ГАНЕМАН И НАУЧНОЕ СООБЩЕСТВО

Гомеопатия могла быть детищем противоречивого бунтаря, но вначале она рассматривалась как часть ортодоксальной медицины, о чем свидетельствует описание Гегелем ее фармакологического механизма⁷⁴. Тем не менее она не была нацелена на поиск гипотетических ближайших и первостепенных причин, как это было принято в рационалистической или симптоматической медицинах. Ее выраженная холистическая индивидуализация не обеспечивала врача мешком легко запоминаемых эмпирических спецификов против отдельных болезней, для выбора которых требовалось лишь минимальное обоснование. Даже "фиксированные" заразные болезни, с которыми сталкивались при эпидемиях, требовали подбора различных гомеопатических лекарств при каждой вспышке⁷⁵. "Органон" отличался от других немецких и французских книг по медицине, хотя он появился в то время, когда Ганеман хотел получить надежную академическую базу для содействия гомеопатии и преобразования терапии, и примечательно, что подробная критика существующих практик, благодаря которой он стал известен, в нем отсутствовала. Было бы удивительно, следовательно, если бы эта книга осталась единственным примером риторического использования Ганеманом терминологии и конструкций, соответствующих типу мышления в немецкой академической медицине. Через два года после "Органона" он представил свою диссертацию на получение доцентуры (habilitation) в Лейпцигский университет, в котором правила позволяли всем, способным защитить диссертацию, читать лекции в качестве не получающего жалования приват-доцента⁷⁶. Доказывая, что Helleborus (чемерица, морозник), использовавшийся в античных Греции и Риме, а также в исламском мире, был не чем иным, как растением, известным его современникам как Veratrum album, он процитировал на оригинальных языках свыше 500 работ греческих, римских, арабских, английских, французских и итальянских авторов до 1200 года. Идея отчужденности этой работы может быть понята из пренебрежительного замечания Ганемана в предисловии, что он "оставил другим возможность описать использование Helleborus в нынешнее время". Медицинская и лингвистическая историография, которая сочетала "потрясающую эрудицию и скрупулезную ученость, достаточно далекие от практических проблем медицинской практики"⁷⁷, была необычным отклонением для Ганемана, учитывая его открытое отрицание исторических авторитетов и философского теоретизирования в медицине, и, вероятно, требует объяснения, отсутствующего в тексте.

В обсуждении созданной для различных дисциплин научным и академическим сообществами иерархии, Николас Жарден указывает на то, что они важны, когда мы хотим выяснить, какие дисциплины послужили моделью для методов и способов представления других⁷⁸. Например, в эпоху Возрождения итальянские врачи почти всегда получали докторские степени по философии и медицине, что было частью процесса профессиональной легитимации, направленной на повышение статуса простых эмпириков. Аналогичная ситуация существовала в немецкой медицине в первые десятилетия XIX века, и это проливает свет на выдающуюся диссертацию Ганемана. По мере того как ограниченность браунизма становилась яснее, медицинские учебники становились все более одержимыми историческими прецедентами, вплоть до отказа от современной теории и практики. Эта "историческая мания" стала характерной для романтического движения в немецкой медицине, так называемой натурфилософии, и привело ее последователей к преклонению перед "памятниками проявлений оригинальных идей, лежащих в основе здравой медицинской теории и практики".

Переосмысление ганемановской диссертации в этом свете показывает, что для того чтобы получить право на лекции в Лейпциге, Ганеман в то время, в 1812 году, отказался от хорошо известной практической необходимости, оживляющей остальную часть его значительного наследия, и представил руководству академическую работу, предназначенную польстить ему или смягчить его. Эта стратегия сработала. Оппоненты предвкушали удовольствие отвергнуть гомеопатическую диссертацию, но на защите Ганеман не встретил возражений и получил место в университете.

ПРЕОБРАЗОВАНИЯ "ОРГАНОНА"

Эту историографическую демонстрацию можно было ожидать после знакомства с введением к "Органону" 1810 года, хотя оно и было посвящено требованиям повседневной терапии. Немецкий академический мир, однако, не было побежден на своей собственной территории, и последовали яростные нападки Геккера и других на Ганемана⁷⁹. В то же время привлекательность натурфилософии начала становиться для многих непреодолимой. Кизер, профессор патологии в Йене, опубликовал в 1817 году медицинскую систему, в которой в менее чем одной пятой раздела по диагностике упоминаются практические наблюдения, а основная часть посвящена рассуждениям о значении различных симптомов в связи с теориями Шеллинга о полярности между мужчиной и женщиной и положительным и отрицательным электрическим зарядом⁸⁰. В том же году Ганеман подтвердил свою традиционную практическую позицию, заявив, что гомеопатия устоит или падет на основе подтверждений из правильно проведенных клинических экспериментов⁸¹.

