех этих тысяч больных есть один, о котором можно сказать: "У него была хорошая реакция". Но они не говорят, что 999 назначений были неправильными, потому что людей ввели в заблуждение, побудив назначить этот препарат вместо правильного. И этот один случай, который был правильным, появляется в журналах. Его посылают в журнал, и журнал его публикует. "О, посмотрите на этот случай... случай шоколада или случай Бог знает чего… водорода".

У меня был этот водород. Я дал этот препарат, не предупредив об этом, серьезной группе итальянских врачей, которые хотели провести прувинг. Результаты были совершенно иными, чем описанные Джереми Шерром. Совершенно другими.

Так как же, черт побери, все испытатели Джереми чувствовали эти симптомы, когда другая группа не чувствовала ничего?! Как это может быть, я спрашиваю?! Это серьезный вопрос, который мы должны задать себе, если хотим, чтобы нас принимали всерьез. Тогда они говорят: "Джордж критикует Шерра". Конечно, я критикую! Почему вы не критикуете меня, мою работу? Не меня лично, а работу? "Поскольку вы критикуете нас, теперь мы критикуем вас". Это абсолютно неверно, потому что вы должны критиковать мою работу, то, что я говорю, что я сделал, и я соглашусь, если вы скажете: "Джордж, ты неправ, поскольку я обнаружил, что мой опыт отличается…", то я соглашусь с дискуссией такого рода на сто процентов. Однако принимать критику только потому что я критикую Шанкарана, Схолтена или кого бы то ни было, значит, прислушиваться к глупому сообществу кукол, пытающихся делать самую серьезную работу на планете — лечить людей. Вот что самое важное.

Нет ничего более серьезного, чем пытаться вылечить больного человека. Глупые куклы не могут делать эту серьезную работу. Иначе — конец, и никто никогда не будет принимать нас всерьез. Почему? Да потому что вся эта чушь проникает через преподавание, и возникает эта атмосфера ложной эйфории. Если вы занимаетесь настоящей практикой, вы видите проблему и посылаете пациентов к врачам-аллопатам лечиться, — конечно, если это что-то серьезное.

Почему? Потому что дезинформация, даваемая различными учителями, вводит учеников в заблуждение, заставляя их верить, что то, что мы знаем, — это несомненно верная информация. Старое недостаточно хорошо. Сейчас нам нужно что-нибудь еще, что-нибудь новое или какой-нибудь новый препарат.

Кому нужен новый препарат? Я этого не видел. Ни одному больному в моей жизни не нужен был водород или шоколад. Скорпион — это, конечно, препарат, яд. Это определенно препарат. Никаких сомнений. Однако испытайте его правильно, чтобы информация, которую вы даете нам, была правильной.

Прежде всего, возьмите токсикологию. Найдите кого-нибудь, кто отравился. Запишите все симптомы. Не заявляйте, что вы дали пятидесяти людям дозу 12CH или 30CH, и внезапно появилась книга, целая книга симптоматологии. Откуда?! Это невозможно. Ясные симптомы появятся только у людей, чувствительных к данному препарату. Запишите только симптомы чувствительных людей, и это сделает симптомы надежными. Невозможно, чтобы у пятидесяти людей, которым вы дали какой-нибудь препарат в высокой потенции, такой как 30CH, появились симптомы. У очень немногих — одного, двух или трех из них — могут появиться несколько симптомов. Вместо того, чтобы записывать эти симптомы, вы записываете всю ту чушь, которая происходит, эйфории и фантазии, которые возникают в группе, и записываете их как прувинг препарата. Это означает убивать гомеопатию в корне.

Что трудно понять, помимо этих людей и препаратов, так это то, что всякий раз, когда возникало развитие, новые идеи, на протяжении всей истории люди говорили, что это чушь, это неверно. Как можно отделить это от реального прогресса или чего-то ценного?

Это очень просто. Вы видите, серьезная работа или нет. Если работа серьезная, вы ее публикуете. Но если кто-то говорит вам, что дал препарат, попросил всех учеников поспать после этого препарата, и у некоторых из них был какой-то сон, а группа, которая получила плацебо, — т. е. те, кто не принимал препарат, — увидела тот же сон, и что этот сон принадлежит данному препарату, несмотря на тот факт, что они не принимали его, то к этому не следует относиться серьезно.

Если кто-нибудь говорит: "Я испытал Луну. Я провел прувинг Луны", то это не следует принимать серьезно. Это бред, потому что у нас есть определенные принципы. Эти принципы гласят, что вещество может излечить то, что оно может вызвать. Как говорит Ганеман, если оно может вызвать симптомы, то оно вызовет симптомы у каждого, кто примет достаточное количество этого вещества. Это значит, что любое вещество вызовет симптомы у каждого, кто примет его в достаточном количестве. Это значит, что проводя прувинг по Ганеману, сначала надо давать препарат в субтоксичных дозах. Затем вы начинаете отделять тех, кто чувствителен к данному веществу. Если вы дали кому-нибудь шоколад, т. е. небольшой кусочек шоколада, и этот человек дал реакцию на шоколад, то это хороший испытатель, и он должен получить высокую потенцию. Однако если взять группу людей и дать им шоколад 30CH, это создаст дезинформацию. Это недостаточно ясно?! Я не знаю, как это сказать яснее.

Можно отделить серьезное от несерьезного и выделить то, что представляет собой новую идею. Новые идеи не приходят ни с того ни с сего от смехотворных людей. Они приходят от серьезных людей, которые посвящают этому жизнь и знают, что они делают. Тогда приходят идеи.

Я сижу в своей комнате, смотрю перед собой, и вдруг мне приходит в голову идея. Это просто блеф для окружающих. Почему бы не потенцировать стансы, музыкальную пьесу?! Вы насыпаете порошок, играете музыку, а затем берете этот порошок и назначаете его, проводите прувинг с этим порошком. Вы верите, что этот порошок может вызвать симптомы прувинга, что он может вызвать у вас болезнь?!

