Лекция VI
ЧТО ТАКОЕ ГОМЕОПАТИЯ

Прежде чем приступить к фармакологии, я должен обратить ваше внимание еще на один предмет. Я беседовал с вами о разных предметах, относящихся до гомеопатии, но еще не сказал вам, что такое сама гомеопатия. Прежде чем сообщать вам, кáк следует изучать и употреблять лекарства по гомеопатическому способу, не мешает объяснить вам, в чем состоит этот способ по моим собственным понятиям. Это тем необходимее, так как вы сами скоро заметите (если уже не заметили), что между приверженцами Ганемана господствуют два различных способа понимания и применения его метода. Поэтому вам нужно знать, какое положение я занимаю в споре между сторонниками этих двух взглядов и на каких началах я намерен вести настоящий курс.

Обе существующие ныне гомеопатии берут начало от самого Ганемана, хотя обе представляют отступления от его воззрений — одна уклоняется в сторону под влиянием современной науки, другая, идя по указанному им направлению, вступила в область, о которой он и не мечтал. Чтобы представить их яснее, я должен проследить историю гомеопатии от возникновения мысли о новом методе в уме нашего учителя, до его окончательной обработки этого метода.

В 1790 г., когда взоры всей Европы были устремлены на драму, которая разыгрывалась во Франции, жил в Германии человек, занятый совсем иными мыслями. Он был врач в цвете лет, его звали Самуил Ганеман, человек ученый и образованный, отличный химик и друг знаменитого Гуфеланда. Современная терапия вовсе не удовлетворяла его, и единственным светлым местом в ней ему казалось лечение перемежающейся лихорадки хинной коркой. Он долго размышлял о том, чему можно приписать успешность этого лечения, столь простого, прямого и действительного. Нет ли возможности употреблять и другие средства на тех же основаниях, вылечивать и другие болезни с таким же успехом? Ему пришла мысль испытать действие хины на себе, когда он был в здоровом состоянии. Од нашел, что она возбуждает лихорадку, очень похожую на ту, которую излечивает; отношение между болезнетворным и целебным свойствами этого средства оказалось отношением подобия. Ее действие, следовательно, являло пример лечения подобными, которое признавал в некоторых случаях Гиппократ и о котором упоминали многие другие писатели. Не основываются ли и другие случаи исцеления на таком же отношении между лекарством и болезнью?

Вопрос разумный, но его надлежало разрешить наблюдением и опытом — обозрением бывших случаев исцеления и попытками добыть новые. И то, и другое было исполнено. Органон Ганемана (систематическое изложение его метода, впервые изданный в 1810 г.) содержит в себе извлеченный из медицинской литературы длинный список случаев излечения болезней средствами, способными вызывать подобные состояния у здоровых. Собственный же опыт показал ему, что сила подобнодействующих средств несомненна, что они излечивают гораздо лучше других. Таким образом он убедился, что ответ был получен утвердительный, что индукция была проверена дедуктивно, и предложив новый метод первоначально в 1796 году¹, он в 1806 г.² окончательно провозгласил similia similibus (ὄμοιοπαθία) основным принципом терапии.

Он вскоре, однако же, нашел, что для надлежащего применения этого принципа требовались несравненно более полные познания в патогенетике, чем существовали в то время. Отчеты об отравлениях и о последствиях излишних доз можно было лишь для небольшого числа сильнодействующих веществ, и притом их грубых последствий. Они представляли некоторые типические и опасные болезни и послужили для первоначального применения нового метода; для систематического же его приложения и для подыскания разнообразным болезненным состояниям соответствующих им лекарственных действий требовались несравненно более обширные сведения. Для Ганемана видеть эту необходимость значило сознавать обязанность удовлетворить ее. Он немедленно приступил к испытанию лекарств на себе и других здоровых личностях. В 1805 году он уже издает собранный им материал под заглавием Fragmenta de viribus medicamentorum positivis, где, как я уже сообщал вам, помещены патогенезы двадцати семи средств.

Назначая лекарства согласно правилу similia similibus, Ганеман, разумеется, давал их в отдельном виде, без сложных примесей, столь обыкновенных в его дни, но в обычных дозах. Неудивительно поэтому, что симптомы у его больных первоначально ожесточались. Нет нужды доказывать, что обычные дозы арсеника, от которых и здоровый желудок требует ограждения, должны усиливать раздражение воспаленного желудка, а между тем гомеопатический принцип предписывает в этом случае назначать арсеник. Ввиду этого, Ганеман стал уменьшать дозы, смешивая растворы и тинктуры в известных пропорциях с водой или алкоголем. Из этого процесса и возникли нынешние разведения. При этом Ганеман заметил, что разбавление можно доводить до небывалой степени, не утрачивая тем целебной силы лекарства. В своей брошюре Лечение и предотвращение скарлатины, напечатанной в 1801 г., он советует давать белладонну, опий и хамомиллу в раздробленных приемах, почти соответствующих нашему третьему сотенному разведению, и в том же году защищает эту практику в журнале Гуфеланда.