Сложность установки единой непричинной методологии в дедуктивных иерархиях, таких как у Решлауба и Кизера, без сомнения, не объясняет еще одно важное изменение во втором и последующих изданиях: новое название, Organon der Heilkunst, указывает, что по своей сути гомеопатия начиналась с терапии и заканчивалась ею. Кроме того, для Ганемана гомеопатия была единственным направлением, заслуживающим названия терапии. При этом стихи Геллерта были заменены новым девизом: словами Горация aude sapere, "Дерзайте знать" (Эподы I, 2, 40). Это можно рассматривать как еще одну связь с Кантом, в эссе которого "Что такое Просвещение?"⁸² говорится: "Девиз Просвещения: sapere aude! Имейте мужество использовать ваш собственный разум!" [Курсив автора].

Но Ганеман был дитем Просвещения в буквальном смысле, после того, как отец воспитал его в соответствии с принципами Руссо⁸³, и едва ли нуждался в уроках Канта. Уже в 1784 году Ганеман написал в одной из своих ранних публикаций, что истинный врач "не отвергает ничего, что не исследовал сам, не верит другим на слово и имеет смелость думать за себя и лечить соответственно"⁸⁴.

Краткий первый афоризм "Органона" приобрел длинную сноску, сжигающую академические мосты, которые в тот момент могли строиться. В нем атакуются "ученые грезы" о сущности жизни и происхождении заболеваний, выявление заболевания по его причинам, "невразумительные и напыщенные выражения", предназначенные впечатлять, кафедры "теоретической медицины", и заканчивается он призывом к борьбе:

Настало время, чтобы все те, кто называет себя врачами, прекратили обманывать страждущее человечество словами, которые не имеют никакого смысла, и начали действовать — другим словами, приносили облегчение и по-настоящему излечивали больных⁸⁵.

Ганеман стремился реформировать терапию, но на его пути стояли многие концептуальные, научные, экономические, социологические и психологические препятствия. Мода в медицинском жаргоне также играла некоторую роль в борьбе гомеопатии за признание. Термин Heilkunst — разработка медицинской теории на индивидуальном уровне — был заменен уже в начале 1800-х praktische Heilkunde, а позже терапией. К середине XIX в. за пределами гомеопатической литературы термин Heilkunst был оттеснен к маргинальным направлениям, таким как Wasserheilkunst, гидротерапия — другими словами, к областям, от которых быстро избавлялась растущая биомедицина⁸⁶. Венский "терапевтический нигилист" Йозеф Дитль жаловался в 1845 году, что врач слишком долго оставался просто Heilkünstler — терапевтом, а должен стремиться стать Naturforscher — научным исследователем⁸⁷. Термин Heilkunde претерпел процесс семантического смещения и упадка: Ютте указывает, что в 1880-х годах "раскольнические" терапии были отвергнуты практиками научной Schulmedizin как Naturheilkunde, природолечение⁸⁸. Однако Ганеман утверждал, что он развивает передовую научную терапию до логического конца, что подчеркивают ссылки на rationelle Heilkunst в более поздних изданиях "Органона". Все больше это выражение использовалось иронически в адрес последователей различных медицинских богов или тех, кто увековечивал старые злоупотребления, или таких как Дитль, чей призыв к новой rationelle Therapie бессознательно вторил риторическому призыву Ганемана тридцатилетней давности⁸⁹.

Читатели переводов, не основанных на традиционной немецкой терминологии, сталкиваются с разными проблемами. Например, единственный английский перевод первого издания "Органона", полезный и ясный во многих отношениях, объединяет названия первого и второго изданий, искажая при этом немецкие термины: rationelle Heilkunde — научная медицинская теория и Heilkunst — терапия, превратились в "рациональное искусство исцеления"⁹⁰. Так как все врачи верят, что они действуют рационально и практикуют "рациональное искусство", им можно простить вопрос, что же имел в виду Ганеман.

ЭВОЛЮЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ

Август Бир, влиятельный немецкий хирург, критически исследовавший отношение к гомеопатии в 1920-х годах, отмечал стремление скептически настроенных оппонентов гомеопатии основать всю свою критику на априорно невозможном действии бесконечно малых доз, игнорируя более фундаментальные компоненты терапии, такие как испытание лекарств, принцип подобия и индивидуализация назначения⁹¹. Обычно замалчиваются ранние фармакологические испытания чистых эффектов лекарств на людях, которые проводил Ганеман, хотя это была приоритетная масштабная работа, как подчас замалчивается и ясно выражавшаяся его методам благодарность таких канонических первопроходцев как Мажанди, Орфила и Пуркинье, поскольку гомеопатия "противоречит самим основам научного знания"⁹². Однако бесконечно малые дозы не были частью гомеопатической гипотезы, редко применялись в испытаниях лекарств и лишь постепенно вводились в лечение по мере того, как Ганеман набирался опыта в применении своего метода⁹³. Это было усовершенствование системы, а не ее требование. Несмотря на неоднократные заявления Ганемана, что химия не годится для анализа его измельченных и подвергнутых встряхиваниям лекарств, как не подходит для определения различия между простым и намагниченным железом, тот факт, что лекарства всегда были открыты для клинических испытаний, вне зависимости от представлений об их пригодности, говорит о том, что тотальное отрицание гомеопатии официальной медициной держится на чем-то другом⁹⁴.

