Гр. Ломоносов (ст. Екатериновка Сычевского уезда)

Памяти Хомякова как последователя гомеопатии


Врач-гомеопат, 1910, № 12, стр. 264–269

Хомяков Алексей Степанович (1804—1860) — русский писатель, поэт, художник и философ, один из основателей славянофильства. Член-корреспондент Петербургской Академии наук (с 1856 г.)


Алексей Хомяков как последователь гомеопатии
А. С. Хомяков (фото с дагерротипа, около 1842 г.)

23 сентября исполнилось 50 лет со дня кончины Алексея Степановича Хомякова, одного из величайших русских людей XIX века.

Значение его для России и славянских народов необъятно как сама Русь православная.

Вся жизнь его есть непрерывный ряд высоких подвигов на свободу и благо ближних.

Образованнейший человек, стоявший гораздо выше современного ему общества, громадных сведений по всем отраслям человеческого значения, олицетворение братской любви, равенства, правды, Хомяков с юных лет был убежденный последователь учения гениального Ганемана, каковыми и поныне остались члены его семьи.

Еще молодым человеком в турецкую войну 1828—29 гг. с ним была в походе гомеопатическая аптечка и затем сопровождала всюду и после войны. Дорожа всем, что касается великого Хомякова, привожу выписки из нескольких писем его, имеющихся у меня под рукой.

В письме к А. Кошелеву от 1855 г., объясняя свою задержку выезда из деревни болезнью детей, прибавляет:

Ты знаешь, что я сам их медик.

В письме от 1856 г. к тому же лицу, посылая при этом свою статью, читаем:

Хороша ли статья, не знаю... Суди и ряди! Если и в печку бросишь, не опечалишь: я же теперь особенно утешен тем, что узнал действие алюмины в некоторых формах желудочных спазм.

Далее в том же письме, отвечая на вопрос, скоро ли в Москву приедет, читаем:

Все дорога держит. Хотелось бы санного пути. Кроме того, лечу здесь занесенную ко мне в деревню гнилую горячку с пятнами. За Тулой и в Туле от нее смертных случаев довольно. Слышно ли о ней в Москве, или это местное явление?

В октябре 1859 г. пишет:

Вероятно, ты уже слышал, любезный Кошелев, как я умудрился вылететь из тарантаса на охоте и как отлично я себе вытянул жилы вертлуга. Вот уже месяц, как я лежу почти постоянно: это очень тяжелая болезнь. которая многих оставляла хромыми на всю жизнь; таких я знавал. Надеюсь, что гомеопатия не позволит такой вольности со мной... Боль теперь уже небольшая... кажется, могу рассчитывать на полное выздоровление.

2 декабря 1859 года в письме к М. А. Максимовичу, подробно описывая свою болезнь ноги, от которой избавился, замечая, что нога исхудала в мускулах, продолжает:

Я теперь фехтую, чтобы укрепить ногу. Доктора бестолковы: они на это не обращают достаточного внимания. Ведь теперь дознано, что венозная темная кровь, которой питается тело (мускулы), при напряжении мышц обращается в алую quasi-артериальную. Одинаково ли питание в обоих случаях? Быть не может. Вот почему движение необходимо и почему больной член часто худеет и часто ссыхается не столько, думаю, от боли, сколько от неподвижности, к которой он осужден для избежания боли.

Эти отрывки говорят сами за себя, разъяснять их нечего. Не могу не сообщить письма Л. М. Муромцева, соседа Хомякова по имению, единственного свидетеля его кончины. Излагаю его дословно:

