Недавно в газете "Речь" было напечатано следующее сообщение из Екатеринослава:

Непопулярный в своей деревне земский врач Руденко, сотрудник "Русской правды", донес властям, будто врач Скарятин, к которому больные крестьяне стекаются сотнями, лишен права практики: явившейся к Скарятину в имение полиции последний доказал, что донос Руденко ложный.

В корреспонденции упущена только одна маленькая подробность, именно, что врач Н. В. Скарятин — гомеопат, притом ветеран-гомеопат, автор известного научного труда о дозах гомеопатических лекарств ("Вопрос о дозах. Краткий очерк по наблюдениям у постели больного").

В газете "Южная заря", издающейся в г. Екатеринославе, та же история рассказана подробнее. но опять-таки с тем упущением, что Руденко аллопат, а Скарятин гомеопат. Гадая о причинах недоверия и недружелюбного отношения крестьян с. Соленого к медицинскому персоналу и врачебно-санитарным мероприятиям начальства, корреспондент г. Воскресенский пишет:

В этом селе имеется земская больница и постоянный земский врач г. Руденко. Ранее он же служил в этом селе ветеринарным врачом. Затем через два года, по получении диплома человеческого врача, он снова вернулся в с. Соленое. Казалось бы, что у него достаточно было времени для приобретения доверия со стороны сельчан! А между тем что получилось на деле? Как только появилась в Соленом холера, крестьяне ополчились на свою же земскую больницу, разбили в ней окна и вывели оттуда больных.

"Что это означает? — задается вопросом г. В. — Враждебное отношении к медицине вообще? Грубость, дикость, невежество?" "Но как же тогда объяснить, — гадает г. В. дальше, — тот факт, что те же соленовские крестьяне в то же время возили своих холерных больных за 35 верст от с. Соленого к вольнопрактикующему врачу г. Скарятину, живущему в своем имении на берегу Днепра?" "Значит, — совершенно неправильно заключает г. В., — тут дело вовсе не в недоверии крестьян к медицине вообще, а в доверии к тому или иному врачу".

Столь неправильное суждение г. В. тем более удивительно, что он как местный житель не мог не знать, что д-р Скарятин лечит исключительно гомеопатическими лекарствами, следовательно, тут не может быть речи о доверии или недоверии крестьян к личности врача, а о таковом к самому способу лечения. О способе же лечения крестьянин судит, конечно, не теоретически а на основании известных ему результатов лечения. Д-р Руденко пусть был бы даже душа человек и семи пядей во лбу, но раз он не помогает своими способами лечения, то какое же может быть к нему доверие крестьян! И если те же крестьяне считают нужным добровольно возить своих больных, притом тяжелых больных, за 35 верст к д-ру Скарятину, то, надо полагать, у них имеются на то веские основания...

Д-р Скарятин в письме ко мне по этому поводу пишет, между прочим:

Верьте честному слову, что без гомеопатии я, при всех добропорядочных качествах, какие вы мне приписываете, не в силах был бы спасти и десятой части той массы больных, какая перебывала в моих бараках (т. е. под кустами)¹ за эту последнюю эпидемию. Кстати,

— пишет далее д-р Скарятин,

в начале этого месяца, помимо моего ведома и участия, помещена была заметка в местной газете "Южная заря" (вырезку прилагаю), которая порядочно раздосадовала меня именно личным характером ее: выходит так, что один врач умеет лечить и внушать доверие крестьянам к себе, а другой не умеет. Иначе сказать, один умный, другой дурак, вот и все; ну, кому это интересно знать? А между тем автор хорошо знал, что я являюсь не более как простым орудием другого метода лечения, и крестьяне верят этому методу, а не мне лично только. После оказалось, что автор просто побоялся писать всю правду, чтобы не обвинили в возмущении публики против аллопатии, плачевные успехи которой и без того вызывали ропот. По той же причине был скомкан и объяснен как бы личным только отношением к врачу и другой серьезный вопрос: как объяснить факт обращения крестьян, ломающих свой барак, к другому врачу? А между тем этот именно вопрос и следовало разработать ввиду того, что бараки ломались и во многих других местах, но к другому врачу нигде не обращались, хотя, наверно, были же не в одном месте, так в другом, и внушающие доверие врачи, к которым в других случаях (не холерных) крестьяне охотно обращаются. Словом, я орудие гомеопатии, и только как таковому крестьяне верили.

