III

При третьей статье Ваших замечаний встречаем вновь неосновательное предположение, будто бы гомеопатия остается навсегда при симптоматическом (т. е. на одних признаках основанном) способе врачевания. Ничтожность сего упрека, выводимого единственно по совершенному неведению гомеопатии и сущности ее, достаточно была уже обнаруживаема всегда, когда только противники упрек сей на вид поставляли. Теперь же усматриваем мы еще более необыкновенное их на сей счет неведение. Гомеопатия, быв в начале названа от самих Вас прямым специфическим врачебным способом (что она и есть, бесспорно), не заслуживает уже и в сем одном отношении быть именована симптоматическим врачебным способом. Следовательно, Вы ощутительно в сем случае сами себе противоречите. Каждый доселе известный врачебный способ основывает распознавание каждой болезни на соображении существующих ее признаков, которые во всей совокупности своей представляют наблюдателю настоящий образ болезни, в следствие чего и нет никакого иного явления, кроме признаков, которое в состоянии бы было обнаружить существование болезни и ее свойство.

Болезнь и признаки содержатся друг к другу как причина к действию. Каждому врачебному способу надлежит клониться к тому, чтобы отстранить предлежащие существеннейшие признаки, т. е. излечить болезнь, и когда все признаки болезни будут таким образом им прочно отстранены, тогда наверное отстранится и болезнь, ибо болезнь без признаков есть ничто.

Следовательно, ежели гомеопатический врач отстранит существенные признаки воспаления легких, тогда отдалит он основательно и самую болезнь, и после того ничего уже более делать не останется.

К подтверждению сего предположения приведем мы слово от слова § 147 "Органона", в котором именно сказано:

При отыскивании специфического гомеопатического целебного средства, т. е. при сравнительном взаимном соображении признаков известных лекарств на тот конец, чтобы из числа последних приискать такое, которое бы силой действия своего произвело искусственную болезнь, сходную с лечимым недугом, надлежит держаться преимущественно и почти исключительно самых разительных, особенных, необыкновенных и отличительных признаков болезни, ибо между отыскиваемыми к успешному исцелению болезни лекарствами будут всегда преимущественно полезны только те, которые в происходящих от них признаках с признаками болезни сходственнее будут.

Совсем противное происходит при симптоматическом способе врачевания (in sensu strictior) (в строгом смысле), к каковому разряду Вы гомеопатию причитаете, и что, однако же, как мы выше доказали, совсем неосновательно, но по всему кажется, что Вы впали по сему предмету в заблуждение. Мы намерены доказать оное собственными Вашими словами: "Чувство боли, — говорите Вы, — есть вернейший признак органической немощи". Следовательно, изъемлете здесь из всей совокупности явлений единственно один только признак, и если бы Вы вознамерились пользовать только тот один отдельный признак, тогда приняли бы на себя в существе настоящий симптоматический способ лечения. Может быть, Вы отстранили бы или облегчили сей признак, но не остановили бы при том продолжения болезни. В сем отношении Вы правы, но гомеопатический врач ни под каким видом так поступать не будет, и отвращение основателя гомеопатии от подобного способа лечения ясно усмотреть можно из примечания его к концу § 9 "Органона" 4-го издания, в котором сказано:

За недостатком лучшего познания употреблялось искони старание отвращать или по возможности заглушать какую-либо болезнь лекарствами, обращая оные на один какой-либо из многочисленных ее признаков. Сия предосторожность, отличенная названием симптоматического способа лечения, по всей справедливости заслуживала всеобщее отвержение, поелику чрез нее не только не приобретено никакой пользы, но, напротив того, многое искажено. Один из многих существующих признаков болезни столь же мало может назваться болезнью, сколько одна нога целым человеком. Сие предположение было тем порицательнее, что подобный в отдельности взятый признак отстраняем был одним только противоположным средством, т. е. антипатически (или в виде утоления), от чего самого после кратковременного облегчения болезнь снова еще более усиливалась.

Известные перемежающиеся воспаления (metastasische Entzündungen), как рожные, так подагрические (arthritische)*,

*Сие общее наименование недугов подагрических (arthritische) относится к тем болезням, которые чувствуемы будучи в ногах называются подагрою, в руках — хирагрою, а в коленях — гонагрою; следовательно, в строгом смысле надлежало бы и в русском языке сему общему недугу, в трех разных частях тела бываемому, иметь особенное общее наименование, подобно как в медицине arthritis отличается наименованиями в ногах podagra, в руках hyragra, а в коленях gonagra. Но здесь, в ожидании будущего определительного наименования (кроме разве во многих случаях употребляемого названия "ломота"), достаточно сего примечания к руководству читателя в настоящем значении слова arthritis и т. п.

доказывают более справедливость гомеопатов, нежели противников их. Гомеопат вернее всякого аллопата найдет по предшествовавшим признакам, от местного ли воспаления или от последствий переместившегося какого-либо всеобщего недуга зависит коренная причина примечаемого явного болезненного признака, например, ломоты, в каковом случае направит он целебные свои средства не только на страждущий орган, но на всю совокупность сокрывшихся каким-либо случаем во всем прочем телесном составе недужных признаков; одним словом, там, где образованный аллопат предпишет, например, tartarica (т. е. против ломоты), там гомеопат будет давать свои antipsorica (т. е. против псоры) или другие против всей совокупности болезненного состояния гомеопатически действующие лекарства. Из сего явствует, сколь далеко отстоит врач гомеопатический от грубых эмпириков аллопатической школы, которая усиливается отвращать, ко вреду всего телесного устройства, вышепомянутые из места в место переходы общего недуга, через местные антипатические средства, как-то: посредством камфоры, свинца, примочек из холодной воды и т. п.; после сего можно ли те малые гомеопатические приемы, действующие здесь только силой всего организма на страждущий в особенности орган, назвать местнодействующим средством? И можно ли утвердительно сказать, что подобным образом можно уничтожить, например, ломотное воспаление глаз?

В сем отношении весьма неосновательно сравниваете Вы гомеопатию с браунианизмом, ибо гомеопатия не объемлет жизнь и ее изменения с одной или с двух сторон подобно брауновой системе, с которой имеет она разве общего только то, что есть динамического (нематериального) свойства и противится гуморальной патологии (т. е. на соках основанному болезнословию) к совершенному опровержению которого браунова система много содействовала.

Без сомнения, гомеопатия отличает при каждом воспалении местное страдание, всеобщее воспалительное состояние всей кровяной системы и самой кровяной жизненности, но мы не можем согласиться с Вами в том, чтоб всеобщее воспалительное состояние в крови могло быть основанием и началом болезни, а местное страдание было бы одним местным отражением или сосредоточиванием оной, потому что febris inflammatoria (воспалительная горячка) не всегда бывает причиной недуга, но весьма часто есть последствие местного раздражения и воспаления; сему научает нас самое беспристрастное наблюдение.