23-го сентября (1860 г.) в 8 часов утра приехал ко мне посланный с известием, что Алексей Степанович заболел холерой. Я наскоро захватил с собой лекарства, которыми довольно успешно лечил в околотке, и с тяжелыми предчувствием на сердце поскакал в Ивановское. В 9 часов я взошел в комнату к больному. Он лежал лицом к свету, а потому страшные следы болезни сразу бросились мне в глаза. "Что с вами, Алексей Степанович? — спросил я у него, стараясь придать моим словами и твердость, и спокойствие. — Да ничего особенного: приходится умирать. Очень плохо. Странная вещь! Сколько я народу вылечил, а себя вылечить не могу". И все это было сказано слабым, едва внятным голосом, свойственными всем холерными. Но в этом голосе не было и тени сожаления или страха, но глубокое убеждение, что нет исхода. Лишними считаю пересчитывать, сколько десятков раз я его умолял принять моего лекарства, послать за доктором и, следовательно, сколько раз он отвечал отрицательно и при этом сам вынимал из походной гомеопатической аптечки то Veratrum, то Mercurius. Дня два перед роковым 23-м числом Алексей Степанович уже страдал расстройством желудка; не обращая внимания на этот недуг, он ездил 21-го в Лебедянь, 22-го был в поле, а в ночь с 22-го на 23-е до двух часов писал письма. В 3-м часу он лег спать и приказал человеку приготовить к утру горчичники, собираясь ехать со мной в заседание Лебедянского общества (сельского хозяйства). В шестом часу он разбудил людей: болезнь разразилась в полной силе. В 9 часов, когда я приехал в Ивановское, главные припадки несколько уменьшились, оставивши по себе все признаки отчаянного положения: изнуренное лицо, холодный пот, сильно изменившийся голос, неимоверную слабость. Около часу пополудни, видя, что силы больного утрачиваются, я предложил ему собороваться. Он принял мое предложение с радостной улыбкой, говоря "Очень, очень рад". Во все время совершения таинства он держал в руках свечу, шепотом повторял молитву и творил крестное знамение. Спустя некоторое время, он принял несколько капель моего лекарства вместо целой рюмки, которую я ему предлагал. Часа в три, при усилии встать с постели (хотя нас трое его поддерживали), он впал в сильный обморок. Ошибочно принявши это за агонию, я попросил священника читать отходную. Мне кажется, что этого он и не слыхал, и не заметил, ибо, очнувшись минуть через десять, он меня уверял, что крепко заснул. "Не нужно ли вам мне передать чего нибудь? Бог милостив, вы выздоровеете, но выздоравливание ваше будет продолжительно. — Не могу говорить, — отвечал он мне. — Очень тяжело". Разумеется, после этого ответа я уже не стал его беспокоить и тревожно ждал, чтó Бог даст. Часов до шести не было заметно особенной перемены. В начале 7-го часа, беспрестанно прикладывая руку к его руке, к его ногам, я вдруг заметил, что они сделались легче и влажнее. Немедленно стали мы его растирать сильнее прежнего и обложили горчичниками. Через полчаса теплый пот пробился на боках, на шее и на спине; ноги согрелись; пульс, совершенно исчезнувший с самого утра, начал показываться. Одни только руки оставались холодными как лед. Все как будто шло к лучшему, и я начал надеяться. В это время жена моя прислала узнать о здоровье Алексея Степановича. Я хотел отойти от постели, но он меня удержал и спросил, куда я иду. "Посылаю добрую весточку. Слава Богу, вам лучше. — Faites-vous responsable de cette bonne nouvelle: je n’en prends pas la responsabilité1, — сказал он, почти шутя. — Право хорошо; посмотрите, как вы согрелись, и глаза просветлели. — А завтра как будут светлы!" Это были его последние слова. Он яснее нашего видел, что все эти признаки казавшегося выздоровления были лишь последние усилия жизни. В семь с половиной часов дыхание его стало тяжко. Я не спускал с него глаз. Без четверти восемь вечера его не стало, а за несколько секунд до кончины твердо и вполне сознательно он осенил себя крестным знамением.

Так скончался предтеча Царя-освободителя и царей августейших Его потомков, идеалы и стремления которых тождественны с заветными думами и направлением необыкновенного ума и непреклонной воли великого Хомякова, так как те и другие народные.

За 50 прошедших лет России не узнаешь, вся жизнь, весь строй государственный переменился, все свободны, все равны, все ожило к лучшей жизни, все озарилось светом разума и любви к человечеству, только кое-где остались еще пережитки позорного крепостничества и насилия, вроде Медицинского совета при Министерстве внутренних дел, с его ненавистническим отношением к человечеству и нелепыми мечтаниями вернуть старые порядки. Поздно. Много просвещенных людей в Петербурге, но с особым просвещением, ограничивающимся пониманием. Все понимают, но ничему не сочувствуют. Такое просвещение грустнее невежества.

Каким хорошим делом увековечим память одного из старейших последователей гомеопатии, дивного богатыря мысли и дела земли русской А. С. Хомякова?2

Гр. Ломоносов
10 сентября 1910 г.
ст. Екатериновка Сычевского уезда

ССЫЛКИ

1. Эта добрая весть на вашей совести; я не принимаю за нее ответственности (франц.).
2. Алексей Степанович Хомяков, бывший великим мыслителем, однако в медицине достаточных познаний не проявил. Можно быть уверенным, что если бы А. С. обратился заблаговременно к врачу-гомеопату и получил бы от него надлежащие противохолерные средства — не Mercurius, а Arsen, Cuprum, Camphora, то русскому народу не пришлось бы оплакивать преждевременную кончину великого поэта. — Ред.