Эммануил Гипари (Краснодар)

Гомеопатия и ее значение


Краснодар, 1927 г.

"СМЕНА ВЕХ"

Со времени революции в медицине в результате открытия терапевтического закона Ганеманом прошло 130 лет, в течение которых в лагерь гомеопатов переходили наиболее прогрессивные, честные и отважные врачи старой школы, не мирившиеся, подобно самому Ганеману, с печальными результатами аллопатического лечения, а искавшие действительной помощи больным, при непременном условии ни в коем случае не наносить им вреда. Можно было бы заполнить целые страницы перечнем славных имен выдающихся врачей и профессоров, совершивших подвиг открытого перехода в лагерь гомеопатов и подвергшихся за это самым гнусным насмешкам, издевательствам, преследованиям и гонениям. Методы борьбы буржуазии в науке и в политике одинаковы, а марксизм, вскрывший экономическую сущность всяких идеологических построений и разногласий в буржуазном классовом обществе, делает совершенно излишним более подробное разъяснение однородности прогрессивного движения и борьбы в политике и науке.

В настоящее время уже десятки тысяч дипломированных врачей и профессоров исповедуют, проповедуют и практикуют гомеопатию. Все они являются сознательными, идейными борцами, потому что добровольно, сознательно избрали из двух возможных для них путей (аллопатии и гомеопатии) тот, который, по их убеждению, более совершенен. Этого никак нельзя сказать об аллопатах, становящихся аллопатами только потому, что на медицинском факультете ничему другому, кроме аллопатии, не учат. Им нечего выбирать. Защита аллопатии аллопатами имеет такую же цену, какую имеет, примерно, защита христианства — христианином, магометанства — магометанином и т. д., или шовиниста — своей "славной", "великой" и т. п. национальности. И если исключить из этих десятков тысяч гомеопатов врачей и профессоров, тех, которые изучили гомеопатию в стенах американских гомеопатических университетов, то все остальные, каждый в свое время будучи аллопатом, разочаровывался в своей науке, искал лучшего, находил или натыкался на это лучшее — гомеопатию, убеждался в ее ценности и становился гомеопатом, затем изгонялся с позором из среды своих коллег-аллопатов и, наконец, обогащал одним еще именем длинный мартиролог истории борьбы за гомеопатию. Каждый такой переход неизменно был бóльшим или меньшим "скандалом в благородном семействе" официальной школы, "позорной изменой" науке и, как ни были иные из этих переходов значительны по вызванной ими сенсации, все же сдержанный и сдерживаемый "приличием" излишний шум постепенно смолкал, волнение успокаивалось, и болото ученого мира вновь принимало свой покойный зеркальный вид.

У нас недавно как будто намечалась такая "измена" в результате интересных опытов нашего покойного профессора биологии Н. Л. К р а в к о в а, которые, по сообщению проф. Н. Кольцова ("Правда" 8 июля 1924 г. "Наука и техника. Блестящие достижения русской науки"), сводятся к следующему. Эти опыты показали, что адреналин в растворе 1 на 100 000 000 все еще суживает, хотя и слабо, кровеносные сосуды оживленного уха, отрезанного у умершего кролика, и лишь при дальнейшем дроблении перестает действовать. Но К р а в к о в не останавливается и продолжает и далее разводить. В дальнейшем оказывается, что действие адреналина восстанавливается с новой силой, но уже сосуды не суживаются, а расширяются. Даже разведения 1:10М (10 в степени 32, так обозначается число, состоящее из единицы и 32 нулей) проявляет еще вполне ясно влияние адреналина. Такие же результаты дали опыты с раствором кокаина, хлороформа, эфира, сулемы и т. д., и даже считавшихся нерастворимыми металлов: меди, серебра, платины и т. д., недоступных тончайшим химическим и физическим методами анализа. Далее проф. Кольцов добавляет, что не приходится удивляться тому, что биологу удается впервые открыть новую область физико-химических явлений, и что физики и химики на Менделеевском съезде в Ленинграде, ознакомившись с опытами проф. Кравкова, были поражены новизной работы с такими разведениями, для улавливания которых в их распоряжении нет методов.