Вопрос в том, что я серьезный человек, я критичный человек, но я не…

Но я спрашиваю вас: вы верите, что если я буду играть какую-нибудь музыку, даже круглосуточно, а рядом будет лежать порошок, и я дам его вам или группе людей, то это порошок сможет вызвать симптомы?

Честно говоря, я бы ответил, что не знаю. Я действительно не знаю. Потому что я не знаю сущность информации, как передается информация.

Поскольку вы не знаете, молчите! Не говорите, не пишите. Если вы говорите, что вы не знаете, то молчите, прежде чем заговорите! Не выходите, не говорите публично и не пишите публично. Вы не знаете? Очень хорошо! Вы думаете, что это можно испытать, тогда…

Я согласен, это означает, что нужны очень хорошие случаи, чтобы показать справедливость любой идеи.

Не только хорошие случаи, если вы говорите о прувингах. Лучше всего иметь вещество, которое может вызвать симптомы. А вещество может вызвать симптомы, только если в этом веществе что-то есть. Это значит нечто материальное, с чего вы начинаете. Из материала вы извлекаете это нечто, являющееся в конечном счете нематериальным. Но если в веществе нет материала, с которого можно начать, ничего не будет.

Но в репертории у нас есть рубрика "Подвержен воздействию луны: Antimonium crudum, Silica". Препараты, на которые действует Луна. Как насчет них?

Это совершенно другое. Совершенно другое. Это описание человека, у которого начинаются головные боли в полнолуние. Это не значит, что полная луна вызывает у людей головные боли. Это значит, что у этого человека есть периодичность: каждые два дня, каждые пять дней, каждые пятнадцать дней или каждые двадцать восемь дней. Это просто периодичность. Это не Луна. Если приписать это Луне, то все сойдут с ума. У всех будут головные боли.

Так путаница с этим? Это не связано с Луной?

Это не связано с Луной. Конечно, это не имеет ничего общего с Луной. Если человек говорит это, значит, его периодичность составляет 28 дней. Я никогда не слышал такого, но я допускаю, что у некоторых людей это может быть. Они могут связывать это с полнолунием или чем-нибудь еще. Но это не имеет ничего общего с Луной. В организме есть биоритм. И Ваш биоритм проявляется каждые три дня или, например, по средам, и у вас начинается головная боль. Почему вы не приписываете эти головные боли средам? Что, если потенцировать среду и давать ее людям, у которых бывают головные боли по средам? Это бред. Для меня это полный бред, и эту идею никогда не следует публиковать. Никогда не следует ничего публиковать, если у вас нет достаточных доказательств того, что это так. Доказательство — это не то, что я дал Луну или кто-то сказал, что ему лучше. Забудьте. Проводилось много экспериментов с плацебо. Люди получают плацебо и говорят, что им лучше. Так чем это отличается от случая, когда кто-то приходит и говорит: "Это сделала Луна"? Это не Луна. Это только ваша психика.

Что же следует считать доказательством новых разработок или идей? Что бы вы приняли в качестве доказательства?

Расскажите мне новую идею, я не знаю никаких новых идей. Расскажите мне хотя бы одну новую идею. Вы говорите мне, что такой-то выдвинул такую-то идею, а такой-то выдвинул такую-то идею. Расскажите мне.

Например, Ян Схолтен сказал: "У нас есть Периодическая таблица. У нас есть известные препараты: Aurum, Platina. Они находятся в одном периоде. Поэтому…"

Периодическая? Что вы называете периодической? Периодичность чего? Вы имеете в виду дни или что?

Нет, Периодическая таблица элементов. От водорода до гелия и т. д.

Да, у нас 98 элементов. Хорошо, и что?

Он сказал: предположим, что у нас есть информация о каком-нибудь элементе — минерале, металле или каком-нибудь другом элементе в том же ряду, но об этом элементе в гомеопатии нет никакой информации. Его гипотеза заключается в том, мы можем предполагать, что элементы, о которых у нас еще нет информации, но которые расположены в той же группе, дадут аналогичные симптомы.

А если вы помещаете их в одну группу, какова практическая польза от этого? Какова практическая польза? Скажем, я поместил нечто в одну группу с сурьмой или свинцом. Что в этом хорошего? Скажите мне, какова практическая польза от этого? Прежде всего, это фантазия. Во-вторых, это ничего не доказывает. Это значит, что вы не испытываете вещество. Если вы правильно испытаете вещество, у меня не будет никакой проблемы. Вы испытываете вещество, какое бы оно ни было, причем испытываете правильно, а затем выступаете с какой-то информацией. Это прекрасно и совершенно приемлемо. Но сказать: "Я воображаю, что, вероятнее всего, идеей будет очень твердый человек, потому что алмаз очень тверд", и думать так, это…

Это не то, что делает Ян. Посмотрим на это по-другому. Предположим, что у нас есть Natrum muriaticum и Natrum sulphuricum, но Natrum carbonicum никогда не испытывался. Несмотря на это, могут быть случаи, похожие на Natrum, и мы говорим, что случай похож на Natrum, но таковым не является.

Если вы испытаете Natrum carbonicum, то у вас будет Natrum carbonicum, вот что я говорю. Но говорить, что, возможно, я дам то-то или то-то потому что…

Нет, например, я говорю, что случай похож на Natrum. Но он не является ни одним из препаратов типа Natrum, которые я знаю. Он также немного похож на Calcarea или Graphites. Может ли препаратом этого человека, который имеет элементы первого и элементы второго, быть Natrum carbonicum? Гипотеза заключается в том, что состояние такого рода является, возможно, состоянием типа Natrum carbonicum. Передо мной пациент. Я знаю Natrum muriaticum. Это не случай Natrum muriaticum, но он похож на него. Я знаю Calcarea, но это не она. Тогда я изготовляю препарат и смотрю, что будет. Вот что он делает. Он выдвигает гипотезу.

Но это не гипотеза Схолтена. Это нечто такое, о чем я говорил много раз. Что, если пациент выглядит как Sulphur и как Calcarea, тогда его препаратом может быть Calcarea sulphurica. Эту гипотезу придумал не я, она происходит от Кента. Если вы посмотрите на его препараты, то увидите, что Кент пользовался также Calcarea silicata, Calcarea sulphurica. Это комбинация Calcarea и Silica. Это неверно. Даже у Кента. Если вы прочитаете эти препараты, о которых он написал, то увидите, что комбинировать их — бесполезная информация.