В этом же журнале он в 1806 году поместил статью, озаглавленную Опытная медицина, в которой изложил свой метод. Он выражает убеждение, что

...Так как мудрый и благой Создатель допустил существование бесчисленных болезней, то нужно предполагать, что Он в то же время установил определенный способ приобретения познания о болезнях, дающий нам возможность употреблять средства к их излечению, а равно и способ открывать в лекарствах свойства, делающие их целебными.

Для приобретения таких познаний о болезнях мы должны, как он утверждает, отбросить в сторону всякие умозрения об их сущности и довольствоваться верной и подробной картиной их проявлений, а также, если можно, их предрасполагающими и возбуждающими причинами. Для определения свойств лекарств необходимо испытывать их на здоровом человеческом организме, отмечая связь и последовательность производимых ими симптомов. Затем, для получения прочного исцеления, нужно давать в болезни такое средство, которое по действию своему всего ближе ей уподобляется. Давать, как обыкновенно делается, такие средства, которых первичное действие противоположно болезненному состоянию (как, например, опиум при бессоннице), служит только паллиативом, и может быть полезным и необходимым лишь в немногих случаях. Наконец, целебные (потому что подобнодействующие) средства следует назначать в сравнительно малых дозах для избежание ожесточения симптомов и несоразмерной реакции, а больной организм до того чувствителен к их влиянию и действие их в такой степени чисто динамическое, что мельчайшие дозы, даже миллионная часть обыкновенно употребляемых, часто бывают достаточны для достижения цели. Кроме того, следует давать одно только лекарство за раз и не повторять приема слишком часто, чтобы дать ему определенное время действия. Он суммирует так:

Если выбрано средство, вполне соответствующее данной болезни, если оно дается в малом количестве и повторяется лишь по истечении его срока действия, то предполагая отсутствие каких-либо особенных препятствий или опасной дезорганизации важных органов, излечение острых и хронических болезней, как бы они ни были жестоки и продолжительны, совершается так скоро и незаметно, что больной как бы сразу приходит в здоровое состояние.

Из всего вышеизложенного мы выводим следующие соображения:

Всякий беспристрастный человек, стоящий в свете современной медицинской науки и сколько-нибудь знакомый с положением медицины во времена Ганемана, должен согласиться, что предложенная им реформа была в высшей степени рациональна и благотворна. Патология в исходе восемнадцатого и в начале девятнадцатого столетия представляла ткань самых неосновательных гипотез, а связанная с ней терапия была смесью насилия и путаницы. Врачи лечили, как выражается Ганеман, "неизвестные им болезненные состояния неизвестными лекарствами", лишь фантазируя о тех и других. Взамен этих жалких способов он предлагал метод простой, удобопонятный и безвредный. Метод этот, как мы видели, состоял из следующих элементов:

1. Определение болезни по симптомам, т. е. по ее клиническому характеру и истории.

2. Определение свойств лекарств испытаниями на здоровом человеческом организме.

3. Применение средств к болезням на основания определенного принципа.

4. Дача лекарств в чистом виде, а не в сложных микстурах.

5. Назначение их в таких дозах, которые не могли бы ожесточать существующие страдания или возбуждать новые.

Кто может сомневаться в благотворном влиянии, которое такой метод оказал бы на человечество, если бы он был принят, когда его провозгласил Ганеман? Кто может сосчитать, сколько тысяч людей были бы избавлены от убийственных способов лечения, господствовавших в те дни, когда первую роль играли кровопускания и меркуриализация? Даже если профессия сознает, что система Ганемана несовершенна и не удовлетворяет всем разнообразным формам болезней, то пусть она по крайней мере отдает ему справедливость, допустив, что он сильно подвинул вперед медицину и предвидел многое, что ныне признается несомненно важным.

Но я хочу обратить ваше особенное внимание на отношение метода, первоначально установленного Ганеманом, к гомеопатии, практикуемой в настоящее время.

Значительное большинство гомеопатов, по крайней мере в Старом свете, были некогда последователями признанной системы лечения. Убедившись в истинности нового метода, они приняли его в том виде, в каком Ганеман первоначально учил я практиковал его, включая закон подобия, испытания лекарств на здоровых и дачу их отдельно и в минимальной дозе. В то же время они не считают нужным отвергать современную патологию. Ганеман допускал существование известных специфических болезней, существенно тождественных, для лечения которых можно употреблять определенные лекарства, и последователи его находят, что число таких болезней можно, по ходу науки, значительно распространить.

