Опытная медицина
|
Гомеопатический вестник, 1889, № 4–6, стр. 340–365 |
Как животное человек создан во всех отношениях беспомощнее всякого другого животного. Он не обладает таким природным оружием для самозащиты как, например, рога у быка, быстрота ног как у серны и т. п.; не имеет ни крыльев, ни плавников, ни плавательных перепонов между пальцами рук и ног, ни непроницаемой раковины как у черепахи; он не знает тех лазеек и уголков, куда скрываются различные червячки и насекомые при приближении к ним врага; он лишен и тех физических придатков, которые делают недоступными ежа или электрического ската, и того жала или ядовитой железы у зуба, которыми снабжены осы и гады — словом, человек со всех сторон подвержен нападениям враждебных ему животных, и природа в этом случае не оградила его ничем. Превосходству стихийных сил и метеоров он как животное также противиться не в состоянии. От морских волн он не защищен ни блестящей бархатистой шерстью как у тюленя, ни густым и жирным пухом утки, ни гладким твердым панцирем водяного жука. Его тело, вес которого относительно только несколько легче воды, держится на ней беспомощнее тела всякого другого четвероногого животного. У него отсутствует также то непроницаемое для холода покрывало, которым снабжены белый медведь или гага-птица. Родившийся ягненок сам находит вымя своей матери, младенец же томился бы от голода и жажды, если бы ему не дали материнской груди. Где бы ни родился человек, природа не даст ему уже готовой пищи, как муравьеду — муравьев, мухе-великану — гусениц, или пчеле — открытый доступ к благоухающим чашечкам цветов. Человек подвержен самым разнообразным заболеваниям гораздо более чем животные, ибо последние обладают прирожденным таинственным инстинктом, недостающим человеку и предохраняющим их от невидимого врага жизни. Наконец, один только человек рождается нежным, мягким, обнаженным, без оружия, совершенно беззащитным и лишенным всего того, чем природа богато одарила даже ползущего червя для радостного существования. И вот Провидение лишило человека его животности, чтобы тем богаче наградить его умом, при посредстве которого он сам должен пополнять свои нужды, воспроизводить из самого себя всевозможное благосостояние и саморазвивать все бесчисленные преимущества, возвышающие сына земли над всем живущим, — умом, который будучи сам по себе неразрушим, способен доставить своей бренной животной оболочке более прочные средства для поддержания, охранения, защиты и удовольствия, чем какие достались в удел непосредственно от самой природы какой бы то ни было из наиболее счастливо одарявшихся тварей. Мы не ограничиваемся тем, что дает нам грубая природа; нет, наш разум беспредельно расширяет границы, положенные природой, сообразно нашим потребностям и удобствам. Так, колосья и хлебные зерна, получаемые нами сырыми из земли, мы не пережевываем и не съедаем таковыми в их природном и нездоровом виде, а предварительно приводим их в состояние, годное для питания: очищаем их, высушиваем, смолачиваем, освобождаем посредством брожения и нагревания от всевозможных вредных и лекарственных примесей, превращаем в хлеб, и только в таком виде, уже облагороженном нашим умом, употребляем в пищу как питательный и безвредный продукт. Таким образом, нам предоставлено везде прилагать свои усилия для того чтобы находить безвредное, разрушать вредное и обеспечить себя от всего, могущего нанести нам вред. Мы строим корабли, в которых, безопасно от чудовищ моря и ярости Орканов, мы совершаем кругосветные плавания вокруг земли со всеми удобствами, присущими континенту, что совершенно недоступно рыбе; поэтому природа и отказала нашему телу в недостаточных для этой цели жабрах, плавниках и плавательном пузыре. Вместо недостающих нам могучих крыльев кондора мы изобретаем снаряды, наполняемые легчайшим газом, которые со спокойной силой поднимают нас на неизмеримые высоты, недоступные ни одному из пернатых. Затем, для отделения какого-нибудь гнилого размозженного члена нам недостаточно пользоваться естественным омертвением, которое наступает в предоставленном самому себе организме, но нам дан острый нож, которым мы скоро и безболезненно, с меньшей лихорадкой и со значительно меньшими опасностями для жизни отсекаем больную часть. Удивляюсь поэтому, что врачебное искусство так редко возвышалось над простым подражанием этим грубым явлениям и почти во все времена думало, что только посредством потогонных, слабительных, рвотных, мочегонных, кровопусканий, нарывных пластырей и искусственно вызванных язв только и возможно излечивать болезни, как будто именно эти несовершенные и вынужденные подражания представляли то же самое, что производит живая природа в сокровенных тайниках своей мастерской по собственному самостоятельному побуждению. Только одна хирургия до сих пор отчасти следовала более мудрому указанию. Вместо того, чтобы предоставить самой природе отторжение раздробленного осколка бедренной кости, часто только при посредстве опасной для жизни лихорадки и разрушающего почти всю конечность нагноения, хирург в несколько минут целесообразно рассекает раздражаемые покровы и пальцами извлекает кость без значительной боли, без дурных последствий и без истощения сил больного. Сделанный опытной рукой разрез в какие-нибудь четверть часа освобождает больного от многолетних страданий. Или неужели мы должны лечить ущемленную кишечную грыжу подражанием омертвению и нагноению, потому что природа других средств, кроме этих, не знает и обрекает больного на погибель? Было ли бы достаточно для искусственной помощи и поддержания жизни, если бы мы умели только ограничиться как природа получасовым обмороком при кровотечениях из открытых