Не то же самое, что прувинг?

Не то же самое! Поэтому я рассматриваю эту информацию как дезинформацию.

Вы говорите, что сначала следует испытать?

Вы должны испытать препарат, и испытать его правильно, и тогда я скажу: "Да, вы испытали этот препарат, и это хорошее испытание. Большое спасибо". Но делать такое, ходить и распространять все идеи, а гомеопаты начинают давать препарат…

Как я понимаю, вы говорите это не против препарата, но вы говорите, что препараты необходимо испытывать надлежащим образом. Комбинирование — не то же самое.

Совершенно верно. Для меня все остальное убивает гомеопатию. Это фантазия, предсказание. Например, мне говорили, что некто учил следующим образом: "Я взял больного, показал его на видео. И он выглядел, как животное, он выглядел, как…" И весь класс говорил: "Он выглядит как то-то и то-то". Кто-то говорил "как змея", другой — "как орел". И вот учитель говорит: "Да, он выглядит, как орел". Поэтому ему дали орла. Они взяли перо, потенцировали его и дали пациенту, а затем сказали: "Ему стало лучше". Для меня это бред.

Это доведет людей до сумасшествия. И если люди будут верить идеям такого рода, это доведет до сумасшествия гомеопатию. Вы чувствуете идею?.. "Но он выглядит как…"

Он выглядит, как то-то и то-то? Когда Кент говорит, что у Lachesis язык выглядит так-то и так-то, он основывает эту информацию на чем-то солидном. Не на впечатлении.

Я делал это в классе. Не предупреждая класс, я взял больного, показал и спросил: "На что он похож? На какое-нибудь животное, микроба, цветок, растение или минерал? На что он похож? На это? На животное?" Все говорили: "Да". Очень хорошо. Я сообщал им, что этот пациент был вылечен цветком. И не только в этом случае.

У меня был другой случай, показанный кем-то в этой школе. Это был случай из этого центра, он был показан на встрече преподавателей, и кто-то сказал, что этот случай не был излечен. Это был мальчик-гомосексуалист, который вел себя как кошка. Он лазил по деревьям, уходил на крышу и оставался там часами. Он вел себя совсем как кошка, но у него были и другие симптомы. Я предложил Aurum bromatum. Кто-то предложил Hyoscyamus. А какой-то последователь Шанкарана сказал: "Подождите секунду. Этот больной выглядит как кошка, ведет себя, как кошка. Мое назначение — Lac felinum (кошачье молоко)".

Тот доктор спросил меня, что делать с тем мальчиком. Дать ему Lac felinum? У мальчика была также склонность к самоубийству.

Я сказал: "Хорошо, это прекрасный случай, потому что он ясен как никакой другой".

Тот доктор не хотел пробовать Lac felinum. Он говорит: "Как же так?! У него же нет никаких симптомов!"

Я сказал: "Нет, это тот случай, когда мы должны его попробовать". И я чувствовал ответственность за это. Я убедил его попробовать Lac felinum 30CH, а затем 200CH.

Спустя шесть месяцев мальчик совершил самоубийство. Меня ввели в заблуждение, заставив поверить, что эта глупость могла быть верна хотя бы на один процент, хотя бы в одном из тысячи случаев.

Почему я предложил это, а не дал Aurum bromatum, который, скорее всего, по меньшей мере предотвратил бы самоубийство мальчика, если и не вылечил его? Какого дьявола?!

Это серьезный вопрос. Очень серьезный вопрос. С этим нельзя играть.

Не является ли это также вопросом расстановки акцентов? Я имею в виду, что если человек ведет себя как кошка, то вы, конечно, думаете об этом препарате. Но вы должны обосновать это с помощью Материи медики. Если вы этого не сделаете, то вы просто играете.

Да, но этот человек, который был здесь, преподаватель. Мы пригласили сюда преподавателей на встречу преподавателей. Он преподаватель. Он учит этим вещам! Он настаивал, мы боролись. Присутствовали и другие. Немцы сказали, что это дикая чушь: "Нельзя этого делать". Доктор из моего центра также не хотел давать Lac felinum. Он сказал: "Где это в репертории?"

Я сказал: "Нет, мы должны получить доказательство в случае, который так ясно представляет собой то, что мы называем сигнатурой". Так ясно… Препарат ничего не сделал. Не только ничего не сделал, но вы побуждаете человека раскрыться, полностью раскрыться. Он приходит к вам и верит, что вы его вылечите. Каков же был эффект спустя шесть месяцев?

Мы ждали с этим препаратом, чтобы посмотреть, произойдет ли что-нибудь. Повторяли препарат.

Это серьезные вопросы для серьезных людей. Но бессмыслица такого рода не для серьезных людей. Я не хочу иметь с этим ничего общего. Забудьте об этом.

Люди, которые продолжают это делать, никогда не подойдут к этому месту. Никогда не приблизятся к этому месту. Один человек пришел и сказал: "Вы собираетесь пригласить Шанкарана?" Я сказал: "Что?! Если он вернется к реальным вещам — да. Но если он будет продолжать в этом духе — нет". Шанкаран один нанес больше вреда гомеопатии, чем все враги гомеопатии вместе взятые. И Схолтен. Особенно эти двое, всей чушью, которую они распространяют. В конце концов кто-нибудь еще будет их имитировать и появится на горизонте. Чем больше бессмыслицы вы говорите сумасшедшим людям, тем больше это им нравится. Есть новые учителя, которые появляются все время. Они будут учить даже еще более сумасшедшим вещам. Они называют это "новые идеи". "О, это новая идея. Почему вы не принимаете новые идеи?"

Где эта новая идея? Я ее не видел. Правда, где эта новая идея? Докажите мне, что такая идея есть, и я поверю в нее.