Философия и медицина были явно связаны в немецкой интеллектуальной жизни в 1790—1840 годах, но это была своеобразная связь, не встречающаяся больше нигде. Позже романтическая медицина стала восприниматься как тупиковая ветвь поступательного прогресса медицины, отрицаемая в Германии более чем где бы то ни было, и эта эпоха, совпавшая с трудовой жизнью Ганемана, предопределила отношение к нему как части этой ветви. Заявление Шрайока, сделанное им в 1936 году, что "гомеопатия была создана в Германии в последние дни существования натурфилософии, и для нее были характерны… монистическая патология и терапия", типично для того периода с неточными данными, особыми интеллектуальными отношениями, нозологией и лечением⁹⁵. Тем не менее все же верно, что в результате переориентации научной историографии во второй половине XX в. с внутрипрофессионального триумфализма и "великих людей" на социально-ориентированную рефлексивность в целом, содержание гомеопатии и ее методы остались в стороне, а актуальными стали региональные исследования ее клиентуры и ее политические и экономические сражения с аллопатией⁹⁶.

Поэтому многое еще предстоит изучить в отношениях гомеопатической науки к интеллектуальной среде, в которой она родилась, и к параллельному формированию биомедицины в XIX в. Ганеман пришел к Канту на почве пиетизма, и воплощение категорического императива в медицинском контексте стало делом его жизни, несмотря на то, что он перешел границы пиетизма. Однако Ганеман не связал себя одобрением веры Канта в теорию Брауна. Ганеман, подобно Шеллингу, критически отнесся к преувеличенной ценности этой теории⁹⁷, и считал — казалось, справедливо, — что ошибочная ассоциация с натурфилософией и романтической медициной тормозит принятие гомеопатии⁹⁸. По иронии судьбы, хотя философия, вероятно, оказывала такое большое влияние на критическое мировоззрение Ганемана, именно заявление Канта о легитимных областях научного исследования ускорило маргинализацию гомеопатии тоньше, но, возможно, даже полнее, чем "бесконечно малые" дозы, казавшиеся само собой разумеющейся нелепостью.

Как отмечалось, Ганеман подчеркивал индивидуальность каждого больного человека и решающее значение эмоционального и когнитивного состояния при определении подобнейшего — наиболее подобного и, таким образом, самого подходящего лекарства.

Не будет преувеличением сказать, что психические симптомы пациента часто являются определяющим фактором при выборе лекарственной противостоящей силы. Они являются характеристиками, которые наблюдательный врач менее всего может себе позволить упустить из виду⁹⁹.

Кант говорил, что содержание ума нельзя изучить научно из-за интересной причины: оно существует во времени, но не в пространстве, а потому не поддается математическому описанию. Такая ориентация помогла созданию направления идентифицировать болезненные процессы на основе существующих повреждений организма, что привело к характерному "госпитальному" или "лабораторному" определению болезни¹⁰⁰, в котором предполагалось, что классификация и диагностика болезни должны основываться на существенных органических и биохимических характеристиках, общих для всех пациентов, ею страдающих, и что любое симптоматическое и причинное лечение должно в идеале быть верным всегда, везде и для каждого человека. Поиск единого неопровержимого ответа на каждый вид болезни вышел на первый план в терапии в среде, провозгласившей свою преданность эмпирическим фактам громче всех, но этот поиск был связан не только с исчезнувшим рассказом о своей болезни пациента, но, более того, с явным и официально признанным неверием в то, что может сообщить пациент или экспериментальный "субъект"¹⁰¹. С тех пор многие натренировались в применении доминирующей медицинской модели, в том числе практикующее большинство, которое не интересуется нозологией и с трудом постигает терапию, обходящую стороной причинно-следственные связи и ставящую субъективный опыт выше общих реакций млекопитающих¹⁰².

