— 11 —

в университетах Йенском, Гальском и Лейпцигском. Получив в последнем в 1802 году степень доктора медицины, он отправился в Берлин, где был благосклонно принят Гуфеландом, и по его же рекомендации получил место в Курляндии, но вскоре затем поступил на службу врачом к герцогине Вюртембергской, урожденной Саксен-Кобургской, с которой в 1809 году и приехал в Петербург. Здесь он посвятил себя специальным занятиям ботаникой, и в 1823 году за сочинения свои по этому предмету был избран в члены Академии наук, которой он своими учеными трудами оказал много услуг. Состоя врачом при герцогине, Триниус обратил на себя внимание царского семейства, и в 1824 году был назначен лейб-медиком. Еще будучи студентом, он был вылечен своим дядей от какой-то нервной болезни, но по окончании курса наук продолжал держаться общепринятой медицины; теперь же, поехав с герцогиней за границу, Триниуc возвратился в Pocсию уже гомеопатом. Это было в 1826 году. Из петербургских врачей-аллопатов он был первый, который открыто оставил старую школу. Впрочем, отдавшись весь страстно любимой им ботанике и посвящая все время академическим трудам, он не только мало практиковал в обществе, но по той же, кажется, причине должен был оставить и службу при дворе. В 1827 году он был уволен от должности лейб-медика с сохранением содержания, присвоенного этому званию в виде пожизненной пенсии, а через два года (1829 г.) на него было возложено преподавание естественных наук покойному Государю Императору Александру Николаевичу, бывшему в то время наследником престола. Триниус умер в 1844 году¹.

Известно, что покойный Государь Николай Павлович так же, как и брат его, Вел. Кн. Михаил, относились к гомеопатии благосклонно, по крайней мере беспристрастно, воздерживаясь от предубеждения против нее и недоверия как к предмету совершенно тогда новому и мало еще известному. Очень может быть, что этой терпимостью они были обязаны беседам своим с Триниусом и его мнениям. В том же 1826 г. в Петербург приехал из-за границы с кн. Голицыной доктор Герман (Herrmann). Он был гомеопат. Заняв должность домашнего врача в семействе графини Остерман-Толстой, Герман открыл в Петербурге практику, и в 1827 г. успешным лечением в окрестностях Ораниенбаума

¹ "Журн. Минист. народного просвещения" 1845 г. Извлечение из отчета по первому и второму отделениям Имп. Ак. наук, читанного 29 декабря 1844 года.

— 12 —

эпидемического кровавого поноса обратил на себя внимание Вел. Кн. Михаила Павловича¹, — обстоятельство, которое, как увидим, имело весьма важное влияние на судьбу гомеопатии в Рoccии. Врачебная практика в лучших домах Петербурга перешла к Герману, о чем Зейдлиц не без иронии замечает, говоря: "Гомеопатический способ лечения, как и следовало ожидать, пришелся по вкусу многим знатным лицам в Петербурге. В нем они увидели спасение от всех болезней. Слухи об этом дошли до Государя", — добавляет он². Действительно, со времени приезда Германа известность гомеопатии и успехи ее у нас настолько расширились, что заставили говорить о себе даже медицинскую литературу. Доктор Маркус (Marcus), издававший в Москве "Врачебные записки", поместил в них статью свою "Гомеопатия г. Ганемана"³, в которой подобно Замену рассматривает ее критически, хотя и не столь глубоко, как последний, и приходит к тому заключению, что

гомеопатия, несмотря на свои недостатки, очевидно и теперь уже оказывает благотворное влияние на медицину.

Чтобы ближе ознакомить читателя с мнением Маркуса о гомеопатии, приводим сущность статьи его.

Незадолго до появления гомеопатии, гуморальная патология уступила место своего господства учению Кёллена (Сullen) — патологии солидарной. Обстоятельство это, лишив медицину основного единства, дало полный простор вторжению разнородных врачебных систем, преимущественно Брауна (Brown) и зоономии Дарвина. Вскоре после того из осколков системы Брауна построилось учение Стааля (Stahl), которое, при тогдашнем влиянии на медицину натуральной философии, не могло продлить своего существования, и в свою очередь было забыто при появлении систем Бруссе (Вroussais) и Разори (Razori). Стремление Ганемана дать медицине надежное основание среди раздоров и неурядицы, постигших ее, может назваться замечательным событием, тем более, что порицая построение теорий, он ставит основание свое на твердой почве опыта, и если принять в соображение, что открытие его совпадает с эпохой открытия Дженнера (Jenner), то конечно основной закон гомеопатии:

¹ "Журн. гом. леч." 1865 г. № 6, стр. 32.
² "Русск. арх." 1878 г. кн. I, ст. Воспоминания доктора Зейдлица о Турецком походе 1829 г. в письмах к друзъям. Стр. 412, 415, 416.
³ "Врачебные записки" 1827 г., т. III.