Я замечаю также, что когда вы преподаете, людям труднее всего понять, по-настоящему усвоить теорию. Основы гомеопатии. Дела идут неправильно потому, что люди не понимают теорию. Это большая проблема.

Большая. И еще одна вещь — психология. Вы проецируете на своего пациента все, что хотите. Мы обсуждали здесь больного клаустрофобией, тяжелой клаустрофобией. Обсуждались Stramonium, Lycopodium, Natrum muriaticum и т. д. Кто-то пришел со встречи преподавателей и сказал: "По-моему, это случай Arnica". Мы спросили: "Почему Arnica?" Он ответил: "По-моему, весьма вероятно, что этот человек перенес в предыдущей жизни землетрясение. На него упала крыша и ушибла его. Он получил ушиб, а также стал испытывать клаустрофобию" (смеется). Даже если вы дадите этот препарат, и этот человек скажет: "Мне лучше", забудьте об этом. Это чистая, чистая чушь.

Люди говорят о повторном рождении. У психологов есть эта идея — повторное рождение. Они заставляют людей переживать повторное рождение. Что такое повторное рождение? Никто не знает, что они имеют в виду под повторным рождением. Никто. Потому что единственное, что я знаю о повторном рождении, это когда кто-нибудь говорит: "Я родился заново", потому что очень сильно верит в Бога и придерживается другой точки зрения. Он забывает свои грехи и то, что делал ранее, и это и есть человек, который родился заново. Так что же психологи имеют в виду под повторным рождением? Если вы их спросите, они сами не знают. Они вносят путаницу в сознание своих пациентов, и их пациенты остаются с ними навсегда, потому что они либо выращивают, либо усиливают и вызывают в них подсознательные страхи. Они прививают людям чувство вины. "Вы не навестили своего отца, когда он умирал, и поэтому испытываете сейчас тревогу". Пациент говорит: "Да, я не навестил". А затем тревога сильно обостряется.

Что, если все наоборот, и это не фантазия гомеопата, а пациент, который говорит: "У меня сильное чувство, что я был убит как еврей в предыдущей жизни"? И частично из-за этого тот пациент получает Hydrocyanicum acidum, потому что немцы использовали его в газовых камерах? Пациент получает этот препарат частично на основании информации о своем сильном стойком ощущении, что он был убит как еврей в газовой камере. После препарата у пациента, который болел двадцать лет или вообще долгое время, все симптомы — слабость, рвота, выпадение волос и т. д. — исчезли. Это была не идея гомеопата, это было стойкое чувство пациента.

Это другое. То, что вы сказали, совершенное другое дело. Надо учитывать симптомы пациента и одновременно понимать, что у самого пациента может быть множество сумасшедших чувств и мыслей. Если вы будете учитывать всех их или основывать свое назначение на всех их чувствах, то вы, вероятнее всего, ошибетесь. Я видел это в одном случае. Знаете, женщина был уверена, что ей нужен Hyoscyamus. Мы ошибочно дали Hyoscyamus.

Итак, вы должны отделить то, что является вашей проекцией. Проекция гомеопата значит очень мало. Иногда можно сделать определенные выводы потому что пациент не хочет признать, что испытывает тревогу за себя самого. Однако то, как он говорит, как ведет себя, как постоянно говорит по телефону, позволяет вам заключить, что он испытывает такую тревогу. Это факты, а не ваши проекции. Вы основываете свои выводы на определенных фактах. Однако делать вывод, что человек испытывает тревогу о своем здоровье потому что он лижет свои губы или… Мне говорили, и я не знаю, правда ли это, как один пациент сидел в кресле, а доктор его обследовал. После одного из вопросов этот человек привстал с кресла — вероятно, чтобы сменить позу. Доктор спросил: "Вы видите это? Это Staphysagria" (смеется). Врачи рассказывали мне это в центре. Они сказали, что в тот момент, когда человек сменил позу, доктор сказал: "Это Staphysagria".

Я считаю, это обусловлено тем, что люди, которые занимаются гомеопатией, не хотят вкладывать время и энергию, необходимые для настоящего обучения.

Это то, что мы говорили о недостаточном преподавании философии и теории. Люди интересуются главным образом случаями. Мы преподавали в нескольких местах, и недавно спрашивали себя: "Что мы делаем на самом деле? Развлекаем людей преподаванием? Это развлечение? Делают ли они что-нибудь с этим? Практикуют ли они?"

Трудность с теорией и философией в том, чтобы применять их практически. Учить нетрудно. Ученик хочет знать, есть ли практические примеры, и не только из книг. Это также вопрос о том, как учить гомеопатии. Не теоретически, из книг, а из опыта.

Что вы думаете о будущем? Как надо организовать преподавание? Как следует обучать гомеопатов?

Я хотел бы видеть преподавание несколько формализованным и под некоторым контролем властей. Я считаю, что то, как осуществляется преподавание сейчас, т. е. свободно, означает, что каждый может учить чему угодно. Это очень опасно для гомеопатии. Я не могу представить, чтобы ортодоксальные медицинские факультеты включили гомеопатию в свои курсы. Они могут повернуться к гомеопатии, как поворачиваются сейчас, и приглашать нас, но они слушают просто для того, чтобы получить какие-нибудь идеи и некоторые упоминания об интересных идеях. Однако настоящие изменения не могут произойти через медицинские факультеты, так что я считаю, что изменения в преподавании произойдут через гомеопатические медицинские школы, которые будут одобрены властями. Будет некоторый контроль и будет создана некоторая традиция, как в университетах. У университетов сейчас есть традиция. Я подразумеваю, что люди спрашивают: "Вы учились в университете?" Если да — я приду к вам, но если вы не учились, то я не приду, потому что вы не знаете. Если этого не произойдет в отношении гомеопатии, то никакой надежды нет. Это будущее преподавания и образования в области гомеопатии.

А если бы обучение осуществлялось в учреждении такого рода, то что было бы идеалом? Какую форму оно должно иметь?

