— 23 —

гомеопатов, будто бы проявляются в организме при испытании на нем лекарств — что это, как не ложь?", "динамизация лекарств — ничего больше, как хитро придуманная гипотеза". "Если б я даже еще не был убежден, — говорит Зейдлиц, — что децилионная доля грана есть бессмыслица, что нет никакой возможности изолировать больного от вредного влияния окружающей его природы, что потенцирование лекарственного вещества есть ничто иное, как выдумка гомеопатов, что, наконец, все лечение их сводится к нулю, так тогда к этим убеждениям привели бы меня опыты производившиеся в Петербургском госпитале по Высочайшему повелению".

После того спрашивается: какого беспристрастия, какой справедливости можем ожидать мы от Зейдлица в его отзыве о действиях Германа и в оценке нового способа лечения, когда у него все уже предрешено, когда при обсуждении положений гомеопатов, вместо научных пpиeмов, он прибегает к брани и насмешкам? Так, например, он говорит, что опыты Германа в Петербургском госпитале продолжались 7 месяцев, тогда как занятия его начались в ноябре 1829 г. и кончились в марте 1830 г., следовательно продолжались всего только 5 месяцев; дальше, по показанию самого Зейдлица, больных в гомеопатическом отделении было 431 чел.; между тем, подвергая критической оценке гомеопатическое лечение, он рассматривает 50 историй болезней, почему же не все 431? И притом, какие это 50 историй — первые ли по порядку вступления больных или взятые из всегo числа по усмотрению Зейдлица? Но в последнем случае где ручательство в том, что они взяты случайно, а не по выбору, как веденные с меньшей осмотрительностию? Неужели же они все одинакового достоинства? Вопросы эти остаются для нас темными, и только отчасти находим разъяснение их в том тоне (c'est le ton qui fait la musique), на который настроено его заключение о действиях Германа в Петербургском госпитале. "Результат опытов был таков, — говорит он, —

400 больных были записаны в книгу выздоровевших
(Те Deum laudamus! Тебе Бога хвалим!)

31 — в книгу умерших
(Orate pro nobis! Молитесь за нас!),

а

20 000 р. были положены в карман гомеопата!
(Ex ungue leonеmi — Виден хищник по когтям!)".

— 24 —

И коротко, и ясно, а главное — научно, прибавим мы от себя.

После пятимесячных занятий Германа медицинский синклит спешил вывести свои заключения о гомеопатическом способе лечения и довести их до сведения Высочайшей власти. Дело повелось установленным порядком. От Военно-сухопутного госпиталя был представлен в Медицинский cовет отчет об опытах лечения Германа; отчет, само собой разумеется, составленный в том направлении, как того желало военно-медицинское начальство. Заручившись таким документом, Медицинский совет, чтобы "оградить медицину" от ереси, решился навсегда покончить с гомеопатией, но пока члены его судили и рядили о мерах к искоренению ее и придумывали планы к приведению в действие своих намерений, над Рoccией разразилось страшное бедствие... Давно уже носились слухи о какой-то новой болезни, быстро надвигавшейся к нашим пределам с востока. В 1824 году она достигла Пepсии и коснулась Кавказа; в 1829 году показалась в Оренбурге и приволжских городах; в следующем году достигла Москвы, а в 1831 г. открылась в Петербурге. Это была Cholera asiatica, Cholera morbus — болезнь, о которой врачи не имели почти никакого понятия, а народ между тем гибнул массами. Страх и уныние охватили все население.

В это-то бедственное время гонимая гомеопатия выступила на поле действия с помощью народу.

Мы уже говорили, что с тех пор, как учение Ганемана стало у нас известным, новый способ лечения год от году приобретал себе все большее доверие в среде образованной публики. "Не мудрствуя лукаво" и предоставляя ученым оценивать научное его достоинство, она довольствовалась теми очевидными фактами скорого и прочного исцеления болезней, которые составляют неоспоримое преимущество его перед способом аллопатическим. Такому положению гомеопатии в нашем обществе много содействовала практика Германа. Благодаря ей, некоторые лица настолько заинтересовались пользой и благодетельными результатами гомеопатического лечения, что не будучи врачами по призванию, посвятили себя изучению его и приобретенными познаниями нередко достигали таких успехов, какими не могли похвалиться и патентованные врачи. Являясь на помощь народу совершенно бескорыстно, "ради одной идеи добра, во имя истины и любви к человечеству"¹, они тем большую заслуживают признательность

¹ Дерикер.