артерий? Можно ли было этим заменить турникеты, перевязки и тампоны? Тем не менее остается достойным самого глубокого удивления, как природа без помощи хирургического вмешательства и безо всяких врачебных средств, будучи предоставлена самой себе, развивает невидимые изменения в организме, посредством которых, правда, весьма трудно, болезненно и с опасностью для жизни, но тем не менее действительно, излечиваются различные болезни и страдания. Врачебное искусство есть опытная наука; она занимается уничтожением болезней посредством вспомогательных средств. Знание болезни, знание вспомогательных средств и знание их применения составляют врачебное искусство. Это необходимое для человеческого рода искусство не должно быть укрыто в недосягаемой глубине смутных спекуляций, не должно быть рассеяно в безграничной пустоте догадок и предположений, а, напротив, должно находиться вблизи нас в области нашего наружного и внутреннего понимания. Врачи потратили две тысячи лет на исследование невидимых внутренних изменений организма при существующих болезнях, их ближайших причин и априорного существа таковых, ибо они полагали, что пока не достигнут этих недостижимых познаний, они не в состоянии будут лечить. Хотя эти долговременные и бесполезные старания еще не служат доказательством их невозможности, тем не менее опытное положение, что они не нужны для лечения, служило бы доказательством несостоятельности таких исследований. Великий дух Вселенной сделал возможным только то, что нужно было сделать таковым. Если мы и не в состоянии усмотреть внутренних изменений организма, лежащих в основе известных болезней, то, тем не менее, небесполезно обратить внимание на их внешние причины. Никакое изменение не возникает без причины. Каждая болезнь имеет свою производящую причину, хотя бы последняя оставалась для нас в большинстве случаев темной. Мы замечаем, что некоторые болезни всегда возникают от одной и той же причины, например, миазматические: водобоязнь, венерическая болезнь, левантийская чума, желтая горячка, оспа, корь и некоторые другие, которые отличаются тем, что остаются всегда своеобразными болезнями и, происходя от всегда одинакового заразительного начала, сохраняют всегда одинаковый характер и течение, если не считать случайных видоизменений вследствие побочных обстоятельств, которые, однако, не изменяют коренного вида их. Возможно, что и другие болезни, в основе которых мы еще не можем указать на известную миазму, например, болотная перемежающаяся лихорадка, также происходят от одного или от соединения многих всегда одинаковых, определенных и легко друг к другу присоединяющихся причин, иначе они не производили бы столь своеобразных и часто встречаемых болезней. Эти немногие болезни, по крайней мере некоторые (миазматические), можно назвать своеобразными и, если нужно, отличать их соответствующими названиями. Раз для такой болезни найдено целительное средство, то оно навсегда и останется таковым, потому что ее проявления (представители ее внутренней сущности), а также и причины ее, остаются в общем всегда одинаковыми. Все же остальные болезни представляются в таких взаимно друг от друга уклоняющихся проявлениях, что можно почти с достоверностью сказать, что они не являются результатом соединения многих разнородных причин (в различных степенях интенсивности). Возможно вычислить число слов, которые могли бы быть составлены из алфавита в 24 буквы, как бы велико ни было это число; но кто возьмется вычислить количество тех разнородных болезней, которые развиваются в нашем организме от неисчислимых и большей частью еще не исследованных как наружных, так и внутренних агентов. Все, что только в состоянии так или иначе действовать, может оказывать влияние на наш организм, находящийся в связи с противодействием со всеми частями Вселенной, как, например, все более или менее вредные испарения безжизненных и органических веществ, столь различно раздражающие и действующие на наши нервы газы, скопляющиеся в окружающей атмосфере в наших мастерских, жилых помещениях и т. п., или выделяемые водой, землей, животными и растениями; недостаток необходимого для нашего существования чистого свежего воздуха; недостаток или излишек солнечного света; недостаток или излишек обоих электричеств; неравномерное атмосферное давление, сырость и сухость воздуха; еще не исследованные особенности горных местностей по отношению к низменностям и глубоким долинам; особенности климата и местоположения на больших равнинах и в пустынях, лишенных воды и растительности, по отношению к морю, к болотам, горам и лесам, к различным ветрам; влияние весьма переменчивой или слишком однообразно постоянной погоды; влияние бурь и очень высокой или низкой температуры воздуха; излишек или недостаток искусственной теплоты в нашей одежде или в комнатах; стеснение некоторых частей тела одеждой; степень холода или теплоты нашей пищи и напитков; голод, жажда, пресыщение желудка пищей или напитками и их вредное влияние на организм, как, например, вино, водка, насыщенное разными более или менее вредными пряностями пиво; вода с подмешанными посторонними веществами; кофе, чай, иностранные и местные пряности, а также душистые приправы, придающие раздражающий вкус кушаньям; непризнанный вред или влияние на здоровье некоторых овощей и животных, употребляемых в пищу, вследствие отчасти небрежного приготовления, испорченности или подделки продуктов, недоваренное мясо или другие совершенно испорченные, гнилые, затхлые или из корыстных целей фальсифицированные пищевые средства; кушанья и напитки, заготовленные или сохраняемые в металлической посуде; поддельные зачастую отравленные вина; уксус с примесью едких веществ; мясо от больных