Прежде всего, если бы такая школа существовала, она была бы дневной. В такой школе преподавались бы определенные медицинские предметы, такие как анатомия, физиология, клиническая медицина, а также с самого первого года и до самого конца гомеопатические дисциплины. Главный акцент делался бы на гомеопатических дисциплинах, поддерживаемых базовыми знаниями, которые необходимы, чтобы не сделать ошибки в диагнозе. Это та форма, которая, я думаю, была бы наилучшей.

А каким должно быть практическое обучение? Сейчас дело обстоит так, что люди обучаются гомеопатии по выходным или еще как-то, а затем в какой-то момент начинают принимать пациентов самостоятельно, и все.

Я сужу на основании опыта, который получил в центре в Афинах. Фактически, этот центр представляет собой модель, которая может показать, как это выглядит, и дать некоторую информацию. Там я обнаружил, что врачам-аллопатам, которые уже имеют медицинские знания, надо пять лет изучать гомеопатию, прежде чем они почувствуют себя достаточно уверенно, чтобы делать назначения. В целом врачи-аллопаты более ответственны. Это значит, что они не так легко начинают делать назначения. В большинстве своем они хотели бы знать, что делают, прежде чем начнут практиковать. С любой точки зрения необходимо пять лет. Но это потому что обучение не очень интенсивно. Если бы был колледж, в котором студентов учили бы ежедневно, то для подготовки хорошего гомеопата было бы достаточно четырехлетнего курса. По окончании он мог бы собирать в некоторых случаях анамнез, знать, когда случай очень серьезен, и не трогать его, знать, когда заболевание может перейти во что-нибудь опасное для пациента. Он мог бы распознавать острые состояния. Затем ему нужен опыт. Я сказал бы, что такие люди могли бы впоследствии проходить последипломную подготовку в больницах. Нам нужны также больницы. Нам нужно видеть, что может сделать гомеопатия в больничных случаях.

Мы слышали на одной из видеозаписей, что вы упомянули идею создать клинику здесь, на Алониссосе. Насколько осуществима эта идея?

Эту идею рассмотрели несколько университетов, и они предложили модели. Они предложили много различных архитектурных структур для такого центра. Большей частью это центры здоровья с гомеопатией и другими альтернативными методами лечения. Насколько это осуществимо? Это настолько осуществимо, насколько может быть сейчас. Есть конкуренция между несколькими университетами, и в августе будет принято окончательное решение. Это будет постепенный процесс. Мы должны найти инвесторов.

Это мой следующий вопрос. Все всегда сводится к деньгам.

Очень большим деньгам. Для этого нам понадобятся миллионы.

Это будет похоже на клинику или больницу?

Больницу. Но это не будет выглядеть как больница. Люди будут приезжать и лечиться большей частью с помощью хорошей гомеопатии и других дополнительных лечебных методов. Она будет предназначена преимущественно для очень богатых людей.

Эту идею можно дублировать в будущем. Поскольку школа расположена здесь, она могла бы работать в обоих направлениях, так как студенты могут учиться на пациентах, а пациенты могут выиграть от наличия большого количества студентов. Человек мог бы иметь частного доктора, наблюдающего за ним бóльшую часть времени; наблюдающего, делающего заметки и осуществляющего лечение. В этой системе его можно назвать старшим. Это модель для больницы с гораздо более развитыми человеческими контактами и, я считаю, гораздо более эффективным лечением.

К сожалению, эти идеи в настоящее время не принимаются всерьез. Люди не осознают серьезности таких идей. Очень, очень, очень серьезных идей.

Планета распадается, абсолютно дегенерирует. Нам нужны регенерирующие центры по всему миру. В нашей стране нужны двадцать, пятьдесят центров. Но никто не обращает внимания. А я проталкиваю и проталкиваю эту идею. И получаю реакцию, конечно.

По сравнению с тем временем, когда вы были молодым гомеопатом, что изменилось в человеческой конституции, человеческой природе? Много ли перемен?

Много, да. Сегодня люди гораздо больнее, чем сорок лет назад. Я помню случаи, которые приходилось наблюдать сорок лет назад, и тогда я просто находил препарат, давал его, и происходили фантастические излечения. Теперь вы боретесь и боретесь, и едва улучшаете положение.

Выродилось большей частью население западных стран за счет накачки аллопатическими лекарствами. Накачки лекарствами вообще. Рекреационные препараты, такие как марихуана, ЛСД, кокаин и т. д., ведут к вырождению человеческой расы. В этом нет никаких сомнений, но люди не осознают этого. Они просто принимают их, и счастливы еще месяц, еще год…

Что еще интересует меня, так это соотношение между профессиональной и личной жизнью. Для меня гомеопатия очень трудна, потому что эта профессия предъявляет большие требования. Мне всегда приходится думать о равновесии между моей энергией, моим здоровьем и тому подобными вещами.

То, о чем вы спрашиваете, очень серьезно. Я сталкивался с такой ситуацией. Я был истощен, лечил тысячи и тысячи пациентов, а затем по телефону занимался еще и их острыми состояниями. Потому что все эти тысячи случаев и каждый острый повторно направляли ко мне. Это ужасно. Именно поэтому я согласен, что в конце концов за хорошую гомеопатию будут хорошо платить. Если будет много гомеопатов, и хорошо оплачиваемых, то у них будет меньше пациентов. Они смогут лучше обслуживать пациентов и будут счастливы сами.

Что происходит с хорошими гомеопатами? Я вижу это на своих учениках. Когда они становятся очень хорошими, они становятся очень популярными и очень истощенными.

Это верно. Когда я смотрю на своих коллег, то вижу, что они один за другим очень истощаются, заболевают, впадают в депрессию. Это слишком много. Невозможно иметь нормальную рабочую неделю в сорок часов, невозможно принимать пациентов сорок часов. Это можно делать пару лет, а затем свет гаснет.

Я делал это очень долго. Вначале я работал с одним доктором, затем с двумя, тремя, пятью, и должен был постоянно переходить из одного кабинета в другой, делая назначения.

Вы говорили вчера по телефону о докторах, которые лечат пациентов, и о том, как трудно получить полный отчет. Я могу вообразить, как много вы делаете. И я подумал, что никогда не смог бы делать это сам, это такое напряжение… Иногда, когда звонит мой телефон, меня трясет.

