— 86 —

Не имея особенного призвания к морской службе, он после смерти отца (около 1823 года) оставил ее и 24 лет отроду поступил на медицинский факультет Дерптского университета, где вместе с ним слушали медицину известные потом доктора Пирогов и Иноземцев. То было время, когда в Германии, взволнованной реформой Ганемана, шли жаркие и ожесточенные споры, уже при самом начале своем разделившие врачей на две враждебные пapтии; движение не ограничивалось пределами Германии, но переходило из одной страны в другую, производя везде одно и то же явление — образование двух школ, старой и новой медицины. У нас, как мы видели, тоже в это время в Дерпте велись, благодаря добрым намерениям споривших, не озлобленныe, но напротив дружеские беседы между поборником нового учения доктором Штегеманом и профессором Заменом. Понятно, что после того, как гомеопатия стала предметом общего внимания медицинского миpa, дерптские профессора не могли на лекциях своих обходить ее молчанием, но первое знакомство Даля с новым учением, вынесенное им из этого источника, несмотря на некоторые моменты, по-видимому, остановившие его внимание и способные дать толчок его пытливому уму, не привело ни к чему, кроме сомнения и отрицания.

Я обучался в Дерптском университете, — рассказывает он про себя, — там в мое время говорили о гомеопатии, как говорят обыкновенно о проказах Картуша. Мне и в голову не приходило спорить или даже сомневаться; я слепо верил бесконечно уважаемым мной и поныне наставникам, и мне казалось горько и больно, что такой дерзкий обман мог найти столько последователей и поборников. Но мне случилось однажды увидеть своими глазами, что жаба (angina tonsillarum) была излечена совершенно, в течение нескольких часов, одним гомеопатическим приемом. Наблюдение это меня крайне поразило. Но утро вечера мудренее. Переспав ночь, я стыдился легковерия своего и старался сам себя убедить, что это или обман, или ошибка в наблюдении с моей стороны, или случайность. Но каково было мое изумление, когда один из самых основательных, положительных и осторожных ученых наших, а именно профессор Замен, заметил однажды в клинике мимоходом, что несмотря на все недостатки гомеопатического учения, действительность беcконечно-утонченных снадобий его не подлежит в иных случаях никому сомнению, и присовокупил еще, со свойственной

— 87 —

ему убедительной cyxocтью, не терпящего никакой лжи, что он сам испытал неоднократно действие этих средств. Это было сказано человеком, к которому я питал бесконечное доверие. Я не спал почти всю ночь — так работало во мне coмнениe, недоумение и жажда познать истину. Но вскоре здравый рассудок взял верх, я привел себе на память все доказательства ничтожности бесконечно растертых и разжиженных снадобий и старался не думать более об этом диве дивном, чуде чудном, от которого у мыслящего человека должна вскружиться голова и ум может зайти за разум. Короче, удобнее и сообразнее со здравым смыслом было не верить, и я не верил¹.

С такими убеждениями Даль оставил университет. Окончив курс со степенью доктора медицины, он в 1828 году был определен военным врачом и назначен в действующую армию в Турции, где занимал должность ординатора в подвижном госпитале. Во время турецкой кампании ему еще раз пришлось встретиться с гомеопатией, о которой тогда в армии было немало толков между врачами по поводу тульчинских опытов Германа. В 1829 году, находясь в Яссах, Даль сошелся с каким-то иностранцем-гомеопатом (Герман?) и просил его сделать над ним самим опыт, но опыт почему-то не удался, и Даль остался при прежних своих убеждениях. Приезд в армию Зейдлица, которого Даль уважал и считал своим другом, по всей вероятности, немало способствовал стойкости его предубеждений против новой медицины. Об этом времени Даль говорит так:

Вступив на поприще службы, слышал, видел и читал я одни только жалобы на обман и ложь гомеопатов².

Говорят, однако же³, что Даль во время пребывания своего в действующей армии, став лицом к лицу с врачебной практикой, начинал чувствовать разочарование и в аллопатической медицине... По заключении Адрианопольского мира, мы видим Даля короткое время ординатором Киевского военного госпиталя, потом врачом в войсках, действовавших в 1830—1831 годах в Польше, и наконец по окончании военных действий опять ординатором в С.-Петербургском сухопутном военном госпитале, где ему поручено было отделение глазных болезней, которыми он в то

¹ О гомеопатии. Письмо Даля к кн. В. О. Одоевскому в 1838 году. Оно было перепечатано в "Журн. С.-Петербургского Общ. врачей-гомеопатов" 1875.
² Ibid.
³ "Русск. арх." 1872 г. статья Н. Бартенева В. И. Даль стр. 2025.