Начнем с конца: действительно ли нет в науке методов для улавливания действия таких малых гомеопатических доз? Сорок пять лет тому назад известный штутгартский профессор зоологии и физиологии Густав Йегер, заинтересовавшись спором аллопатов и гомеопатов о действии гомеопатических доз, предпринял со своими ассистентами ряд опытов, для чего придумал специальный аппарат — хроноскоп, который графически отмечает на бумаге всякое изменение в нервной системе человека. К удивлению экспериментаторов, хроноскоп отметил кривыми, характерными для каждого отдельного вещества, в 30-м, 60-м и даже в 2000-м делении (1:10400) возбуждения, вызываемые ими в нервной системе.

Как же могло случиться, что никто из участников съезда физиков и химиков не знал того, что было опубликовано проф. Йегером еще в 1881 году? He знали даже профессора, или знали, но не сочли своим долгом сообщить об этом съезду для его просвещения?

Допустим, однако, что хроноскоп — частность, которую могли и не знать ученые, ну, а опыты Ганемана с разведениями, далеко более слабыми, чем 1:1032, разных веществ, в том числе и этих самых металлов, все еще через 130 лет признаваемых нерастворимыми? А опыты проф. ботаники Мюнхенского университета Негели (опубликованные в 1893 году), на таком малодифференцированном объекте, в сравнении с ухом кролика, как водоросль спирогира? Тоже никто не знал? И о том, что малые дозы вызывают действие, противоположное действию больших, — факт, давно известный и практически используемый гомеопатами, тоже не знал никто? Не поразительно ли, что участники съезда поражались новизной всего этого и не поразительнее ли еще, что мертвые уши кроликов более восприимчивы к гомеопатическим влияниям, чем живые уши аллопатов? Нечего и говорить о том, как далеко мы уйдем в науке, если наши профессора будут посвящать себя открыванию Америки. Наука будет, конечно, одинаково "процветать", будет ли профессор просто не знать, или будет знать, но таить знания про себя из-за капризной нетерпимости к несимпатичному учению, или по каким-либо другим мотивам.

Главное, однако, в этой статье проф. Кольцова заключается в примечании, в котором он утверждает, что Кравков в устных заявлениях, признавая гомеопатические дозы, решительно, однако, отвергал закон подобия, который якобы его опытами не подтверждается, хотя для каждого ясно как день, что эти опыты есть не что иное, как повторение на мертвых ушах кроликов более научных опытов Ганемана. Насколько эта категоричность отрицания, приписываемого покойному ученому, основательна, можно судить из заявления редакции харьковского журнала "Врачебное дело" (№ 18, октябрь 1925 г., примечание к корреспонденции из Берлина с отчетом о заседании Берлинского терапевтического общества, по поводу выступления проф. Бира в защиту гомеопатии), в котором говорится, что "более года назад перед своей смертью русский ученый академик Н. Кравков поднял вопрос о пересмотре сложившегося давно мнения о гомеопатии". Может проф. Кольцов и этого тоже не знал?

Желая восстановить истину о новизне открытий Кравкова, я написал статью "Новое или старое?" в смысле сообщаемого здесь, но "Правда", как было сказано, не пожелала ее напечатать, не объяснив даже причины, а обращение мое в другие газеты и журналы имело тот же результат. Таковы методы борьбы противников гомеопатии, даже не аллопатов, а биологов.

Другой "изменой" науке, особенно сильно взволновавшей ученый мир, прежде всего в Германии, а затем и у нас, является переход на сторону гомеопатов крупного германского ученого, берлинского хирурга проф. Августа Бира. Его брошюра, вызвавшая целую сенсацию в лагере аллопатов, представляет большой интерес для незнакомых с вопросом о гомеопатии, поэтому заслуживает особого внимания. В ней автор передает историю своего обращения, затрагивает почти все главные доводы аллопатов против гомеопатии и отвечает на них. На первой же странице автор признаётся, что, когда он еще вовсе не занимался гомеопатией, он разделял мнение школьной медицины, что гомеопатия является ненаучным сумбуром, которым не подобает заниматься порядочному врачу. Благодаря личному знакомству с фармакологом Гюго Шульцем в начале настоящего столетия, автор научился относиться с уважением к некоторым гомеопатическим воззрениям, главным образом, к закону А р н д т – Ш у л ь ц а, оказавшему ему важные услуги. Основательное, однако, изучение гомеопатии начинается с 1920 года по оригинальным источникам, и автор вынужден сознаться, что "избежал бы немало ошибок и заблуждений, если бы начал это изучение тремя десятилетиями раньше". (Конечно, еще лучше было бы, если бы этому обучали в университете. — Э. Г.)