Другим возражением против гомеопатической непричинной описательной индивидуализации была невозможность проверить ее назначения по подобию¹⁰³. Ганеман отверг уместность априорного понимания болезни по Канту, но поиск подобнейшего основан на другом виде кантовского априорного принципа, который функционирует как идеальный образец или парадигма (в традиционном аристотелевском смысле парадигмы, paradeigma, как образца). Кант обсуждает это под заголовком "Регулирующее использование идей чистого разума", применяя геометрические и физические иллюстрации, такие как круг или вакуум:

Cамое замечательное обстоятельство, связанное с этими принципами, заключается в том, что они кажутся трансцендентными, и хотя только содержат идеи для руководства эмпирическими упражнениями разума, и хотя это эмпирическое использование состоит только в асимптотической связи… то есть они постоянно приближается, никогда не будучи в состоянии достигнуть их, они являются, несмотря ни на что, априорными синтетическими предложениями, объективными, хотя с неопределенной обоснованностью, и доступными как правила для возможного опыта. При разработке нашего эксперимента они также могут быть использованы с большим преимуществом в качестве эвристических принципов¹⁰⁴.

Многие лекарства могут вызвать симптомы, подобные симптомам пациента, но выбирается только одно, наиболее близкое к его симптомокомплексу. Отсюда следует, что подобнейшее остается идеалом лечения, который может быть приближен только в конкретном случае болезни, хотя и с использованием обучаемой эвристики, включающей уравнение с аналогичными качествами, как в случае фрау Ш. Проверка такой гипотезы создает значительные трудности из-за невероятного количества переменных, входящих в коллекцию симптомов и соответствий, не говоря уже об оценке клинических результатов. Являются ли эти трудности доказательством отсутствия в гомеопатии научной достоверности? Ганеман считал, что нет, но его предупреждение о том, что верное следование его методу должно подчиняться индивидуализации, обычно игнорируется. И даже ганемановское ведение пациента также поворачивают против него: оно могло находиться "в соответствии с лучшим современным учением и значительно превосходить среднестатистическую практику"¹⁰⁵ даже следующего столетия, но было ясно, что бесспорные терапевтические выгоды гомеопатии были неспецифическим эффектом взаимодействия пациента и практика¹⁰⁶.

Предсказательная сила теории лечения новых заболеваний, таких как холера, или старых, например, пневмонии, бросившей вызов ортодоксальному лечению, должна рассматриваться как лучшая проверка ее правдоподобности¹⁰⁷, но в этом случае даже клинический успех трактовался против нее. И. Х. А. Гейнрот, лейпцигский профессор психиатрии, предварил решительное нападение на гомеопатию заявлением, что он не касается клинических доказательств, а рассматривает только теоретические возражения¹⁰⁸. В The Bulletin général de thérapeutique говорилось, что клинические результаты гомеопатии к делу не относятся, хотя и успешны, потому что цель не может оправдывать средства¹⁰⁹. Клинические данные против гомеопатии приветствовались, конечно. Шрайок хвастался, что научная медицина достигла эпохи, когда терапия исключается из корпуса медицины, заменяясь "точным критическим анализом" Парижской школы, в частности, клиническими испытаниями Габриэля Андраля в Париже в 1834 году, но ему не было известно, насколько ошибочно представлял Андраль себе гомеопатическую практику¹¹⁰. Андраль считал, например, что Ганеман назначал по единственному симптому, — он не читал по-немецки, о чем позже сообщил его помощник, а на французский язык гомеопатическая Материя медика тогда еще не была переведена¹¹¹. Никто из пациентов других парижских аллопатов, пытавшихся оценить новую терапию, не получал никаких гомеопатических препаратов вообще, так как на априорном основании их замещало плацебо¹¹². Справедливости ради следует признать, что гомеопатия была не единственным предметом, страдающим от низкого уровня якобы оценочных дебатов того времени. Дискредитация Бруссе, который сам был ярым противником гомеопатии, была в той же степени связана со смертью одной знаменитости, как с общими показателями смертности от холеры на его лечении¹¹³.

В Великобритании поведение Медицинского совета, созданного президентом Совета здравоохранения сэром Бенджамином Холлом с целью сравнить результаты различных методов лечения эпидемии холеры в Лондоне в 1854 году, служит примером трудностей, с которыми столкивалась в то время беспристрастная профессиональная клиническая оценка конкурирующих терапий. Историческое значение крупномасштабного исследования было очевидно для его участников в то время и отмечалось позже как решающий момент в эволюции клинических испытаний¹¹⁴. Отвечая на вопрос Холла, почему замалчивались результаты лечения в Лондонском гомеопатическом госпитале на Голден-сквер в Сохо (в эпицентре эпидемии), Совет молчаливо признал драматическое превосходство независимо оцененных гомеопатических результатов, но единодушно согласился, что

включая отчеты гомеопатических практиков, они не только поставят под угрозу ценность и полезность своих среднестатистических результатов лечения, основанного на применении известных лекарств, но дадут неоправданное разрешение на эмпирическую практику, что противоречит поддержке истины и прогрессу науки¹¹⁵.