А в присланной вырезке из газеты "Южная заря" рассказывается между прочим, что д-р Руденко по поводу того, что солонянцы возили своих холерных, минуя собственную земскую больницу и своего врача, к д-ру Скарятину, написал по этому поводу форменный донос, что крестьяне, дескать, возят своих больных к лишенному прав врачу Скарятину.

В результате на основании этого доноса к г. Скарятину, практикующему уже 25 лет у себя на хуторе, явилась полиция и запросила его, по какому праву он лечит больных? На это последовал ответ: не по праву, а по обязанности, ибо как врач, присягой обязан оказывать медицинскую помощь всем в ней нуждающимся. Произведено было дознание и в с. Соленом, почему возят больных к г. Скарятину. Ответ также получился краткий: потому что он вылечивает их. Но и этим дело еще не кончилось. К г. Скарятину вторично явилась полиция и потребовала предъявления его медицинских документов, которые оказались, конечно, в полном порядке.

Наконец, корреспондент входит в лирический тон и восклицает:

Ну и нравы же! К старому врачу, известному на огромную округу, практикующему на одном месте целых четверть века, вдруг являются с требованием документов. А земский врач делает на своего коллегу ложный донос и хлопочет о запрещении крестьянам возить своих, хотя бы и холерных, больных к врачу, пользующемуся большой популярностью... Что же, в самом деле крестьяне не имеют права ездить к любому врачу за помощью, а непременно должны лечиться у господ руденко? Или г. Руденко думает, что он такими способами добьется доверия крестьян?

Об одном письме д-ра Скарятина упомянуто выше, в другом письме ко мне от 27 августа с. г. он пишет:

Выписали мне о протесте гомеопатов по поводу предполагаемого упразднения гомеопатических аптек, так не пригодится ли для этого протеста указание и на сознание даже у крестьян превосходства гомеопатического лечения над аллопатическим — там, конечно, где имели возможность ознакомиться с результатами того и другого. В подтверждение можно было бы указать на целое полицейское дознание, возникшее по жалобе на меня губернатору вследствие отказа крестьян лечить своих холерных аллопатией. Правда, дознание, кажется, еще не закончено, притом составляет т. н. канцелярскую тайну, но скрыть его существование нельзя после протокола допроса, подписанного мной, и из которого видно, что крестьяне одного из многих селений, где применялось гомеопатическое лечение, решительно отказались отправлять своих холерных в существующую в том же селении больницу; отказались ввиду плачевных результатов больничного лечения, особенно пресловутых "уколов", и прямо возмущались запрещением обращаться к гомеопатическому пособию, заявив полиции, что при таковом только они и видели спасение от верной смерти, почему предпочитают отправлять больных за 35 верст (расстояние с. Соленого от моего хутора) в надежде на спасение, чем оставлять их у своих докторов на верную погибель...

Таков был ответ крестьян при опросе их полицией, производившей его далеко не по своей инициативе, да и вообще смысл всего дознания, вызванного самой аллопатией (жалобой представителей ее губернатору) очень напоминает гоголевскую чиновницу, которая сама себя выпорола... Однако я слишком мягко выражаюсь, употребляя слово "жалоба", когда, в сущности, губернатору подан был донос, по смыслу которого выходит, что я чуть ли не беглый каторжник и во всяком случае осмеливаюсь лечить, будучи лишенным прав, что достоверно известно, как буквально там сказано...