В 1900 году автор на основании своей собственной теории вне области закона подобия начинает подходить к гомеопатии, которой в настоящее время объясняет современный метод лечения так называемыми ирритативными телами (раздражителями: натрен, сера), и отмечает, что не гомеопатия привела его к этому лечению, а наоборот, лечение ирритативными телами привело его к гомеопатии, так что о предвзятости его не может быть и речи. Переходя к объяснению мотивов, побудивших его написать эту свою брошюру, автор говорит:

Главная моя задача состояла в том, чтобы показать на примерах, которые каждый может легко испытать, что гомеопатия не бессмыслица, каковой она обычно считается, и что мы можем у нее многому поучиться. При этом я вполне ясно сознавал, что мне придется вести борьбу с непроницаемой стеной предрассудков и сомнений, и что эта борьба будет бесполезной, если ее вести исключительно с помощью научных средств, т. е. пользуясь научными методами. Поэтому я выбрал несколько практических примеров из фармакологии, гомеопатический характер которых никто не сможет отрицать. Однако мои рассуждения остались бы непонятными для современного врача, если бы я не предпослал им некоторые объяснения, ибо в нынешнее время заурядный представитель медицины (только ли заурядный? — Э. Г.) почти не имеет никакого представления о гомеопатии, или истолковывает вдобавок то немногое, что он, по его мнению, знает, в большинстве случаев неправильно.

В ответ на обвинения аллопатов о якобы ненаучности дедуктивного метода мышления гомеопатов (нахождение лекарства на основании закона подобия), Бир выражает свое удивление, как медики, гордящиеся своей научностью, могут высказывать столь невысокое мнение о дедуктивном методе мышления. Для проверки автор предлагает аллопатам проделать два опыта, исходя из закона подобия.

Я прекрасно сознаю, — говорит он, — что своими вышеизложенными соображениями я натыкаюсь прямо на осиное гнездо. Однако я обращаюсь с просьбой к товарищам по специальности: прежде чем обрушиться на меня с упреками в измене науке, испытайте действие обоих гомеопатических средств — серы при стафиломикозе кожи и эфира при бронхите. Если вы, в чем я нисколько не сомневаюсь, придете потом к заключению, что эти средства помогают, мы можем продолжать рассуждения на начатую тему. Тогда я перечислю еще другие средства и доложу о достигнутых помощью их результатах.

Бир, однако, не причисляет себя к тем односторонним, по его мнению, гомеопатам, которые ставят гомеопатию во главу своего миросозерцания. По его словам, среди аллопатических врачей наблюдается странное желание принудить этих гомеопатических специалистов к образованию специальных союзов, запретить им прописывание аллопатических лекарств, полагая, что употребление последних не подобает гомеопатическому врачу. Указывая далее на взаимные пререкания и обвинения, происшедшие по автору вследствие непонимания друг друга, и на высказанное многими гомеопатами желание примириться, как и на готовность их к совместной мирной работе, Бир приводит мнение Гольдшейдера, разделяемое и им, что научная медицина, не придавая должного значения хорошим методам лечения, сама поощряет чрезмерное распространение знахарства и шарлатанства. Одним из препятствий к устранению этого непонимания, по Биру, является "огромная армия настоящих шарлатанов, мошенников и прочих приспешников гомеопатии из врачебного сословия и широких кругов публики".

Мой совет таков: если мы примиримся с научно мыслящими гомеопатами и с честными фанатиками среди них, то в результате этого гомеопатии лучше всего удастся избавиться от нежелательных приспешников.

Но прежде всего важно, чтобы никто не судил о гомеопатии, не испытав действия гомеопатических средств и не ознакомившись с ее сущностью на основании изучения соответствующей литературы...