В отличие от гомеопатических лекарственных средств, таких как Camphora, Cuprum и Veratrum album, выбранных потому что их патогенез зеркально отражал последовательные этапы холерной симптоматики, бесполезное или опасное аллопатическое лечение холеры приобретало терапевтическое достоинство, если не эффективность, в силу категорий, к которым принадлежали используемые средства. Каломель, мел, эфир и касторовое масло стали "научными", поскольку были классифицированы соответственно как "улучшающее обмен веществ", "'вяжущее", "стимулирующее" или "элиминирующее" средства¹¹⁶ — те же самые рационалистические термины, которые за полвека до этого высмеивал Ганеман¹¹⁷. Эфир, в частности, был чистым представителем средств браунизма, но был отвергнут, потому что ошибочно считался стимулятором¹¹⁸. Рудольф Вирхов полагал, что возможность объяснения не является научным критерием¹¹⁹, но, вероятно, реалистичней будет сказать, что

западное знание есть форма обладания… Если знание является формой обладания, то отсюда следует, что человек обладает только тем, что понимает. То, что непонятно, не может называться настоящим обладанием. Прагматизм является обездоленным ответвлением истинной идеи западного знания, потому что он удовлетворяется плодами того, пониманием чего не обладает¹²⁰.

Выходя за рамки несовместимых аспектов кантианских и ганемановских медицинских предположений, можно заметить интересное сходство ганемановской и гегелевской программ, которое, несомненно, требуют дальнейшего изучения. Будучи посткантианцами, амбициозно намеренными преобразовать свои дисциплины, и Ганеман, и Гегель считали, что превзошли рационализм или эмпиризм своих медицинских и философских предшественников и современников. Оба отвергли дуализм разума и тела и создали интегрированные системы, основывая их научную обоснованность на феноменологии и семантике — возможно, под влиянием Гердера. Есть ироничное сходство также в том, как были восприняты их идеи. Оба часто высмеивались как шарлатаны практиками и историками медицины и философии, или же считалось, что их "слишком трудно понять", причем их критики, как правило, не стеснялись отказываться от академической объективности, когда писали о Ганемане или Гегеле. Обоих часто путают с натурфилософами, несмотря на то, что они старались дистанцироваться от биологического и философского романтизма. Оба имели огромное влияние на последующее развитие своих дисциплин, что часто игнорируется.

И наконец, было бы неправильным рассматривать гомеопатию под стеклом, словно она не является широко практикуемой неофициальной терапией в наши дни, и как будто Ганеман известен только историкам медицины, подобно его современникам Куллену, Брауну, Боме, Гуфеланду, Решлаубу, Кизеру, Гейнроту, Бруссе, Труссо, Aндралю и Дитлю. С точки зрения философии, последнее переоткрытие в психологии ХХ в. "двойной онтологии" — утверждения, что индивидуальность сосуществует, но не сводится к декартовым координатам или молекулярной деятельности¹²¹, — по-видимому, идет рука об руку с осознанием того, что "герменевтический круг" Гегеля вполне может быть более продуктивной моделью для современной теории развития, чем принятая декарто-кантианская модель¹²². Включит ли в себя в конечном итоге эта переориентация медицинский персонализм Ганемана, и чтó его расширенное недуалистическое понятие о фармакологии в состоянии сказать нам о нас самих, покажет только будущее. Но поскольку дело касается загадочного биомедицинского статуса гомеопатии как неопровержимой, но неудобоусваиваемой терапии¹²³, недавний переход к прагматическому доказательному здравоохранению позволил ганемановскому rationelle Heilkunst выйти на поверхность и быть изученной беспристрастней, чем раньше: не только для чего она может использоваться¹²⁴, но и из-за той ценности, которую она может предложить пациентам и их врачам в своих собственных терминах¹²⁵. Когда известный юморист Жан Поль воскликнул: "Ганеман, этот двуглавый гений философии и обучения… чья система стала последним гвоздем в гроб торговцев рецептами, но удостоилась малого внимания практиков и более критикуется, чем исследуется"¹²⁶, он не догадывался, что его высказывание останется верным еще как минимум двести лет.

