Вот примеры той тенденциозной образовательной и воспитательной опеки над русскими врачами, которая не только третирует их на положении каких-то малосмысленных младенцев, неправоспособных и с аттестатами зрелости, и университетскими учеными дипломами разбираться самостоятельно в научных фактах, но в результате вырабатывает в них таких представителей медицинской науки, которые, получая только свою школьную одностороннюю образовательную выучку и оказываясь поэтому совсем малоуспевающими в деле лечения больных, в то же время очень высокого мнения о своем "научном" величии и так же высокомерно относятся к гомеопатии, совершенно не подозревая, что во всех своих врачебных применениях и назначениях, дающих им успешные результаты, они оказываются бессознательными гомеопатами и в пользу этой гомеопатии имеют в своем распоряжении многочисленные теоретические и практические положительные данные. О таком печальном положении дела очень хорошо повествует помянутая уже книжка Вересаева под заглавием "Записки врача". Изображая положение господствующей аллопатической медицины живыми картинами, выхваченными из живой действительности, автор названной книжки прямо говорит о той крайней односторонности существующего врачебного образования и направления нашей школьной медицины, которую он метко определяет словом "однобокой".

Наша наука, — говорит Вересаев, — в теперешнем ее состоянии очень несовершенна; мы многого не знаем и не понимаем, во многом принуждены блуждать ощупью... Уже и теперь среди антропословов и врачей все чаще раздаются голоса, указывающие на страшную однобокость медицины и на ее сомнительную пользу для человечества...

Однако же, определивши вполне правильно это однобокое положение господствующей медицины, автор "Записок" не смог объяснить себе, в чем же причина этой однобокости и где тот другой "бок" медицины, без которого она является таким печальным уродом и калекой, какими он описывает школьную медицину. Здесь, несмотря на всю свою несомненно тонкую наблюдательность и на все старания выяснить этот недоуменный для него вопрос об однобокости и причинах других ненормальностей школьной медицины на основании "виденного им в клиниках и больницах" и вычитанного, как он выражается, на страницах "всех своих книг и журналов", он в конце концов мог сказать только одно: "Где выход?.. Я не знаю..." О том, что этот другой отсутствующий у медицины бок находится в учении гомеопатов, автору "Записок" всего менее приходит в голову. Как воспитанник школы, которая тщательно закрывала глаза врачам на этот другой бок медицинской науки, автор "Записок", когда случайно в речи подвернулась ему эта гомеопатия, был в состоянии только слово в слово повторить нелепый вздор, извлеченный им из газеты "Врач"... "Гомеопатия, — вторит как эхо 'Врачу' Вересаев, — есть 'обман общества'", а гомеопаты — "мудрецы, которые с легким сердцем все бесконечное разнообразие жизненных процессов втискивают в пару догматических формул'". Здесь чуть только дело коснулось гомеопатии, речь Вересаева, оказывается, всецело проникнута духом такой же непомерной предвзятости и самомнения, какими всегда проникнут "Врач", когда он говорит о гомеопатах и их способе лечения... "Теперешняя, — говорит Вересаев, — бессистемная, сомневающаяся научная (!!) медицина", хотя "и несовершенна, но все-таки она неизмеримо полезнее всех выдуманных из головы систем и грубых эмпирических обобщений — гомеопатов, кнейпов, кузьмичей"... Слово в слово предвзятое суждение, на веру позаимствованное и прочно затверженное из тенденциозного катехизиса "Врача"!.. Весь свой талант положил автор "Записок" на то, чтобы показать своим читателям, что медицина, которой он учился, в научном отношении совершенный нуль и полное ничтожество, что в ней нет ничего верного и никакой научности, но как только речь зашла о гомеопатии, то медицина — практически нуль, медицина — научное ничтожество стала сразу и громадной положительной величиной, и вне всякого вопроса "научной". Весь пыл своей энергии употребил Вересаев на то, чтобы убедить общество, что ему уже давно пора перестать мириться с "безобразиями и разбойничеством" медицины и немедленно же "принять собственные меры к ограждению своих членов от ревнителей науки, забывших о различии между людьми и морскими свинками", а теперь вдруг эта наука с ее своеобразными ревнителями оказывается добродетелью во плоти, оказывается неизмеримо (!) полезнее (!) гомеопатии — той гомеопатии, которая, помимо уже безусловной своей полезности, никогда не имела принадлежащей медицине Вересаева привилегии оставлять поле своей деятельности усеянным, по его выражению, одними трупами, и походить на живодерню... С другой же стороны, в ослеплении своей предвзятостью Вересаев совершенно не замечает, как он, осуждая с чужого голоса своих учителей гомеопатию и ставя ее неизмеримо ничтожнее своей аллопатии, в то же время простой своей логикой приводится к совершенно обратному: основную суть гомеопатического лечения, совсем того не сознавая, он объявляет отраднейшим идеалом медицины, а в основаниях аллопатической медицины усматривает лишь пагубную ложь и заблуждение. "Идеал, который ставит себе наша 'медицина'", — говорит Вересаев, верно определяя суть насильнической аллопатической системы, — это "чтобы каждую болезнь убить в организме в самом ее зарождении или совсем не допустить ее до человека". Как "розовую надежду" будущего нашей медицины, говорит он далее, врачи ставят оградить организм от той разнообразной массы ядов, которые беспрерывно в него вносятся микробами, каким-нибудь таким одним общим антитоксином, противоядом, который можно было бы ежедневно вводить в организм с целью уничтожения их вредного влияния. "Но ведь это же ужасно!" — восклицает Вересаев.

