"Важнейшее или лучше сказать единственное предназначение врача состоит в том, чтобы больным возвращать здоровье, а лучший идеал излечения состоит в восстановлении здоровья способом скорейшим, легчайшим и прочнейшим, или совершенное истребление болезни кратчайшим и вернейшим средством". Так выражается доктор Ганеман в предисловных пролегоменах своего "Органона", и поистине, если бы основания его системы были столь же хорошо удостоверены и счастливые последствия приноровления оной столь же неоспоримы, как его предисловные аксиомы, то он мог себя провозгласить создателем новой эры в истории науки и благотворителем рода человеческого.

Основать всемирную систему врачевания на одном предложении, ясно истолковать больному, каким средством может быть произведено его излечение, неопределенные и темные изречения врачебного искусства заместить списком признаков отличительных и с точностью объясненных, и наконец, ненавистное обыкновение принимать лекарства заменить простым и щеголеватым разнообразием глотания нескольких лепешечек, приготовленных из сахара, назло и в подрыв аптекарей, — таковы смелые нововведения новой терапии (целительности), которую сотворил Ганеман. Сия наука, известная под названием омеопатия, наделала много шуму в Германии в течение последних двадцати годов, но оная почти неизвестна между нами (в Великобритании) и не более известна во Франции. Единственно, в сочинении доктора Гранвиля упомянуто об оной в Англии, и то очень поверхностно и неудовлетворительно. С другой стороны, доктор Бруссе ни слова не говорит о ней в своем изложении разных врачебных теорий. Средства Ганемана так же ли достоверны, сколько приятны, или столь же ложны, сколько необычайны, объяснить сие пришло время. Если Германия точно отечество мечтаний дерзких гипотез, то оная также отечество и Лейбница, и Эйлера, и сего достаточно, чтобы без рассмотрения и самонадеянного легкомыслия не отвергать мнений, которые занимают и волнуют Германию. Мы в сей статье постараемся привести в известность основательные правила нового немецкого врачевания, приемля однако же их под нашу ответственность, хотя и употребим иногда выражения омеопатиков для того, чтобы придать быстроту нашему изложению.

Справедлива или фальшива омеопатия, но она не должна быть подведена под одно значение с эмпиризмом. Если она и имеет некоторые внешние знаки шарлатанства, то в ней нет его существенных свойств. Она не есть тайна, вымышленная для уловления денег от обманываемых, но учение, изложенное с ясностью и подвергнутое свободному рассмотрению публики. Она также не убежище невежеству, и врач, приспособить ее желающий, должен напротив того приготовить себя глубоким учением, иметь точное и основательное познание о всех членах и всех действиях тела человеческого, патологии и физиологии, также и о ботанике, химии, и приложении обеих сих наук. Она не делается пагубной мечтой, превращающей надежды хворых в орудие смерти, — сосудом, блистающим краями, но вмещающим смертоносное питание. Она не доставляет несколько мгновенного облегчения, медленно изнуряя больного поспешными приложениями лекарств; она не шутит напряжениями главнейших пружин жизни. Она, преимущественно пред всеми, предписывает воздержность, и даже самые враги ея сознаются, что если она не делает добра, то почти никакого зла сделать не может.

С другой стороны, невозможно отрицать, чтобы не было похожего на шарлатанство в способах и стиле Ганемана. Беспрестанно предполагая в своей системе тождество с истиной, он выражается как о признанном уже достоинстве о своих правах на непогрешительность; предположение, худо отзывающееся для ушей протестантов! Он употребляет тон торжественного тщеславия всякий раз, как говорит о себе, так что в одно время возбуждает и смех, и отвращение. Он знает, для какого назначения он произведен на свет. "Омеопатия есть дар великолепный от Бога человеку". И сотни подобных изречений, которых нельзя иначе стерпеть, разве вспомнивши, что в стране Ганемана всякой свои мнения поддерживает с глубочайшей самоуверенностью и важной вдохновенностью чувствами, которые были основанием всех тех ученых и глубокомысленных нелепостей, и всех тех химер, облеченных торжественными названиями, которые в виде науки преподаются в университетах¹.

Другая причина, которая между нами в Англии производит, может быть, более сомнительное впечатление на ганеманово сильное влияние, будет то, что он, хотя, правда и с ограничениями, не советует приложение животного магнетизма, предписывая правила употребления оного малыми пропорциями; упоминает о чудесных исцелениях, которые он утверждал произведенными сей скрытной наукой. Но худшая из всех его погрешностей против здравого смысла и благообразованности состоит в беспрестанных его ругательных выходках против врачей, не принадлежащих к священному обществу омеопатиков. Он беспрестанно своей низкой бранью преследует всех тех, которые не приняли его учение. "Они невежи, имеющие глаза, не умеющие видеть, и уши, не умеющие слышать" или даже "они преступные шарлатаны".

Противники Ганемана воспользовались оружием, которое он сам им приспособил своей заносчивостью. Доктор Гейнрот, который направлял сильнейшие батареи против окопов омеопатии, говорит между прочим: "Ежели новое учение одно только полезно, и ежели все прежние врачи были невежи или обманщики, то от чего же прежде были исцеления?" "Неоспоримость прежних исцелений, — продолжает он, — доказывает ничтожность притязаний ганемановых". Bo всяком случае, однако же, сие замечание хотя и является заслуженным наказанием самонадеянности основателя новой школы, но оно недостаточно, чтобы опровергнуть его учение. Хотя бы ганемановы целительные средства и были не одними только существующими, однако же оные могли бы еще быть надежнейшими, безопаснейшими и скорейшими.

Основательное начало Омеопатии (омойос патос) изъяснено самим названием оной. Доктор Гранвиль объясняет сие учение, говоря, что это искусство излечивать сходствами или, яснее сказать, учение, которое развивает то познание, что всякая болезнь может быть излечена медикаментами такими, которые в здоровом человеке произвели бы симптомы подобные тем, которые характеризуют ту самую болезнь.

В противоположность с древним догматом ускорительного врачевания, противное противному (contraria contrariis), исследования, размышления и опыты Ганемана довели его до изречения приговора, что подобное излечает подобное (similia similibus curantur) или словами поэта:

...one fire burns out another's burning ,
One pain is lessened by another languish.
Один огонь улучшается другим;
Одна скорбь уменьшается другой.

Take thou some new infection to the eye,
And the rank poison of the old will die.
Если получит глаз твой новую заразу,
То истребится острый яд прежней боли.