Гомеопат с помощью несложного прямо против воспаления и воспалительности действующего гомеопатического средства, как-то аконита и т. п., утолит гораздо скорее и надежнее не токмо местное воспаление, но и самую febris souveraine inflammatoria (общевоспалительную горячку), нежели кровопускание. Ибо сие последнее, приемлемое совершенно несправедливо аллопатией за антифлогистическое средство, не уничтожает нимало ни местного, ни последовавшего в крови воспаления, а напротив, производит только антипатическое (временное) пособие, и оставляя существо общего и местного воспаления неприкосновенными, становится только для местного острого случая тем, что пользование голодным изнурением есть для хронического.

К сему немаловажным подкреплением послужить может случившийся на сих днях следующий пример. Два мне весьма коротко известные и до того совершенно здоровые человека занемогли в один и тот же день, по случаю бывшей тогда в феврале месяце весьма холодной погоды и резкого холодного ветра, одинаковой болезнью, а именно воспалением легких.

Один из них призвал на помощь известного по искусству аллопатического врача, от которого тотчас предписано было ему выпустить 6 унцов крови, а поелику на оной образовалась вскоре толстая плева и в облегчении больного весьма слабый усматривался успех, то по прошествии 6-ти часов признал врач за нужное повторить кровопускание, и сверх того припустить пиявки. Вслед за сим не забыты были внутренние приемы Nitrum и Calomel. На другое утро находит врач воспаление легких не уменьшенным, а потому в третий раз возобновляется кровопускание. После сего продолжавшееся несколько часов облегчение подало некоторую надежду, но тщетно. На третий день состояние больного было почти таково же, к которому присовокупилась еще великая слабость. Невзирая ни на что, искусство древней школы приступило к четвертому кровопусканию, после которого оказалось некоторое облегчение и врач восторжествовал. В самом деле, воспаление легких отстранилось и больной начал уже предусматривать свое выздоровление, сошел даже с постели. Но за всем тем восстановление не могло совершиться, и в один прекрасный весенний день, окончив жизнь свою чахоткой, отнесен он на кладбище. Товарищ же его пригласил к себе врача-гомеопата, который, дав больному своему в промежутках 8 или 10-ти часов времени три малые приема аконита, имел удовольствие видеть его через три дня совершенно здоровым и отдающим на похоронах последний долг другу своему, умершему от последствия пользованного в нем воспаления легких.

Я уклоняюсь от всякого дальнейшего по сему случаю замечания, постижимого для Вас или для всякого благомыслящего читателя, лишь бы он только не захотел в истине сего происшествия упорно сомневаться!

IV

Весьма справедливо выхваляется уверенность гомеопатии в узнавании и отыскивании приличнейших целебных средств, ибо в сем единственном предмете заключается отличительное преимущество ее против аллопатического способа врачевания. Сие преимущество обнаруживается наиболее при пользовании всех острых болезней, в коих с одной стороны существеннейшие признаки болезни облегчают распознавание оной, а с другой делается определительнее и безошибочнее выбор приличнейших лекарств, которые сверх того большей частью так обстоятельно и верно могут быть испытаны, что те самые действия, которые удостоверяют в способности их к излечению острых болезней, везде сами собой решительное и отличительное дают руководство, так что неудача в выборе на одного только врача пасть может.

Ежели вникнуть только прилежно в совокупность признаков, происходящих из действия лекарств, Ганеманом Polycreste (во многих случаях полезными) называемых, то легко будет каждому врачу найти в них разительное сходство со множеством обыкновенных встречающихся болезненных случаев. Насчет, например, воспалительных болезней, стоит только сравнить существенное действие Aconitum и Belladonna, а насчет желудочных, желчных и лихорадочных недугов — действия Chamom., Nux, Pulsatilla и т. п. , тогда усмотрится очевидно, что во всех сих случаях выбор приличнейшего целебного средства не будет сомнителен.

В хронических болезнях усматривается совсем иное. Здесь затруднение в выборе приличного целебного средства происходит более от самого болезненного случая, нежели от разнообразности действий искомого лекарства. Сии болезни редко бывают так несложны, как острые. Напротив того, всегда сопровождаются они участвованием в том многих органов и систем.

Напротив же, аллопатический врачебный способ не имеет, в строгом смысле сего слова, и не в состоянии иметь возможности в выборе несложного целебного средства, а вместо того совокупляет многие средства, из коих каждому предназначается своя собственная особенная цель. В таком смешении преподаются они желудку, которому предоставляется размещать их каждое в свое место подобно почтальону или разносчику писем. Одно отдает он нервной системе, другое кругобращению, третье оставляет в почках, четвертое сообщает коже и т. п.; тут встречается весьма нередко, что разноска производится неисправно, ибо часто ошибочно они размениваются, а в случаях весьма нередких остаются они в первоначальной их сумке или, не будучи в состоянии переносить взаимного присутствия друг друга, извергаются в совокупности или порознь, верхом или низом вон, что нередко составляет одно из благоприятнейших последствий. Больному, однако же, вверившему себя сей разноске, бывает худо.

V

Совершенно соглашаемся с Вами в том, что Вы излагаете на счет основательности лечения болезни, говоря: "Основательное лечение будет всегда то, которое направляется на самую болезнь и уничтожает оную в самом ее корне", т. е. то лечение, которое изыскивает прежде внешние и внутренние соотношения, посредством коих недуг зарождается, содержится и питается, и их уничтожает; которое рассматривает соотношения всех в совокупности существующих и взаимно между собой посредствующих болезненных случаев и их отстраняет; которое, не приступая еще к отнятию раздражимости, старается прежде отдалить причину оной и тогда только, когда невзирая ни на что, недуг начинает быть упорным, продолжительным, или когда не усматривается никакой тому отдаленной причины (которую, впрочем, весьма нередко трудно бывает отыскать аллопатическому врачу, потому что неизвестен ему самый общий источник большей части болезней, а именно псора, начало чесотки), болезнь саму по себе приемлет предметом для целебного своего производства. Сообразно сему действует и каждый гомеопатический врач, и исполняя тем предписание цельсово, исцеляет cito, tuto et jucunde (скоро, верно и приятно).

Основатель гомеопатии в сочинении своем о хронических болезнях показал нам три главных источника, разливающие неиcчислимое зло на род человеческий, а с тем вместе открыл коренные причины болезней, известность которых совершенно удалена была от аллопатического способа врачевания; по чему самому не в состоянии была сия последняя пользовать основательно все происходящие от оных причин болезни. Если бы сочинение сие удостоилось вновь внимательного Вашего разбора, то неминуемо усмотрели бы Вы, что не настоит уже никакой надобности прилагать дальнейшее старание к распространению поля познания коренных болезней. Искусство и человечество совершенно могут удостовериться сими тремя вышепоказанными коренными болезнями, что все прочие недужные случаи суть не что иное, как отрасли тех трех коренных недугов.