— 13 —

идиопатическая болезнь устраняется подобной же искусственно вызванной, лучше объяснен быть не может, как посредством предохранительного оспопрививания. Суждения о гомеопатии тогда только могут быть точны, когда примется в расчет отношение ее к господствующей медицине, ибо тогда выяснится, что соотношение ее основания с открытием Дженнера возводит гомеопатию не только на степень продукта нового процесса развития медицины, но и ставит ее наряду с теми двигателями, которые доводят науку до совершенства.

Гомеопатия, несмотря на свои недостатки, очевидно и теперь уже оказывает благотворное влияние на медицину: эмпиризм, как одна из основ нового учения, препятствует построению гипотез и переносит борьбу на почву опыта; его динамизм ограждает науку от объяснений построенных исключительно на началах физики, химии, вообще материализма; испытание лекарств на здоровых людях вносит свет в понятия о их действии и вводит порядок в фармакологию; значение и важность, придаваемые патогенетическим, по видимому, ничтожным признакам, совершенствует семиотику; физиологию, объявленную Ганеманом несостоятельной, побуждает к созиданию прочного основания путем опыта: употребление малых приемов ограничивает зло причиняемое общеупотребительными массивными дозами лекарственных веществ, а строгая диета гомеопатии поставит диетику на степень рациональной наук¹.

Из этих рассуждений мы видим, что Маркус не только не отрицал истин гомеопатии и научного ее достоинства, но смотрит на нее как на "могучего двигателя медицины на пути ее развития ", и если затем Маркус, несмотря на такой взгляд свой, впоследствии, как увидим, официально высказался против гомеопатии, то думаем, что поступая таким образом, он руководился соображениями, не имевшими ничего общего с наукой.

Таким образом, несмотря на скудость подробных сведений о первых успехах гомеопатии в Poccии, мы на основании вышеприведенных фактов можем сказать утвердительно, что в половине двадцатых годов нынешнего столетия, года два-три после появления ее у нас, она успела уже настолько заявить себя, что перестала казаться "курьезом" в области медицины. Она начинает привлекать к себе внимание не только частных людей общества, но и врачей, из которых одни, как например, Штегеман,

¹ "Журн. гом. леч." 1863 г. стр. 61.

— 14 —

Бижель, Триниус, открыто становятся на ее сторону, другие, как Замен, Маркус, подвергают ее серьезной критике и находят, что новые начала, провозглашенные Ганеманом, имеют свою цену и достоинство; ей покровительствует Цесаревич Константин, а его лейб-медик пишет и издает для публики руководство к "домашней" медицине. Этого мало: в то время, как один из самых видных корифеев петербургского медицинского мира находил в новом учении "бессмыслицу", гомеопатии представлялся случай если не полного торжества в России, то по крайней мере случай занять такое положение, пользуясь которым она, по всей вероятности, нашла бы способы к свободному и независимому у нас существованию, к дальнейшему развитию и совершенствованию. Случай этот, о котором мало кто знает, заслуживает быть внесенным в протокол истории. Дело было так. В Ораниенбауме больные египетским воспалением глаз, о котором мы упоминали выше, были поручены доктору Шерингу, узнавшему гомеопатию еще в 1823 году, по прибытии Адама из-за границы. Способ лечения, которым он пользовал своих больных, в сущности был гомеопатический, но "страха ради иудейска" осторожный Шеринг называл его "специфическим". Однажды Император Николай посетил его лазарет и спросил: "Ну что, как идет твое лечение? — Очень успешно, Ваше Величество, — отвечал Шеринг. — Так ему надо дать ход... — с живостью и решительным голосом сказал Николай. — Еще рано, Государь!" — отвечал ему оторопевший Шеринг, сообразив, что такая непрошенная протекция гомеопатии не обойдется ему даром со стороны военно-медицинского начальства¹.

Счастливый момент был пропущен, но благодаря добрым намерениям Вел. Кн. Михаила Павловича луч надежды на успех гомеопатии, которого так желал Император Николай, еще раз блеснул в нашей истории и... померк в массе туч, воздвигнутых юпитерами-громовержцами.

Мы говорили уже, что удачная практика Германа обратила на него внимание Вел. Кн. Михаила Павловича. Отдавая справедливую дань уважения познаниям и искусству Германа, Вел. Князь возымел мысль воспользоваться ими для подания помощи войскам, действовавшим в то время в Турции, в числе которых был и вверенный ему Гвардейский корпус. По докладу о том Государю, состоялось Высочайшее повеление: Военно-Медицинскому департаменту заключить с Германом контракт на год и командировать

¹ Передано Дерикером, слышавшим рассказ от самого Шеринга.