Стихи, доказывающие, что Шекспир, который сам не зная про то, быв уже столь многим, был еще притом и омеопатик.

До времен Ганемана, кажется, ни один медик не прибегал к сему столь простому способу лечения. Но если в нем-то и состоит истина, как уверяет автор "Органона", то сие важное основание, хотя и не было бы совершенно признанным, то должно бы было в долгом предшествии веков явить некоторые следы своего случайного развития; сие в точности и сбылось. Внимание Ганемана было возбуждено в первый раз тем, что он в здоровом состоянии, приняв хины, почувствовал некоторые признаки перемежающейся лихорадки. Изумленный сим феноменом, он совещался со многими сочинениями для изведания о существовании подобных происшествий. Сорок страниц замечаний и доводов доказывают, что его изыскания не остались втуне. Мы означим только некоторые из событий, им повествованных.

Гиппократ в пятой своей книге² говорит, что один афинянин, получивший жестокую холеру, был вылечен чемерицей (helleborum), которая, по замечанию Форестуса, Леделиуса Реймана и нескольких других медиков, производит сама род холеры, и которая вообще признана отменно сильным проносным. Потовая болезнь, оказавшаяся в Англии в 1485 году, и которая была столь убийственна, что из ста больных погибало девяносто девять, не иначе была преодолена, как употреблением потогонных лекарств. Фрице и Де Гаен видели корчи, сопровождаемые беспамятством, причиненные родом растения черники (solanum nigrum), и странное явление то, что малыми приемами сего же растения исцеляются беспамятство и точно такия же корчи³. Между многочисленными симптомами, производимыми сонной одурью (belladonna) над здоровыми, Гримм, Камерариус, Саутер, Куллен и другие медики означили невозможность сна, трудность дыхания, жгущую жажду, и в то же время больными ощущаемый ужас от всех им подаваемых жидкостей, невозможность глотать, и сильное желание кусать предстоящих людей, одним словом, совершенное подобие той водобоязни, которую Томас де Майерр, Мюнх, Бухгольц и Пеймике совершенно излечили сим же самым растением. Когда сонная одурь не сильна была излечить водобоязнь, то Ганеман предполагает, что давали слишком великие приемы или оттого, что тот казус болезни не был совершенно равноподобным, требовал других верных средств. Дурман (datura stramonium) и белена (hyoscyamus niger) составляют также часть лекарств омеопатической фармакопеи против сей ужасной болезни⁴.

Но против исчисления событий, собранных ученостью Ганемана, его противники предпоставляют два возражения. Один, главой которых Йерг, обвиняют его в лживости его ссылок или, когда оные и справедливы, то присвоением оным совсем в них не находящегося смысла. Что до нас касается, то мы объявляем, что всякий раз, когда мы проверяли цитаты Ганемана, мы их всегда находили верными, но доктор Гейнрот, не оспаривая их точности, нападает на заключения, из оных Ганеманом выводимые. Исцеления, говорит он, могли быть произведены средствами, которых употребление казалось быть сходным с правилом "подобное подобным" (similia similibus), но cиe сходство казалось только таковым, а оное было поистине только недоказанное заимствование начала (petitio principii).

С возвышения своей учености Ганеман сходит после к обыкновениям, в общежитии употребляемым. В подтверждение своего главного основания он замечает, что ознобленный член тела исцеляют, растирая оный снегом. Сметливый повар, в своей полезной работе обваривши руку, приставляет ее к огню и смело вытерпливает жесточайшую боль, быв убежден опытом, что после нескольких минут терпения, оная боль прекратится. Другие на ожог прикладывают согретый спирт или скипидар и излечиваются в несколько часов, а напротив холодная вода усилила бы боль, и охладительные мази продлили бы ее на несколько месяцев. В сем случае эмпиризм, лечение простыми средствами, подкреплен значительными ученостями. Форнелиус предписывает приближать к огню обожженное место. Джон Гунтер также, причем отвергает тоже употребление холодной воды. Сиденгам и Вениямин Белль отзываются о пользе спирта. Кентиш, Гейстер и Джон Белль советуют скипидар⁵.

Итак, восклицает Ганеман в сем месте своей книги, являлись иногда врачи, которые усмотрели ту важную истину, что лекарства исцеляли болезни только тем свойством, какое они имели произвести, подобные той болезни ощущения в людях здоровых. Таким-то образом мнимый Гиппократ в своей книге "О странах и людях", написал cии замечательные слова: "От каковых болезнь производится, таковые же, преподаваемые, исцеляют больных; рвотным рвота унимается"⁶. Он продолжает и выводит, что Бульдюк⁷ свойству слабительности ревеня приписывал силу врачевания от поноса; что Детардинг объясняет свойства александрийского листа излечивать колику его же свойством производить оную у здоровых людей⁸; что Бертолу утверждает, что электричество может у здоровых произвести те же припадки, каковые излечивает у больных⁹; что Фан-Стурк положительно говорит, что дурман может с пользой быть употреблен на излечение сумасшествия, потому, что возбуждает признаки безумия, когда его дают людям, в полном уме находящимся¹⁰, и что Сталь, датский медик, сказал еще яснее, что прежняя метода лечить противодействующими совершенно ошибочна, и что болезни могут быть исцеляемы средствами, могущими произвести подобные болезненные симптомы¹¹. Столь близки были люди к достижению сей великой истины. Но, говорит Ганеман, все сие, подобно мелькнувшей мысли, не имело самостоятельности; нелепые прихоти старой школы удержались до наших дней, в которые на место их наконец приняли методу простую, скорую и безошибочную для исцеления. Ганеман, по своему мнению, удостоверенный в истине своего учения, подтвержденного значительными и важными событиями, не полагает, чтобы очень нужно было дать оному философическое истолкование. Но германская публика не столь легко сговорчива и когда ей невозможно представить хороших доводов, то по крайней мере надобно ей предъявить вероподобные. Может быть, читатель в сей последний разряд поместит и ганемановы доказательства. Как бы то ни было, мы постараемся представить здесь вкратце выписку оных.