VI

Гомеопатия есть поистине тот единственный исключительный врачебный способ, который в особенности дорожит всеми жизненными силами и соками, предписывая свято их беречь по той причине, что без непосредственного соединения жизненных сил никакое гомеопатическое исцеление произведено быть не может, вследствие чего и правила ее основаны на самостоятельности жизненной силы, которая именно и производит целебные действия даваемых лекарств, помощью ей свойственного и от особенного динамического направления тех лекарств зависящего противодействия, испытав прежде страдательным образом влияние предшествовавшего действия лечебного средства. Таким образом, гомеопатическое начало, согласуясь с коренными законами восприемности (receptivitas) и противодействия (reactio) всей органической природы, доказывает существенно, что основанием оному служит самая природа. Здесь приемлем мы смелость повторить еще раз то, что сказано нами было по сему же предмету в предисловии к запискам гомеопатической клиники (Analen der homöopatischen Klinik), а именно:

Древняя школа упрекает гомеопатию, будто бы она считает недостаточным к излечению болезней целительное пособие самой природы; будто бы полагает не необходимыми критические перевороты болезней и вообще не удостаивает никаким вниманием мановения природы.

В объяснении на сию статью сказано: гомеопатия в некоторых явлениях, встречающихся при острых болезнях, не следует, подобно древней школе, природе, находящейся тогда (в болезненном организме) в состоянии расслабленном, но высматривает напротив того необходимое последствие или отдельную часть предстоящего в теле болезненного хода. Гомеопатия по опыту знает, что столь высоко ценимые древней школой критические очищения к исцелению и разрешению острых болезней совсем не нужны. Что вообще (вопреки предположениям древней школы) не нужно выгонять из одержимого недугом организма никакой существенно болезненной материи, и что сие предположение существует не в самой природе, но единственно в головах врачей старинной школы. Что, наконец, гомеопатия лечит, шествуя не обводными и не перекрестным воображением предполагаемыми путями, и не бродит, подобно старинной школе, из одной стороны в другую, употребляя то разрешительные, то во все концы испражнительные, то изнуряющие силы и соки средства. Но напротив того, лечит всегда прямым путем, противопоставляя болезни такие средства, которые оную непосредственно динамическими (силоразвивательными) направлениями искореняют, уравнивают и некоторым образом в действиях их изменяют (neutralisiren) средствами, называемыми искони specifica (непреложными).

Древняя школа, упоенная ложными понятиями о целительной силе самой природы, не присовокупила доселе ничего к усовершенствованию учения Гипократа о естественных переворотах, но напротив того, присоединила к тому безумие грубого материализма. Она приемлет доселе горячки, воспаления, перемежающиеся лихорадки и т. п. за целительные перевороты самой себе помоществующей природы и, по их мнению, жесточайшие действия помянутых болезней на человеческое построение суть не что иное, как усиленное стремление возбуждающейся силы природы, так что весьма уже близки они к тому, чтоб принимать всякую болезнь явлением самой себе помогающей действенной силы природы.

Все явления в болезни находятся между собой в непременной связи и то, что приемлется древней школой за усилие природы к собственному себе вспоможению, есть не что иное, как признаки от самой жизни происходящей деятельной силы, которые, однако же, отклоняясь от существенного состояния, нами здоровьем называемого, долженствуют быть почитаемы как признаки болезненные, определяемые всем совокупным состоянием болящего и появляющиеся, но не применяемым и вечным законам природы, по чему самому не надлежит отнюдь предполагать их за произведения по рассудку и размышлениям действующей природы. Смешно и безрассудно было бы забрать себе в голову подобное понятие. Опыт научает нас, что последствия так называемого стремления природы к собственному себе вспомоществованию бывают нередко и дурны, и хороши. Следовательно, спросить можно отчего же природа в дурном последствии пособить себе не умеет? Захочет ли добросовестный врач выставлять перед больными своими такие неопределительности? Почему природа, буде она имеет средство к собственному себе вспомоществованию, допускает болезням доходить до степени опасности, жизни угрожающей? Зачем не берется она заранее за свое самой себе помогающее средство? Или предполагают, что помянутое избавительное средство находится только при самой крайности болезни, которая нередко есть последней разделительной точкой между смерти и живота? Отчего подобные избавительные средства природы встречаются только при острых болезнях, а не при хронических, существующих в несравненно большем против первых числе и бывающих вечным камнем претыкания для старинной школы?

На все таковые вопросы не даст обыкновенно старинная школа никакого основательного ответа, а опирается только в мечтательном удостоверении на предшествовавшие предания и учения и во всем том увлекается только ложным истолкованием и изложением бываемых явлений от противодействующей силы в болящем организме.

Мы же, напротив того, основываясь на наблюдениях и опыте, утверждаем, что природа отнюдь не в состоянии излечить образовавшуюся уже болезнь. Сия последняя существует в теле дотоле, пока достигнет по свойству своему предопределенного ей конца и при благоприятном каком-либо случае переходит в состояние здоровья или, напротив того, оканчивается измождением и уничтожением всего телесного строения. В первом случае острые болезни оканчиваются по миновании исчисленных наперед Гиппократом так называемых критических дней. Хронические же, напротив того, тянутся в продолжении всей жизни, превращаются, исчезают на краткое или долгое время, но паки в новом образе и виде появляются.

Если бы природе дано было действительно в удел обладание целебной силой, то, без сомнения, заметна была бы оная в хронических заразительных (miasmatischen) болезнях, псоры (чесоточной), сифилис (любострастной) и сикозис (гонорейной и перелойной) и преимущественнее еще в тех, где все телесное устройство проникнуто бывает болезнью, которая избрав себе в особенности менее важный единственный орган, в нем на долгое время располагает свое пребывание, не отягощая при 60 том с излишеством всеобщее состояние здоровья, как, например, сыпи (Ausschläge), мешетчатые опухоли (Ballgeschwülste) и т. п. Между тем, однако же, самая ничтожная хроническая болезнь остается от природы неприкосновенной. Она, распространяясь, между тем по сродной ей почве подобно ползущему растению, по мере способствующих ей наружных влияний час от часу более приемлет различные неблагоприятные виды, которые, искажая постепенно все прочное в животной экономии, наконец уничтожает и самую жизнь.