Недопустимо более, чтобы "школьная медицина" совершенно умалчивала о ней или даже относилась к ней с презрением и смотрела на нее свысока...

Следует перечень сочинений, которые он рекомендует начинающим.

Как видно, позиция профессора Бира — умеренная, примиренческая, я сказал бы не вполне еще научная, эклектическая, так как, признавая закон подобия, он одновременно допускает и другие точки зрения, но эта незаконченность во взглядах вполне понятна и объясняется недостаточным опытом, в чем автор честно и открыто признаётся. Нового для гомеопатов он ничего не говорит, но для не знающих гомеопатию очень ценно многое в этой книжке, как, например, заявление его, ученого профессионала, что с непроницаемой стеной предрассудков и сомнений аллопатов бесполезно бороться научными методами, т. е. словесными доказательствами, почему он и предлагает два опыта, без проверки которых он отказывается продолжать рассуждать с противниками. Хотя он не видит экономических оснований борьбы, или видит, но не говорит, все же ясно сознает всю бесполезность научного спора. Разве это для аллопатов, гордящихся своей научностью, не тяжкий приговор, который должен открыть глаза тем из неврачей, кто питает еще иллюзии о буржуазной науке и буржуазных ученых и требует "научных" доказательств от гомеопатов?

Характернейшие факты, что многие гомеопаты желают примириться с аллопатами и мирно работать вместе, и что аллопаты стараются принудить гомеопатов к выделению в особые союзы, как будто приведены Биром специально в ответ Уч. Мед. Совету на его утверждения о якобы добровольном отделении гомеопатов в особую школу и на его сентенции о единстве науки. Жрецы "единой" науки гонят гомеопатов из врачебной среды и заграницей не хуже, чем у нас, но там толкают их на объединение в союзы, у нас же запрещают гомеопатам объединяться в общества, так что они оказываются в положении прокаженных, осужденных на гибель в одиночку. И они гибнут. Гибнут ценные научные силы, которых у нас так мало и которые следовало бы тщательно беречь в наших собственных интересах, ибо десятки и сотни тысяч больных остаются лишенными той медицинской помощи, которую они сами по опыту ценят и предпочитают. Но аллопатам нет до этого дела. Этот очередной переход, не представляющий для гомеопатов ничего исключительного, вызвал, однако, бóльший эффект в ученом мире, чем другие предшествовавшие ему, вследствие значительных перемен, происшедших отнюдь не в области науки.

Нет сомнения, что крушение монархии в Германии не могло не отразиться в известной степени освежающим разом на консервативной науке. Помнится, лет 30 назад на процессе гомеопатов в Лейпциге привлеченный как свидетель аллопат проф. Вагнер на вопрос судьи, делали он опыты с гомеопатией, ответил: "Мое официальное положение мне это не позволяет". В гогенцоллернской Германии при полной свободе для всех заниматься врачебной практикой профессор не смел заняться даже опытами с гомеопатией, не то что объявить себя гомеопатом, и если это можно сделать теперь, то это значит, что симпатии масс к гомеопатии в Германии при новом режиме получили такую возможность проявления, что, опираясь на них, можно уже без риска потерять свою кафедру выступать в защиту гомеопатии.

Насколько широко это распространение гомеопатии в массах, можно судить из следующей скудной справки: в 1927 г. вышли новыми изданиями два старых домашних гомеопатических лечебника д-ра Фoreля и д-ра Пульмана; первый 27-м, а второй 51-м изданием. Вот что взбудоражило так сильно аллопатов и в Германии и у нас, и что послужило причиной того, что в конечном результате выступления Бира при Берлинском университете, наконец, была учреждена кафедра гомеопатии. Победу решила не убедительность научной мысли, а соотношение сил двух сторон: консерватизма массы ученых и прогрессивности масс с меньшинством ученых. Вот какова пресловутая прогрессивность буржуазной науки и власти. Вскорости после выхода в свет книжки Бира, раскупленной нарасхват, состоялся широкий диспут в Берлинском обществе терапевтов, на который съехались со всех концов Германии 1500 ученых. Было бы слишком длинно описание этого интересного и ставшего некоторым образом историческим диспута, на котором выступали наиболее авторитетные ученые Германии. Незараженного научной схоластикой и педантизмом поражает пустота выступлений оппонентов Бира. Говорили о чем угодно, кроме предложенных Биром для проверки двух маленьких, крайне простых, доступных даже неврачу опытов лечения фурункулеза и бронхита.