животных; мука, подмешанная песком или гипсом; жито с примесью вредных семян; овощи с подмесью вредных растений — преднамеренно, нечаянно или по нерадению; нечистота тела, одежды и жилых помещений; нездоровые вещества, попадающие в пищу вследствие нечистоты или упущения при приготовлении или сохранении ее; летящая на нас пыль с вредной примесью частиц от наших фабрик и промышленных заводов; неопрятное содержание многих полицейских заведений и домов общественного призрения; слишком большое напряжение физических сил; слишком быстрые активные и пассивные движения; чрезмерные выделения отдельных частей тела; непосильное напряжение отдельных органов чувств; неудобные положения тела при производстве разных работ; слишком малое упражнение отдельных частей нашего тела или же бездеятельность всего тела; неправильное распределение времени для покоя, принятия пищи и работы; недостаточный или излишний сон; напряжение от умственных занятий вообще или от таких, которые особенно раздражают или утомляют отдельные душевные способности или являются вынужденными и противными; возбуждающие или расслабляющие страсти, являющаяся следствием чтения, воспитания или привычки; злоупотребления половыми побуждениями; упреки совести; тягостное положение хозяйства; незавидные семейные обстоятельства; боязнь, испуг, раздражительность и т. д. Как неодинаковы должны быть результаты взаимодействия перечисленных влияний, когда многие из них одновременно действуют в различной последовательности и силе на наш организм, который сам по себе устроен так многоразлично и настолько изменяется при различных обстоятельствах жизни, что нет ни одного человеческого существа, могущего быть схожим с другим, хотя бы в каком-либо мыслимом отношении. Потому-то, за исключением тех немногих своеобразных болезней, все остальные болезни разнородны, неисчислимы и настолько различны, что каждый болезненный случай должен быть рассматриваем как индивидуальная болезнь. Внутренняя сущность каждой болезни и каждого отдельного болезненного случая, поскольку нам ее необходимо знать с целью лечения, выражается наличными признаками в том виде, в каком они представляются опытному наблюдателю во всем своем объеме, в своей индивидуальной силе, сочетании и последовательности. Открывши все наличные определимые признаки болезни, врач определил и саму болезнь, и имеет полное о ней понятие, необходимое для ее лечения. В основании лечения должна лежать точная картина болезни во всех ее признаках и затем там, где это возможно, исследование предрасполагающих причин ее возникновения для того чтобы наряду с лекарственным лечением быть в состоянии удалить и последствия путем улучшении образа жизни для предупреждения возможного возврата болезни. Чтобы начертать себе картину болезни, врачу предъявляется простое требование: внимательность в наблюдении и точность в копировке. (В один час можно набросать на бумаге или на холсте целую дюжину человеческих изображений, если не гнаться за сходством с оригиналом, но для воспроизведения одного сходного портрета потребуется столько же времени и несравненно большего дара наблюдательности и точности в изображении.) Предположения, вынуждения при опросе больного и подсказывания должны отсутствовать. Больной жалуется на свои страдания, окружающие передают о его состоянии, врач осматривает, выслушивает, ощупывает и т. д., чтобы узнать существующие изменения и неправильности, и рисует себе все это в последовательном порядке для надлежащего представления о болезни. Самые постоянные, выдающиеся и для больного наиболее тягостные симптомы составляют главнейшие указания. Врач отмечает их как самые сильные и важные черты картины. Наиболее же странные и необыкновенные признаки дают характеристичную, отличительную и индивидуальную черту картины. Наконец, врач спрашивает о памятной причине происхождения болезни в общем смысле. Из десяти случаев едва ли в одном больной или приближенные в состоянии дать на это категорический ответ. При таком старательном усердии врач описывает себе чистую картину болезни и имеет ее перед собой по всех ее признаках, без которых не высказывается наружу никакое скрытое свойство вещей, а тем более болезнь, доступная распознаванию земного человека лишь по восприятиям его органов чувств. Когда болезнь найдена, то нужно найти и средство для ее излечения. Всякая болезнь имеет в своем основании совершенно своеобразное противоестественное раздражение, нарушающее отправления и благосостояние наших органов. Но единство жизни наших органов и их взаимное приспособление к одной общей цели не допускают, чтобы в человеческом организме рядом около друг друга и одновременно действовали два противоестественных раздражения. Поэтому если два раздражителя одновременно действуют на организм, то в случае, если они оба взаимно разнородны, действие одного (слабейшего) из них силой другого (сильнейшего) на некоторое время прекращается и приостанавливается. Если же, наоборот, оба раздражителя весьма сходны между собой, то действие одного (слабейшего) совершенно аналогичной силой другого (сильнейшего) совершенно сглаживается и уничтожается. Поэтому чтобы иметь возможность лечить, мы в каждом данном случае должны лишь противопоставить существующему раздражителю болезни подходящее лекарство, т. е. другого раздражителя, имеющего действие весьма сходное с тем, которое проявляет сама болезнь. Как пищевые вещества служат для поддержания здорового организма, так лекарства — для исцеления болезни, но лекарства никогда не бывают сами по себе безусловно целебными, а только относительно. Пищевые вещества, кушанья и напитки, принятые нами внутрь в чистом виде для утоления голода и жажды, поддерживают наши