В весьма малом числе хронических заразительных болезней, хотя и случается, что крепкие телосложения при благоприятных внешних обстоятельствах заглушают отчасти кроющуюся в теле заразу, но со всем тем, при малейшем неосторожном прикосновении организма со внешними влияниями, выступает она неминуемо и появляется либо в виде острой либо хронической болезни. Подобным образом может так же сообщенная телу через укушение бешеной собакой бешеная зараза таится в редких случаях месяцы и годы, не производя в теле сообщенной ему свойственной своей болезни. Невзирая, однако же, на то, испуг, огорчение и т. п. могут привести тело в такое состояние, которое подаст ему способ совершенно болезнь обнаружить. Посему-то распространяется, по-видимому, сия ограниченная предоберегательная сила крепких телосложений на заразительные болезни, чему усматривается немалое число примеров, в коих подобные болезни долгое время сокрытыми в организме остаются.

Наследственные болезни переходят из рода в род и никакая естественная сила не достаточна истребить их. Первоначальное их образование столь глубоко вкореняется в зараженном ими органе, что сколь бы он в прочем ни казался быть неприкосновенным, являет, однако же, вид болезненного состояния. По сей причине переходят душевные и нравственные немощи, падучие болезни, бельмы, гнойные чахотки, почечуи и т. п. постепенно от отца к детям и так далее. Не надлежало ли бы здесь ожидать от природы, если бы она располагала организмом чрез существующую в ней свойственную ей силу, чтобы при первом влиянии на организм изгладила она сие болезненное расположение и дала образовательному стремлению (Bildungs-Trieb) правильное направление?

Таковой целебной силы природы, каковую древняя школа к собственному своему успокоению себе возмечтала, никогда не существовало и существовать не может, ибо если ход всей совокупной жизненной деятельности направлен всегда (в чем никто и не сомневается) на сохранение целости в жизненном образовании, то направление сие может разве быть достаточно только в отношении некоторых телесных немощей; когда же, напротив того, усилится причина, производящая немощь, или ослабится причина к сохранению целости до того, что расстроится вся жизненная деятельность и болезнь начнет брать верх, тогда, согласно со всеми опытами, возьмет сия последняя безвозбранно полный ей от природы назначенный путь, и никакое влияние противодействующей силы организма остановить уже ее не может.

В прочем предположение, что не всякая болезнь оканчивается уничтожением организма, не есть еще достаточное подтверждение к предполагаемому собственно себе вспомогательному стремлению природы в болезненных случаях, а потому не призывает еще врача к мнимому в сем случае ей последованию в целебных его упражнениях. Гораздо обстоятельнее и в сем случае гораздо удовлетворительнейшее объяснение находится у Ганемана в его "Hinblicke auf die Allopathie der bisherigen Arzneischule" (взгляд на аллопатию доселе существовавшей врачебной школы о лекарствах в "Органоне" 4-го издания, от 1 до 50-й страницы).

Далее смотри, что сказано о сем предмете в § 59 "Органона" и т. д., а также что говорил о сем же некто из благоразумных и глубокомысленных наблюдателей природы в "Briefen eines homöopathish Geheilten, an die zünftigen Widersacher der Homaöopathe". Heidelberg, 1829 (Письма от исцеленного помощью гомеопатии к записным противникам гомеопатии. Гейдельберг, 1829).

VII

Непостижимо для нас, каким образом может гомеопатия распространять известное якобы неблагоприязненное владычество над умами. Каким образом может она ослеплять, ограничивать и подчинять умы, тогда как она отнюдь не есть система односторонняя, а напротив того, по свойству своему присоединяется ко всем прочим естественным наукам и когда, заключая собой самое высокое развитие всех прежде бывших естественных исследований, может быть почитаема как высшая степень духа философии и его чувственного обнаружения. Гомеопатическому врачу надлежит наблюдать за болезнью гораздо точнее, отличать существенные признаки от несущественных гораздо подробнее, распознавать ближайшие причины болезни гораздо прилежнее и, наконец, знать основательнее действия лекарств, нежели врачу-аллопату, который по причине любимой своей наклонности приводить все под общее правило не считает себя в обязанности возвышаться над положенной известной поверхностью. Не система производит человечеству или науке вредную умственную односторонность, но каждое односторонняя система есть произведение односторонних умствований. Таково было со всему прежде бывшими гуморальными и солидарными патологическими системами (т. е. коих учение о болезнях основывалось на влиянии над сочными или твердыми жизненными орудиями), каковы были системы Брауна, Штоля, Разория, Брусса и т.д. Напротив того, основатель гомеопатии обозрел как здоровое состояние жизни, так и изменение оного не с одной только стороны, но со всех. Он, как вы сами подтверждаете, "вникнул с глубокой примечательностью в органическую природу" и не хочет, чтобы к словам его привязывали слепую веру, но напротив, призывает во всех случаях к настоящему и с доброй совестью согласному испытанию. К прискорбию усматриваем мы из врачебных повествований, что не было для человечества и науки лютейших врагов, как односторонность в системе и врачебных способах; что сверх того, односторонность сия основана была на совершенной невнимательности к наблюдательному исследованию природы и на произвольном истолковании несомненных опытов в пользу вымышленной теории. Тот, кто держится ближе к природе, тот не будет никогда завлечен в сети умозрительного мечтания. Напротив же того, кто от оной удаляется, то не избежит сего жалкого рабства.

Гораздо основательнее и справедливее можно вышепомянутый упрек сделать самой аллопатии, ибо она не только природу, но и все ее изменения хочет, подводя все под отделы, распределять по своим правилам, отметая только то, что не подходит под оные. Сие доказывается следующим. Не видим ли мы, что на каждой ярмонке появляются всегда несколько новых лечебных наставлений (Therapien), в коих лечимые болезни в близких и отдаленных причинах своих по совершенно различным видам распределяются, свойства их переиначиваются, виды их то раздробляются, то опять снова вместе составляются, смотря по тому, как заблагорассудится слагателю системы? Не видим ли мы, что действия лекарств их определяются то тем, то другим общим порядком, подобно некоторым образом воинам, которых, смотря по росту их, переставляют то в ту, то в другую шеренгу. Наконец, не видим ли мы, как легко становится аллопатическому практику, когда врачебная наука, собирая воедино разнородные лекарства, дает ему способ потчевать больного своего сими противоестественными и ни с каким здравым соображением не согласными лекарственными смешениями подобно наборщику, который для составления речи собирает поодиночке рассеянные буквы. Таким образом аллопатическому врачу, ограничивающемуся одним общим взглядом и обыкновенным ходом в производстве, не настоит более знать о действиях, производимых лекарствами, как только то, что такое-то вещество делает рвоту, другое слабит, третье производит пот, гонит мочу или усиливает месячное очищение, четвертое есть возбуждающее, пятое крепительное, шестое стягивающее, седьмое разводительное, восьмое волнение крови утоляющее и т. п. ? Вообще же об особенных действиях лекарств, которые в существе одни и нужны, нет ему надобности иметь ни малейшего сведения, потому что не нужно ему также знать и того, что каждая болезнь есть специфическая.