Всякая болезнь, когда оная не подлежит в зависимость хирурга, являет не что иное, как расстройство, более или менее жестокое, жизненной экономии, означающееся различными симптомами. Посредством приличных медикаментов, оная будет превращена в болезнь искусственную, подобную настоящей, но выразительнейшую, которая в свою очередь покорится действию восстановления жизненной силы. И в самом деле, экономия тела человеческого доступна влиянию сильного действия медикаментов более, нежели естественным заразам, потому что она может быть обрабатываема медикаментами во всякое время и при владычестве всяких обстоятельств, но заразам оная подвергается только тогда, когда существует предрасположение в организме. Из сего явствует заключение, что искусственная болезнь, быв неограниченной, преодолеет ту, которая только случайна и менее выразительна.

Но для того, чтобы искусственная болезнь имела всю действительность, надобно, чтобы она совершенно была сходна с той, которую должна излечить. Для достижения же полного доказательства сего предложения, рассмотрим сперва, что происходит в теле человеческом, когда в нем встречаются две болезни естественные, но разнородные. Казус 1-й: Или сии болезни обе равной силы, или предшествующая сильнее из оных; в сем случае, новая болезнь скоро исчезнет, но нимало не ослабеет сила первой. Таким-то образом восточная чума не постигает тех, у коих проказа или парши на голове. Казус 2-й: Ежели же, напротив, вторая болезнь сильнее, тогда прежняя устранится до того времени, пока излечится новая, после чего она снова явится, не быв нимало уменьшена сим временным прекращением. Таким-то образом выводит Тулпиус, что два ребенка, одержимые припадками падучей болезни, были от оной исцелены на то время, когда они имели парши на голове, но падучая болезнь возвратилась, как скоро исчезли парши. Сумасшествие, постигающее тогда, когда сухотка уже начала производить свою истребительность, заставляет исчезать симптомы сухотки; но ежели прекратится сумасшествие, тотчас снова является сухотка. Казус 3-й: Однако же иногда случается, что новая болезнь заключает союз со старой, и обе в соединении ведут наступательную войну на телосложение больного. Но по счастью сие смешение естественных болезней бывает редко. Во время бывшей эпидемии кори и оспы между тремястами зараженных Рюссель одного только видел подвергшегося вкупе обеим заразам. Реней в течение долговременной своей практики два раза только заметил возникшее таковое же происшествие, и не более сего. Мориц Ценкер говорит о коровьей оспе, продолжавшей свой естественный ход, хотя больной в то же время имел корь и лопуху. Дженнер видел также коровью оспу, коей течение нимало не было возмущаемо присутствием сифилитической болезни, подвергнутой меркуриальному врачеванию. Совокупность болезней бывает чаще тогда, когда последняя произведена ошибками медика.

Но последствие совершенно разнообразно, когда две однородные и подобные болезни встречаются, то есть когда к предшествовавшей болезни присоединится болезнь того же рода, но с сильнейшей выразительностью. Тогда человек может получить урок от самой природы, ибо, когда сие случается, одна из болезней не устраняет другой, не получив сама изменения, как сие происходит в первом казусе разнородных; она не допускает первой болезни возвратиться, прервав только ход оной, как во втором казусе, и, наконец, из сего не происходит болезни двойной или сложной, как в третьем казусе. Напротив, две болезни, подобные в своих симптомах, хотя и разного происхождения, взаимно себя истребляют. Таким-то образом, хотя оспа и производит сильное воспаление глаз, но хронические воспаления оных были совершенно исцелены привитием оспенной материи, как сие удостоверяют Дезотё и Леруа. По свидетельству Клосса, глухота была излечена подобным средством. Гардежи повествует, что он видел от легкой лихорадки, сопровождающей коровью оспу, истребление перемежающейся лихорадки у двух больных, что и согласно с признанным предположением Джона Гунтера, утверждающего, что две лихорадки не могут вкупе существовать в одном и том же человеке.

После сих предложений, справедливых или ложных, Ганеман разделил науку врачевания на три отрасли. Первая, омеопатия, единственный метод подражать натуре в искуснейших ея действиях; вторая, аллопатия, которая теперь наиболее в употреблении, домогается излечать больных, производя сочувствия несходные с первыми; третья, энантиопатия или антипатия, ускромительная, которая, предпоставляя противное противным, производит иногда кратковременные облегчения, но кончает усилением болезни в постоянном виде. Доказательство отличной знаменитости Ганемана между его соотчичами составляет то, что сии его ученые названия вообще приняты в Германии. Там разделяют теперь раздавателей долгоденствия и здоровья на омепатистов и аллопатистов.

Из главной теоремы омеопатии следуют два заключения, которые не менее возбудили прения, как и самое главнейшее учение. Первое, что болезнь не что иное, как сообщность симптомов и, следовательно, в лечении разных недугов единственным старанием медиков должно быть уничтожение сих симптомов, потому что тогда истребится и начало болезни. Древнее имеется изречение: прекращена причина, исчезает и действие (cessante causa, tollitur effectus). Но Ганеман утверждает, что противное сему не менее имеет точности. Хотя он глубокое учение имел в патологии, но отвергает все употребительные названия, как общенародные, так и ученые. Он объявляет, что он ничего не понимает в

All feverous kinds
Convulsions, epilepties, fierces catarrhs.

Всякого рода лихорадках,
Корчах, падучих и жестоких простудах.

Он занимается только местными болями и немощами, из коих сии и другие болезни составляются. Медик-омеопатист не спросит, что у вас, лихорадка, ревматизм или подагра, но он с наибольшим тщанием допросит вас о состоянии вашей головы, вашей утробы, вашей кожи и проч. Он не понимает, что вы ему хотите сказать, жалуясь на боль в голове, в ушах, в желудке; надобно, чтобы он узнал, в которой части головы, ушей и желудка имеется боль и какого рода. По тому самому, что его практика направляется симптомами, ему нужно иметь об них полное познание; он их преследует сквозь все категории вопросов: где? когда? как? с самой мелочной и подробной пытливостью, с каковой ни один практикант по обыкновенному методу не может сравняться. Две страницы в "Органоне" самым мелким шрифтом означают пункты, над которыми должно выводить сие изыскание, и оканчиваются последствием бесчисленных и проч. и проч., которые должны пополнены быть прозорливостью медика.

