— 5 —

и гипотез. Сознавая недостатки и несовершенство современной медицины, мы все-таки не можем отрицать приобретенных ею эмпирических истин. Вся задача заключается в том, чтобы гипотезы были отделены от истины и чтобы известное не променять на неизвестное. Если бы вследствие того, что сказано выше о врачебном искусстве, оно было признано недостойным уважения, то такой взгляд принадлежал бы к числу чисто субъективных, и ни в каком случае не опровергает той истины, какой обладает искусство; такой взгляд основан далеко не на сущности дела, точно так же, как и противоположность, в какую Ганеман ставит свое учение к господствующему, не что иное, как взгляд, принадлежащий лично ему и его последователям. Ганеман не может считать себя творцом особой системы; его учение основано лишь на особенном отношении лекарственного вещества к болезни, что, однако же, не исключает возможности существования других отношений, еще неизвестных, а потому и нет разумного основания ставить себя на точку резкого сепаратизма, тем более, что сам Ганеман проповедует известное ограничение господства ума в области врачебного искусства.

Допустим, что действительно искусственно вызванная более сильная болезнь уничтожает менее сильную болезнь естественную, но можно ли этот путь считать единственным, ведущим к цели, к излечению? Все, что гомеопаты вправе требовать от нас, заключается в признании, что во многих случаях подобие, существующее между симптомами излечиваемой болезни и симптомами средства, испытанного на здоровом организме, принадлежит к фактам неопровержимым. Сообщаемые гомеопатами истории болезней для противников их не могут быть убедительными по той причине, что они содержат одни лишь группы симптомов, устраненных по закону подобия с бóльшим или меньшим успехом, но они нисколько не дают права на вывод общих правил или положений; ими доказывается только то, что излечение по закону подобия возможно и вероятно, но прямым и единственным его последствием оно считаться не может, а потому и нельзя ни предположить, что подобие всегда и везде присуще, ни возводить закон подобия на степень основного закона, по которому излечения совершаются безусловно. Таким образом, больной организм остается для нас темным и необъяснимым, тем более, что в учении Ганемана господствует убеждение о неузнаваемости внутренних болезненных процессов.

— 6 —

Симптомы, наблюдаемые при испытании лекарств на здоровом организме, а вместе с тем и показания, на них построенные, Замен считает шаткими на том основании, что в симптомах преобладает исключительно субъективный характер, и потому еще, что искусственно произведенные болезни никогда не могут быть доведены до степени развития, принимаемого болезнями идиопатическими. Далее он говорит, что важность и значение симптомов, вызываемых средствами, заключаются не в количестве, а в их отношении и влиянии на внутренние процессы организма.

Если бы гомеопаты, — говорит он, — обратили должное внимание на это уcловиe, то, конечно, их истории болезней удостоились бы заслуженной оценки. При более беспристрастном исследовании выяснилось бы, насколько доступен наблюдению общий характер болезней во всех его отношениях — к организму, к испытуемому средству и т. д. Последователи Ганемана в таком случае убедились бы в существовании существенных и побочных, первичных и вторичных болезненных явлений. Точно такое же различие выяснилось бы и в лекарственных болезнях, искусственно произведенных; надлежащая же оценка этих различий повела бы к открытию общих отношений, т. е. какие средства соответствуют болезненным состояниям общим, и какие именно заслуживают преимущества перед другими одновременно показанными относительно индивидуальных оттенков болезней.

Он одобряет труды Мюллера (Müller) и Гартлауба (Hartlaub), как сопоставление характеристики сродных средств для вывода общих показаний.

Переходим ко второй части труда Замена, где идет речь об отношении гомеопатии к ученому миру и о том положении, которое она должна бы занять в ряду наук по окончании распри двух противопоставленных школ.

Основное положение гомеопатии, отношение лекарства к болезни по закону подобия, не удостоилось должной оценки по причине вражды, разделяющей две школы, а это обстоятельство дало повод к стремлению опровергнуть путем теории практикой неопровержимо доказанное действие минимальных приемов.

Коренной закон гомеопатии отношение лекарства к болезни по закону подобия давно уже заслуживает внимательного изучения и исследования, потому что результаты нового учения далеко не так ничтожны, как предполагают; последнее доказывается, с одной стороны, успехом значительного числа врачей, с каким они пользуют по гомеопатическому способу, с другой же —

— 7 —

многочисленностью той среды, которая ищет в нем себе помощи. Что, кроме убеждения, могло заставить аллопатических врачей, практиковавших более или менее продолжительное время, оставить прежнее учение и обратиться к новому, прилагая его на практике? В каких расчетах можно заподозрить их? Таких людей, как, например, Миллер и Paу (Rau), никто, конечно, не упрекнет в недостатке ни честности, ни осмотрительности.