Они предпочитают, где возможно, пользоваться патологическими подобиями, но за недостатком таковых они прибегают к сличению по симптомам. Соглашаясь с его мнением, что разведение до миллионной степени не уменьшает целебной силы лекарства, и в то же время лишает его возможности вредить, они вполне пользуются такими дробными количествами, но редко идут далее этого, и более придерживаются низших делений. Они не смешивают лекарств, но часто дают их вперемешку, и по временам употребляют паллиативы и вспомогательные средства.

С другой стороны есть много врачей, особенно в Америке, которые придерживаются позднейших взглядов Ганемана и даже идут дальше его. В среде их нередко обнаруживалась нетерпимость к собратьям, занимающим более независимое положение, о котором я только что упомянул. Последние подвергаются иногда также нападкам со стороны приверженцев старой системы, упрекающих их в том, что они ложно выдают себя за гомеопатов.

По моему мнению, нападки эти совершенно несправедливы. Если врачи эти именуют себя гомеопатами, то это не их вина, а вина тех, которые препятствуют исследованию и практикованию гомеопатии. Дайте им свободу, которой пользуются всякие другие мнения, и raison d'être гомеопатических учреждений исчезнет. Они примкнули к гомеопатическим обществам и журналам, потому что в них находят необходимую им свободу мысли и действия. И к чему также это неудовольствие со стороны более строгих последователей Ганемана? Разве практика этих врачей не лучше практики тех, которые совершенно отвергают учение Ганемана? Правда, слишком частое употребление посторонних мер может сделать практику уже вовсе непохожей на гомеопатию, но это случается крайне редко, так как усвоение гомеопатии почти всегда ведет к подчинению ей всех других способов лечения.

Оправдывая, однако же, врачей, придерживающихся гомеопатии, которой учил Ганеман до 1806 года, мне следует рассмотреть, не лишаются ли они многого, отказываясь от дальнейших его наставлений.

Когда Ганеман написал свою Опытную медицину, ему было 52 года; следовательно, при сохранении силы и здоровья, он мог еще трудиться лет двадцать. Такой труд, если и менее оригинальный, можно считать более зрелым. Последующие за 1806 годом двадцать два года составляют самый деятельный период его жизни как практика и писателя. К этому периоду относятся первые четыре издания Органона, первое и второе издания Чистого лекарствоведения и первое издание Хронических болезней. С 1806 по 1810 г. в Торгау, а с 1810 по 1821 г. в Лейпциге, он пользовался обширной практикой. Затем с 1821 по 1827 г., проживая в Кетене, он имел возможность взвесить результаты своего опыта и изучить хронические болезни. Едва ли можно сомневаться, что всякое практическое развитие, сообщенное им новому методу за все это время, заслуживает полнейшего внимания. За это время Ганеман внес, как мне кажется, четыре решительных улучшения в основанный им метод.

1. Первое относится до правила, которому нужно следовать при выборе средства на основании подобия. Когда в патогенезе воспроизведены все симптомы болезни, то, конечно, не представляется никакого затруднения, а если ни в одном лекарстве всех симптомов не оказывается, то отдается преимущество тому, которое заключает в себе наибольшее число их. Но Ганеман убедился, что этого недостаточно, что симптомы следует не только считать, но и взвешивать, обращать внимание не только на количество, но и на качество. Оценивая таким образом симптомы, он пришел к двум важным заключениям, а именно: особенные и необыкновенные симптомы, как лекарственные, так и болезненные, имеют более значения, чем обыкновенные, и субъективные симптомы, в особенности душевные, перевешивают объективные и физические. Ввиду этого он стал обращать преимущественное внимание не на самую болезнь, а на особенные проявления ее у больного. Отсюда возникло его учение об обособлении каждого отдельного болезненного случая.

2. До 1806 года Ганеман утверждал относительно минимальных доз лишь то, что они едва ли утрачивают свой целебную силу и вместе с тем становятся безвредными. Но продолжая раздроблять более сильные лекарства и применяя этот процесс к веществам инертным, он нашел, что от такого дробления сила их возрастала. Лишаясь физических и химических свойств, каковы запах и цвет, щелочность или кислота, утрачивая свои отравляющие свойства, лекарства приобретали особенную энергию, целебность и более широкую сферу действия. Некоторые сохраняли эти свойства до 30-го или децилионного деления, другие же действовали лучше в более низких делениях. Ввиду этого Ганеман пришел к убеждению не только в действительности, но и в превосходстве, при гомеопатической системе деления, бесконечно малых доз, приготовленных по его способу.