Не видим ли мы, наконец, к предосуждению, превосходящему всякое понятие, что ежедневно появляются так называемые рецептные книги, посредством которых каждый аллопат*

*Здесь разумеется преимущественно сборище тех врачей, которые о врачебной науке не имеют другого понятия, как токмо в отношении возможности снискивать себе пропитание.

вступает в возможность производить лечение по тому уважению, что предписанные в них рецепты суть все отборнейшие средства знаменитейших аллопатических врачей. Таким образом весьма удобно становится каждому недумающему врачу лечить в ложном смысле сего слова, ибо для каждой возможной болезни найдет он там верное средство. Вот настоящее рабство духа! Вот спокойное поприще ума нелюбомудрого!

Гомеопатия, исследывающая свойственную силу каждого лекарственного вещества и определяющая основательно каждому из них время продолжения действий его, имеет в сем отношении такое преимущество, каковым никакой известный способ лечения похвалиться не может; ей достоверно известно, каким образом те лекарства действуют и как долго действия их как в здоровом, так и в болезненном состоянии организма продолжаются. Если спросить аллопатического врача вышепомянутого разряда, сколько времени продолжится в теле действие данного им лекарства, он на сей вопрос ничего не скажет. Далее, ежели спросить его, зачем предписывает он принимать свою микстуру через каждые два часа, или зачем заставляет больного своего принимать поутру или в вечеру по столько-то пилюль, или зачем он заставляет его глотать через каждые три или четыре часа тот или другой порошок, тогда не будет он в состоянии дать иного ответа, как разве тот, что это так предписано в книге, или что это производится по принятому уже обыкновению.

Ему неизвестны ни предшествующие, ни последующие действия, а потому не может он предопределить ни в каком случае, может ли действие лекарства продолжаться до известного времени, или нет. Он не может представить никакого удовлетворительного отчета во внутреннем ходе действия, какое данное лекарство во внутренности болящего организма и в какое продолжение времени производит. По сей-то причине, действует он в таком случае ощупью в потемках и делает, к неминуемому вреду своих больных, то, чему его многолетний навык научает.

Сколь различно поступает в сем случае обдумывающий гомеопатический врач! То, что аллопатическому врачу и на мысль не приходит, становится для него ясно и определительно. Он знает, что острые болезни требуют к излечению своему средств, оканчивающих действие свое в весьма короткое время, вследствие чего и выбирает он для них такие, которые с сею целью согласнее. И здесь предстоит ему для выбора запас превеликий. Он знает, что продолжение действия над организмом многих средств, в малейшем количестве даваемых, оканчивается в течение нескольких только часов; другие, напротив того, действуют в продолжении 1, 2, 3-х, а иные в продолжении 7-и или 9-ти суток и т.д. Из сих-то средств избирает он для опаснейших острых болезней те, коих предшествующее и последующее влияние скорее обнаруживается над страждущим организмом, и он скорее положиться может на ожидаемое от них исцеление, нежели врач аллопатический, который заставляет принимать больного своего скопище разнородных лекарств, действующих без разбору в продолжении долгого и короткого времени. Чтоб подкрепить сие примером, знает гомеопатический врач, что воспаление мозга, глаз, легких и кишок, оставленное без врачебной помощи, угрожает жизни, вследствие чего прибегает он к употреблению Aconitum, коего действие оканчивается в течение 4, 6, 8-и часов, и может с полной уверенностью предполагать, что при конце действенного продолжения первого приема, предположенная опасность минуется гораздо надежнее, нежели через многократно повторенное кровопускание.

Подобным же образом умеет гомеопатический врач гораздо надежнее отыскивать и для прочих разновидных и разнообразных острых болезней им по свойству продолжительности времени действия своего приличнейшие целебные средства.

Напротив того, действия прочих средств продолжаются в теле весьма долго и приличны бывают преимущественно к врачеванию хронических недугов, потому что лекарство, имеющее короткое продолжение действия своего, совсем не соответствует пользованию подобных болезней, чего однако же аллопатический врач не знает и знать не может. А может быть, к прискорбию, по враждебному расположению своему и знать не хочет, причем не может он вылечить никакой хронической болезни, по собственному признанию многих аллопатических врачей, которые явно говорят, что сии многочисленные семейства недугов должны быть предоставлены гомеопатическому способу лечения.

Впрочем, гомеопатический врач в хронической болезни остановит всегда последующее действие лекарства в том случае, ежели обнаружится горячечная болезнь или покажется в свойстве или в виде недуга какая-либо перемена, дающая повод к предположению неприличности к оному данного лекарства, или, наконец, ежели по прошествии нескольких недель никакого улучшения не последует.

При таком на твердой опытности основанном производстве, не может существенно повредить врач гомеопатический, а разве принести верную пользу. В сем случае человечеству свойственные ошибки могут относимы быть к предосуждению производителя, а не науки.

Большая часть недужных умирает не от болезни, но от уничтожающих жизнь испытаний врачей аллопатических. Нередко ратуют они не с болезнью, но в необходимости находятся стараться умерять слишком сильное и пагубное действие великих своих могущественных приемов, при каковом случае ослабляются остающиеся еще в теле естественные силы, а действию силы все вокруг себя пожирающего недуга дается великое преимущество.

Мечта о рациональном способе врачевания, предусматриваемом аллопатами, скоро исчезает, когда с мечтательной теоретической высоты спустимся на равнину практики. Тогда увидим, что весь так называемый аллопатический корифей, определяющий в нерешимости своей каждому отдельному признаку болезни особенное целебное средство, не ведет отнюдь ни к коренному врачеванию, ни к пользованию ближайших и отдаленнейших причин болезней даже и в тех случаях, где бы о том помышлять можно было; увидим, каким образом аллопатический практик употребляет даже в самых острых болезнях множество таких средств, которых направление устремлено единственно против частных признаков болезни, как, например, против местной боли употребляются то горчишные мази, то опии, против жара в отдельных частях холодные примочки, против опухолей разводительные травные подушки, против жестокой жажды лимонадный порошок, против сухости кожи потогонные средства, против запоров разводящие промывательные или другие сильные растворы, против сухих кашлей мягчительные соки с опием и т.д., причем, однако же, сверх того не оставляются испытательные способы и против самой болезни, помощью особенных врачебных средств. Во всем этом смутном противоборствии над болезнью старается аллопатический врач заметить, во-первых, усилие целительной силы природы (medicatricis naturae), а во-вторых, действие лекарств; в дополнение же к тому предлежит ему уметь отличить из всего своего запаса то средство, которое в действии своем решительнее, дабы быть в состоянии с уверенностью определить, что такое-то лекарство отстранило болезнь. Может ли в сем случае неосновательность (Irrationalität) достигнуть высшей степени?