Хотя сей способ обозревать болезни не нов, потому что Гаулиус сам говорит: болезнь не что иное, как скопление симптомов (morbus est complexus symptomatum) и что в практике большая часть медиков, хотя и говорит о врачевании причин, но в самом деле обращаются против действий. Сие истолкование и заключение, выводимые Ганеманом, встретили однако же сильнейшее сопротивление. Против них направили даже аргументы, взятые из психологии, как например тот факт, что в понятии человеческом синтезис предшествует анализису; что младенец знает свою кормилицу, прежде, нежели различить ее нос, рот, глаза, руки и проч.; но больные, у которых главнейшее желание быть вылеченными, довольно мало заботятся о метафизике. Когда они получают продолжительное и верное выздоровление уничтожением припадков опасных или беспокойных, то им мало нужны вопросы местничества между полагаемыми причинами и действиями. Начальная причина голода еще не открыта, но по опыту знаем, что вкусное кушанье укрощает тоску тощего желудка. Ганеман так же, как и его противники, ни во что ставит частное или временное исцеление: он тогда только удовлетворен, когда получит совершенное прекращение всех признаков болезни и продолжительное возвращение здоровья.

По сему нами излагаемому учению, так как симптомы составляют главный пункт, на который надобно нападать, и сии симптомы, долженствуя, исчезнут при употреблении медикаментов таких, которые способны таковые же возбудить у здорового человека, то по сему самому средству очень легко составить омеопатическую фармакопею. Для сего следует только промыслить некоторое число людей, находящихся в совершенном здоровье, и нрава тихого и терпеливого, которые согласились бы подвергнуть себя фармацевтическим испытаниям. Приняв приличное количество вещества растительного, минерального или животного, они подчинят себя такой диете, которая бы не могла изменить действие лекарств, и станут все действия, каковые будут происходить, тщательно отмечать, сообразно с правилами, предписываемыми Ганеманом в его учении о медикаментах (Arzneimittellehre). На сей счет Гейнрот замечает, что большая часть веществ, наиболее омеопатистами уважаемых, суть яды, и следовательно нельзя ими делать опытов, не подвергнув себя учинению смертоубийств, но сей аргумент в своем основании столь же мало сходен с логикой, как и худшие части "Органона", потому что человек может удобно принять яд в достаточном количестве для обсуждения его действий, но не продолжать испытания до того, чтобы оные могли иметь пагубные последствия.

Третье возражение, делаемое против учения Ганемана, состоит в том, что очень мало существует людей довольно здоровых, чтобы над ими можно было делать испытания медикаментов. Большая часть имеют идизинкрации (смешенные темпераменты), особенности в телосложении, которые произведут много недоумений на последствия испытаний. Так, например, один человек примет безвредно такое количество лаудана, которое повергло бы пятерых в гроб. Но сие возражение не что иное, как грубое преувеличение и род пасквиля против натуры человеческой. Ганеман утверждает, что он сам и им избранные особы, производящие над собой испытательное врачевание, не имеют никакой злокачественной идизинкрации. И его учение о медикаментах (Arzneimittellehre), сочинение, написанное в последствии испытательности над собой, произведенной всею сею патриотической шайкою, уже составляет восемь томов в 8-ю листа и очень порядочной толщины. Доктор Китчинер, достопамятный гастроном, свою книгу поваренную рекомендует вниманию знатоков, объявляя, что он сам испытал все предлагаемые рецепты, но может ли сие что-нибудь значить в сравнении с трудами Ганемана и его учеников, придумывающих тысячи средств составить себе болезни! Производя пытку над своими чревами, в мозгах и головах своих, выводя резкие боли, они выучили все, что знают, и результат их исследований не менее удивляет как отпечатком мелочной точности, так и их распространением, под каждым названием медицинских веществ, чудесно пространный список симптомов. Таким-то образом кучеляба (nux vomica) производит их 1200. Углекислая известь (calcarea carbonica) из устричных раковин — 1090. Сок проносных орешков, кротоновых (succus sapiae) — 1242. При предположении даже, что половина сих симптомов были бы только в воображении или последствием испорченных отличительностей телосложения, осталась бы еще бесчисленная сумма фактов, удобных для ускорения развития фармацевтической науки.

Мы теперь приступим к раскрытию второго заключения теоремы главного учения омеопатии. Поелику в врачевании болезни надобно употреблять только те лекарства, которые способны производить симптомы однородные с прежде существующими, следовательно сии лекарства будут действовать на темперамент, предрасположенный к сим припадкам; а как сила лекарства выразительнее, нежели сила естественной болезни, то по сему самому наималейшая частица лекарства достаточна, чтобы действовать над сложением тела, таким образом предрасположенным. Легчайшее увеличение болезни, посредством способов чисто лекарственных, составит искусственную болезнь, довольно сильную, чтобы исправительно обнять естественную болезнь и ее уничтожить, и чем легче будет сия искусственная болезнь, тем удобнее она уступит действию жизненного начала.

Из сей теории, проистекает необходимость малых приемов, но практическая форма, выводимая из сего заключения, составляет наидостойнейшую примечания часть всей системы Ганемана, и она наиболее возбудит легковерие читателя. Шаг за шагом, шествуя в своих уменьшениях, основатель омеопатии принял пропорции доселе неведомые, и которые покажутся невероятными. Миллионная часть грана составляет еще обыкновенный прием, но иногда его дробления снисходят даже до биллионной, триллионной и даже дециллионной части грана; описывая приготовление, мы дадим понятие яснее о сих предписаниях. Предположим, что медикамент принадлежит к царству животному; оного возьмут один гран и если можно в виде порошка, и в продолжение целого часа растирают его с 99-ю гранами молочного сахара; после берут гран сей смеси, который во второй раз растирают с другими 99-ми гранами молочного сахара, так что всякий гран сей второй смеси содержит только десятитысячную часть первоначального грана; третье растирание уменьшит пропорцию до миллионной части, шестое до биллионной и так далее, если рассудишь за благо продолжить раздробление. В меркурияльных препаратах один гран чистой ртути приводится таким же способом в миллионную степень; один гран порошка, таким образом добытого, разводится в 99 каплях спирта, одна капля сего раствора смешивается вновь с 99 другими каплями спирта и такое же повторение сего производства доводит смесь до биллионной степени; несколько кусочков сахару, величиной в маковое зерно, обмоченных в сей жидкости, составляют прием. Невозможно было поистине найти способ врачевания приятнее сего¹². Но поглощение сих малых дробей лекарства не всегда даже почитается нужным; когда употребляется магнит, одним только прикосновением производится действие врачебное. Во многих случаях Ганеман предписывает ограничить себя только нюханием стклянки, в которой находятся пилюли, и даже, судя по некоторым намекам, которые кое-где встречаются, он, кажется, думает, что некоторые медикаменты могут быть приняты одним зрением, подобно тому, как некоторые таиноведцы (адепты) понимают музыку.