ССЫЛКИ

⁷⁴ Hegel, Philosophy of nature (16), iii, 205.
⁷⁵ Hahnemann, Organon (45), § 79.
⁷⁶ Samuel Hahnemann, Dissertatio historico-medica de helleborismo veterum (Habilitation) (Leipzig, 1812); также в Kleine medicinische Schriften и в Lesser writings (23).
⁷⁷ King, The medical world of the eighteenth century (26), 173.
⁷⁸ Nicholas Jardine, The scenes of inquiry: On the reality of questions in the sciences (Oxford, 1991), 111 ff, цит. по H. von Seemen, Kenntnis der Medizinhistorie in der deutschen Romantik (Zurich, 1926).
⁷⁹ Cм. Haehl, Samuel Hahnemann (1), i, 89ff.
⁸⁰ Dietrich Georg von Kieser, System der Medizin (Halle, 1817–19), цитируется по H. G. Schenk, The mind of the European romantics: An essay in cultural history (London, 1966), 180.
⁸¹ Samuel Hahnemann, "Nota bene for my reviewers", Lesser writings (23), 659–64; перевод из Hahnemann, Reine Arzneimittellehre, 2nd edn (64), iii. Возможно, это был знак времени, или просто его охватило нетерпение, и он отодвинул исторический обзор в конец введения к 4-му изданию "Органона" (1829) и поместил перед ним такой же длинный критический обзор медицины. История предшественников гомеопатии была сокращена до нескольких примеров в 5-м издании 1833 года. Обширные аннотации Ганемана и изменения к 5-му изданию не были опубликованы до 1921 года: Samuel Hahnemann, Organon der Heilkunst, 6th edn. Richard Haehl (ed.) (Leipzig, 1921).
⁸² Kant, "Beantwortung der Frage. Was ist Aufklärung?" (11).
⁸³ Ганеман позже перевел Rousseau: Handbuch für Mütter, oder Grundsätze der ersten Erziehung der Kinder, перев. Ганеманом с Principes de Jean-Jacques Rousseau, sur l‘éducation des enfants [Paris, 1793] (Leipzig, 1796).
⁸⁴ Samuel Hahnemann, Anleitung alte Schaeden und faeule Geschwuere gruendlich zu heilen (Leipzig, 1784), 179.
⁸⁵ Hahnemann, The homoeopathic medical doctrine (52), 101.
⁸⁶ Я благодарен анонимному обозревателю за привлечение мое внимание к этому журналу, напечатавшему историографический обзор данного термина в Die Apologie der Heilkunst: eine griechische Sophistenrede des fünften vorchristlichen Jahrhunderts, переведенный и аннотированный Теодором Гомперцом (Leipzig, 1890).
⁸⁷ Josef Dietl, "Praktische Wahrnehmungen naсh den Ergebnissen im Wiednerbezirkskrankenhause", Zeitschrift der k.u.k. Gesellschaft der Aertze zu Wien, i/2 (1845), 9, цит. по Jens Lachmund, "Between scrutiny and treatment: Physical diagnosis and the restructuring of 19th century medical practice", Sociology of health & illness, xx (1998), 779–801.
⁸⁸ Robert Jütte, "The paradox of professionalisation: Homeopathy and hydropathy as unorthodoxy in Germany in the 19th and early 20th century”, in Robert Jütte, Guenter B. Risse and John Woodward (eds), Culture, knowledge and healing: Historical perspectives of homoeopathic medicine in Europe and North America (Sheffield, 1998), 65–88. Naturheilkunde выжила как натуропатия; cм: M. Wiesenauer, P. Groh и S. Kaussler "Naturheilkunde als Beitrag zur Kostendampfung: Versuch einer Kostenanalyse”, Fortschritte der Medizin, cx/17 (1992), 311–14 для подтверждения, что она может быть даже rationell в современном значении экономической эффективности.
⁸⁹ Hahnemann, Organon der Heilkunst, 5th edn (45), § 222; Lachmund, "Between scrutiny and treatment"(87).
⁹⁰ Hahnemann, Organon (45).
⁹¹ August Bier, "Wie sollen wir uns zu der Homoeopathie stellen?", Münchener medizinische Wochenschrift, lxxii/1 (1925), 713–17, 773–6.
⁹² Miles Weatherall, "Drug therapies", в W. F. Bynum and Roy Porter (eds), Companion encyclopaedia of the history of medicine (London, 1994), 915–38, особенно pp. 918f, 936. Между 1805 и 1837 годами Ганеман опубликовал около 100 прувингов лекарств, которые он провел на себе или которыми руководил (64).
⁹³ Hahnemann, "Ueber die Kraft kleiner Gaben der Arzneien überhaupt und der Belladonna insbesondre" (24). Cм. для ознакомления с хронологическим обзором ганемановской позологии Hughes, A manual of pharmacodynamics (64), 930–9.
⁹⁴ Samuel Hahnemann, "How can small doses of such very attenuated medicine as homoeopathy employs still possess great power?", в Hahnemann, The lesser writings (23), 728–34, переведено из Hahnemann, Reine Arzneimittellehre, 2nd edn (64), vi; "Magnes", Reine Arzneimittellehre, 3rd edn (24), i.