Об аллопатии надлежит рассуждать не по теоретическому, но по практическому ее производству. Вообще, весьма уже известно явное признание врачей-аллопатов, что практическое их производство нередко бывает совсем противно теоретическим их предположениям. Известно также и то, что те именно из аллопатических врачей, которые в практике своей слишком строго держатся теории, суть наинесчастливейшие в пользовании, и что вообще наименование почтеннейшего и уважения достойнейшего врача дается тому из врачей-аллопатов, который, уклоняясь от обманчивых влияний теории, держится в практике своей преимущественно избирательной опытности (ekliktische Empirie).

VIII

В таких болезненных случаях, где противоборствие жизненной силы слишком ослабло и где к возобновлению оного нужно употребление возбудительных средств, без сомнения прибегнет гомеопатический врач к способам антипатическим или паллиативным (т. е. утоляющим). Случаи сии бывают, впрочем, весьма редки и могут быть почитаемы только как исключение из общего правила. В сих-то крайностях может гомеопатический врач остановиться употреблять средства, действующие гомеопатически, потому что они, не встречая в жизненной силе никакого противодействия, остались бы без успеха. К подтверждению сей истины приведем примечание к § 63 "Органона", в котором сказано:

В величайших только опасностях, произошедших бывшим до того здоровым людям от внезапных случаев, как-то: в мнимом умерщвлении, от молнии, от задыхания, от замерзания, от утопления и т. п. , позволяется и даже полезно для возбуждения некоторым образом раздражимости и чувственности (физической жизни), употреблять паллиативные средства как, например, легкие электрические удары, промывательные из крепкого кофе, возбудительные нюхания, постепенное согревание и т. п. Коль же скоро возбуждение произведено, тогда ход жизненных орудий приходит опять в то первобытное действие, какое от прежде бывшего здорового тела ожидать надлежит. Сюда принадлежат также различные средства против внезапных отравлений и т.д.

За исключением сих немногих и редко в жизни встречающихся случаев, будет гомеопатический врач без всякого опасения употреблять во всех других острых и хронических болезнях гомеопатические лекарства, помощью которых достигнет он до своей цели гораздо вернее нежели какой-либо аллопатический врач. Воспаления благороднейших органов (говоря по собственному моему опыту) исцелит он и будет исцелять гораздо надежнее, нежели то делает аллопатический врач посредством безрассудных кровопусканий и антифлогистических врачебных средств, ибо столь много возносимое пользование помощью кровопускания есть в существе не что иное, как мечта, от которой поистине более людей умирают, нежели исцеляются, ибо именно воспаления благороднейших органов, быв пользуемы аллопатически, оканчиваются по большей части смертью*.

*Доказательством сему может служить описание болезненного случая, бывшего с профессором Гросси в Мюнхене. Он страдал от некоторого рода воспаления в боку. Кровопускания довели его совершенного изнеможения и существенно уморили.

В существе кровопускание, доведенное в новейшие времена во Франции, Италии, Англии, так как и в подражательнице всему чужому немецкой земле до совершенного вампиризма, есть то ужасное средство, которое в острых болезнях производит неминуемую смерть или по крайней мере предуготовляет человека к несчастнейшему исходу. Оно наивернейшим и неминуемым образом ослабляет жизненные силы даже до того, что они становятся уже неспособными ни к какому сильному противодеятельному направлению. Вследствие сего весьма неудивительно, когда многие воспаления легких, быв врачуемы посредством 2, 3, 4-х кровопусканий, превращаются в гнойные чахотки или производят в страждующем нервные немощи, провозвестницы смерти или внезапного онемения легких. По сей причине не следует нам удивляться, что там, где лилась ручьями кровь, остаются после параличных припадков неисцелимые расслабления. Против сих-то бессовестных расточений драгоценнейшего из всех жизненных соков надлежало бы благоразумным врачам возвышать гремящий их голос. Ибо сказано Моис. кн. 1, гл. 9, ст. 4 "Точию мяса в крови душ да не снести", и "Левит" гл. 17, ст. 11 "Зане душа всякая плоти кровь его есть".

Гомеопатический врач помощью ежедневного опыта умеет отвратить гораздо надежнее всякого аллопата переход существенно по себе неопасной болезни в опасную и жизнь прекращающую, вследствии чего вся тяжесть греха от того происходящего по всей справедливости надлежит приписана быть аллопатическому врачебному способу.

Из сего следует, что

IX

Гомеопатическое врачебное производство долженствует занимать первое место в ходу настоящей рациональной медицины, от которой аллопатии весьма много еще отдалена, и что аллопатическому врачеванию со всеми его способами и средствами надлежить оставаться на низшей степени.

Х

Наконец, что касается до соотношения гомеопатии к правительственному благоустройству, то с одной стороны, Вы объяснили довольно справедливо, говоря: "Ход науки есть свобода, и никакое правительственное образование не в праве противодействовать распространению оного". Следовательно, гомеопатия как наука не должна подвергаема быть никакому стеснению! Благо ей, если впоследствии всякое правительство, руководствуемо будучи сими изреченными от Вас словами, не увлечется малодушными и односторонними настояниями некоторых врачебных властей к притеснению оной каким-либо образом, как то в некоторых местах уже происходило и ныне происходит. Нельзя отнести к чести нашего времени, что ни одно еще правительство не сделало ничего в пользу сего врачебного способа, которому, без сомнения, человечество будет обязано многими благотворными событиями, коль скоро только правительства перестанут внимать враждебным внушениям врачей, как то ныне нередко случается. Учрежденное по повелению австрийского правительства в военном госпитале исследование гомеопатического врачебного способа внезапно остановлено, когда предусмотрено было, что последствия исследования угрожали обнаружиться в пользу сего способа. Равным образом не в выгоду для гомеопатии обратились произведенные по Высочайшему ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА повелению опыты моим почтенным и отличного познания исполненным другом доктором Л. Германом и в С.-Петербурге. Обстоятельства сего последнего приведенного случая будут в свое время самим им возвещены публике. Между прочим, он вылечил 72 человека от воспаления легких, не выпустив ни одной капли крови. Подобным же образом, статский советник Арнольд вылечил в Казани в военном госпитале 411 человек, одержимых египетским глазным воспалением, посредством гомеопатии весьма скоро, и ни один из них не ослеп.

Весьма благодетельное и мудрое постановление объявлено от просвещенного и благомыслящего прусского правительства, чтоб произведение в действо врачевания гомеопатического позволять только опробованным врачам. Цель сего постановления не может иначе названа быть как благодеянием всему человеческому роду.