Каждый день, вставая, впрыскивай себе под кожу порцию универсального антитоксина, а забыл сделать это — погибай, потому что с отвыкшим от самостоятельности организмом легко справится первая шальная бактерия.

Здесь наша медицина,

стремясь к своим целям, грозит оказать человечеству очень плохую услугу: здесь организм обнаруживает большую склонность терять уже имеющиеся у него положительные свойства; он совершенно отучится самостоятельно бороться с заражением.

Между тем задачей медицины, говорит Вересаев, не должно быть то, чтобы и сильные организмы делать слабыми и стремиться всех людей превратить в жалкие беспомощные существа, ходящие у медицины на помочах; она должна состоять в том, чтобы сделать и слабых людей сильными. "К великому счастью, — говорит он, — в науке начинают за последнее время намечаться новые пути, которые обещают в будущем очень много отрадного" — это путь "упражнения и приучения сил организма к самостоятельной борьбе с врывающимися в него микробами и ядами"; такая точка зрения может произвести

громадный переворот в самых основах медицины: вместо того, чтобы спешить изгнать из него уже внедрившуюся болезнь, медицина будет делать из человека борца, который сам сумеет справиться с грозящими ему опасностями...

Если бы Вересаев был знаком с действительной сущностью гомеопатии как учением и системой лечения, он был бы поражен, насколько он рассуждает в конце концов как настоящий гомеопат, насколько он отстаивает таким своим медицинским идеалом идею гомеопатической медицины, насколько он близок от нее благодаря своему здравому размышлению, и насколько изложенная выше система обучения и воспитания врачей закрыла для него возможность иметь уже давно то, на что он надеется как на отрадную и розовую мечту только когда-то еще в весьма далеком будущем, и отсутствие того в настоящее время заставило его самого бросить медицину и переменить профессию медика на профессию журналиста нашей печати.

Но вот еще наглядный, уже из области практической медицины, пример, как врачи-аллопаты, имея наглухо завязанные предубеждением глаза на гомеопатию и питая к ней непреодолимое внушенное отвращение, тем не менее логикой ума приводятся к отвергаемым положениям и истинам гомеопатической медицины. Пример этот — история лечения чахотки туберкулином. Мы представим ее здесь в существенных фактах по данным одного из аллопатов, приводимых им в журнале "Практический врач" за 1909 г. (№№ 42–44), в статье под заглавием "К вопросу о лечении чахотки легких туберкулином".