Получается прочное впечатление, что врачей вовсе не интересует излечение, а нечто другое, именно, научность, как это говорит прямо д-р Кнок. Пожалуй, для них вылечиться ненаучно будет не лучше, чем научно умереть. Припоминается доктор Славин, герой старой комедии:

Законный доктор я
Законнейшей науки,
Законно действую,
Какое ж дело мне,
Что люди мрут как мухи?


"СМЕНА ВЕХ" — ОКОНЧАНИЕ

Тщетно проф. Бир урезонивал аудиторию: "Проверьте мои опыты"; ему доказывали длинно и вразумительно, что гомеопатия ненаучна. Когда же Бир сказал, что несовместимо с честью ученого, применяя приемы гомеопатического учения, замалчивать гомеопатию, и особенно, что медицина — не просто естествоведение, а выше его, что она искусство, которым управляет гений своим внутренним чутьем, интуицией, и что к этим гениям он причисляет и Ганемана, то собрание "вышло из равновесия", поднялся невообразимый шум, шиканье, совсем не вяжущиеся с нашим обычным представлением о собрании почтенных ученых.

Проф. Г. Клемперер выступил с "отповедью" проф. Биру, возмущаясь, как мог профессор естественной науки — медицины, вдруг признать интуицию, ведь это лишает врачей почвы под ногами, это опасный, ложный путь! ("Врачебное обозрение", Берлин, № 7, июль 1925 г.). Что ложный — это требует доказательства, а вот что опасный, так это сущая правда, но для кого? Ползать по земле, конечно, безопаснее, чем летать, но вряд ли орел завидует безопасности черепахи. Все же в порядке вещей когда один летает, а другой ползает, но уже совсем плохо, когда ползающие требуют, чтобы никто не летал.

Этак заурядный врач, а то, еще хуже, какой-нибудь малограмотный патер Кнейпп или совсем неграмотный пастух Присниц, пожалуй, могут оказаться более удачными практиками, чем заслуженный профессор, умеющий вычислять с математической точностью, но не умеющий чувствовать разницу между трупом и живым, лишенный простого чувства сострадания, дающего возможность понимать, проникать в другое живое существо. Многие ученые и не подозревают, что есть поразительное отличие степени остроты чувств; что тот, кто привык к увеличительным стеклам, притупляет свое зрение; что кто слишком усердно и долго копается в мелочах, теряет способность видеть общее, целое, по поговорке "из-за деревьев не видит леса"; что иной раз неуловимые изменения вида лица больного, его позы, интонации голоса, запаха его тела говорят опытному врачу больше, чем в состояния сказать все инструменты вместе взятые. Ремесленникам медицины нестерпимо слышать о каком-то чутье, метком взгляде врача, ведь это значит, что недостаточно школьной зубрячки, нужно еще какое-то дарование, и они вопят о мистике.