Прежде чем цитировать дальше письмо товарища Скарятина, имеющее, как читатель увидит ниже, глубокий общественно-исторический интерес для гомеопатии в России, необходимо вернуться к прошлому этого выдающегося врача не только как гомеопата, но и как человека в высокой степени правдивого, гуманного, до самоотвержения отдававшего всего себя на благо ближних и продолжающего это делать по сие время, невзирая на свою уже приближающуюся старость. Да простит меня товарищ Скарятин, что я пишу так о нем, не спросив его разрешения. Я считаю, что деятельность его в качестве врача в прошлом и настоящем имеет громадное значение для развития и упрочения гомеопатии в России. Он работал и работает не для личного благополучия, которого у него крайне мало было и есть, а исключительно для болеющего народа, беспрерывной волной приливающего каждодневно к его маленькому хутору, находящемуся в совершенной глуши на берегу Днепра в Екатеринославской губернии.

Прошлое д-ра Скарятина, на которое ссылается д-р Руденко в своем на него доносе, заключается в том обвинении, которому Скарятин подвергся в бытность свою военным врачом в 1882 году. Его судили, осудили, но по представлении "дела" на благоусмотрение Государя Императора Александра III, "Высочайше повелено было наказание врачу Скарятину ограничить тем, чтобы подвергнуть его содержанию на гауптвахте на два месяца без всякого ограничения прав и преимуществ по службе; на основании 7 п. приказа по Военному ведомству от 15 мая 1883 г. за № 104 освободить от всякого взыскания. Высочайшим приказом по Военному ведомству о чинах гражданских от 1 апреля 1884 г. уволен от службы. 26 июля 1885 г. последовало Высочайшее соизволение на освобождение от обязательной военно-медицинской службы с выдачей указа об отставке". На докладе военного министра по упомянутому делу д-ра Скарятина была Высочайшая пометка: "прав".

Обвинительный же акт по делу "младшего врача 26-го драгунского, ныне младшего ординатора Бобруйского военного госпиталя Николая Васильевича Скарятина" гласил так (с копии):

20 апреля 1882 года младший врач 26-го драгунского Бугского полка Скарятин получил предписание командира того же полка отправиться в Бобруйский военный госпиталь, куда приказом по Военному ведомству Скарятин был переведен на службу, на должность младшего ординатора. По получении этого предписания врач Скарятин подал рапорт о болезни, а 3-го мая подал рапорт о выздоровлении, заявив в этом рапорте, что он не может отправиться к новому месту службы, так как по его убеждению положение военного врача не согласно с присягой и совестью, каковое обстоятельство заставляет его отказаться от должности врача, исполнять которую он готов лишь в случае войны, когда условия службы иные, тогда как в настоящее время от врача требуется лишь одно формальное исполнение обязанностей. Так как по подаче этого рапорта Скарятин действительно не отправился к новому месту своей службы, то против него было возбуждено уголовное преследование по обвинению в неповиновении.

На предварительном следствии Скарятин объяснил, что упомянутый рапорт был составлен и подан им совершенно сознательно, и что к этому побудили его нижеследующие обстоятельства.

По поступлении его на службу в 26-й драгунский Бугский полк весной 1881 года, он был поражен обращением начальствующих лиц с нижними чинами, которые безнаказанно подвергались побоям, доводившим до необходимости медицинского пособия. Возмущенный таким порядком вещей, Скарятин обратился к командиру полка с заявлением о необходимости положить конец этому порядку, но командир полка возразил ему, что русского человека нельзя не бить, и затем побои нижним чинам наносились по-прежнему.

В августе в лазарет поступил молодой солдат Гостинский, заболевший от побоев. Пробыв в лазарете около месяца, этот нижний чин не мог излечиться и потому был уволен от службы. Этот случай так возмутил Скарятина, что он решился донести о нем до сведения высшего начальства, причем ни от кого не скрывал своего намерения. В то же самое время командир полка по поводу одного случая донес начальнику дивизии, что Скарятин неоднократно замечен был им в неисполнении правил чинопочитания и просил ходатайства об увольнении Скарятина от службы. Вследствие этого донесения Скарятин был подвергнут по распоряжению начальника дивизии аресту на гауптвахте в продолжении одного месяца.