3. Ганеман уже предостерегал от излишнего повторения доз. В Опытной медицине он советовал узнавать продолжительность действия каждого лекарства, а в Органоне (1810 г.) он прямо указывает, что повторять дозу не следует до полного окончания действия первой. Вообще в этом периоде он большей частью лечил с помощью только одной дозы.

4. Может показаться странным, если к четвертому усовершенствованию я причислю его учение о хронических болезнях. Но я вовсе не имею намерения защищать его теорию о псоре в ее определенной зависимости от чесотки. Ганеман, как и многие другие до и после него, очевидно ошибался в патологии этой болезни. Тем не менее его доктрина в сущности составляет весьма ценную индукцию из наблюдений и служит важным руководством в практике³. Она утверждает, что болезнь становятся хронической вследствие особенного диатеза или худосочия; что проявления такого состояния нельзя рассматривать как одни только местные болезни, и что даже обыкновенные гомеопатические специфики в большинстве случаев недостаточны для излечения, а требуют еще дополнительных средств, действующих глубже и продолжительнее. Эта-то мысль и побудила Ганемана ввести в медицину так называемые антипсорные средства, каковы Alumina, Baryta, Calcarea, Graphites, Kali carbonicum, Lycopodium, Natrum muriaticum, Sepia и Silicea.

Сказанное мной относительно разницы между умозрительной теорией и практическим учением о хронических болезнях применимо к значительной части трудов Ганемана в этом периоде. Так, например, открытая им успешность бесконечно малых доз перемешана с гипотезами о том, что болезни представляют расстройство жизненной силы, и что лекарства динамизируются от процессов растирания и взбалтывания, которым он их подвергал. Все это можно откинуть, и тем не менее его открытие остается неприкосновенным. То же самое можно сказать о его объяснениях относительно излечения подобными; они допускаются лишь немногими, тогда как самый принцип признается всеми его учениками.

Поэтому, отлагая в сторону сомнительные теория нашего учителя, обратим внимание на его практические правила, где он является во всем своем величии.

1. Сначала несколько слов относительно обособления. При лечении по способу подобия нельзя довольствоваться несколькими главнейшими симптомами, достаточными, быть может, для определения болезни. Всякое явление у больного, всякое испытываемое им ощущение, всякое облегчение или ухудшение его страданий должны иметь патологическое основание и должны быть приняты в расчет при выборе лекарства. Чем больше этих побочных обстоятельств и характеристичных явлений средство способно производить, тем скорее и вернее будет излечение. В противном же случае, хотя бы средство и производило данную болезнь, оно не будет вполне ей гомеопатично. Положим, что мы лечим лихорадку и наше средство способно возбуждать лихорадку, но сопровождаемую сильным беспокойством, а больной лежит в состояния одурения; в таком случае между болезнью и лекарством не будет гомеопатичности. Приняв же в соображение совокупность симптомов, мы получим возможность сделать верный выбор, даже не отдавая себе отчета в различии, которое существует в обоих случаях. Положим еще, что больной страдает ревматическими болями. Они могут ухудшаться от постоянного движения или в покое. Понятно, что эта разница зависит от того, присутствует или нет воспалительное состояние, и что она должна видоизменять лечение. Между тем, даже не понимая значения этой разницы, мы по симптомам были бы наведены на одно из двух средств — брионию или рус.

Следовательно, единственный способ достигнуть истинно подобного средства (simillium) состоит в обособлении каждого отдельного случая принятием во внимание совокупности его симптомов. Чем более мы обобщаем его и относим к известному классу болезней, тем менее успешен будет наш выбор лекарства. Если же нет средства, во всем соответствующего данному случаю, мы должны выбрать такое, которое производит его характерные черты, указывая тем на близкое сродство с болезнью. Субъективные симптомы имеют преимущество перед объективными, так как представляют большее число особенностей. Сверх того, они имеют еще то значение, что служат первыми признаками болезней, предшествующими органическим изменениям. "Мы не должны забывать, — пишет д-р Рассел Рейнольдс, — что субъективные симптомы представляют во многих болезнях самые ранние, а нередко единственные показания".