силы, пополняя израсходованное жизненными процессами без нарушения отправлений наших органов и без повреждения здоровья. Те же вещества, которые мы называем лекарствами, обладают совсем противоположными свойствами. Они не питают, они представляют противоестественных раздражителей, способных лишь видоизменять наш здоровый организм, нарушать отправления органов и вызывать отталкивающие чувства; словом, здорового человека делать больным. Не существует ни одного лекарственного вещества, которое не имело бы этого стремления. Лекарство, которое в простом и несмешанном виде и в достаточно большой дозе, будучи дано здоровому человеку, вызывает у него известное действие, определенный ряд своеобразных симптомов, удерживает за собой стремление возбуждать такие же симптомы даже в малейших приемах. Героические средства уже в малейших приемах оказывают свое действие на здоровых и даже сильных субъектов. Лекарства, обладающие более слабым действием, для таких испытаний должны быть назначаемы в более значительных приемах. Самые же слабые лекарства оказывают свое действие лишь на таких свободных от болезни лиц, которые имеют нежный, раздражительный и восприимчивый темперамент. В болезнях же они, правда, все, как сильнодействующие, так и слабые лекарства, проявляют свое абсолютное действие, но в таком смешанном сочетании с симптомами болезни, что только очень сведущий знаток и опытный наблюдатель способны их оттуда распознать. Только одно это свойство лекарств вызывать в здоровом организме целый ряд специфических болезненных симптомов и делает их способными излечивать болезни, т. е. удалять и уничтожать раздражителя болезни посредством подходящего противораздражителя. Как каждый вид растения по своей наружной форме, по своеобразному роду своей жизни, по вкусу, запаху и т. п. отличается от других родов и семейств растений, как равно каждый минерал и каждая соль отличны друг от друга как по своим внешним, так и внутренним свойствам; так же точно они все различны между собой в своих лекарственных, т. е. болезненных, свойствах; каждое из этих веществ своеобразным и определенным образом вызывает изменения в состоянии нашего здоровья. Большинство веществ, получаемых из животного и растительного царства, обладают наибольшим лекарственным действием в сыром, свежем виде; получаемые же из минерального царства сохраняют это свойство как в сыром, так и обработанном виде. Чаще всего проявляют лекарства природу своей болезнетворной силы и свое абсолютное истинное действие при испытании на здоровом человеческом организме, будучи принимаемы каждое отдельно и не смешанное друг с другом. Некоторые из наиболее действительных лекарств уже там и сям попадали в здоровые организмы, и наблюденные припадки были написаны. Чтобы следовать далее этому указанию природы и глубже проникнуть в эти познания, следует обдуманно испытывать на здоровом организме как эти сильнодействующие, так и более слабые лекарственные вещества, каждое порознь, отдельно и в несмешанном виде и при старательном удалении всяких побочных влияний, точно отмечать все получаемые изменения в последовательном порядке их возникновения; таким путем получается чистый результат той болезненной формы, которую каждое из этих лекарственных веществ в состоянии само по себе и абсолютно вызвать в здоровом человеческом организме. Чтобы таким же путем исследовать действие менее сильных средств, нужно дать здоровому человеку натощак достаточно сильный прием, лучше всего в растворенном виде, и только один раз. Если потребуется узнать остальные симптомы, еще не обнаруженные после первого приема, то можно другому здоровому человеку или тому же самому, только по прошествии нескольких дней, когда совершенно исчезнет действие первого приема, дать такую же или более сильную дозу и так же точно и скептически отмечать возникающие симптомы раздражения. Для испытания самых слабых лекарственных веществ, кроме весьма значительного приема соответствующего средства, требуются еще лица, хотя и здоровые, но нежного и восприимчивого темперамента. Самые ясные и выдающиеся симптомы заносятся в список, сомнительные же отмечаются знаком сомнения, до тех пор, пока они не подтвердятся многократными повторными испытаниями. Затем, когда подлежащая лечению болезнь внимательно исследована, т.е., отмечены все ее определимые явления в их историческом развитии и последовательности, с точным обозначением наиболее важных, сильных и тягостных симптомов, то для излечения ее нужно противопоставить существующему болезненному раздражению аналогичное ему лекарственное раздражение посредством назначения такого лекарственного средства, которое само по себе и в такой же последовательности способно вызывать по возможности все наличные симптомы или по крайней мере наибольшую их часть и наиболее сильные или самые особливые из них. При этом, однако, надо принять во внимание чрезвычайно важную разницу между положительным и отрицательным, или так называемыми радикальным и паллиативным, способом лечения. При воздействии обыкновенными лекарствами на здоровый человеческий организм происходят прежде всего явления, которые могут быть названы положительными симптомами, являющиеся специфическими для данного средства, иначе говоря, является его положительное первичное действие. Когда оно окончилось, то наступает в трудно уловимых переходах состояние, прямо противоположное первому (в особенности при растительных лекарствах), появляются прямо противоположные (отрицательные) симптомы под видом последовательного действия. Если мы теперь при лечении известной болезни будем применять то лекарство, первичные положительные симптомы которого наиболее сходны с симптомами данного болезненного случая, то