Вы принимаете пациентов с кровотечениями, смертельными кровотечениями. Что вы будете делать? Необходимо оставаться и выяснять, что происходит, каков препарат и что надо делать. Это очень изнуряет.

У меня был случай тревожности. Я видел тревожность пациента, видел препарат, и что происходит. Я видел тревожность. Я сказал: "Примите такой-то препарат, и мы поговорим завтра". Нет, они меня не отпустили. Это был звонок из Швейцарии.

У вас есть идея клиники и у вас есть здесь центр. С другой стороны, насколько я понимаю, вы думаете меньше преподавать здесь, сократить объем этой работы, считаете, что ее становится слишком много.

Видите ли, если бы я мог преподавать два часа в день, никакой проблемы не было бы. Однако я преподаю в школе утром и после обеда в течение шести часов. Это много учебных часов. В перерывах между занятиями кто-нибудь может приехать, кто-то позвонить с небольшим вопросом. Это значит, что все выходит следующим образом. Я начинаю утром, завтракаю и заканчиваю в десять вечера. И так постоянно. Постоянно.

Это значит, что в какой-то момент вам нужны будут другие преподаватели, которые помогали бы вам.

Да, я пробую разных преподавателей.

Вы имеете в виду, что приглашаете их?

Да, я приглашаю их. Я смотрю, как реагируют ученики, а затем делаю выводы, и вижу, кто сможет продолжить эту работу лучше всех. Потому что сейчас ученики не принимают никого. Они мечтают, чтобы 80% обучения вел я. Если я отдаю больше часов другим, их рвение остывает. Они не следят за лекциями. Они говорят: "Давай выйдем и выпьем".

Но когда-нибудь они должны будут понять, что необходимо, чтобы учили другие. Это разумно. Это необходимо.

Ученикам придется согласиться, если я скажу, что таковы условия. Когда начиналась школа, у нас было в разных группах по 70-80 учеников. Когда они подумали, что преподавание могут начать другие, они, вернувшись, рассказали об этом своим друзьям. Во время следующего семестра зал был полон. Он был заполнен до отказа. И теперь они пытаются настаивать. Видите, этот класс более чем полон. Сюда невозможно посадить больше ни одного лишнего человека, а мы посадили по меньшей мере на десять человек больше, чем раньше. Люди пишут и говорят: "Мы будем сидеть на полу". На полу негде сидеть. Это потому что люди осознают качество обучения, а также то, что это не будет продолжаться бесконечно. Это произошло один раз, а второго может не быть.

И у вас есть план обучать, возможно, через спутник?

Да, сейчас идут приготовления. Мы готовимся полтора года. Нужно установить здесь определенное оборудование, нужна технология и нужна технологическая поддержка из Соединенных Штатов. Так обстоят дела. В течение полутора лет мы готовились и, скорее всего, к концу года начнем обучение через спутник в Америке. А потом и в Европе. Это значит, что любой, у кого есть тарелка для приема спутника и компьютер и кто посмотрит в этот компьютер, сможет видеть все, что преподается в этой школе. И одновременно они смогут задавать вопросы. В определенные часы я буду сидеть здесь и принимать вопросы от учеников через Интернет и спутник и отвечать на них. Это будет, например, раз в неделю. В промежутках они будут получать задания, учиться и думать над вопросами.

И вы сможете принимать больных?

Да, я смогу также принимать больных. Есть определенная технология, так что я смогу принимать больного из США через модем. Теперь это возможно. Я ничего не делаю сам. Все это организуют другие люди. Действительно, есть много людей, которые высоко ценят то, что я делаю, но я чувствую, что весь мир по-прежнему спит в отношении этой информации. Они просто ничего не знают.

То, что вы говорите теперь, после стольких лет преподавания, напоминает мне то, что я читал о работе Кришнамурти: "Я печален". В свое последней книге он сказал: "Я говорил с таким множеством людей во всем мире. Если хотя бы один из них действительно изменился, я счастлив". Я имею в виду, что это нечто иное, но вы учили базовым вещам, которые важны для вас. Какие чувства вы испытываете, глядя на своих учеников?

Я чувствую, что мое преподавание очень сильно влияет на некоторых людей, и они на правильном пути. И я считаю, что эти люди продолжат традицию. Все прочее просто отпадет, если они не будут заниматься гомеопатией. Есть опасность.

В данный момент существует вероятность, что либо гомеопатия смешается со всей этой чушью и сведется к нулю, либо разделится на "бессмысленную гомеопатию" и "осмысленную гомеопатию". Возможно, она выживет. Я пытаюсь вывести гомеопатию на уровень медицинских учебных заведений. Там не выберут "бессмысленную гомеопатию". Если гомеопатия будет использоваться в медицинских учебных заведениях, то она выживет.

В истории было время, когда гомеопатия была очень важна в Америке, в больницах. У нас были хорошие гомеопаты, и это тоже было как-то разрушено. Тогда она была в руках врачей.

Так было в основном благодаря Кенту и его ученикам. Когда он умер и умерли его прямые ученики, она кончилась. Она была утеряна. О, я надеюсь, что в этот раз этого не случится, поскольку теперь мир знает больше. Он понимает, что антибиотики и химические лекарства — не решение. Он будет больше придерживаться гомеопатии.

Вы много думали о гомеопатии. Какие вопросы у вас самого есть в гомеопатии? Есть ли что-нибудь такое, чего вы до сих пор не знаете; такое, что вы хотели бы узнать; такое, что мы должны исследовать?

Для меня самый большой вопрос на данный момент — вопрос о повторении дозы. Сколько можно повторять? Это крупный вопрос, с которым я много экспериментирую сейчас. Я не говорил об этом. Видите ли, в этом разница между всеми этими другими людьми и мной. Я никогда не говорю, что экспериментирую. Я экспериментировал несколько лет, но никогда не говорил об этом.