— 25 —

потомства, что пятьдесят лет тому назад врачебная помощь для простого народа была почти вовсе недоступна. Им, этим людям, обязана главным образом гомеопатия распространением своим в Poссии. Сохраним почтенные имена их, то были: адмирал Н. С. Мордвинов, родственники его С. Н. Корсаков и А. Н. Львов, тамбовский помещик Тулинов, Н. Н. Муравьев, A. Врасский, Д. И. Адам, Петерсон и др. Между этими лицами особенно рельефно выступают имена С. Н. Корсакова и Н. С. Мордвинова.

Семен Николаевич Корсаков родился в 1788 году. Отец его, инженер-полковник Николай Иванович, строитель Херсонской крепости и любимец кн. Потемкина, был убит при штурме Очакова 6 декабря 1788 года. Оставшись после смерти отца двухмесячным ребенком, Семен Николаевич, благодаря заботам своей матери, женщины умной и энергической, получил самое тщательное и изысканное воспитание. Наставниками его были французские эмигранты шевалье Вальгра (Chevalier Valgras) и граф Роспик (Comte Rospique). По словам лиц коротко знавших С. Н. Корсакова, он при уме, развитом блестящим образованием, до конца жизни сохранил очаровательные черты своего характера: кротость, ласковость, приветливость, деликатность обращения со всеми и искреннюю дружескую приязнь с родными. По окончании воспитания, он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, но в Отечественную войну патриотические чувства его и его матери заставили оставить гражданскую службу и поступить в петербургское ополчение, с которым участвовал в сражениях под Полоцком и при Березине. В последнем сражении он был ранен, но в кампанию 1813 г. снова явился в рядах ополчения и принимал участие в осаде Данцига; здесь за примерную храбрость, оказанную им при овладении городом, Корсаков получил от прусского короля орден "За военное достоинстно" (pour le mérite militaire). По окончании военных действий, он поступил на службу в статистическое отделение Министерства внутренних дел, и так как род его занятий не требовал постоянного присутствия в Петербурге, то он жил большей частью в имении своем, сельце Тарусове, находившемся в 90 верстах от Москвы. Неудобство деревенской жизни в отношении скорого получения медицинской помощи, вероятно, было причиной того, что любознательность его обратилась и на медицину. В оставшихся после него бумагах сохранилась тетрадка, заключающая в себе занумерованные копии с 302 аллопатическими рецептами, прописанными

— 26 —

врачами ему, членам его семейства и домашним, с показанием в особой графе — кому и от чего дано лекарство. В начале тетради помещены таблицы: 1) аптекаpский вес и мера; 2) болезни; 3) прописанные рецепты; 4) упоминаемые лекарства в алфавитном порядке с ссылками на нумера рецептов. Тетрадь отмечена знаками В₂ и N₂. Значит, ей предшествовали по крайней мере еще две. Она начинается 1823 годом и недописанная оканчивается 1 июня 1827 г. Затем следует тетрадь под № 5, заключающая в себе в таком же порядке записанные средства, которые он давал своим домашним, с отметкой результатов. Оканчивается в июне 1828 года¹. Этим годом и закончились занятия его аллопатической медициной, ибо в 1829 году в гомеопатическом журнале "Archiv für homöopathische Heilkunde" находим письмо его к Ганеману "О карманных аптечках". По рассказу года три тому назад скончавшейся супруги Семена Николаевича, Софьи Николаевны Корсаковой, поворот мужа ее от старой медицины к новой совершился при следующих обстоятельствах. С. Н. Корсаков в 1829 году страдал столь сильной ломотой, что без помощи костыля не мог тронуться. Однажды заехал к нему родственник его Львов — саратовский помещик, горячий приверженец гомеопатии, с которой познакомил его Петерсон, проживавший в Пензе и оттуда нередко наезжавший для практики в Саратовскую губернию. Видя страдания своего родственника, Львов вызвался помочь ему гомеопатическими средствами. Само собой разумеется, что Корсаков, проникнутый уважением к старой медицине, за которую стояли опыты веков, выслушал предложение Львова с улыбкой сожаления о крайнем его заблуждении, но как по складу своего характера не мог долго противиться настояниям дружбы, то согласился, наконец, принимать предложенное Львовым лекарство: это было Ledum. Каково же было его удивление, когда это средство, приготовленное в высшем делении (не ниже 30) оказало свое действие: он почувствовал сперва облегчение, а затем, при дальнейшем лечении, ломота исчезла до того, что он мог вовсе оставить свой костыль, который, однако ж, сохранил он навсегда как памятник исцеления от мучительной