это будет положительный, или исцеляющий, способ лечения, т. е. наступает, согласно второму опытному положению, быстрое и продолжительное улучшение, при полном установлении которого лекарство может быть назначаемо все в меньших и меньших и более редких приемах без опасения возврата, если уже одного первого или нескольких первых приемов оказалось недостаточно для излечения. Это объясняется тем, что существующему в теле противоестественному раздражению противоставится другой, наивозможно сходный раздражитель (а именно, положительно действующее, в силу своих первичных симптомов, лекарство), и притом в такой мере, что последний преодолевает первое и обусловливает его уничтожение. Особенного удивления достойно то обстоятельство, что если положительно действующее (исцеляющее) лекарство в своих первичных симптомах очень точно соответствует припадкам подлежащей излечению болезни, то не наступает никаких последовательных симптомов лекарства, и все его действие прекращается как раз в то время, когда следовало бы ожидать начала отрицательных симптомов лекарства. Болезнь, если она острая, исчезает в течение первых часов, предназначенных природой для действия первичных лекарственных симптомов, и не остается никаких последствий, кроме выздоровления. Так же замечательно и справедливо, что не существует такого лекарства, которое, будучи применено в исцеляющем смысле, оказалось бы слабее, чем соответствующее ему болезненное раздражение, и что нет такого болезненного раздражения, которого не мог бы преодолеть положительный и наивозможно аналогичный лекарственный раздражитель. Если не только найдено положительно исцеляющее лекарство, но и дана верная доза его, то оно производит в течение первого часа после первого приема нечто вроде маленького ухудшения, которое кажется как бы ухудшением болезни, но в сущности представляет не что другое, как первичные лекарственные симптомы, но по силе своей несколько превосходяще бóльшие и имеющие, согласно общему правилу, много сходства с первоначальной болезнью. Если же первый прием вполне соответственного исцеляющего лекарства дан в дозе несколько меньшей, чем болезненный раздражитель, и в продолжение часа не произошло этого своеобразного ухудшения, то тем не менее бóльшая часть болезненных симптомов уже уничтожена, и остается дать еще несколько приемов для окончательного уничтожения болезни. Если в этом случае постепенно не уменьшать приемы, а давать все такие же или еще бóльшие приемы, то появляются лекарственные симптомы, т. е. искусственно вызванная болезнь. Если же замечают, что выздоравливающий, во избежание рецидива, должен продолжать равномерно бóльшие или увеличенные приемы благодетельно исцеляющего лекарства, это ясно указывает на то, что причина, производящая болезнь, продолжает существовать. Совсем иначе бывает при паллиативном лечении, где применятся лекарство, положительное и первичное действие которого противоположно болезни. Почти непосредственно после употребления такого средства наступает род улучшения, почти моментальное подавление болезненного возбуждения на короткое время. Такие средства и называются паллиативными. Они задерживают выражение болезненного раздражения в организме только на время действия их первичных симптомов, так как они вызывают в теле раздражение, противоположное болезни; затем начинается их последовательное (вторичное) действие, которое совпадает с первоначальным болезненным раздражением и ухудшает его. Под вторичным влиянием паллиатива и по устранении его болезненное состояние ухудшается. Как при положительно-исцеляющем способе лечения в первый час после принятия лекарства появляется незначительное ухудшение, вслед за которым наступает тем более продолжительное улучшение и выздоровление, так при паллиативном лечении в течение первого часа, иногда моментально, является обманчивое улучшение, которое, однако, час от часу уменьшается, пока не прекратится время действия первичного, в данном случае паллиативного влияния лекарства, причем болезнь не только приходит опять в свое прежнее состояние, как было до употребления лекарства, но присоединяется еще частица его вторичного действия, которое в силу того, что первичное его действие было противоположно болезни, теперь, наоборот, вызывает состояние аналогичное болезни. Это состояние есть ожесточение, ухудшение болезни. Если требуется возобновить паллиативную помощь, то первого приема теперь уже недостаточно; надо увеличивать дозу, и это до тех пор, пока лекарство уже перестанет приносить облегчение, или пока побочное действие все более сильных доз продолжаемого лекарства не окажет такого вреда, что придется воздержаться от дальнейшего его употребления. И если удастся прекратить эту паллиативно-вызванную болезнь, то обыкновенно опять появляется первоначальная болезнь в доказательство того, что она (согласно первому опытному положению) искусственно вызванной болезнью была только вытеснена и подавлена временно, но не уничтожена и не излечена. Паллиативное применение лекарства является полезным и необходимым только в немногих случаях, и преимущественно в таких, которые быстро возникают и угрожают почти немедленной опасностью. Там же, где в течение нескольких часов паллиативным средством не достигнуто то, что оно в состоянии исполнить, там скоро появляются вышеуказанные вредные последствия. Даже в самых острых и быстро протекающих болезнях достойнее науки и полезнее для больных пользовать их положительно излечивающими средствами. Таким способом болезни побеждаются вообще вернее, скорее и без побочных заболеваний. В легких случаях острых заболеваний вред паллиативов не так заметен и значителен; выдающиеся симптомы большей частью заглушаются каждым