⁹⁵ Shryock, The development of modern medicine (26), 138.
⁹⁶ Оккультизм и идеи Парацельса до сих пор регулярно приписываются Ганеману даже постпозитивистскими историками: Gloria Flaherty, "The non-normal sciences; Survivals of Renaissance thought in the eighteenth century", in C. Fox. R. Porter and R Wokler (eds). Inventing human science: Eighteenth century domains (Berkeley, 1995), 271–91. Для корректировки этой точки зрения см. Dean, "Homeopathy and alchemy: (I) and (II)" (10). Замечательными содержательными исключениями являются: Josef M. Schmidt, Die philosophischen Vorstellungen Samuel Hahnemanns bei der Begründung der Homöopathie (Munich, 1990); Friedrich Dellmour, "Homöopathie und Lebenskraft. Begriffe bei Samuel Hahnemann", in Franz Swoboda (ed.), Documenta homoeopathica (Vienna, 1997), 63–103. Для знакомства с недавней социальной историографией см. Olivier Faure (ed.), Practiciens, patients et militants de l'homéopathie (1800—1940) (Lyon, 1992); Jüitte, Risse and Woodward (eds), Culture, knowledge und healing (88).
⁹⁷ Hahnemann. "Ueber den Werth der speculativen Arzneysysteme" (31).
⁹⁸ Haehl, Samuel Hahnemann (1), ii, 287.
⁹⁹ Hahnemann, Organon (45), § 187.
¹⁰⁰ Michel Foucault, La naissance du clinique (Paris, I 963); Erwin A. Ackerknecht, Medicine at the Paris Hospital 1794—1848 (Baltimore, 1967); N. D. Jewson, "The disappearance of the sick-man from medical cosmology, 1770–1870", Sociology, x (1976), 225–44; Russell C. Maulitz, Morbid appearances: The anatomy of pathology in the early nineteenth century (Cambridge, 1987).
¹⁰¹ Lachmund, "Between scrutiny and treatment" (87).
¹⁰² Идея скомпилированных личных реакций мистифицирована в остальном симпатичным комментатором недавнего успешного рандомизированного плацебо-контролируемого исследования бесконечно малых доз при детской диарее: C. D. Berkowitz, "Homoeopathy: Keeping an open mind", Lancet, cccxliv (1994), 701–2, комментируя J. Jacobs, L. M. Jiménez, S. S. Gloyd, J. L. Gale and D. Crothers, "Treatment of acute childhood diarrhea with homeopathic medicine: A randomized clinical trial in Nicaragua", Pediatrics, xciii/5 (1994), 719–25.
¹⁰³ О релевантности критерия Поппера относительно гомеопатии см. Frank Cioffi, "Freud and the idea of a pseudo-science", в Robert Borger and Frank Cioffi (eds), Explanation in the behavioural sciences (Cambridge, 1970), 471–515; Anthony C. H. Campbell, "Is homoeopathy scientific? A reassessment in the light of Karl Popper’s theory of scientific knowledge", British homoeopathic journal, lxvii (1978), 77–85; Schwanitz, Homöeopathie und Brownianismus, 1795–1844 (29), 177.
¹⁰⁴ Immanuel Kant, Critique of pure reason, transl. by I. M. D. Meiklejohn from the 2nd German edn of 1787 (London, 1934), 384.
¹⁰⁵ Hahnemann, "Nota bene for my reviewers" (81).
¹⁰⁶ Ian Suttie, The origins of love and hate (Harmondsworth, 1952 [1936]), 130, подчеркнуто в оригинале; 132.
¹⁰⁷ О холере см.: Lucille Lasveaux, Traitemenis homéopathiques du choléra dans la France du XIXe siecle (Lyon, 1988); Bernard Leary, "Cholera 1854: update", British homoeopathic journal lxxxiii (1994), 117–21; о столь же потрясающей статистике при пневмонии: Jean-Paul Tessier, Recherches cliniques sur le traitement de la pneumonic et du choléra suivant la métode de Hahnemann, prsédées d'une introductuim sur l'abus de la statistique en médecine (Paris, 1850); Martin Eidherr, "Erfahrungen über die Heilwirkungen der 6., 15. und 30: Arzneiverdünnung auf die entzündete Lunge", Zeitschrift des Vereines der homöopathischen Aertze Oesterreichs, n.s., 1/1 (1862), 1–165.
¹⁰⁸ J. C. A. Heinroth, Anti-organon, oder das Irrige der Hahnemannischen Lehre im Organon der Heilkunst (Leipzig, 1825).
¹⁰⁹ Editorial, Bulletin général de thérapeutique médicate et chirurgicale, vii (1834), 5–6.
¹¹⁰ Shryock, The development of modem medicine (26), 138, ссылка на Anon. [Maxime Vernois],"Expériences homéopathiques faites par M. Andral, à l’hôpital de la Pitié", Bulletin général de thérapeutique médicate et chirurgicale, vi (1834). 318–21.