В капиталистическом мире наживы непонятно, что первое и необходимое для врача свойство — это чуткость и сострадание, не только ради хороших отношений между врачом и больным, а главным образом для успешности дела лечения, как хорошее зрение для охотника или чутье для его собаки. В социалистическом мире это будет обеспечено подбором врачей по призванию, а не по мотивам наживы. Отзвуком у нас берлинского диспута явились выступления профессоров В. Г. Шервинского и В. И. Скворцова на заседании Московского терапевтического общества 4 ноября 1925 г. Проф. Шервинский удивительным образом сочетает признание и отрицание гомеопатии. Хотя во вступлении и ограничивает себя вопросом о малых дозах и от суждения о гомеопатии, он тем не менее высказывается и о ней. Считает, что опровергать гомеопатию в целом — смешно; признаёт, хотя и с ограничениями, закон подобия; доз не отвергает, но считает, что 0,00004 — не гомеопатическая доза, и приходит к заключению, что медицина одна, что больше уже нет ни гомеопатии, ни аллопатии. Несмотря на то, что, пораженные и почти ошеломленные опытами Кравкова врачи жаждут, по мнению профессора Шервинского, усовершенствования методов борьбы с болезнями и стремятся переносить в практику выводы лабораторных исследований, "волнение скоро улеглось, сменившись желанием выжидать дальнейших исследований", и буря "как-то мало коснулась практической медицины". Это недоумение проф. Шервинского легко разъяснить его же собственным отношением к новым изысканиям. Допуская возможность излечений меньшими дозами и даже рекомендуя другим исследовать и углублять намеки (данные за 130 лет о действии малых доз!), он удивленно восклицает: "Да зачем же, когда и такие (т. е. большие) дозы действуют превосходно?", забыв старый медицинский афоризм: "Не делай большим то, что можешь сделать меньшим". Удивительное восклицание в устах ученого. Аллопаты так довольны своей превосходной системой, зачем им лучшая? "От добра добра не ищут", — говорит обывательская пословица. И никто не подскажет этим "жаждущим усовершенствования врачебной науки" ученым, что нелишне бы испытать, ну, хотя бы для того чтобы люди меньше умирали, и что им менее всего пристало утверждать устами проф. Шервинского, что "все отжившее отжило". В действительности к великому несчастью для человечества даже в науке "мертвые держат живых". За примерами проявлений самодовольного консерватизма незачем идти далеко. В одном нужно согласиться с проф. Шервинским, что неуместно воздвигать памятники Ганеману в фармакологических лабораториях. Не в лабораториях аллопатических, а под небосводом, ближе к природе и массам, на площадях — вот где место его памятникам, и таких памятников есть уже 4, и будут еще сотни.

Проф. Скворцов в свою очередь пытался доказать, что закон Арндт-Шульца не всегда применим и приводит примеры угнетающего действия малых доз, не указывая, однако, были ли эти дозы гомеопатическими и какой степени разведения, отчего примеры теряют всякую доказательность. Подвергая критике опыты Кравкова, проф. Скворцов заключает, что никаких выводов из них делать нельзя, что они могут служить лишь материалом для биологии, но не для практической медицины, и даже, что гомеопатия не найдет в них никакой поддержки для уяснения вопроса о действии малых доз (а для подтверждения этого действия?), а учение о потенцировании лекарств с сохранением типичного симптоматически определенного действия не станет от этого ни приемлемее, ни сообразнее. Относительно выводов мы видели, что сам Кравков изменил свое отношение к гомеопатии. Немотивированное мнение о непригодности для практической медицины говорит лишь об одном — насколько горячо у проф. Скворцова стремление врачей переносить в практику выводы лабораторных исследований, о котором говорил проф. Шервинский.

Отрицание потенцирования поразительно. Проф. Скворцов не видит самоочевиднейшей разницы между количественным и силовым изменением в разведениях вещества. Что касается претензии получить на ухе кролика хорошо известную гомеопатам из наблюдений над людьми все глубже дифференцирующуюся индивидуальность действия лекарственного вещества по мере все большего его разведения, то эта претензия очень похожа на попытку проверить в шахте явления разреженного воздуха, наблюдаемые по мере поднятия на высоту. При лечении проф. Скворцов стоит за дозы "наименьшие из ясно деятельных". Но ведь это формула гомеопатов, однако, при толковании деятельности не в смысле физиологическом, отравляющем, а терапевтическом, исцеляющем. Неужели так трудно понять разницу? От оценки предложенных Биром проверок лечения профессор Скворцов уклоняется вовсе, потому-де, что здесь нет главного, являющегося основой всякого естественно-исторического знания, — объективной, экспериментальной доказательности (!), реального субстрата для осуждения (почему же осуждения, заранее?), хотя бы и без отдельных узких случаев возможности присутствия "зерна истины".