Если бы мы даже убавили из сего учения о бесконечно малых приемах сии последние сумасбродства, осталось бы еще довольно для того, чтобы поставить в тупик всех страстных любителей чудесного. И по сему-то самому против сей части системы Ганемана противники направили выходки самые острые и наизабавнейшие или аргументы самые основательнейшие. Шутливый доктор Сакс из Кенигсбергского университета говорит, что медик-омеопатист со своими малыми дозами может быть сравнен с извозчиком, который хотел бы впрячь бабочку и везти клад четырех лошадей. Другой противник замечает, что ежели дециллионная часть грана имеет такую целительную действительность, то унция, брошенная в Женевское озеро, достаточна была бы для врачевания всех кальвинистов в Швейцарии. Но на сию шутку рассудили отвечать серьезно: 1-е) что ни малейшего нет сходства между сими степенями сравнения; 2-е) что масса жидкости в озере не могла бы даже при жесточайшей буре совокупиться с лекарством столь тесно, как требуют того омеопатические правила. Наконец, предпоставили Ганеману собственные его противоречия. Кажется, что в 1791 году он в одном сочинении говорил о чудесных действиях боба святого Игнатия, (ignatia amara) в эпидемической горячке, распространявшейся на ребят, которых он лечил, давая им по два грана, когда они были моложе трех лет, и от двух до трех гранов, когда им было от семи до десяти лет, и возобновляя сии приемы каждые полсуток; а теперь он почел бы достаточным триллионную или квадриллионную часть грана, и так он теперь мог бы врачевать жителей всей Солнечной системы тем количеством, которое он прежде давал грудному младенцу. Таким же образом Ганеман прежних времен в ревматизмах давал по тридцати и сороку гранов камфоры всякие сутки, а в теперешнюю его практику надобно бы создать новую Вселенную для израсходования такого большого количества.

Но обвинение в противоречии не составляет непреложного аргумента. Было бы нелепо предположить, что если человек ошибся один раз, то он должен и всегда ошибаться. Впрочем, очень естественно, что сие странное учение бесконечно малых приемов встретило оспаривателей и неверующих. Что до нас касается, мы и сначала зрели в оном только новый результат того химерического направления ума, который овладел всеми отраслями философии и словесности в Германии или, по крайней мере, почитали его способом, употребляемым Ганеманом привлечь на себя общее внимание странностию своих парадоксов.

Но посмотрим, что говорить основатель омеопатии в свою защиту. Он начинает ссылкой на факты и замечает, что нелепо было бы оспаривать то, что подтверждается ежедневно опытностью, после чего он пытается дать нравственно рассудительное истолкование своего необыкновенного учения. По его словам, неверящие недовольно обращают внимания на потрясение и трение, употребляемые в омеопатических препаратах. Врачебные вещества, посредством сих жестоких сотрясений, получают не только многочисленные изменения, но приобретают даже чудесное развитие силы. Всяк, говорит он, может сам собой дознать удивительное действие трения. Крестьянин, раскуривший трубку, посредством кремня и куска стали, не может себе дать отчета о той силе, каковую его высекание огня произвело в веществах, им в соприкосновении приведенных, но с микроскопом, и даже простым глазом, можно усмотреть маленькие частицы стали растопленными, что доказывает, что при высекании ударением кремня об сталь, раскрылся жар в 3000 градусов по Фаренгейту. Простое трение достаточно извлечь скрытую внутреннюю теплоту; сим-то способом достигли до нагревания комнаты, скорым трением металлических пластин одну о другую. Рог, кости простые и слоновые и некоторые другие вещества, не имеющие никакого запаха в отделенном положении, испускают очень сильный запах при трении. Другие изменения в свойствах веществ еще прямее подходят на подкрепление системы Ганемана и также им означены. Он упоминает о разных веществах, неудобно растворяющихся в жидкости при обыкновенном их положении, но которые, быв растерты в порошок, приводятся в растворимость в воде или спирте. Темного цвета жидкость чернильной рыбы (sepia) в своем первоначальном виде распускается только в воде, но после омеопатического приготовления равномерно расходится и в спирте. Магнезия, мрамор и другие известковые вещества, быв подвержены таковому приготовлению, делаются совершенно растворяемы, а прежде сего никак не могли бы разойтись ни в спирте, ни в воде. Ганеман выдает себя за первого наблюдателя сих химических фактов, но он гордится более тем средством, которое он из сего извлек для науки врачевания, удостоверяя то значительное увеличение силы, каковое получают медикаменты от трения и размешивания, над ними производимых. Сие увеличение силы столь могущественно, что капля дрозеры (drosera)¹³, данная младенцу, одержимому коклюшем, может быть опасной для его жизни, если сия капля разжижена до тринадцатой степени, и двадцать раз взбалтываема при каждом разжижении, а напротив того, ежели взбалтывание повторяемо будет только два раза, одна пилюля сахара, обмоченная в сию жидкость, разжиженную до 30 степени, производит совершенное исцеление. Сие по крайней мере тот способ, которым Ганеман истолковывает силу своих бесконечно малых приемов.

Но сколь ни правдоподобно сие истолкование, мы очень чувствуем, что оно недостаточно и что необыкновенные теории не могут иначе быть поддержаны, как совершенно признанными Фактами. Итак, возвращаясь к методу aристотиелианскому, тому, которому сам Ганеман назначил лучшим средством испытать его систему, мы приступим к обозрению того, имеют ли выгоды сей системы споручительство в достоверных излечениях. В "Архивах омеопатического врачевания" ("Archiv für hom. Heilkunst") находятся выведенными множество исцелений, но по причинам слишком явным и не имеющим надобности их означать, мы будем довольствоваться малым числом событий, нами самими рассмотренных или таких, за которые ручаются не только люди, к медицинскому званию принадлежащие, но даже особы чиновные и отлично сведущие в Австрии и Саксонии, двух странах Германии, где новое сие учение наиболее в доверии.