После этого в лазарет Бугского полка поступил на излечение рядовой кадра² 130-го пехотного Херсонского полка Корниенко, у которого обнаружилось сильнейшее кровохарканье, происшедшее от побоев, нанесенных Корниенко офицером кадра. Об этом Скарятин донес рапортом командиру резервной бригады, так как сообщение о нем Лубенскому уездному воинскому начальнику находил бесполезным ввиду того, что воинский начальник не мог не знать, что в подведомственной ему части существует жестокое обращение с нижними чинами. Между тем по этому рапорту дознание было поручено тому же воинскому начальнику, и результатом этого дознания было донесение о том, что кровохарканье Корниенко не было результатом побоев. Видя, что ближайшее начальство равнодушно относится к жестокому обращению с нижними чинами, Скарятин подал военному министру докладную записку, в которой объяснил о всех указанных случаях и вообще о существующем в частях войск обращении с нижними чинами. Через несколько времени после этого состоялся приказ о переводе Скарятина в Бобруйский военный госпиталь. Сначала Скарятин имел намерение отправиться к новому месту служения, но впоследствии, обсудив положение военного врача, изменил свое намерение. Имея в виду, что неоднократные его протесты против незаконного обращения с нижними чинами не привели ни к чему и что в Бобруйском военном госпитале его ожидали не лучшие порядки, о чем ему было известно по частным корреспонденциям, он решился отказаться от должности военного врача вообще, и с этой целью подал рапорт командиру полка.

Подать прошение об отставке он не нашел возможным, так как это имело бы вид оставления службы по доброй воле, между тем как его вынуждали к этому самые условия службы. В подтверждение своих объяснений обвиняемый представил скорбный лист о болезни рядового Гостинского, копию своего рапорта о побоях, нанесенных рядовому Корниенко, и сослался на многих свидетелей, как офицеров и нижних чинов 26-го драгунского Бугского полка, так и частных лиц.

Показаниями этих свидетелей действительно удостоверено, что в 26-м драгунском Бугском полку нижние чины нередко подвергались побоям и что рядовой Корниенко действительно был избит младшим офицером кадра подпоручиком Горянковым.

Командир 26-го драгунского Бугского полка полковник фон Бреверн подтвердит, что Скарятин обращался к нему с заявлением о том, что в полку бьют нижних чинов, на что он ответил, что если это заявление справедливо, то им будут приняты меры.

По послужному списку младший врач Скарятин Николай Васильевич, 32 лет, из дворян Казанской губернии, в службе с 19-го января 1881 года. Кроме того, из дела видно, что Скарятин был под судом за помещение в официальной бумаге выражений, оскорбительных для двух лубенских врачей, но приговором Харьковской судебной палаты оправдан в этом обвинении.

По изложенным основаниям врач Скарятин обвиняется в том, что, получив от командира 26-го драгунского Бугского полка предписание отправиться к новому месту служения в Бобруйский военный госпиталь, куда он был переведен на должность младшего ординатора, подал рапорт о том, что он не может отправиться к новому месту служения и совсем отказался от должности военного врача, находя, что положение врача в этой должности не согласно с присягой и совестью; затем, подав этот рапорт, Скарятин действительно к месту служении своего не отправился.

За проступок этот, предусмотренный 105 ст. XVII С. В. П. 1869 г. изд. 2, врач Скарятин на основании 637 ст. XXIV кн. С. В. П. предан военному суду. Г. Харьков. Января 25 дня 1883 года.

Подлинный подписал помощник военного прокурора (подпись).