Напротив же того, не можно ни в каком отношении одобрить предложенное Вами ограничение, что "апробированный по вышепомянутому врач не прежде должен быть допускаем к гомеопатическому пользованию, как тогда только, когда в течение 5-и лет пройдет он обыкновенное поприще медицины, когда получит опытом у постели больного нужные сведения и таким образом приобретет познание природы в ее ходе и действиях, и с нею себя ознакомит". Сие постановление стекло, кажется, с пера слишком поспешно и не довольно прилежно обдумано. От врача, таким образом предварительно опробованного, требуется, во-первых, чтоб он имел нужные познания в медицине, к тому же, чтобы знал истинные пределы, коими тот или другой врачебный способ ограничивается. Во-вторых, представится ли ему в продолжении предназначенных 5-и лет достаточное число случаев, чтоб постигнуть все то, что аллопатия опытностью называет? В-третьих, сие постановление вводит жестокое принуждение к верованию и дает повод к поступлению противу совести; испытанный врач, единожды изведав и совершенно удостоверяясь, что гомеопатия гораздо вернее и успешнее исцеляет, нежели аллопатия, но ему, настоятельно (за силой 5-летнего выжидания) предлежит морить больных своих аллопатически, тогда как, напротив того, помощью гомеопатии мог бы он их спасти, то не будет ли он явным образом подвергнут угрызению совести, что принужден был лечить так, а не иначе? Вследствие чего, изумеваем мы от удивления, слыша Вас, изрекающего столь безусловно соглашение Ваше на таковое постановление, тогда как несколькими страницами прежде вооружались Вы против всякого принуждения к верованию.

Бросим теперь мимоходный взгляд на выхваляемые подвиги аллопатические.

Вы совершенно справедливо утверждаете, говоря, что при каждом доселе известном способе лечения люди умирают и всегда умирать будут, и это будет дотоле, пока какая бы то ни было врачебная наука, врачи и больные существовать будут. Теперь остается к разрешению вопрос, который же из известных врачебных способов более морит больных, и как больные умирают от оных?

У гомеопатического врача будут, без сомнения, больные умирать как в острых, так и в хронических болезнях. В сих последних, а тем паче, когда в течение долгого времени были они пользованы аллопатически и когда от внешнего какого-либо влияния постигнет больного недуг острый, образующийся обыкновенно в более ослабленной части тела, то в таком случае приемлет нередко недуг сей и в весьма короткое время, опасное и смертью угрожающее направление, затруднительное даже и при лучшем гомеопатическом содействии, ибо в организме, в котором по причине прежде даванных сильных приемов аллопатических лекарств восприемность к влиянию малых гомеопатических приемов исчезает и противодейственная сила организма уничтожается; тогда бывает, что избранные самые приличнейшие средства дают одно токмо временное улучшение, а чаще и никакого действия не производят.

Сюда принадлежат преимущественно те случаи, в коих страждущие хроническим недугом принимали долгое время и большими количествами меркуриальные лекарства, Blausüure (синильную кислоту), Iodine (йод), Schwefel (серу), Opium (опий), Chinа (хину) или такие, в коих соки и силы больного изнурены были чрезмерным кровопусканием, рвотой, слабительными и так называемым пользованием, посредством голода и т.д.

Подобным образом будет вынужден гомеопатический врач без успеха бороться против случаев, где давно закоренелая чахотка или сильно овладевшее органическое расстройство в благородных частях внутренности, в мозгу, в сердце, в брюхе и во внутренних детородных частях непреодолимое тому препятствие положили, хотя, впрочем, и тут поддержит гомеопатический врач больного гораздо долее аллопата по той причине, что не станет бесполезно истощать его на счет нужных для него соков и сил.

Сверх того, к прискорбию врача-гомеопата, обращаются к нему большей частью такие только больные, которые, пройдя уже через руки полдюжины аллопатических врачей, наконец, пользу и исцеление от него получить надеются. Тут требуют от него совершения чуда, ему предлежит исправлять то, что другие портили; одним словом, он должен невозможное сделать возможным. Буде же он в сем не успеет, буде не исцелит всех тех, коих аллопатия большей частью к числу неизлечимых присудила, тогда порицают его противники шарлатанством и т.д. Особливо же, буде случится одному или другому из одержимых острым или хроническим недугом умереть, тогда все восстанет против его, и единогласно провозглашают "Смерть ему!" Между тем, однако же, как в острых, так и в хронических болезнях под аллопатическим пользованием умирает довольное число, что доказывается неоспоримо месячными и недельными ведомостями о смертности. Но за всем тем, они никакому законному преследованию не подвергаются в противность тому, как не только со мной, но со многими другими гомеопатическими врачами на самом деле было.

При всем распространении употребления антифлогистических целебных средств, в аллопатическом врачевании умирают, однако же, множество людей от воспалительных болезней и большей часть, воспаления благороднейших органов 9 мозга, кишечного в животе состава, а нередко легких и сердца, оканчиваются смертью или переходом в последствующие неисцелимые недуги. Не есть ли сие явным доказательством, что столь много выхваляемое кровопускание не может ни под каким видом назваться тем превосходным средством, каким его так усильно провозглашают*.

*В феврале месяце умерло в Берлине из 827 больных, 126 от воспаления и воспалительных болезней.

Не видим ли мы, что желудочные, желчные и мокротные горячки, пользуемые испражнительными средствами, переходят по большой части в нервные и гнилые? Не видим ли, что перемежающиеся лихорадки, упорствующие весьма долгое время при аллопатическом способе врачевания и только помощью великих приемов хины отстраняемые, превращаются, наконец, в другие брюшные болезни? В острых болезнях, по удостоверению дневных и месячных о смертности записок, успехи аллопатии также не слишком выгодными оказываются.

Если мы после того обратимся на последствия многохвалимых подвигов аллопатии насчет пользования хронических болезней, то откроется, что она называет исцелением то, когда удается ей согнать с кожи какой-либо наружный струп или сыпь. Когда против Syphilis (любострастной болезни) выступит она с большим количеством ртути, не вылечивая, однако же, самой болезни, но отравляя любострастную болезнь и делая оную навсегда неисцелимой так, что самый искуснейший врач становится уже в невозможности искоренить во всю жизнь продолжающееся действие сего жестокого металла, который вогнат будучи в тело великими приемами, осаждается нередко в костных пустотах в виде чистой металлической ртути.