Говоря короче и проще, факт, что на дворе идет дождь, проф. Скворцов никак не хочет проверить иначе, как у себя в кабинете. Французы говорят, что нет более глухого, чем тот, кто не хочет слышать. Что же сказать об ученых, которые не хотят знать? Они не верят, что возможна такая совершенная система лечения как гомеопатия, и она кажется им невероятной, потому что это было бы слишком хорошо. Странное дело. Слишком хорошо, поэтому не стоит проверять, не стоит знать! Ясно, что эти скептики еще обретаются в сонном царстве веры, и наихудшей — веры только в дурное.

Наконец, последней новинкой появилась бесплатным приложением к № 5 "Врачебной газеты" за текущий год брошюра проф. Г. Я. Гуревича под заглавием "Основные принципы гомеопатии в современном научном освещении". Небольшая брошюра (46 страниц) дает богатый фактический материал по вопросу спора двух школ за последнее время, который автор с большой объективностью пытается разобрать, и если это не удается ему в полной мере, то лишь вследствие недостаточного практического опыта в области гомеопатического лечения, о чем автор вполне откровенно заявляет. Но в том-то и беда аллопатов, что опыт является решающим фактором во всем вопросе, ибо все без исключения положения гомеопатии являются результатом, выводом из опыта, а отнюдь не теорией, и судить о гомеопатии правильно даже с такими безусловно честными намерениями, как это делает проф. Гуревич, невозможно, не проверив ее тщательно на практике. Но если гомеопата брошюра не может вполне удовлетворить как суждение о гомеопатии, то зато она дает богатый материал для борьбы с теми фанатиками-аллопатами, которые застыли на своих приговорах над гомеопатией как о знахарстве и шарлатанстве, которые когда-то от кого-то слышали и повторяют механически без конца.

Подводя итоги мнений наиболее выдающихся современных ученых-негомеопатов, автор цитирует наиболее характерные оценки их, из которых мы приводим некоторые. Гюго Шульц (1925 г.):

Собственный опыт, собственная экспериментальная работа и вытекающие из этого собственные соображения сделали для меня несомненным, что гомеопатия как таковая имеет полное право на самостоятельное существование.

Мюх (1920 г.) в своей патологической биологии при рассмотрении вопроса об иммуно- и вакцинотерапии сопоставляет их с гомеопатической терапией. Многие немецкие фармакологи и клиницисты, выступившие в печати и в заседаниях ученых обществ с докладами и в прениях по вопросу об отношении к гомеопатии после Бира, высказывали готовность отказаться от непримиримой позиции по отношению к научно мыслящим гомеопатам. Нелишне тут заметить, что категория "научно мыслящих гомеопатов" — это новая выдумка аллопатов, мостик для "приличного" перехода на сторону противников.

Раз гомеопаты правы, то говорить о ненаучно мыслящих гомеопатах так же нелепо, как и о научно мыслящих аллопатах. В. Мюллер приглашает отказаться от нападок на так называемую школьную медицину и открыто выступать, представляя на общее обсуждение свою теорию и практику в общемедицинской прессе и в заседаниях научных медицинских обществ, которые отныне для них открываются. По мнению Мюллера, практическая медицина всегда готова использовать для больных все ценное, откуда бы оно ни исходило, "даже если оно научно не обосновано", добавляет Ритшельд, ссылаясь на Креля. Траубе (1925 г.) считает, что в основе гомеопатических воззрений лежит здоровое ядро, соответствующее данным коллоидной химии. В прениях по поводу доклада Гебнера, возбудившего вопрос о ненаучном мышлении гомеопатов, идущим вразрез с научно-доказанным, Гамбургер противопоставил этому целый ряд примеров того, что было научно доказано и оказалось впоследствии неверным. Маттес (1925 г.) указывает в своей работе о гомеопатии на то, что в медицине проявляется в настоящее время стремление отойти от преувеличенного естественно-научного материализма, чем создается почва для новых установок... Гонигман подчеркивает, между прочим, что у представителей научной медицины, писавших о гомеопатии около 40 лет тому назад, а затем и у Гарнака и Маршанда (1910 г.) заметна единственная цель — дискредитировать гомеопатию и, что еще хуже, предположение в деятельности гомеопатов преимущественно личных, материальных мотивов, и далее:

Гомеопатическая терапия должна возродиться как новая или обновленная составная часть врачевания и обогатить медицину.