¹¹¹ Maxime Vernois, Analyse complète et raisonée de la matière médicale de Samuel Hahnemann (Paris, 1835). Наиболее полный современный гомеопатический анализ испытаний Андраля: F. W. Irvine, "M. Andral's homoeopathic experiments at la Pitié" British journal of homoeopathy, ii/l (I844), 49–64. См. также: Carroll Dunham, "The homoeopathic experiments of M. Andral and his past and present opinion of them", North American journal of homoeopathy, ii (1852), 263–8 для признания последнего замечания Андраля, что его собственные испытания не привели к окончательному выводу и его убеждения, что гомеопатия заслуживает дальнейшего серьезного исследования.
¹¹² Armand Trousseau and Henri Gouraud, "Expériences homéopathiques téntees à l'ôotel-Dieu de Paris", Journal des connaissances médico-chirurgicales, viii (1834), 238–41; D. M. P. Pigeaux. "Étonnantes vertus homoeopathiques de la mie de pain: Expériences faites a l’ Hôtel-Dieu", Bulletin général de thérapeutique médicate et chirurgicale, vi (1834), 128–31. Систематический обзор плацебо-контролируемых испытаний гомеопатии в XIX в., включая испытания Труссо, который использовал только плацебо как риторический эквивалент гомеопатии, содержится в Dean, "A homeopathic origin for placebo controls" (10).
¹¹³ Ian Hacking, The taming of chance (Cambridge, 1990), 84.
¹¹⁴ Abraham Lilienfeld, "Ceteribus paribus: The evolution of the clinical trial", Bulletin of the history of medicine, lvi/1 (1982), 1–18.
¹¹⁵ House of Commons, Return to an Address of the Honourable Home of Commons (25), 194.
¹¹⁶ Medical Council, Report on the results of the different methods of treatment pursued in epidemic cholera, Parliamentary Papers, no. 1901, xlv (1854–55).
¹¹⁷ Hahnemann, "Monita über die drey gangbaren Kurarten" (24). Предлагая гомеопатические методы лечения, в 1831 году Ганеман указал на инфекционное микро-организмическое происхождение пандемии холеры: было бы интересно узнать, воспользовались ли предлагаемыми им гигиеническими мерами, в том числе стерилизацией одежды и постели, в гомеопатических больницах, чему некоторые приписывают видимый успех гомеопатии в холерные десятилетия: Samuel Hahnemann, Aufгuf an denkende Menschenfreunde über der Ansteckungsart der asiatischen Cholera (Leipzig, 1831); Heilung der asiatischen Cholera und Schützung vor derselben (Nuremberg, 1831); translated in Lesser writings (23). О развитии Ганеманом контагиозной и микробной теории, в том числе его более поздних убеждениях в том, что нелеченная инфекция является источником хронических болезней, см. Dean, "Homeopathy and alchemy: (2) Contagion from miasms" (10). Как и в фармакологии, ортодоксальная медицина исключает Ганемана из числа основателей микробной теории.
¹¹⁸ Conner, "Anesthetics in the treatment of cholera" (15).
¹¹⁹ Цит. по Otto E. Guttentag, "Homeopathy in the light of modern pharmacology", Clinical and pharmacological therapeutics, vii (1966), 425–8.
¹²⁰ William S. Haas, The destiny of the mind, East and West (London, 1956), 182.
¹²¹ Например, Rom Harré, The singular self: An introduction to the psychology of personhood (London, 1998).
¹²² Например, Ivana Markova, Paradigms, thought, and language (Chichester, 1982): J. Scott Kelso, Dynamic patterns: The self-organization of brain and behavior (Cambridge, M. A., 1995).
¹²³ Например: Paul U. Unschuld. "Plausibility or truth? An essay on medicine and world view", Science in context, viii (1995), 9–30.
¹²⁴ Недавний важный обзор, который, похоже, одобряет призывы Ганемана к врачам (94): F.–A. Popp. "Hypothesis of modes of action of homoeopathy: Theoretical background and the experimental situation”, in E. Ernst and E. G. Hahn (eds), Homoeopathy: A critical appraisal (Oxford, 1998), 145–52. D. Eskinazi, "Homeopathy revisited: Is homeopathy compatible with biomedical observations?", Archives of internal medicine, clix (1999), 1981–7 выдвигает принципы Ганемана как объяснительный механизм, лежащий в основе многих так называемых парадоксальных эффектов биомедицинских лекарств.
¹²⁵ Например: Jacobs et al., "Treatment of acute childhood diarrhea with homeopathic medicine" (102); Carl May and Deepak Sirur, "Art, science and placebo: Incorporating homeopathy in general practice", Sociology of health & illness, xx (1998), 168–90; Jeremy Swayne, Homeopathic method: Implications for clinical practice and medical science (Edinburgh, 1998).
¹²⁶ Jean Paul [J. P. F. Richter], Zerstreuete Blätte, ii, 292, in: Sämtliche Werke, E. Förster (ed.) (Berlin, 1826–28).

ЧАСТЬ III