Когда я заговорю, я буду знать, о чем говорю. У меня будет надежная информация. Если я начну говорить сейчас, я просто вызову путаницу. Потому что как только я скажу что-нибудь, люди сразу будут это делать. Тогда окажется, что я создал путаницу.

Итак, вопрос о повторении дозы. Можно ли повторять 50М? Сколько раз? Можно ли повторять 30CH? Сколько раз? В каких случаях? И для каких групп? Испортит ли повторение ваш случай или создаст много проблем, вызовет сильное ухудшение? В каком случае появляется сильное ухудшение? Я всегда задаю вопросы.

Ганеман сказал, что если у человека несколько миазмов, а сверх того он принимал лекарства, то такой случай неизлечим. Итак, неизлечимость: как установить неизлечимость, как указать какие-нибудь признаки? Правильны ли эти признаки?

Еще вопрос — о работе, требующей жизненной силы. Можем ли мы измерить ее? Можем ли мы получить параметры для измерения жизненной силы и сказать с самого начала, в возрасте 4, 5, 6 лет, что данный человек имеет столько-то жизненной силы, которая будет поддерживать его до 45 или 46 лет?

Я думаю, меня беспокоят эти вопросы, а также многие другие. Но я думаю, что было бы преждевременно и безответственно выступить и сказать: делайте то-то и то-то. Хотя я много думал, сделал много наблюдений, я не хочу выдавать информацию, которую люди выбросят в мусорный ящик. После того как вас много раз обманывали, вы выбросите ее в мусорный ящик, потому что вы верите Джорджу Витулкасу. Поскольку он сказал то-то и то-то, вы будете пробовать это снова и снова до тех пор, пока не скажете: "Ну его к черту. Это чушь. Я не хочу этого".

Конечно, есть много вопросов. Много вопросов. И часто вы лечите больного, случай кажется простым и излечимым. И вы делаете все, на что способны, пробуете все. А он все же не поддается лечению. Почему? Почему он неизлечим? Из-за патологии, жизненной силы, СПИДа, принятых ранее препаратов?

Какой вред могут нанести системе неправильные препараты?

Видите, есть много вопросов. Я вижу больных, которых лечили другие гомеопаты и аллопаты. Я нахожу, что эти больные гораздо менее восприимчивы, чем исходные случаи. Почему?

У меня тоже есть эта проблема. Иногда пациент хорошо реагирует на препарат три месяца, пять месяцев, девять месяцев, а затем ничего, ничего, ничего. Насколько надежны результаты? В "Линксе" мы принимаем только случаи, которые наблюдались в течение года. Мы делаем это, чтобы обеспечить некоторую надежность. Но иногда даже год ничего не значит.

Проблема в том, что когда кто-нибудь приходит и говорит на повторном приеме, что ему лучше, записывают ли они точно то, что говорит пациент? Спрашивают ли они о разных областях или просто говорят, что ему лучше, что он доволен? Это плохо. Если пациента расспросит кто-нибудь другой, он может получить совершенно иную информацию.

Это проблема человеческой натуры. Есть такое сильное желание получать результаты, достигать целей, даже в так называемой "научной работе". Мы знаем от своего коллеги, потому что он был вовлечен в это: люди просто выжимают результаты, переворачивают их. Это трудно.

Что бы вы хотели сделать в гомеопатии, если бы могли провести еще одну жизнь в качестве гомеопата?

Не знаю.

Вы бы занялись гомеопатией снова?

Моя проблема — не гомеопатия. Я скажу, в чем моя проблема. Я был очень счастлив лечить людей. Моя проблема началась тогда, когда они заставили меня преподавать. Меня фактически заставили преподавать. Я не люблю преподавать. Это отнимает много энергии и не приносит много удовлетворения. Занимаясь лечением людей, занимая гомеопатией, я был очень счастлив, чрезвычайно счастлив. Я смог вылечить некоторых людей, и они приходили и выражали мне большую любовь и признательность; знаете, у меня было много этого.

Как только люди сказали, что я должен писать, приводить примеры, положение изменилось. Теперь я должен писать, должен преподавать, должен переписываться. Я должен читать лекции, ездить в другие страны читать лекции, выступать на телевидении на разных телеканалах!

Занятия гомеопатией и лечение людей доставляют большую радость, я был очень счастлив. Но телевидение?! Это перестало доставлять радость. А вот лечить… Мне пришлось отказаться от этого удовольствия. Это было единственное удовольствие, которое я испытывал от гомеопатии, — лечить людей.

Я распределил всех своих пациентов по моим докторам, моим ученикам. Все пациенты были распределены по ним. Я ушел от своих пациентов. Теперь пациенты не могут вступить в контакт непосредственно со мной. Это бывает только если у врача возникает проблема, и он звонит или посылает мне факс. Я лишен удовольствия взаимодействовать с пациентами. Это совсем неплохо. Плохо, и хуже всего, это преподавать. Это отнимает у меня много энергии. Потому что когда я преподаю, я многое воспринимаю. Я знаю, что думают ученики. Я знаю все проблемы, которые существуют в гомеопатии. Я могу видеть это по лицам людей. Это делает меня очень несчастным, и иногда я кричу и сержусь, делаю то или другое, но, знаете, это не очень помогает.

И я очень, очень несчастен, когда люди пытаются испортить гомеопатию. Я очень несчастен, я чувствую, что все, что мы сделали для нее, потеряно и будет испорчено некоторыми людьми, которые собираются это разрушить. Такие вот мысли.

И эти мысли заставляют меня чувствовать: "Нет, возможно, я не буду заниматься гомеопатией". Я чувствую, что я мог бы лечить людей до конца своей жизни, даже когда очень постарею, я все равно буду принимать больных. Это не проблема, но не просите меня преподавать.

Но вы должны были тогда чувствовать себя в каком-то смысле обязанным сказать "да"?

Я чувствовал себя обязанным, да, конечно, потому что я хотел помочь. Иначе я бы не стал. Я часто спрашивал себя: что бы случилось, если бы я ни с кем не говорил, а просто имел кабинет, список людей, ожидающих встречи со мной, и ни с кем бы не разговаривал? Может быть, все было бы по-другому.