новым приемом паллиатива, пока не закончится естественное течение болезни, и таким образом организм, за это короткое время не слишком расстроенный последовательным действием паллиативов, опять вступает в свои права и постепенно перемогает как саму болезнь, так и последствия от паллиативных средств. Если же больной выздоровел при паллиативном лечении, то он за это же самое время выздоровел бы и без всякого лекарства (ибо паллиативы никогда не сокращают естественного течения острой болезни), и по причинам нами только что изложенным, оправился бы гораздо скорее. Единственное обстоятельство, по-видимому, несколько рекомендующее здесь врача, а именно, временное уменьшение тягостных припадков посредством его паллиативов, придает в глазах больных и их окружающих некоторое кажущееся, но не действительное предпочтение такому лечению перед безлекарственным самовыздоровлением. Поэтому исцеляющая положительная помощь даже и в быстро протекающих болезнях имеет решительный перевес перед всяким паллиативным облегчением, потому что она сокращает естественное течение острых болезней, действительно исцеляет их еще до истечения их срока и не оставляет никаких болезненных последствий, если только исцеляющее средство было совершенно верно избрано. Против этого способа лечения можно было бы возразить, что врачи со времени существования медицины еще никогда (сознательно) им не пользовались и тем не менее все-таки излечивали больных. Но это возражение только кажущееся, ибо с тех пор, как существует медицина, больные, которые действительно скоро, прочно и очевидно излечивались от острых болезней посредством лекарств, а не естественным течением острых болезней, не продолжительностью времени и не постепенным превосходством энергии организма, выздоравливали именно этим самым путем, какой я здесь выясняю, т. е. вследствие исцеляющего действия подходящего лекарства, хотя, конечно, и помимо сознания врача. Иногда врачи предчувствуют, что именно эта способность лекарств посредством прирожденной им наклонности вызывать положительные симптомы, аналогичные болезням, и производит настоящее излечение. Но этот луч правды, конечно, редко проникает в отуманенный симптомами дух нашей школы. Когда найдено лекарство по этому согласному с природой способу, то остается еще важный вопрос — определение величины приема. Лекарство положительного и исцеляющего характера может оказать действие как раз противоположное требуемому, если его дать в чрезмерно большом приеме; в этом случае оно даже вызывает более сильную болезнь, чем существующая. Не дóлжно думать, однако, что этот ущерб здоровью может произойти от преувеличенных приемов только положительно действующих (исцеляющих) средств; паллиативные лекарства в больших приемах наносят такой же вред, ибо лекарства сами по себе представляют вредные вещества, которые только вследствие соразмерности их природной болезнетворной силы в приличном приеме с аналогичными им болезнями становятся излечивающими лекарствами. Но до какой степени увеличивается восприимчивость организма к лекарственным раздражениям в болезнях, об этом может иметь понятие только точный наблюдатель. Почти единственное условие для получения полного действия и помощи заключается в том, чтобы подходящее лекарство пришло в соприкосновение с живыми и восприимчивыми тканями; весьма мало, почти никакого, значения имеет вопрос, как мал прием, который с этой целью должен подействовать на чувствительные части живого организма. Я уже сказал, что соприкосновение лекарственного вещества с живыми чувствительными тканями составляет почти единственное условие его действия. Это свойство имеет такое обширное значение, что совершенно безразлично, какая часть организма приходит в соприкосновение с лекарственным веществом, для того чтобы проявилось его полное действие; безразлично, попадает ли растворенное лекарство в желудок или остается во рту, или, наконец, будет ли оно приложено к ране или к лишенной кожицы другой части нашего тела. Своеобразная сила лекарств остается всегда одинаковой, будут ли они назначаемы снаружи или внутри, лишь бы они были приведены в соприкосновение с тканями. Принятая внутрь через рот черная окись ртути излечивает венерические бубоны по крайней мере так же быстро и верно, как и втирание неаполитанской мази в мягкие части тела. Ножные ванны из слабого раствора хлористой ртути излечивают язвы во рту одинаково быстро и верно, как и внутреннее его употребление, особливо если омываемые части тщательно растирать перед принятием ванны. Если мы будем внимательны, то заметим, что мудрая природа творит чудеса с помощью простых, зачастую весьма незначительных вспомогательных средств. Подражать ей в этом направлениии должно быть высшим стремлением каждого мыслящего человека. Для получения благотворнейших действий всегда достаточно употребления за раз только одного простого средства без всякой примеси, лишь бы оно было точно выбрано, лишь бы оно было самое подходящее и дано в надлежащей дозе. Никогда не бывает нужным для этого соединять два средства вместе. Мы даем всегда только одно лекарство и рассчитываем этим единственным средством уничтожить всю болезнь, или, если это не вполне возможно, то из результата лекарственного действия мы видим, чего еще недостает для излечения. Одного, двух и самое большее трех простых лекарств совершенно достаточно для излечения самой трудной болезни. Если мы захотим сделать себе ясное представление о том, как действует лекарство на болезнь и чего еще недостает, то мы должны давать за раз только одно простое средство. Всякое добавление второго или третьего средства застилает нам точку зрения, и, если мы захотим отличать эффекты, вызываемые действием