Исследование и оценка результатов, достигнутых гомеопатами, затруднительны для посторонних врачей собственно потому, что гомеопаты, тщательно избегая на практике всякого обобщения, руководствуются лишь группами симптомов, а при таких условиях следить за образом действия гомеопатических средств и оценивать его крайне затруднительно, особенно в опасных и скоротечных болезнях; поэтому все наблюдения и все в этом смысле предпринятые опыты ограничивались до сих пор такими случаями, в которых потеря времени не влекла за собой опасности, или же такими, которые находились вне могущества господствующей медицины.

Затем Замен сообщает об успехах своих, достигнутых им в практике минимальными приемами (которые, впрочем, далеко превышали употребляемые в то время гомеопатами), Nux vom., Opium'a и Colocynthis'a, и продолжает:

Что объективная деятельность, насколько она в зависимости от субъективной, удобоизменима посредством сей последней, и что таким образом болезнь может превратиться в здоровье, нисколько не противоречит рассудку; господствующая медицина, по-видимому, избирала до сих пор точкой приложения сил преимущественно объективную сторону организма: очень возможно, что гомеопатии удастся доказать, как противоположным путем, избранием точки приложения сил субъективную сторону, достигается та же цель, и таким образом знание органической природы вообще стало бы шире. Ганеман и его последователи вдались в ошибку предположением полного знакомства с такими внутренними процессами организма, в незнании которых они сами же безусловно признавались. Уверенность их, что болезни могут быть излечимы одним лишь гомеопатическим путем, должна основываться или на опыте, или на знании сущности не только причин болезни, но и причин действия лекарственных веществ, а вместе с тем и на знании существующих между ними отношений. Хотя гомеопатия утверждает, что она излечивает болезнь

— 8 —

лишь устранением симптомов в полном их составе и объеме, но она все-таки не может отрицать, что вместе с устранением симптомов — внешней, видимой стороны болезни — она уничтожает и внутреннюю, невидимую, в основании лежащую причину. Подобно действию длинного рычага, снабженного малой тяжестью, чувствительная сфера организма потребовала бы, может быть, меньший прием, нежели раздражительная, а через непосредственное соприкосновение той и другой могла бы быть достигнута цель — исцеление. Таким образом, выяснилось бы, почему при излечении болезней одно средство известных свойств может быть употреблено в малой дозе, другое же, иных свойств, должно быть даваемо в большом приеме. Из этого следует, что малые приемы могли бы точнее определить и раскрыть динамическое значение организма со стороны субъективной, а большие — со стороны объективной. Нет основания для опровержения теоретическими доводами ни существования гомеопатического отношения между болезнью и приемом лекарства, ни способности сего последнего, даже в минимальном приеме, прочно исцелять по закону подобия болезнь, подобную той, которую оно вызывает в здоровом организме.

Предположение, что это подобие послужит руководящим началом к открытию большого количества средств, соответствующих (специфических) такому же большему числу болезней, становится весьма вероятным, а при быстром, удобном и необременительном для больного действии гомеопатического лекарства врачебная наука усвоила бы себе значительные преимущества. Из этого следует, что мы (т. е. аллопаты) путем исследования и распознавания отношения, о котором идет речь, могли бы достигнуть результатов весьма важных для практической медицины. Присоединясь в виде ветви или отрасли ко всем знаниям, составляющим медицину, гомеопатия займет место, конечно, более достойное, нежели то, которое занимает теперь, находясь во враждебном положении к господствующей школе, и каков бы ни был результат исследования гомеопатического отношения лекарственного вещества к болeзни, оно в настоящем послужит к освещению нашего искусства, а в будущем, может быть, поведет к более глубокому и совершенному пониманию органической жизни человека.

Ознакомив читателя с мнениями Замена, мы со своей стороны должны сознаться, что все, что было сказано им против гомеопатии

— 9 —

более 50 лет тому назад, до сих пор еще сохраняет свою силу и значение.

Одновременно с Прибалтийским краем гомеопатия стала известна и в Царстве Польском, куда она была введена лейб-медиком цесаревича Вел. Кн. Константина Павловича доктором Бижелем¹.