Приговором военно-окружного суда врач Скарятин "за неповиновение, т. е. за умышленное неисполнение приказания начальника, при уменьшающих вину обстоятельствах приговорен к исключению из службы без лишения чинов, с потерей лишь некоторых прав и преимуществ"... Об обнаруженных же на судебном следствии обстоятельствах по поводу жестокого обращения с нижними чинами и о других противозаконных деяниях лиц Военного ведомства в 26-м драгунском Бугском полку и других частях войск суд определил на основ. (и проч.) сообщить через военного прокурора подлежащему начальству для дальнейшего на законном основании распоряжения.

Независимо от сего,

— как гласит далее приговор,

на судебном следствии выяснилось:

1) что Скарятин как врач в высшей степени гуманный не мог равнодушно смотреть на жестокое обращение с нижними чинами, и так как побои, наносимые нижним чинам, нередко служили причиной увечья тех людей и увольнения их вследствие того от службы, то эти обстоятельства и послужили поводом к пререканиям врача Скарятина с начальством;

2) что многократные заявления врача Скарятина о помянутых побоях как непосредственному медицинскому, так и военному начальствам не приводили ни к каким результатам и злоупотребления продолжались по-прежнему, и 3) что подача рапорта командиру 26-ro драгунского полка о нежелании отправиться к месту нового служения, причем врач Скарятин действительно не поехал в Бобруйский госпиталь, хотя и составляют деяния, не соответствующие требованиям военной службы и дисциплины, но были совершены врачом Скарятиным не из преступных побуждений, а единственно из желания, чтобы путем предания его, подсудимого, суду вывести наружу злоупотребления, оставленные, по мнению подсудимого, без внимания начальства и, как выразился врач Скарятин на суде, "пожертвовав собой, тем самым избавить солдат от истязаний", Харьковский военно-окружный суд, принимая во внимание все изложенные обстоятельства и находя их особенно важными к облегчению участи подсудимого, постановил: на основании 838 ст. XXIV кн. С. В. П. ходатайствовать через г. военного министра перед Его Императорским Величеством о смягчении врачу Скарятину определенного ему судом наказания заключением в крепости на четыре месяца с ограничением лишь некоторых прав и преимуществ но службе.

Подлинный за подписями г.г. присутствующих и скрепой помощника секретаря (подписи).

О том же, как отнесся покойный государь Александр III к этому делу, сказано выше: он признал д-ра Скарятина правым и освободил его от всякого взыскания.

Так вот откуда д-р Руденко извлек достоверное сведение о "лишенном прав" д-ре Скарятине.

Уже в то время, когда д-р Скарятин переживал эту свою трагедию, он был гомеопатом по убеждению, и можно себе представить, что он должен был испытывать в душе, видя наносимым солдатам увечья и не имея возможности лечить их гомеопатией!

Вышедший в отставку в 1885 году д-р Скарятин короткое время практиковал в Петербурге, но условия столичной жизни и практики оказались ему не по душе, и он пошел в провинциальную глушь к народу, где и живет до сей поры, безустанно и бескорыстно по большей части за прямо нищенское вознаграждение помогая многочисленным больным, стекающимся к нему из разных мест обширной округи. Но как досадно, что столь благая для народа деятельность врача должна омрачаться злобными и грязными противодействиями гг. руденко!

Что приходится д-ру Скарятину морально переживать при этом, можно себе представить из дальнейшего содержания его письма ко мне, которое я уже цитировал выше.

Он пишет еще:

Посылаю Вам копии с моих документов³. Тогда, может быть, и спрашивать ни о чем не придется. Знаю, знаю, что Вы тоже не богаты временем, но хотя бегло просмотрите, о чем прошу не для себя, а ради общего у нас дела гомеопатии. Ведь гг. аллопатам надо затоптать в грязь гомеопатию, а кинули грязью в меня, чтобы показать, какого низкого сорта врачи и люди берутся шарлатанить, то есть практиковать гомеопатию...