В малом богемском городке Сенфтенберг ужасная болезнь кровавого поноса (dysenteria) производила ужасные опустошения. Обыкновенные медицинские средства тщетно были употребляемы для преграждения распространения оной болезни. Отчаявшись в сем деле, испытали омеопатические препараты с мгновенным и единообразным успехом. Барона фон Сенфтенберга егерь, казалось, близок был к испущению духа; ему дали несколько омеопатических пилюль; назавтра же он сошел с постели и был на ногах, а на другой день он уже с ружьем шнырял по лесу, тогда как, по предсказаниям его первых медиков, в сей самый день он должен бы был лежать в гробу. Один решительно не веровавший был свидетелем сего события, тотчас сделался приверженцем нового учения. Некто, богемский дворянин, имел род самой отвратительной проказы, соединенной с совершенным расстройством пищеварительных способностей. Медики объявили о нем как о неизлечимом и мы видали в Англии, что сего рода болезни были также признаваемы таковыми же; однако же после нескольких месяцев омеопатических лекарств и диеты совершенно уничтожились все признаки болезни и больной достиг верха блаженства человеческого, не чувствуя более, чтобы у него был желудок. Сын одного очень известного в Лондоне баронета приехал на твердую землю совершенно умирающим (moribundus). Его телосложение казалось изнуренным от действия мозговой горячки. Он испытал множество медиков, множество лекарств и множество минеральных вод, но без всякого успеха. Он обязан своим исцелением омеопатии и чувствует живейшую благодарность к одному из своих приятелей, убедившему его испытать сих лекарств. Директор театра в Праге имел четверых детей больных завалом в горле, крупом; один умер; двое были излечены по правилам медицины (secundum artem), но и то после многих горестных хлопот и долгого времени; четвертый же был врачеван омеопатически и излечен в одни сутки¹⁴. Сего самого директора жена излечилась от другой болезни, также омеопатическими предписаниями, и он с помоста своего театра изъявил свою признательность доктору Леве, ее пользовавшему. Лейпцигский знатный купец имел застаревшую боль в желудке, в привычку превратившийся запор, отрыжки, расположение к рвоте, как скоро употребит какую пищу, были еще самыми милостивыми признаками сей болезни. После первого омеопатического приема, предписанного доктором Гартлаубом, болезнь начала уменьшаться; сие излечение продолжалось с возрастающим успехом и сей купец теперь столь же здоров, как и всякий другой здоровый человек в Саксонии. Если бы мы описали все подробности, то сие исцеление показалось бы не менее замечательным, как и описанное доктором Гранвилем.

Фельдмаршал князь Шварценберг, особа слишком значительная, чтобы можно было из него сделать игрушку, когда совещался с доктором Маренцеллером, который тогда врачевал в Праге, сей медик, в доказательство преимуществ новой им принятой системы указал ему до ста исцелений, им в сем городе совершенных. Маренцеллер теперь в Вене и продолжает с самым отличным успехом предписывать приемы бесконечно малые. Мы подверглись бы осуждению, если бы список наших собственных наблюдений увеличили ссылками на излеченные мигрени, зубные боли, боли в горле и другие недуги, которые однако же не безделицы, если то правда, что говорил недавно один ученый доктор, что всякое болезненное чувство, как бы ни легка была причина оного, все же имеет направление к сокращению нашего существования. И все те исцеления были произведены крошечными пилюлями из сахара, которые содержали в себе лекарства может быть дециллионной части грана.

Но ежели бы даже вопреки всех сих событий омеопатия была ложной, то не менее желательно бы было, чтобы те, которые имеют пагубную привычку сами себе давать лекарства, веровали в истину сего учения. Оно имело бы по крайней мере выгоду не увеличивать многочисленность жертв домашних аптек. Незатруднительность перевоза омеопатической фармакопеи составляет одно из примечательнейших ея свойств. В сие самое мгновение перед глазами нашими сафьянный футляр толщиной в карманную Библию и в нем восемьдесят четыре скляночки с омеопатическими пилюлями, достаточными для врачевания экипажа целого линейного корабля во все время путешествия кругом света.

Сии события и множество других, на которые мы могли бы сослаться даже после личных наших наблюдений, кажется доказывают действительность малых приемов. Число и известность исцелений, сим способом произведенных, составляют большое затруднение для противников омеопатии. Равное число несчастных врачеваний было бы лучшим ответом, который могли бы сделать всей системе Ганемана. Но мы ничего подобного не нашли во всех возражениях против "Органона". Казус князя Шварценберга есть единственный, аллопатистами противовыставляемый¹⁵. Сей знаменитый муж, посоветовавшись с доктором Маренцеллером, приехал в Лейпциг, чтобы совещаться с самим великим Ганеманом. Князь жил в самой той комнате, в которой жил король Саксонский в 1813 году, и умер в самое годовое число, в которое он прежде овладел сим знаменитым пленником. Правда, что доктор Сакс внушает, будто Ганеман в своей практике дает приемы большие, нежели те, как он в книгах своих означает, и что он удалился в Кётен, нынешнее его пребывание, для избежание преследований, законами саксонскими дозволяемых против медиков, которые сами составляют лекарство. Он прибавляет, что один из его учеников, бывши допущен делать предписания в госпиталях берлинских под надзором комиссии, королем назначенной, был подмечен в том, что он покушался обмануть бдительность членов оной и старался давать больным лекарства тайком, но омеопатия не должна быть в ответственности за случайные проступки неискусных или неправодушных ея аллопатов. Если бы была какая правда в причинах удаления Ганемана, как же шесть медиков, следующих его методу, могли бы в Лейпциге спокойно продолжать свое ремесло, быв окружены целой армией докторов-аллопатистов, между которыми находятся профессоры университета?