Провожая в 1824 году супругу Великого Князя в Эмс, Бижель имел случай заехать в Дрезден, и попал туда как раз в то время, когда там шли жаркие и оживленные споры между сторонниками Ганемана и их противниками. Заинтересованный этой борьбой, Бижель обратился к "Органону" и, изучив его, стал на сторону его автора. По возвращении в Варшаву он занялся опытами приложения нового способа лечения и через год (1825) обнародовал результаты своей практики, описанию которых предпослал в виде предисловия статью Justification de la nouvelle méthode curative du D-r Hahnemann, nommée Homoeopathie (Оправдание нового врачебного способа д-ра Ганемана, называемого гомеопатией). В 1827 г. он издал превосходное сочинение свое Examen théoretique et pratique de la méthode curative du D-r Hahnemann (Разбор гомеопатического способа лечения д-ра Ганемана), доставившее автору орден Почетного легиона²; сочинение это разошлось по всей Европе и немало содействовало там, особенно в Италии, распространению гомеопатии³. В 1829 г. Вел. Кн. Константин Павлович поручил попечению Бижеля санитарную часть в открытой тогда в Варшаве школе кантонистов, состоявшей из 500 чел., больные в ней пользовались исключительно гомеопатическим лечением⁴. В 1836 г. Бижель издал новое сочинение, сохранившее до сих пор свое достоинство, это Homoеоpathie domestique ou guide médical des familles (Домашняя гомеопатия, или Руководство для домашнего лечения)⁵.

Говоря о деятельности Штегемана и Бижеля, мы оставили Петербург и несколько опередили время, на котором остановились, т. е. на половине двадцатых годов. Посмотрим же, что тогда там делалось.

Слухи об успехах гомеопатии на наших западных окраинах, конечно, доходили и до Петербурга, и естественным образом усиливали

¹ Gross und Stаpfs Archiv Bd. Heft. 3, pag. I. Бижель, родом француз, кончил курс в Страсбурге.
² Allgemeine homöopathche Zeitung Bd. VIII, pag. 240.
³ Gross und Stapfs Archiv. Bd. VIII, Heft I, pag. 117-118.
⁴ Ibid. Bd. VIII. Heft 1, pag. 117.
⁵ Ibid. Bd. XVI. Heft 3, pag. 161.

— 10 —

интерес, возбужденный ею в начале. В числе лиц, внимание которых было привлечено успешными результатами нового учения, оказался врач, пользовавшийся в то время в Петербурге довольно громкой известностью. Это был Зейдлиц (Seidlitz) главный доктор Морского госпиталя, впоследствии профессор клиники Петербургской медико-хирургической академии¹. Летом 1825 г. по случаю появившегося между кадетами Морского корпуса египетского воспаления глаз он находился в Ораниенбауме. Здесь он познакомился с проживавшим тогда в Петергофе доктором Адамом, тем самым, который привез нам первую весть о гомеопатии, и был, как говорит Зейдлиц, "введен им в храм нового Эскулапа".

Счастливые случаи излечения, — говорит он, — о которых передавал мне Адам и о которых читал я также в гомеопатических архивах (Гросса и Штампфа), возбудили во мне сильное желание достичь таких же результатов; я взялся за книги, начал учиться и впоследствии приступил к опытам в Мариинской больнице, именно над первичным сифилисом. Сначала лечение шло успешно, но потом стал замечать, что выписывавшиеся больные возвращались с признаками вторичного сифилиса; тут я начал усиливать приемы, давал 1/15–1/30 грана основного вещества, неразведенной тинктуры по несколько капель, но гомеопатия (хороша гомеопатия) оказалась окончательно недействительной.

Несмотря на такую неудачу, Зейдлиц все-таки прочитал сочинение Ганемана о хронических болезнях, но при этом

был поражен таким громадным количеством бессмыслицы, что потерял всякую охоту изучать гомеопатию и прилагать ее на практике².

Благодаря такому убеждению Зейдлиц не только остался верен аллопатии, но, как увидим ниже, стал на сторону оппозиции, образовавшейся против нового учения, и принял участие во враждебном преследовании его. Потеря, понесенная гомеопатией в лице такого ученого мужа как Зейдлиц, была в 1826 г. вознаграждена появлением в ряду ее последователей другого врача-аллопата, который если и не ознаменовал себя особенной деятельностью на поприще практики, но тем не менее оказал услугу гомеопатии другим путем. Мы говорим о докторе Tриниусе (Trinius) — родном племяннике Ганемана, получившем медицинское образовaниe

¹ Д-р К. фон Зейдлиц ныне в преклонной старости проживает в Дерпте.
² D-r К. V. Seidlitz. Ueber die auf allerhöchsten Вefehl in St. Petersbourger Militärhospitale angestellten homöopathischen Heilversuche.

 Стр. 1–4     Стр. 11–16