По крайней мере на одной из лекций, читанных крестьянам для ознакомления с противохолерными мерами, проводилась именно та мысль, что гомеопатией обманывают людей только подобные мне господа, а в публичной беседе с учителями при дезинфекции одной школы аллопат (д-р Руденко) усердно доказывал, что гомеопатию могут практиковать только подобные темные личности как д-р Скарятин. Нечто подобное он указывает и в своем доносе на меня губернатору... Я себя сумею, конечно, отстоять, но жаль упускать подходящий случай в интересах нашего общего дела, где один я ничего не поделаю...

Кстати скажу Вам, что однажды меня уже судили за целый синедрион эскулапов, которых силой обстоятельств я вынужден был назвать в официальной бумаге как-то очень нелестно, на что подана была коллективная жалоба в окружный суд, затем дело перешло в судебную палату, которая, однако, вполне согласилась со мной, оправдав меня и освободив от всякой дальнейшей волокиты. После, спустя долгое время, опять весь состав врачей другого только города подал на меня не жалобу, а прямо донос губернатору, что я обманываю больных шарлатанством, лечу именно гомеопатией, причем я-де полный невежда по образованию и т. п. Впрочем, этот донос провалился без вмешательства полиции, так как очень скоро выяснилось. что он вызван оскорбленным самолюбием — излечением мной одной больной, удаленной из харьковской клиники по невозможности вылечить (об этом случае подробности имеются в моей книге "Вопрос о дозах", там, где говорится о Pemphygus). Разумеется, не обошлось без справок о моем невежестве, в удостоверение которого вынужден был представить документы об окончании курса в Московском университете, а затем и в академии (медико-хирургической). После этого около 10 лет оставляли меня в покое, а теперь опять донос, где уже не выражают сомнения в моем знании, а только бросают грязью в мое прошлое и обвиняют в лечении мной холерных больных камфорой, проливая крокодиловы слезы за этих несчастных, которым я решаюсь давать камфору. Нужно ли говорить, что ни в одном пункте доноса, столь доблестного для бывших студентов (как считаю врачей вообще), нет ни единого слова о результатах лечения холеры гомеопатией, которая так возмущает автора... А между тем в некоторых селениях смертность совершенно прекращалась после обращения заболевших к гомеопатическому пособию. Так было, например, в с. Черноглазове, где нет ни больницы, ни барака, а смертные случаи прекратились очень скоро при одном гомеопатическом пособии, несмотря на предварительный проезд расстояния до моего хутора не менее 25 верст. Так было и в том селении (Соленом), где крестьяне возмутились было запрещением обращаться к гомеопатическому пособию, и все вновь заболевавшие после этого уже прямо бежали ко мне, не попробовав даже аллопатического лечения. Этих оригинальных беглецов перебывало у меня много, но я записывал только умерших из них (по недостатку времени и днем и ночью), которых оказалось только двое, между тем как до начавшегося побега за короткое сравнительно время умерло там 20 явно холерных, да еще 13–14 подозрительных, умерших раньше за больший промежуток времени, когда эпидемия была еще слабая. Впрочем, подозрительных было много и потом, но этих я почти не лечил лично; их лечили сами крестьяне полученными от меня лекарствами, и никто не умер, хотя в доносе и такое заочное лечение поставлено мне в укор. Положим, удивляться здесь нечему: крестьяне лечили гомеопатическими лекарствами на глазах всего больничного барачного персонала, игнорируя самое существование больницы и барака в их селении (Соленом), а когда не могли сами отстоять больного, тогда отправляли его ко мне за 35 верст, а не в барак за несколько шагов...

Зато эпидемия здесь скоро прекратилась. В заключение скажу еще, что далеко не одни темные крестьяне предпочитают здесь гомеопатическое лечение аллопатическому, напротив, немало приезжают за таким лечением из соседних городов, а больше всего рабочих...