лекарства, от симптомов болезни, то мы уже не видим, какие именно совершившиеся перемены отнести насчет болезни, мы не знаем, которому из трех соединенных вместе средств следует приписать произошедшие изменения и симптомы, а также остается неизвестным, которое из них следует оставить и которое сохранить для дальнейшего лечения, и какое другое лекарство должно быть дано вместо одного или другого, или всех трех. Ни одно из явлений при таком способе лечения не может быть отнесено к своей истинной причине. Куда мы ни посмотрим, везде вокруг нас неизвестность и темнота. Большинство простых лекарств производит в здоровом человеческом организме немалое число — нет, зачастую целый ряд абсолютных симптомов. Поэтому подходящее лекарство в своих первичных проявлениях часто может заключать прототип большей части видимых симптомов болезни, подлежащей лечению (кроме многих других, обусловливающих его пригодность для лечения других болезней). Единственное желательное свойство, которое мы можем требовать от лекарства, это то, чтобы оно было подходящим; другими словами, чтобы оно было в состоянии само по себе и самостоятельно возбуждать большинство замеченных в болезни симптомов. Следовательно, будучи назначено для противораздражения как лекарственное вещество, чтобы оно было в состоянии их же ослаблять и уничтожать в больном организме. Мы видим, что одно-единственное простое лекарственное вещество соединяет в себе это свойство в полной мере, если оно для этого старательно выбрано. Поэтому никогда не бывает необходимо назначать за раз более чем одно-единственное простое лекарственное вещество, если оно выбрано соответственно болезненному случаю. Весьма возможно, даже наверно, что в смешении нескольких лекарств уже не каждое из них действует на болезнь на свой собственный лад, и не каждое из них проявляет свое специфическое стремление, независимо от влияния соседних средств, но наоборот, одно другому противодействует в организме, одно видоизменяет и отчасти уничтожает действие другого, из разлагающихся их сил в организме образуется среднее действие, которого мы не желаем, потому что не в состоянии его предвидеть или даже предчувствовать. При действии смешанных лекарств на организм происходит именно то, что должно происходить на основании вышеприведенного положения (а именно, что одно раздражение в организме уничтожает или подавляет другое, смотря по тому, вполне ли аналогичны они между собой или нет, и насколько сила одного раздражителя значительнее другого) — действия нескольких лекарств в одном смешении взаимно друг друга уничтожают, и только остаток действия, не покрытый никаким противораздражителем, остается противораздражителем болезни; но будет ли таковой подходящим, мы не знаем, так как не в состоянии рассчитать, что, собственно, находится в остатке. Так как каждый раз потребно только одно-единственное простое лекарство, то настоящему мастеру искусства не придет и в голову посредством многосмешения лекарств унижать свое искусство и действовать вопреки собственной цели. Наоборот, доказательством уверенности его в своем деле именно и будет назначение им только одного-единственного лекарства, которое, будучи верно выбрано, не замедлит скоро, верно и прочно удалить болезнь. Если болезненный припадок незначителен, то это маленькое нездоровье едва ли требует какого-либо лекарства и может быть устранено некоторыми переменами в образе жизни. Повторение приемов лекарств сообразуется с продолжительностью действия каждого отдельного средства. Если оно действовало положительно, то улучшение заметно еще по прошествии срока его действия, и повторенный тогда прием подходящего исцеляющего средства уничтожит остаток болезни. Столь редкое повторение приемов, каждый раз по истечении времени действия лекарства, не только не замедляет помощь, но, наоборот, слишком частое повторение препятствует цели лечения, потому что приемы, назначенные ранее истечения срока действия положительного лекарства, должны быть рассматриваемы как усиление первых приемов, которое, по незнанию этого обстоятельства, порой может быть доведено до чрезмерной степени и оказать вред. Я уже сказал, что самая минимальная доза положительно действующего лекарства уже совершенно достаточна для полного действия. Если для этого взять лекарство с продолжительным периодом действия, как, например, наперстянку, действие которой продолжается до семи дней, и если давать его в частых приемах, например, по 3–4 раза в день, то истинное количество лекарства до истечения седьмого дня усилится в 20 или 30 раз и будет действовать чрезвычайно сильно и вредно, тогда как первого приема в 1/20—1/30 было бы совершенно достаточно для излечения без последующего вреда. К этому присоединяется еще следующее обстоятельство. Нельзя с достоверностью определить, как это происходит, но тем менее справедливо, что один и тот же прием лекарства, который был бы достаточным для излечения, если бы его даже повторить не ранее как по истечении срока его действия, действует по крайней мере в десять раз сильнее, если его разделить на части и принимать эти части в коротких промежутках в продолжение периода действия лекарства; так, например, если прием в 10 капель, достаточный для лечебной цели на пятидневный период действия лекарства, разделить так, чтобы принимать ежедневно по два раза в день, каждый раз по капле на прием, то в течение пяти дней окажется не тот же самый эффект, как от 10 капель зараз каждые 5 дней, а гораздо слабее — под условием, чтобы лекарство служило исцеляющим и положительным противораздражением болезни. По истечении времени действия первого приема исцеляющего лекарства определяют, требуется ли назначение второго приема того