Нельзя возражать против новизны гомеопатии для аллопатов, но относительно "обновления" гомеопатии и определенной тенденции покровительственно похлопать ее плечу можно бы возразить, что если аллопаты и дальше будут продолжать "заимствовать" у гомеопатии и средства, и дозы, и методы, то обновленной окажется аллопатия. А. Фридлендер в своей статье на эту тему отметил же

бесконечные изменения в точках зрения по целому ряду кардинальных вопросов в медицине... аффект, тщеславие и преувеличенную самооценку, свойственные ученым.

Далее, высказываясь по поводу выступления Бира, он говорит:

Нечего замалчивать, прикрывать факты! Это опасно. Если мы были связаны, ослеплены, то в интересах истины и научности, что представляет одно и то же, должны (многое) признать. Нечего бороться и спорить. Надо изучать и проверять. Речь идет больше чем о вопросе, помогает ли сера при фурункулезе.

Остановимся и отдохнем, читатель, на этом освежающем, бодрящем слове мужественного и честного ученого.

Не в пример общему пренебрежительному отношению аллопатов к непатентованным гомеопатам, проф. Гуревич с беспристрастностью истинного ученого напоминает своим коллегам, что

склонность к исканиям идей, часто односторонних и малообоснованных, возникавшая у людей, даже не причастных к научной медицине, но искренно одушевленных этими исканиями, не раз служила толчком для дальнейшего развития медицины как врачебного искусства и создавала новые этапы в развитии медицины как науки.

В конечном выводе проф. Гуревич считает закон подобия приложимым и ко многим средствам, принятым в аллопатии, но не могущим служить единственным руководящим для терапии. Очень жаль, что он не указывает, какие лечебные приемы он считает несогласными с этим принципом, что не дает нам возможность доказать противное. Действие гомеопатических средних делений считает доказанным, а более высоких возможным, но недоказанным. Ясно, что недоказанность действия высоких и наивысших происходит от недостатка опыта. И, наконец, признаёт серьезное значение за испытанием лекарств на здоровых, но только с параллельным испытанием и на больных людях и животных. Нетрудно предсказать, что проф. Гуревич с более полным знакомством с гомеопатией на практике неизбежно придет к отказу и от этих незначительных оговорок.

В общем, как мы видим, произошел значительный сдвиг. Период резкого отмежевания "научной" медицины от "ненаучной" гомеопатии, специального и схоластического от цельного диалектического знания закончен. Начинается приобщение школьной медицины к новому мышлению. Признание то одной, то другой части нового учения, и в общей сложности всей гомеопатии, следует быстро одно за другим. Раздаются уже честные голоса разоблачения старой школы и возмущения против лицемерия, половинчатости и недостойной тактики ее сторонников.

Если, по выражению Бира, Ганеман — гений, пророк, который высказал 129 лет тому назад идеи, которые, сам того не сознавая, принял весь ученый мир, то наступила пора дать себе в этом отчет и провозгласить честно признание этого факта, чтобы благодетельное влияние гомеопатического учения распространить как можно скорее на все страждущее человечество, за судьбу которого ответственность несет ни кто иной, как врач. Многие, очень многие, аллопаты уже убеждены в превосходстве гомеопатии, но малодушно молчат, ожидая приказа сверху, санкции власти. Старший врач и хирург одного из районов Кубанского округа, спрошенные моим товарищем, как они оценивают гомеопатию, в один голос ответили, что это "очень высокое учение, которому, несомненно, принадлежит будущее". "Почему же в таком случае вы не применяете ее?" — спросил удивленный товарищ. "А... мы не имеем права", — был ответ.

Так пытаются свалить на Советскую власть свою вину те, кто не имеет достаточно мужества и честности, чтобы выполнить до конца свой врачебный долг. Если за границей они этой санкции скоро не дождутся, то наша власть должна ее дать в виде безоговорочного равноправия обоих школ, и как можно скорее, ибо промедление здесь не только "смерти подобно", но влечет тысячи действительных смертей. Дальше медлить нельзя, и эту наболевшую язву необходимо, наконец, прижечь каленым железом Октября.

Часть I книги Гипари ЧАСТЬ I