¹ "Журн. гом. леч." 1865 г. № 6 стр. 34. Во избежание дальнейших ссылок на помещенную в этом журнале статью Материалы для истории гомеопатии в России, заявляем, что нижеприводимые выдержки из писем к С. Н. Корсакову заимствованы из означенной статьи.

— 27 —

болезни, а вместе с тем и перемены прежних убеждений своих о старой медицине¹.

Понятно, как должен был отнестись такой человек к открытию Ганемана. Помещик — не врач, следовательно свободный и от прославленных медицинских авторитетов, и от мелочного раздражительного самолюбия, свойственных по крайней мере многим врачам, независимый ни в средствах, ни по отношению к каким бы то ни было начальствующим лицам, преданный исключительно науке и пользе ближних, Корсаков был поражен новым взглядом на медицину и с жаром предался изучению гомеопатии. Признав истину, он считал долгом совести ревностно содействовать pacпространению ее в публике не только убеждениями, но и самым делом. Врачебная практика и его литературно-медицинские труды лучше всего могут свидетельствовать о его неутомимой деятельности и благотворном влиянии на общество. В его бумагах, о которых сказано выше, найдены, между прочим, записки о разных болезненных случаях, которых он занимался лечением. Они начинаются 12 февраля 1829 г. и кончаются в мае 1834 г. В течение этих 5 лет записано у него 11 725 случаев, следовательно средним числом по 2 345 больных в год — цифра довольно значительная для неврача! Записки эти имеют форму таблиц в 5 граф: 1) номер, 2) кому, 3) от какой болезни, 4) что дано, 5) результат. Для справок к каждому тому записок за каждый год приложены алфавитные списки больных, болезней и лекарств. Все эти подробности приводим для того, чтобы показать, с какой тщательностью и с каким вниманием занимался Корсаков своим делом. В 1834 г. он перестал записывать своих больных, однако ж продолжал лечить. У него была отведена особая комната с широкой лавкой. Всякий больной, приходя, звонил в колокольчик, проведенный в кабинет хозяина. Во всякое время дня Корсаков по звонку тотчас же оставлял всякое занятие и являлся для оказания помощи. Нередко больной, получив лекарство, тут же на лавке и оставался столько времени, сколько было нужно, чтобы убедиться, что лекарство выбрано верно. В праздники больных являлось до 40 чел. в день. Знание свое Корсаков деятельно передавал соседям, приятелям и родным: Левшину, Норовым, Беляеву, Мордвинову, Н. Муравьеву, Тулинову и многим другим.

¹ Ломота возвратилась лет 10 спустя и тем же средством снова была излечена.

— 28 —

Что касается литературно-медицинских трудов Корсакова, то вот краткий перечень их:

1) Sur les pharmacies de poche, lettre adressée au D-r S. Hahnemann¹ (О карманных аптечках, письмо к д-ру С. Ганеману).

2) Note sur un nouveau moyen de se procurer très facilemeut les solutions homœopathigues à un degré de division quelconque et sur quelques résultats obtenus avec des dissolutions poussées à des atten tions inouies jusqu'à ce jour² (Заметкa о новом, весьма легком способе приготовления гомеопатических разведений в желаемых делениях и некоторых результатах, полученных от разведений доведенных до степеней до сих пор неслыханных).

3) Expériences sur la propagation de la vertu médicale des remèdes homœopathiques avec quelques idées sur la manière dont elle s'effectue³ (О развитии целительной силы гомеопатических средств и рассуждение о том, каким образом оно совершается).