Омеопатия настаивает о диете столько же, как и о лекарствах, и в сем случае мы должны признаться, что она приняла правила совершенно здраво рассудительные. Прежние все наставления о диете вообще написаны людьми, у коих пищеварительные органы расстроены и которые предполагают, что и остальной род человеческий в том же положении, как и они. Такой хворый, который не может в желудке переварить коровьего масла, ни лежать на левом боку, будет нам советовать ложиться на правый бок и воздерживаться от вышеупомянутого приятного произведения наших скотных дворов. Но нет всемирного правила для желудков и Ганеман не искал установить такового. Он замечает, что когда больной принимает его лекарства, он должен избегать всего, что может противодействовать и следовательно воздерживаться от всех веществ, имеющих врачебные свойства. По сей-то причине он строго запрещает всякие пряности, горчицу, лекарственные травы и многие растения, как-то: лук, спаржу, свеклу и репу. Он запрещает уток, гусей, очень молодых цыплят, молочного теленка, ягнят, свинину и все кушанья слишком жирные и слишком соленые. Он также восстает против ликеров, спиртов, слишком крепких вин, кожицы и зерен фруктовых; употребление курений и духов и шерсти, прямо на теле носимой, также им запрещены. Он не меньше противник всякого рода кровопусканий; предоставляет больным мыться вдоволь, не запрещает ванны и бани. Усталости умственные или телесные, заботы, горестные воспоминания должны быть тщательно избегаемы, так же, как залы спектаклей и концертов, и вообще все собрания чересчур возбуждающие. Неловкий прислужник и бранчивая жена означены также, как очень препятственными успехами омеопатических исцелений. Нас дрожь берет прибавить, что чай и кофе в числе запрещенных статей. Он никакой пощады не дает кофе, ибо написал целую книгу об его смертоносных свойствах, и если правда, что двое из величайших людей нашего века, Наполеон и лорд Байрон умерли жертвой оного, то нельзя и не быть его мнения. Но мы имеем некоторые утешения для британских питухов чая. Оный немцам запрещен, потому что они его так мало пьют, что он действует на их телосложение, как лекарство. Мы и в здешней стране знали нескольких особ, которые отказывались от чашки превосходного чая, отвечая вежливо, что они не чувствуют себя нездоровыми, и благодаря за внимание, им оказываемое; но что касается до нас, застарелых питухов китайской настойки, нам предписывают ее пить только слабой и по одному разу в день.

Впрочем, список позволенных яств очень значителен: говядина, баранина, двухмесячная телята, взрослые цыплята, индейка, дичь, рыба, картофель, горох, бобы, шпинат, сарачинское пшено, пшеница, ячмень, макароны, легкие вина, фрукты, шоколад, молоко, коровье масло, сыр, когда он не очень стар и много других снедей позволены, когда не существует особой идизинкразии для воспрещения оных. Мы прибавим, что мы три дня сряду обедали за одним иностранным столом, коего изобилия с трудом можно было бы превзойти в Англии, и где однако же всякое блюдо было согласно с правилами омеопатическими.

В сем отношении доктор Сакс обвиняет Ганемана также в неосновательности. Кажется, в прежние времена Ганеман был чрезвычайной снисходительности в диете. Например, он женщине в родах уполномочивал пить вина, пива и кофе душемерой, а ныне, напротив, он воспрещает даже побудительное средство (stimulans) о-де-лаванда. Мы уже сделали настоящую оценку упрека в неосновательности, когда рассуждали о мелкокрошечности приемов. С другой стороны, Гейнрот осуждает и отвергает омеопатическую диету, во-первых, потому что она не новая, и, наконец, за то, что она не довольно положительно руководствует означениями своими, но Ганеман имел цель о сем предмете сделать единственно отрицательное предписание, и он так изъясняется: "Вы не должны ничего ни делать, ни пить, ни есть, что бы было противно действию моих лекарств. Впрочем, вы можете следовать всем вашим желаниям по вкусу вашему, только чтобы оные не были вредны вашему телосложению".

Очень странно, что, осудив диету, Ганеманом предписываемую, доктор Гейнрот в ней-то самой находит причину чудес, омеопатией творимых. Таковы четыре способа, коими он истолковывает сии чудеса: I. Сия система может действовать, как средство, надеждовозбудительное (methodus exspectativus), не делающее никакого насилия организации, оставляя открытое поле сильному напряжению натуры, или также потому что болезненная чувствительность нервной системы требует малого числа лекарств, например, усыпительных, которые играют очень важную роль в веществах лекарственных Ганемана, а свойства их далеко еще не совершенно постигнуты. Сии правила были уже означены Броуном; оные могут быть прилагаемы тогда, когда существует сильное раздражение, но в болезнях, которые не просто нервические, они могут сделать много вреда, а особенно в воспалениях. Но для чего не приводит Гейнрот примеров сих опасных действий? Сие тем бы нужнее было, что ученики Ганемана утверждают, что в воспалительных-то болезнях их метод особенно полезен. II. Живейшие надежды, возбужденные в больном тем доверием, которое он имеет к новым средствам, могут быть причиной исцеления. Пусть так, но сии причины не существуют для младенцев и сумасшедших, а уверяют, что и им часто было возвращено здоровье омеопатией. III. Исцеления могут только казаться таковыми и иметь последствия гибельных рецидивов. Мы повторим опять: для чего не представить сему примеров? Князь Шварценберг умер, это правда, но уверяют, что он был уже в отчаянном положении прежде, нежели отнесся к Ганеману. Поистине, если бы рецидивы случались часто с больными, сею системой лечимыми, то доктор Гейнрот нашел бы многочисленные примеры в Лейпциге, где при народонаселении 42 000 душ находится шесть медиков-омеопатистов. IV. Диета может быть главнейшим производителем всех сих чудес. Мы из истории старого Корнаро и многих других знаем, сколь велики действия удобно производить постоянное и настойчивое внимание к диете, но хотя в хронических болезнях, в которых омеопатия требует несколько месяцев и даже несколько годов для произведения своих исцелений, содействие диеты может быть полезно, но к чему может оная быть пригодна в врачевании острых болезней, в которых не нужно более дня, а иногда и меньше, для произведения действия омеопатическим лекарством и для совершенного исцеления больному. Можно из сего видеть, что оно составляет полное событие изречения целесиусова: скоро, верно и приятно (cito, tuto et jucunde).

Ha ганеманову "Историю хронических болезней" мы не можем обратить всего внимания, каковое она заслуживает в ней находящимися изысканиями, и прозорливостью, каковую он в ней раскрывает; он многочисленные сего рода припадки приписывает каким-нибудь болезнетворным парам (miasma), которые в то или другое время заразили телосложение, и все сии припадки разделяет на разряды и по их происхождению означает под тремя важными названиями: венерическая (syphilis), фигообразные наросты (sycosis) и парши (psora), первые два считая только разновидностями венерической болезни и названия последних присваивая многочисленному разряду накожных сыпей, начиная от проказы и до коросты, и думает, что восьмая часть хронических болезней имеет начало от венерических зараз, а остальные семь восьмых происходят от паршей.