Вряд ли нужны еще дальнейшие комментарии. А насколько действительно велика и все более увеличивается потребность провинции в гомеопатическом лечении, видно из массы получаемых оттуда требований о высылке лекарств и гомеопатических лечебников и все возрастающих просьб о заочном лечении. Если бы представители официальной медицины в России не были так слепы и глухи к столь знаменательному явлению народной жизни, они должны были бы наконец с полным беспристрастием разобраться в действительных причинах такового. И если бы они это сделали, то несомненно пришли бы к необходимости, во-первых, ввести гомеопатический метод лечения в круг обязательных предметов преподавания на медицинских факультетах, во-вторых, не ставить никаких преград тем земствами и городским управлениям, которые, как это случалось не раз, пожелали бы ввести этот способ лечения на одинаковых с аллопатией правах. Сколько народных денег и сколько народного здоровья было бы тогда сохранено!..

ПРИЕМЫ БОРЬБЫ АЛЛОПАТОВ ПРОТИВ ГОМЕОПАТИИ В ПРОВИНЦИИ
("Врач-гомеопат", 1910, № 12, стр. 379–381)

Настоящее сообщение является дополнением к помещенной в окт.-ноябрьской книжке "Врача-гомеопата" за настоящий год статье "К истории гомеопатии в провинции". Д-р Скарятин, слава Богу, жив и здоров, но в своем письме ко мне от 30 ноября с. г. он прислал мне вырезку из № 88 газеты "М. новости" (от 21 ноября), в которой напечатано буквально следующее:

Убийство помещика Скарятина. В г. Александровске приезжие из д. Андреевки крестьяне передают, что убит землевладелец Скарятин в своем имении Екатеринославской губ., за Днепром, недалеко от села Андреевки-Иваненкова. Убитый помещик Скарятин, выступив со старшего курса медицинского факультета, стал известным гомеопатом и лечил народ гомеопатическими средствами. Незадолго до смерти, как передают, к нему явилось двое злоумышленников с приглашением к больному. Доктор с ними поехал и не вернулся. Третьего дня его нашли повешенным на дереве в собственном поместье. Редакция за верность слуха не ручается.

Не правда ли, читатель, хороша "редакция" (с позволения сказать), помещающая в своей газете такие сообщения, не будучи уверенной в их действительности, но куда еще лучше ее те господа-аллопаты, которые в своей злобе на гомеопатию не останавливаются перед самым низким способом борьбы против представителя последней!

Д-р Скарятин по этому поводу мне пишет:

Кстати, от серьезного до смешного всегда недалеко. История моя с доносом губернатору о моей гражданской смерти, в смысле лишения всех прав, закончилось извещением о моей смерти уже физической. Сначала был пущен слух, что я уже умер, вследствие чего значительно сократился приезд больных ко мне. Так продолжалось около двух месяцев, и я думал, что поводом к слуху было простое предположение публики, что я заразился от той массы холерных, с которыми провозился все минувшее лето⁴. Но теперь оказывается что-то другое. На днях один больной привез мне вырезку из газеты, которую при сем прилагаю. Тот же больной говорил, что об этом публикуется уже второй раз, а в первый все передавалось со слов крестьян, даже то, что д-р Скарятин практиковал гомеопатию не будучи доктором, а лишь студентом старшего курса. Отсюда с уверенностью можно, конечно, заключить, что публикация сделана не со слов крестьян, которые даже понятия не имеют о курсах. Этим курьезом и закончу свое к Вам послание.

Товарищ Скарятин называет это "курьезом". Такое добродушное отношение к возмутительнейшему факту объясняется разве лишь сознанием блестяще исполненного долга: за минувшее лето у д-ра Скарятина перебывало около двухсот холерных больных, из которых умерло лишь семь человек, т. е. не более 2,5%.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В пояснение этого выражения надо сказать, что масса больных, стекающихся к д-ру Скарятину, располагается в саду его дома буквально под кустами, завешанными кусками полотна или мешком.
2. Т. е. состоящий на действительной службе. — Прим. авт. сайта.
3. Из которых выдержки приведены выше.
4. "Без заразы, — пишет в выноске д-р Скарятин, — действительно не обошлось, но я легко отделался: во второй половине сентября, когда холера начала утихать, я нарвался на холерный тиф и сам заболел, но скоро оправился".