Есть ли среди всех принятых вами больных такой, которого вы помните, который был важен для вас?

Все они были важны, но есть один драматический случай, да. Есть один, который приходит мне сейчас в голову.

Мужчина 72 лет перенес операцию по трансплантации аорты в Хьюстоне, штат Техас, в Америке. У него началось отторжение трансплантата, ему давали много лекарств, и он впал в кому. Он два месяца оставался после операции в больнице. Он не мог прийти в себя. Американский кардиолог греческого происхождения, который делал ему операцию в Хьюстоне, положил его на носилки и привез обратно в больницу здесь, в Афинах, чтобы он мог умереть спокойно дома, со своими родственниками. В больнице еще месяц пытались привести его в чувство, но не могли. Он оставался в коме.

Его дети были мои друзья. Однажды воскресным вечером они приехали ко мне домой и сказали: "В больнице нам сказали, что наш отец умирает. Это вопрос нескольких дней, и наш отец умрет. Вы можете что-нибудь сделать?"

Я расспросил об обстоятельствах, и они мне их описали. Я сказал, что не думаю, что я могу что-нибудь сделать, но в любом случае надо поехать и посмотреть на него. Я поехал в больницу в воскресенье вечером. Не было ни одного врача, только сиделки. Я посмотрел больного и увидел некоторые признаки того, что я, возможно, мог бы что-нибудь сделать. Его конечности были отекшие и черные. Они говорили, что нехорошо заставлять его страдать так сильно, даже если он умирает.

Я сказал, что да, я берусь за больного. Я сказал им поговорить с врачами и сказать им, что они не должны ничего делать. Они не должны давать ему больше никаких лекарств. Они должны вынуть трубки, кроме трубки для питания, ибо его кормили через трубку.

Я начал его лечить. Через двенадцать дней он вышел из комы. Он вышел на самом деле раньше, но был в делирии, а затем делирий ослаб. На двенадцатый день он сказал: "Я хочу домой, я хочу домой".

Они спросили меня, следует ли забрать его домой. Я ответил: "Почему нет? В любом случае, они здесь ничего не делают". Мы тоже могли кормить его дома, и забрали его на частной машине домой.

Между тем врачи исчезли. Они не входили в его комнату. Они думали, что он умрет во время лечения гомеопатией, потому что его почки полностью отказали и не функционировали. Его сосудистая система была поражена артериосклерозом, вся сосудистая система. Его сердце не работало, оно разбухало. Это была терминальная стадия. И они думали: неужели кто-нибудь может что-нибудь сделать?!

Через двенадцать дней я забрал его в его дом и продолжил лечение. Через месяц этот мужчина вернулся к жизни. Он встал, хотя в голеностопных суставах оставался некоторый отек. Однажды он сказал мне: "Есть небольшой отек. Почему у меня здесь отек?" Я сказал: "Не знаю, правда. Я хотел бы позвонить кардиологу, чтобы он сказал нам, почему".

В больнице им занимались кардиолог из Хьюстона — второй кардиолог, который был там греческим гражданином, специалист по почкам и патолог. Я позвонил этому кардиологу, чтобы он сказал нам, почему у больного отек.

Кардиолог приехал, позвонил в звонок и сказал: "Я хочу видеть г-на Т. Я кардиолог". Пациент сказал: "Я г-н Т." — "Нет, не вас, пациента". — "Я пациент".

Врач не узнал пациента, который был в коме, когда он его лечил в течение месяца. Это был его пациент. Он не узнал его, когда увидел его стоящим перед собой. Он не мог поверить в то, что видел своими глазами!

Потом этот кардиолог рассказал эту историю при встрече моему другу-дантисту.

Тот сказал: "О, Витулкас такой. Я тебе расскажу историю. У него был похожий больной. Он был овощем. А потом я позвонил в звонок, увидел его и спросил пациента. Он сказал: 'Я пациент'. Я не узнал его".

Так или иначе, он посмотрел на его голеностопные суставы и позвал меня. Он сказал: "Г-н Витулкас, вы сотворили небольшое чудо". Небольшое чудо. "А, пустяки, знаете", — сказал я ему. — "Какое-то особое лекарство? — Нет, никакого лекарства".

Этот мужчина дожил до восьмидесяти двух лет, еще десять лет. Он водил машину. Это был драматичный случай, очень драматичный.

Я не сделаю этого снова. Стресс был слишком велик, потому что я постоянно наблюдал за ним. И я сделал ошибку в лечении. Я дал неправильное лекарство. У него резко поднялось кровяное давление, и был неизбежен инсульт. Я сумел сразу дать правильный препарат, который снизил давление.

Это были следующие друг за другом препараты. Я сделал ошибку и назначил Lachesis, когда должен был назначить Hyoscyamus. Я назначил Lachesis, и Lachesis повысил кровяное давление, и он снова впал в кому.

Это тот случай, когда мужчина трогал свои гениталии?

Да.

Я слышал об этом случае раньше. Это был признак Hyoscyamus.

Да. А затем, когда он начал говорить, и у нас получился Stramonium. Он знал французский, конечно, но был грек. Я заглянул однажды, и он говорил только по-французски. Его дети сказали мне, что с того утра он говорит только по-французски.

Это когда вы перешли на Lachesis?

Нет, тогда я дал Stramonium. Lachesis был неправильным назначением.

Но о Lachesis в репертории написано "Говорит на иностранном языке"?

Да. Но к тому времени я знал, что это был Stramonium. Он был близко, потому что пациент снова впал в кому. В тот момент, когда подскочило кровяное давление, я понял, что мы сделали большую ошибку. Однако Hyoscyamus сразу вернул его обратно.

Его случай был очень драматичен, потому что мы все время боролись со смертью, каждую секунду. Смерть была рядом и ждала. И если бы мы сделали малейшую ошибку…

Я часто бывал в больницах с черного хода, чтобы смотреть больных. Этого не хватает в нашем преподавании. Больничных случаев.

У большинства гомеопатов нет такой возможности. Это то, что нам надо организовать в будущем.

Благодарю вас, Джордж, за это интервью.