Лечение чахотки туберкулином, или чахоточным же ядом, выдвинуто было лет 20–25 назад немецким доктором Кохом. Хотя идея этого лечения чахотки, очевидно, гомеопатическая, но ни Кох, ни многочисленные его последователи врачи, схватившиеся с увлечением за "новое" лечение, этого не знали, и по обыкновению знать гомеопатию с ее правилами не желали. Они знали и признавали только обычные свои аллопатические воззрения и положения или, правильнее, веровали в то, что когда какое средство ими назначается, то оно должно "противодействовать" болезни, и что оно будет противодействовать тем лучше, чем в большей дозе будет даваемо больному. С такими воззрениями они взялись и за туберкулин, который нимало не относится к средствам аллопатическим или противоположнодействующим. Туберкулин, состоящий из яда чахотковых (бугорчатковых) бактерий и частей тел самих бактерий, относится к средствам "гомео"-патическим, и притом еще к тому отделу этих средств, которые не только "подобно" или сходно действуют, но действуют "изо"-патически, или тождественно и одинаково с самой причиной болезни, т. е. способны вызвать в организме не подобное или сходное только с данной болезнью заболевание, но подлинную данную болезнь. Такое изопатическое средство само по себе для гомеопатического лечения не годится; его необходимо предварительно так ослабить и видоизменить, чтобы оно способно был воздействовать на организм не тождественно, но только сходно, или подобно, болезни, вообще так, чтобы между первым и вторым было такое примерно соотношение, какое имеется между оспенным ядом, вызывающим натуральную оспу, и так называемой вакциной, или коровьей оспой, способной вызывать лишь подобие натуральной оспенной болезни. По отношению к натуральной оспе болезнетворный яд этой оспенной болезни будет средством изопатическим, а вакцина — гомеопатическим. Первое для лечения непригодно, а пригодно лишь второе. Ничего этого из теории гомеопатической медицины, повторяем, не знали и не желали знать Кох и его последователи, а стали применять туберкулин, во-первых, прямо каков он есть, т. е. как средство изопатическое, не превращенное предварительно в гомеопатическое, а во-вторых, применять его по принятому аллопатическому способу — в больших дозах, да еще с обычным же у аллопатов желанием непременно видеть от средства наглядную "целебную реакцию". В результате сплошь у всех больных они получали желаемую "реакцию" в виде такого ухудшения болезни и общего состояния больных, что все коховское "лечение" оказалось для больных одними лишь "смертями и потерями", а для медиков только скорбным "шествием по трупам". Обязательность такого результата очевидна была для гомеопатов сразу, как только показано было Кохом, как он применяет свое средство. Но врачи, ослепленные в сторону гомеопатии и не ведавшие ее основных положений, свои результаты с туберкулином увидели и уразумели его вред лишь тогда, когда сплошные "трупы и потери" повергли больных в панику и заставили их обегать коховские прививочные клиники и кабинеты десятой дорогой. Об этих результатах и причине их автор-аллопат помянутой выше статьи в "Практическом враче" и повествует таким образом:

Почему большинство врачей, а за ними и публика, относятся отрицательно к лечению туберкулином еще до сих пор? Главная причина скептицизма лежит в неудачных результатах применения туберкулина.

Предлагая свой туберкулин для лечебных целей, Кох опирался на результаты опытов над животными и на целебное действие его при кожном туберкулезе у людей. Увлечение туберкулином, несмотря на предостережение самого Коха, повело к преувеличенной оценке его терапевтического значения. Увлечение дошло до того, что стали применять слишком большие дозы, вызывавшие бурные реакции, притом в крайне запущенных и далеко зашедших случаях. Неправильный способ применения повел к печальным последствиям, которые совершенно дискредитировали новое средство, и с такой же поспешностью туберкулин был заброшен, с каким энтузиазмом был встречен. Только очень немногие врачи сохранили веру в лечебное значение коховского препарата, и им мы обязаны тем, что в настоящее время туберкулин снова занял подобающее место в терапии бугорчатки. Действие туберкулина опасно в том отношении, что под его влиянием при бурных реакциях наступает распадение туберкулезной ткани, которая всасывается, что грозит гибельными последствиями. Вследствие этого дозировку туберкулина изменили: начав с малых доз, стали медленно повышать их с таким расчетом, чтобы по возможности не вызывать реакции. Такой способ применения составляет характерную особенность современного применения туберкулина. В умелых руках это лечение совершенно безопасно и при соблюдении необходимой осторожности дает возможность провести лечение амбулаторно, не отрывая больного от обычных его занятий.

 ЧАСТЬ XV    СОДЕРЖАНИЕ   ЧАСТЬ XVII