— 88 —

время занимался специально. Недолго однако ж и здесь продолжались его занятия: потеряв веру в медицину, он оставил ее, вышел в отставку и, бросив практику, занялся литературой. О гомеопатии он был прежнего мнения.

Военная жизнь и походы, — говорит он, — удаляли меня от способов познать и испытать дело это основательно. Я не имел случая сойтись ни с одним порядочным, знающим и совестным гомеопатом, а сходился с одним или с двумя такими, какие есть и аллопаты, и которые, если не грешу, позволяли себе шарлатанить. Они в числе выздоровевших от холеры показывали таких, которые в другой были болезни. Это вовсе отбило и веру и уважение мое к этой школе: негодование мое возрастало и усиливалось, и я острил над гомеопатами где и как случалось, полагая, что подобная галиматья и небывальщина достойны одного только посмеяния. Наконец сошелся я после долгой разлуки с человеком мне очень близким и несказанно много уважаемым: достоинства его оценены уже ныне всей столицей¹. Признаюсь, мне льстило, что мы сошлись с ним во мнении о гомеопатии и в выводе из мнимых опытов наших. Я, не призадумавшись, принял предложение его осмеять школу эту по достоинству ее в глазах всех благомыслящих людей, выставить ее во всей наготе ничтожества, предостеречь легковерных и опозорить обманщиков. Следствием этого была составленная нами выдержка из книжки Симона, статья, напечатанная в 1833 году в "Сыне Отечества"².

Это была самая та самая статья, из которой мы привели выписки. Новый род занятий Даля ввел его в тот литературный круг, представителями которого были лучшие наши писатели: Жуковский, Пушкин, кн. Вяземский, кн. Одоевский и др. У Жуковского он познакомился с его другом Василием Алексеевичем Перовским, бывшим в то время Оренбургским военным генерал-губернатором, и в мае месяце 1833 г. по его приглашению отправился служить с ним в Оренбург, где пробыл семь лет. В этот то период времени совершился переворот в убеждениях Даля, изменивший взгляд его на медицину. Первый случай, поколебавший в нем недоверие к гомеопатии,

¹ Хотя Даль не называет лица, но это несомненно был Зейдлиц.
² Письмо к кн. Одоевскому.

— 89 —

был таков. Оренбургский полицеймейстер майор Соколов (впоследствии тесть Даля), человек уже пожилой, страдал опухолью на левой пясти. Вследствие неосторожного придавления этой опухоли у него сделалось воспаление надкостной плевы, а затем костоеда левой плечевой кости с хрящевым перерождением ее. Уже более года страдал больной, оставленный и приговоренный тремя или четырьмя врачами, принимавшими сердечное участие в его положении.

Позвали и меня, — рассказывает Даль, — хотя я в то время уже покинул врачебное поприще. Вся рука до плеча, толщиной в ляшку, лежала колодой на подушке; около запястья сквозные язвы изливали гной и сукровицу самого дурного вида; щуп нигде не находил кости и натыкался на хрящеватое изменение ее; изнурительная лихорадка длилась месяца уже два и усиливалась; тело измождено. Стол заставлен хинными настоями, каплями кислот, отваром исландского мха и проч. Bcе мы были одного мнения, что руку дóлжно отнять, но как приступить к этому, когда ровная опухоль с отеком идет вокруг до самого плеча и нет средств узнать, до которых мест идет болезненное изменение костей и в каком состоянии верхняя половина плечевой кости? Сверх того изнурение и слабость больного были таковы, что никто из нас не смел надеяться на счастливый исход. В числе приглашенных был и гомеопат, — в подобных случаях зовут всякого, и аллопаты этому не противятся, — путешественник, ботаник, кажется доселе живущий в Сибири¹. Назову его: это был Лессинг. Будучи во всем одного с нами мнения, он, однако же, полагал, что гомеопатическое лечение в три-четыре недели может обнаружить состояние руки и может поправить силы больного. Поглядев друг на друга, мы беспрекословно передали Лессингу безнадежного. Недели через три состояние его было такое: опухоль резким уступом, перехватом, отступила до самого локтя, а отсюда вниз оставалась та же колода; легко было убедиться, что плечевая кость до локтя здорова, но что болезнь достигла уже локтевого сустава. Изнурительная лихорадка скрылась, больной мог есть и сидеть.

Отдав Лессингу полный почет, все мы, аллопаты, рeшили что теперь времени упускать нельзя, пора пришла. Я отнял руку вполплеча, — помню по особой случайности, что это было в четверг; и в четверг же на следующей неделе, то есть ровно на

¹ Писано в 1861 г.