Парши (psora) составляют собой древнейший и в то же время самый плодущий из всех сих источников болезней. Древние исторические памятники представляют их чрезвычайно распространенными. Моисей говорит о многих родах сей болезни. Она была известна грекам, также израильтянам, аравитянам и европейцам Среднего века. В сем последнем периоде оная являлась долго в виде огня Святого Антония (лишаев); при возвращении из Крестовых походов она приняла еще страшнейший вид проказы и так распространила свои опустошения, что в 1226 году в одной Франции было две тысячи госпиталей для прокаженных. Привычки более образованные и более средств к чистоплотности так уменьшили наружные показатели сей болезни, что в конце пятнадцатого века, точно в то время, когда сифилис (венерическая болезнь) начал появляться, наружные признаки псоры (паршей) приняли более милостивую форму сыпей. Но сии миазмы не менее того остались опаснейшими и наиболее распространенными; встречают их не в одних госпиталях, фабриках, тюрьмах, сих приютах, где столпляются бедняки, но даже в чертогах великолепнейших и отдаленнейших от сообщения, во дворцах владетелей, так как в пустынях отшельника. Хронические болезни, от них проистекающие, состоят из различных родов и имеют разные степени действия и силы, а имя их легион. До пяти сот признаков вычислены в описании о них Ганеманом, и изречение общенародной патологии, по которой их без толку распорядили в виде отличных между собой болезней, далеко еще не исчерпали всех изменений сего стоглавого чудовища.

Врачевание, доселе употребляемое для лечения паршей, по мнению Ганемана, совершенно было ошибочно. Слишком общественно рассуждали о сыпях, как и о местных болезнях, основавших свой престол на коже, распространяющих влияние на остальную организацию, почитая, что оные верно и достаточно могли быть истреблены препаратами из серы, цинка, меркурия, и проч. Напротив того, Ганеман утверждает, что накожные части не что иное, как наружные признаки болезни внутренней, во всю организацию проникнувшей, прежде, нежели она обличает себя на поверхности тела. Из сего следует, что принудив сии наружные означения, исчезнут, внутренняя болезнь получает тем более силы, и ознаменовывает возрастание своего могущества формами многосложнейшими и нанужаснейшими. Двадцать пять страниц наполнены подробным исчислением всех сих ошибок; исчисление выведено из истории врачебной всех веков, начиная от казуса того афинянина, о котором упомянуто в пятой книге об эпидемиях ("Эпидемион"), который умер водяной болезнью от того, что уничтожили на нем накожную болезнь теплыми ваннами минеральных вод в Мелосе. Омеопатия нападает на псору (парши) во всех ее видах и во всех ее изменениях, и уверяет, что оное врачевание очень действительно в излечении всех сих разрядов хронических болезней, а равномерно и в исцелении венерической болезни (syphilis), фигообразных наростов (sycosis) и всей их гнусностранной семьи.

Мы сим заканчиваем наше изложение об учении и действиях омеопатии, а тех читателей, которые бы желали о ней иметь более изыскательное познание, обращаем на сочинения, изданнные ея основателем.

Название сих его важнейших сочинений:

1-e Organon der Heilkunst, von Samuel Hahnemann. Dresden und Leipzig in 1829.
2-е Diе chronischen Krankheiten, ihre eigenthümliche Natur, und homöopathische Heilung, von Hahnemann. Dresden und Leipzig. 3 Bände in 1828.
3-е Reine Arzneimittellehre von Samuel Hahnemann. Dresden. 6 Bände in 1822—1827.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Можно о некоторых науках, созданных в Германии мечтательной философией, составить себе понятие из наименованих курсов, которые некогда преподавались в Геттингене. Тихсен давал уроки о псалмах, о пророчествах, относительных к Мессии, о языке и литературе симовых потомков; Шульц о логике, энциклопедии философической и метафизической, и о законах природы, соответственных с теорией философической уголовных законов; Тибо об анализе оконченного и аналитической геометрии. Были и другие курсы, коих чудные названия даже и перевесть невозможно.
² "Эпидемион". Гален не думал, чтобы сия книга была сочинением Гиппократа, и вопреки утверждению Плутарха и Квинтилиана, приписывал ее племеннику его Гиппократу-младшему.
³ Выражения Де Гаена замечательны: Dulcoamarae stipitis majori dosi convulsiones et deliria excitant, moderata vero spasmos convulsionesque solvent (Radio medendi, т. IV). Видно, как замечает Ганеман, что и Де Гаен был близок к учению омеопатии.
⁴ К сим средствам Гартлауб и Тринкс присоединяют и шпанские мухи. Действительность сего сильного предохранительного средства против последствий укусов бешеных собак была доказана многочисленными событиями и его очень часто употребляют в Польше, Венгрии и Греции. Профессор Руст уверяет, при осемнадцатилетней практике он, давая сие лекарство как профилактическое, всегда останавливал развитие бешенства. В Вене доктор Акстер утверждает то же тридцатилетним опытом; даже после ясно оказавшихся признаков бешенства излечены больные малыми приемами шпанских мух, по уверению Руста, Акстера и Гильдрета. Сии опыты очень важны для Германии, где в одних прусских владениях от водобоязни умерли 694 человека с 1820 по 1826 год. В России открыты средства надежнейшие. — Прим. пер.
⁵ Таким же образом от рожи, болезни с воспалением соединенной, излечивают удачно вспышкой зажженного на нее положенного красного сукна или охлопка пеньки. — Прим. пер.
⁶ περι τοπων των κατ ανθρωπον δια τα ομοια νουτοζ γινεται, και δια τα δμοια προζφερομενα εκ νοσεοντων δγιαινονται, — δια το εμεειν εμετο&zeta παυεται.
⁷ Mémoires de l'Académie Royale. 1810.
⁸ Eph. Nat. Cur. Cent. X. obs 76.
⁹ Medicin. Electr. II p. 15 et 282.
¹⁰ Mémoire lu à l'Académie de Caen.
¹¹ In Hummelii comment de Arthritide. 1738.
¹² Ганеман уверяет, что молочный сахар и винный спирт при соединении с употребляемыми ими веществами уже сами по себе не имеют никакого врачебного свойства.
¹³ Ros solis, солнечная роса.
¹⁴ Для сей опасной болезни омеопатическое предписание: 1-е лютик (aconitum) всякие шесть или 12 часов; 2-е губка (spongia) каждые четыре дня.
¹⁵ Выводят еще другое событие, но в виде шутки. Одна дама, пользованная практикой омеопатиста, сделала важный проступок тем, что умерла назло его предписаний. Пораженный таковой неправильностью, получил он позволение осмотреть тело, но, к живейшему его удовольствию нашел в пустоте одного сгнившего зуба омеопатические пилюли, которые излечили бы больную, если бы достигли места своего назначения.