В прочих же хронических болезнях, коих источник и ближайшие причины аллопатии вовсе неизвестны, снисходит она сама по себе на степень низшего симптоматического пользования. Она становится грубым опаснейшим эмпиризмом по той причине, что тогда столь много выхваляемая ее рациональность не может уже служить ей никакой помощью. Наинаучнейший аллопат, подобно как и необразованный эмпирик, прибегают в хронических болезнях к слепой испытательности, и буде по испробовании всех возможных известных средств не предусматривают они пользы, тогда провозглашают болезнь неисцелимой. Причем делается предположение, что основанием неисцелимости ее есть органическое повреждение, и таким образом невежество получает, по крайней мере отчасти, приличный себе покров.

Наконец, самым явным образом обнаруживает себя сия хваленая рациональность разнообразностью во мнениях врачей аллопатических, и поистине можно сказать, превращается в настоящую анархию. Каждый клинический наставник поступает в своем заведении по особенным правилам: один следует гуморальной, другой солидарной (т. е. один основывает науку о болезнях на жизненных жидкостях, другой на твердой совокупности телесного устройства), третий восстановленной системе Штоля, четвертый полуброунианизму, пятый возбудительной теории и так далее. Каждый из них приписывает своему производству название рационального, а даже и гиппократова учения. Quod capita, tot sensum (сколько голов, столько умов)!

Смешение обоих сих одно другому противоположных способов врачевания как в существе своем, так и в деятельном исполнении есть не только нежелательно, но и невозможно, к тому же и совершенно бесполезно сколько для науки, столько и для самого деятельного производства в том отношении, что от каждого безосновательного предположения никакого существенно доброго последствия для страждущего человечества ожидать не можно.

Tercium non datur! Нельзя от аллопатии отнять права, буде захочет она подобно упоминаемой в басне вороне, украшать себя чужими перьями, или ежели желает она заимствовать от гомеопатии хорошее, то пусть она то и делает. Для гомеопатии же сего не нужно, ибо она имеет на то свой верный и во всем изобильный путь! Аллопатия и гомеопатия всегда будут и должны быть во взаимном враждебном отношении, потому что свойственные каждой из них основания совершенно между собой противоположны и содержатся одно к другому примерно как мнимое к существенному, как призрак к бытию, как отрицательное к положительному. Обе они имеют разнообразные направления. Аллопатия ведет к безосновательному предположению, ко всеобщему приведению всего под общее правило. Гомеопатия же, напротив того, к опыту мерой рассудка ограниченному, к частному всего наблюдению. Аллопатия отводит от природы. Гомеопатия же, напротив, приводит к ней, а через то — к ясному различию единства жизни с бытием, и таким образом ведет обратно к простоте. Главная цель гомеопатии есть выводить правила из явлений. Аллопатия же, напротив того, объясняет явления по преждевременным мысленным заключениям. Плоды сих двух разнородных направлений оказываются те, что в гомеопатии теория с практикой рука в руку ходят, а в аллопатии, напротив того, теория с практикой расходятся, и нередко так, что обе бывают часто одна с другой в жестоком противоречии.

З А К Л Ю Ч Е Н И Е

Ежели сравнить за сим оба врачебные способа, то окажется следующее:

1. Гомеопатия не есть отнюдь симптоматический, но напротив того, прямой и специфический (непреложный) способ врачевания. Как напротив того, все доселе известные прочие способы врачевания суть по самому опыту только косвенные.

2. Гомеопатия, постановив в начале основательное определение насчет отличительных свойств хронических и острых болезней и показав с природой и опытном согласный способ лечения их, согласила чрез то теорию с практикой, основав их обеих на рациональной эмпирии и восстановив между ними доселе расстроенное согласие, из чего следует, что она есть образовательница Pathologie (болезнословия) и Therapie (целебнословия), основанных на истинах природы и опыта.

3. Гомеопатия открыла настоящее соотношение целебного средства к причине, к существу и к признакам болезни и сделалась чрез то творительницей чрез опыт и на опыте основанной врачебной науки.

4. Гомеопатия по всей справедливости может назвать себя рационально-эмпирическим способом врачевания по той причине, что доступила до познания как ближайшей причины болезни, так и свойственного и существенного соотношения с ней целебного средства.

5. Гомеопатия отнюдь не отстраняет употребление аллопатического врачевания, но ограничивает оное только упомянутыми в § 63 "Органона" случаями.

6. Гомеопатия не только признает целебную силу природы, но, напротив того, именно на ней утверждает правила свои, полагая основанием, что во всех случаях, где противодействие организма совершенно исчезло, там употребление гомеопатического способа врачевания становится невозможным и вместо оного долженствует заступить употребление возбудительных средств дотоле, пока организм получит вновь возможность к произведению нужного противодействия.

Аллопатия, напротив того, подобно как и все прочие доселе известные способы:

1. Суть только косновенные способы врачевания и стремятся к желаемой цели, т. е. к целению болезней, одними только обводными путями.

2. Познание зарождения болезней (Pathogenie) постигалось доселе без основательного познания природы и сущности болезней как острых, так и хронических. Оно служило только к распознаванию вида и свойства оных, невзирая на то, что несправедливо похвалилась аллопатия познанием свойства и сущности, так называемой causa proxima (первоначальной причины). При таковом недостаточном познании первоначальной причины болезней и соотношения к ним лекарственных веществ, не могла аллопатия, так как и всякий другой врачебный способ, производить решительное, радикальное исцеление по тому более, что целебные вещества не имеют сверх того никакого ни прямого, ни неизменяемого соотношения с первоначальной причиной болезни.

3. Аллопатия имеет весьма незначительное или, лучше сказать, никакого не имеет понятия о чистой и решительной силе действия целебных веществ, о первоначальных и последствующих влияниях оных, как равно и о времени продолжения их действия. Аллопатическая Materia mediса основана более на исторических преданиях, нежели на строгом наблюдении и опыте, чего иначе и быть не может по той причине, что действия лекарств рассматривались над больными и что нет никакой возможности извлечь познания лекарственных сил. Одна только единственная прямая врачебная наука устремляет главное старание свое к отысканию вначале прямой физиологической фармакодинамики, т. е. на естественном свойстве основанной действительности врачебных веществ, чрез испытание оных над здоровым организмом, а по тому уже и в болезнях их употребляет. Познание на естестве основанной действенности врачебных веществ содержится к практической Materia mediса так, как философия (естествословие) к патологии (болезнословию). Ибо подобно тому, как патология должна быть основана на физиологии, так равно и практическая Materia mediса берет основание свое от естественного вéдения действительности врачебных веществ.

4. Из всех выше помянутых положительных доводов явствует, что аллопатия и каждый другой способ врачевания не может простирать требования своего на название рационально-эмпирического способа врачевания, потому что им совершенно чуждо познание не только ближайших причин болезней, но и отношений их с целебными веществами.

5. Аллопатия похваляется в отдавании должной справедливости целительной силы природы. Сама же она не знает ни действенного круга природы, ни способа, коим она действует.

 ЧАСТЬ I