2. Перехожу к бесконечно малым дозам, под которыми я разумею разведения от 2-го до 30-го. Действительность этих доз и сравнительная инертность менее разбавленных средств вполне доказаны, но лучшим доказательством служит то обстоятельство, что те, которые употребляют исключительно низшие деления, почти не пользуются инертными средствами. Сверх того, превосходство бесконечно малых доз засвидетельствовано не только самим Ганеманом, но и многими из лучших врачей-гомеопатов, а из сравнительной статистики в больнице Вурмба и Каспара оказывается, что при воспалении легких действие 30-го десятичного разведения было вернее и быстрее, чем действие 15-го и 6-го; из двух же последних успешнее действовало 15-е деление. Вместе с тем, мы замечаем в общем тоне тех, которые придерживаются высоких делений, такое доверие к их средствам, такое сознание их силы и успешности, что не можем относиться к ним с пренебрежением.

3. Относительно дачи только одной дозы, выжидая полного действия лекарства, я теперь не могу распространяться, но когда мы видим, что такой ученый врач как профессор Гоппе признает рациональность этой практики, а такой ветеран как Яр утверждает, что он обязан ей самыми успешными исцелениями, мы, конечно, согласимся, что вопрос заслуживает нашего полного внимания.

4. Наконец, относительно учения о хронических болезнях. Кажется, нельзя сомневаться в том, что оно оказало громадную услугу, заставив отыскивать конституциональное происхождение многих местных и поверхностных болезней. Это воззрение и обладание антипсорными средствами дали нам такое же преимущество при пользовании этих болезней, какое доставило общей медицине открытие сифилитического происхождения многих нервных расстройств. Некоторые гомеопаты слишком склонны признавать все болезни местными, пренебрегая лекарствами, не возбуждающими абсолютно физиологического действия; но забывая таким образом наставление Ганемана, мы можем лишиться многих успехов, сопровождающих практику тех, которые руководствуются ими.

Такова вторая гомеопатия, т. е. та, которую учил и практиковал Ганеман в период времени с 1806 по 1828 г. Дальнейших изменений я теперь не стану касаться. Нововведения человека, перешедшего за 74-й год от роду, а priori не внушают особенного доверия. Таково, например, его правило придерживаться исключительно 30-го деления для всех лекарств, как при испытании их на здоровых, так и при даче их больным. Признавать Ганемана руководителем после 1830 года, значит, по моему мнению, доверяться его дряхлости. Вторая же гомеопатия, которую я только что изложил вам, есть плод его полной зрелости, и мне кажется, заслуживает большего внимания, чем на нее обращают в Англии. Быть может, она и не вполне применима в повседневной практике или для лечения острых болезней в обширных размерах, и в этих случаях я советовал бы вам следовать более раннему и простому методу. При досуге же и в особенности, когда имеете дело с хроническими болезнями, вы найдете, мне кажется, что для получения наиболее успешных исцелений следует придерживаться той (сказать ли это?) высшей гомеопатии, которой мы обязаны гению и трудам Ганемана.

Таковы убеждения, с которыми я приступлю к преподаванию фармакологии и терапии с гомеопатической точки зрения. Я должен прямо сознаться, что буду вообще держаться раннего метода Ганемана. Иначе и быть не может. Лекции о фармакологии, как и терапии, должны иметь своим предметом болезни, а между тем более чистая гомеопатия рассматривает больного в его индивидуальности. Сверх того, я буду преимущественно устанавливать патологическое подобие между действием лекарства и болезнью. Далее, я не стану отвергать употребление какого-нибудь известного лекарства (как, например, амила при грудной жабе или белладонны при недержании мочи ночью), хотя бы и было основание предполагать, что оно действует антипатично и лишь паллиативно. Я также буду нередко говорить о средствах, которые, хотя вполне гомеопатичны, по моему мнению и на основании опыта, лучше действуют в более материальных дозах. С другой стороны, я вовсе не намерен игнорировать такие субъективные и характерные симптомы, которые могут повести к более точному обособлению. Я буду вполне допускать действительность бесконечно малых доз как в патогенезе, так и в терапии, а также основательность теории Ганемана о псоре в том виде, как я объяснил ее, и постараюсь подробно разобрать те новые средства, которые она побудила его ввести в практику.

Таким образом, гомеопатия, которую я хочу вам преподавать, не будет узкой гомеопатией, и обнимет весь прогресс Ганемана как мыслителя и исследователя с такими видоизменениями, которые вызываются успехами новейшей науки. Такую гомеопатию, я полагаю, сам Ганеман не отказался бы признать за свое детище, и никто из современных последователей научной медицины не сочтет недостойной внимания.

¹ В своем Опыте о новом начале для определения целебных свойств лекарств, напечатанном в Журнале Гуфеланда, т. II.
² Опытная медицина (Журнал Гуфеланда за 1806 г.)
³ См. сульфур.

 ЛЕКЦИЯ V    СОДЕРЖАНИЕ   ЛЕКЦИЯ VII