— 90 —

восьмой день, я провел своего больного сотни две шагов по улице: рана срослась как на клею, в сутки¹.

Недоверие к гомеопатии поколебалось, скоро должно было придти и полное убеждение...

К В. А. Перовскому приехал в Оренбург родной брат его Алексей Алексеевич². Гость, по словам Даля, держался гомеопатического учения с "твердой и непоколебимой уверенностью". Недовольный результатами аллопатического лечения своего брата, он упрекал врачей. Между Перовским и Далем начались разговоры о гомеопатии, пошли сравнения того и другого метода лечения и, как всегда почти бывает в подобных случаях, разговоры перешли в споры.

После долгих прений, — говорит Даль, — которые всегда оканчивались с моей стороны тем, что я клялся не верить, потому что не могу, покуда не убедят меня мои собственные чувства, я просил и требовал опыта над самим собой, и опыт был сделан, и не один, а столько, сколько нужно для совершенного убеждения, для устранения всякого сомнения о случайности постороннего влияния³.

Это было в конце 1833 года, а в январе следующего, 1834 г., Даль писал в Петербург к Зейдлицу следующее:

Оренбург. Января 1834.

Письмо это, любезный Зейдлиц, на которое я уже давно приготовился, прошу не читать мельком и не бросать его с замечанием: вот еще новый дурак! Напротив, я требую, чтобы ты обратил на него все свое внимание, чтобы ты объявил его, если тебе заблагорассудится, в заседании вашего Медицинского общества. Короче сказать, вот в чем дело.

Недавно приехал сюда брат одного здешнего чиновника. Он упрекал нас в том, что мы лошадиным нашим аллопатическим лечением мало сделали пользы его брату. Тебе известно мое мнение насчет гомеопатии, и потому едва ли нужно говорить тебе, что я отвечал. Но я принужден был, как водится, в наказание выслушать целую лекцию о чудесных гомеопатических исцелениях; затем, в свою очередь, отвечал я кратко: человек постигает все предметы, сколько мне известно, только двумя

¹ "Журн. гом. лечения" 1801 г. статья Даля Верующие и неверующие стр. 216 и др.
² Автор романа Монастырка, известный в литературе под псевдонимом Антон Погорельский.
³ Письмо к кн. Одоевскому.

— 91 —

посредниками, т. е. пятью чувствами и разумом. Но как я некоторым из них доселе не убедился в действительности дециллионных частиц, то и не могу верить тому, что упорно противоречит разуму и чувствам. Что же касается до бесчисленного множества чудесных исцелений, которыми гомеопаты ежеминутно готовы вам служить, то я таковые ставлю наравне с действиями талисманов, наговариваний и симпатических средств; как гомеопаты, так и другие шарлатаны выставляют свидетелей, готовых умереть за свое верование мученической смертью; стало, не для чего бы об этом и спорить. Поелику же выслушивать хладнокровно теории гомеопатического врачевания есть настоящая пытка для разума человеческого, то я не могу объявить глупость оных за здравый смысл, не испытав и не узнав оной над собственным моим телом. Гомеопаты, с которыми я доселе имел дело, либо отклонялись от подобного опыта под разными предлогами, как, например, некоторые меня уверяли, что средства их не могут действовать на неверующего в них, либо они соглашались со мной на такой опыт, но не имели никакого успеха, подобно некоторому иностранному врачу в Яссах. Следовательно, я имею достаточную причину пребывать в моем неверовании тем более, что я имел счастье или несчастье неоднократно открывать ясно умышленный обман в поступках некоторых гомеопатических врачей. После многих прений и толкований объявил я, что именно малость гомеопатических приемов считаю за величайшее безумие и что не прежде перестану отвергать возможность целебного их влияния, пока не уверюсь в их действительности из опыта сделанного над самим собой. Я был так тверд и готов на всякое испытание, что заправду вызвался проглотить всю предо мной стоявшую гомеопатическую аптеку, несмотря на то, что в ней заключался гомеопатический запас на всю живущую генерацию. Разумеется, меня до этого не допустили, но предписали принимать утром и вечером по шести сахарных порошков смоченных дециллионным разжижением древесного угля. При сем я считал ненужным и не стоящим хлопот соблюдать строгую диэту¹. Два дня сряду принимал я означенное средство, на третий почувствовал себя нездоровым. Мне казалось, что я

¹ По мнению гомеопатов, в лекарствах их действует одна сила, освобожденная от материи, и действует могущественнее всего другого нами поглощаемого. Прим. Дaля.

 Стр. 80–85     Стр. 92–97