— 15 —

его в местечко Тульчин, где в то время находилось около 1000 человек больных, страдавших различного рода горячками, лихорадками, кровавым поносом и проч. Герману вменялось в обязанность употреблять свои собственные лекарства, а в вознаграждение назначалось 12 000 р. Заключенный с Германом 14 февраля 1828 г. контракт был следующего содержания:

1. Герман ставится в независимость от медицинского начальства, дабы мог вести свое лечение без всякого вмешательства. Больные, поручаемые Герману, не должны быть из числа тех, которые перед тем подвергались предварительному аллопатическому лечению, хотя он не уклоняется брать на свое попечение и таких больных, но в подобных случаях лечение будет не столь уже надежно.
2. Диета и все, что к ней в самом обширном смысле относится, зависит непосредственно от Германа, но он не берет на себя ответственности ни в счетоводстве, ни в управлении больницей.
3. В важных случаях он делает донесения прямо и непосредственно командиру Гвардейского корпуса.
4. Для помощи себе и для раздачи лекарств Герман изберет из числа врачей одного, а при большом количестве больных — несколько врачей, знакомых уже с гомеопатией.
5. Контракт имеет силу в течении одного года, считая с отъезда Германа в Тульчин. Если по истечении этого срока услуги Германа оказались бы еще необходимыми, то он согласен возобновить контракт на тех же условиях.
6. На принятые на себя Германом обязанности он, кроме прогонов и 1500 р. подъемных, получает: а) 12 000 р., уплата которых должна производиться каждые три месяца вперед; б) содержание, квартира и прислуга назначается наравне со штаб-лекарем или доктором медицины; в) выписанные им из Дрездена лекарства не должны быть вскрываемы в таможне; г) по истечении года Герман в течении 6-ти месяцев пользуется тем же жалованьем, т. е.по 300 руб. в месяц; д) в случае, если занятия увенчаются успехом и заслужат одобрение правительства, то он имеет право на получение соответствующей награды¹.

¹ Seidlitz, l. с . pag. 270–271.

— 16 —

Нечего и говорить, что контракт этот, предоставлявший Герману независимое служебное положение и обеспеченность в материальном отношении, не мог нравиться служившим с ним врачам. Эти привилегии, предоставленные чужеземцу, возбуждали в некоторых из них чувства, в которых просвечивало что-то вроде зависти. Так, мы видим, что Зейдлиц, говоря о командировке Германа в Тульчин¹, не один раз и с особенным усилием старается обратить вниманиe читателя на то обстоятельство, что Герману было назначено 12 000 руб. жалованья, "тогда как он и его товарищи за какие-нибудь 700 руб. должны были, — как он говорит, — приносить в жертву ужасам войны и жизнь, и свои познания, с таким трудом и такой дорогой ценой приобретенные". Поэтому можно было предвидеть, чем кончится пpeдприятиe Германа. В самом деле: если Вел. Кн. Михаил Павлович, столь горячо заботившийся о сохранении здоровья и жизни солдат вверенного ему Гвардейского корпуса, имел достаточно оснований желать успеха в практике Германа, то из этого еще не следовало, чтобы военно-медицинское начальство считало себя обязанным разделять его симпатии и желания; у этого начальства был свой взгляд, свои цели. Великий Князь хотя был и человеколюбивый начальник, но что он понимал в медицине?

И действительно: ну что, если б в самом деле практика Германа удалась? Ведь после обнаруженного Государем в разговоре с Шерингом желания "дать ход его лечению" (о чем начальство, конечно, не могло знать), пожалуй что и сбылось бы это легкомысленное намерение. А мы-то как же? Неужели переучиваться? Поздно, да и охоты нет... Что станется с нашей начальнической властью, когда мы, "действительные" и "тайные" советники со звездами и крестами, должны будем учиться у какого-то Германа и смотреть из под рук его?..

Таковы, по всей вероятности, были опасения людей, стоявших во главе медицинского начальства; были, может быть, и другие соображения, но мы о них умалчиваем... Положение в самом деле критическое: быть или не быть?

И вот начинается махинация. Герману отводят для госпиталя сырое здание, лишенное всякой вентиляции, кроме той, которая совершается при помощи неприкрывавшихся окон и дверей; в гомеопатический госпиталь назначают больных, из которых половина

¹ Ibid. раg. 269 и "Воспоминания доктора Зейдлица о Турецком походе 1829 г.", "Русск. арх." 1878 г.

 Стр. 5–10      Стр. 17–22