4) Sur les émanations de la matière et sur une préparation fort simiple des remèdes homoeopathiques (О материи, как источнике истечения сил, и об упрощенном способе приготовления гомеопатических средств). Статья это была отправлена к Ганеману через Германа, но едва ли была напечатана.

5) Moyeu de s'assurer par sa propre expérience de sa vérité ou de illusion de l'homœopathie et moyen d'essayer l'action homoeopathique (О способе наглядно убедиться в действительности или недействильности гомеопатии и о способе распознавания действия гомеопатических средств). Корсаков предлагает: наполнить шесть стеклянок сахаром и положить в одну кофейный боб, в другую цветок ромашки, в третью маковое зерно, в четвертую гран ревеня, в пятую гран серы, а шестую оставить с одним сахаром и попеременно давать нюхать, наблюдая производимые этими различными веществами ощущения.

6) Aperçu d'un procédé nouveau d'investigation au moyen de machines à comparer les idées par S. Korsakoff, avec deux planches. St. Petersb. 1832 (О новом механическом способе исследования свойств мыслей и о возможности сравнивать их между собой, с двумя чертежами. СПБ, 1832).

7) Описание врачебного Омеоскопа, при помощи которого легко отыскивалось, на основании закона подобия, средство соответствующее

¹ Gross und Stapfs Archiv Bd. VIII. Heft 2. pag. 161.
² Gross und Stapfs Archiv Bd. XI. pag. 104.
³ Ibid. Bd. XI. Heft II, pag. 81 und Bd. XII. Heft I. pag. 74.

— 29 —

данному болезненному случаю, с приложением особого списка, содержащего 240 симптомов. Мысль об этом наглядном споcобе приискивать надлежащее лекарство подал, кажется, Н. Н. Муравьев — человек замечательный, как по блестящим дарованиям ума, так и по сведениям его в математике и естественных науках¹.

В письме к Корсакову от 4 мая 1831 г. Муравьев объясняет задуманную им методическую таблицу болезненных признаков, производимых каждым лекарством. Все эти симптомы (положим, 1000) он предполагал расположить в алфавитном порядке, нумеруя каждый из них. Затем на листе, разграфленном по числу лекарств и с надписанием в каждой графе лекарства, отмечать нумерами по алфавитному списку все принадлежащие средству симптомы. Потом при лечении, для более верного выбора лекарства, надо записать на особом листе все припадки больного, означив их нумерами, и сличить с таблицей; которое лекарство будет иметь больше данных нумеров, то и должно считать наиболее подходящим. Эту-то мысль, вероятно, потом и старался приложить к разработке своего омеоскопа. Поводом к такому заключению могут служить найденные в его бумагах 20 таблиц с графическими знаками, для обозрения действия различных лекарственных веществ растительных и минеральных, кислот, щелочей, листьев, корней, корок и пр. на различные части тела. Вот результаты этих наблюдений¹: "Вообще средства составленные из веществ неорганических или минеральных, кислот, щелочей и т.п., наиболее действуют

¹ Н. Н. Муравьев — известный по основанной им в Москве школы колоновожатых. Вообще, период, о котором идет речь, носит на себе отпечаток особенно живой деятельности на поприще нового учения. Так, например, Муравьев в письме к Корсакову от 8 июня 1831 г. пишет: "Дóлжно заниматься не одним лечением, а открытием важнейших сил природы, к открытию которых гомеопатия должна принести, и между прочим стараться дóлжно делать опыты над светом, разделяя лучи посредством призмы, и испытать, нельзя ли соединить каждую часть солнечного луча с каким-нибудь черным телом, например, углем, не отражающим, а поглощающим свет, и потом такое тело приводить в гомеопатическое деление. То же самое делать, только без призмы, с электричеством, магнитом, гальванизмом и током, называемым животным магнетизмом. Сие, может быть, невозможно и покажется вам странным, но почему не сделать опыта?" В том же письме он просит заказать ему призму в три вершка длиною, с фацетами около 1/4 вершка. Муравьеву было тогда 63 года.

Предыдущая часть   Следующая часть