же средства. Если болезненный процесс уменьшается почти во всем своем объеме и притом не только в первые полчаса после приема, но и позже, в течение всего периода действия первого приема, и тем заметнее, чем ближе к окончанию срока действия лекарства, или, если еще не обнаружилось заметного улучшения, как, например, в очень затяжных болезнях или в таких, где в этот срок нельзя было ожидать возврата пароксизмов, но, с другой стороны, не появился ни один новый многозначительный симптом и ни одно ранее испытанное страдание, то в первом случае без исключения верно, в последнем же очень вероятно, что это лекарство есть положительно подходящее и излечивающее, и что в случае необходимости следует повторить второй и, в случае равно благоприятного истечения этого второго приема, пожалуй, даже назначить третий и дальнейшие приемы, если это нужно и болезнь еще не окончательно излечена, как это часто бывает в острых болезнях уже после первого же приема лекарства. Каждое так называемое ожесточение, наступающее во время употребления лекарства и выражающееся новыми симптомами, до тех пор не присущими болезни, происходит единственно от действия лекарства; это проявление симптомов из собственной сферы действия лекарства неправильно выбранного как положительное или отрицательное средство, или как отрицательное средство, слишком долго продолжаемого в чрезмерно больших приемах. Ожесточение болезни посредством новых и сильных симптомов во время действия первых приемов исцеляющего царства никогда не указывает на слабость приема и не требует усиления его, но прямо доказывает несоответствие и непригодность лекарства для данного случая. Упомянутое сейчас ухудшение посредством сильных, новых и несвойственных болезни симптомов не имеет ничего общего с ранее упомянутым усилением первоначальных болезненных симптомов, являющихся в течение первых часов после принятия положительно действующего исцеляющего лекарства. Это усиление, по-видимому, чистых болезненных припадков, в сущности же только выдающихся лекарственных симптомов, сходных с таковыми болезнями, указывает только на то, что лекарство назначено верно, но дано в слишком большой дозе, и явление это исчезает через два, три или самое большее четыре часа после приема лекарства, если прием был не слишком велик, и, обыкновенно уже по истечении периода действия первого приема уступает место прочному освобождению от болезни, так что в острых недугах второй прием лекарства обыкновенно оказывается вовсе ненужным. Между тем, нет ни одного положительного лекарства, как бы ни было оно верно выбрано, которое во время своего действия не возбудило бы ни одного, хотя бы самого малого непривычного страдания или нового симптома у очень раздражительных и тонко восприимчивых лиц, потому что почти немыслимо, чтобы лекарство и болезнь так точно покрывали бы друг друга в своих симптомах, как два треугольника с равными углами и сторонами. Но это незначительное уклонение более чем достаточно выравнивается собственной энергией жизненной силы, и больными не чересчур нежного сложения даже и не замечается. Если больной средней восприимчивости во время периода действия первого приема замечает маленькое прежде не ощущаемое страдание, причем первоначальная болезнь, по-видимому, уменьшилась, то по этому первому приему еще нельзя заключить, правильно ли назначено лекарство. Второй такой же неувеличенный прием, данный по истечении периода действия первого, решает этот вопрос. Под действием этого второго приема, если лекарство не было вполне или почти подходящим, появляется опять новый симптом (обыкновенно не тот, который был замечен от первого приема, а другой) и притом в более сильной степени (даже несколько симптомов одного и того же рода), без того, чтобы болезнь во всем своем объеме сделала видимый успех к излечению; если же лекарство было положительно подходящее, то при втором (не увеличенном) приеме лекарства исчезает почти всякий след нового симптома, и выздоровление наступает тем более быстрыми шагами без всяких новых страданий. Если же и при втором приеме является новый симптом средней силы и более подходящего средства для данного случая найти нельзя, то уменьшение приема также поведет к его уничтожению и излечение все-таки последует, хотя и с большей затратой времени. На помощь здесь также является энергия жизненной силы. Избранное лекарство даже и тогда нельзя назвать неподходящим, когда самые обременительные и главные симптомы болезни покрываются первичными симптомами лекарства положительно, а некоторые средние и незначительные симптомы болезни только отрицательно (паллиативно). Тогда тем не менее проявляется истинная лечебная сила преодолевающего положительного действия исцеляющего средства, и организм вступает в права полного выздоровления без побочных страданий во время лечения и без всяких дурных последствий после него. Еще не выяснено окончательно, полезно ли в данном случае при повторении лекарства увеличивать его прием. Если в течение употребления излечивающего средства в неувеличиваемых приемах со временем появятся новые симптомы, несвойственные первоначальной болезни, в которой первые два-три приема действовали почти без осечки, то причину этого явления не следует тотчас приписывать непригодности лекарства, а следует искать в образе жизни или в других извне поступивших сильных влияниях. Когда же положительно исцеляющее средство совершенно верно избрано, соответственно точно исследованному случаю болезни (что нередко случается при достаточном запасе хорошо изученных лекарств), и когда оно назначено в соответственно малой дозе, а также и повторено по истечении периода его специфического действия, то если не последует ни одно из выше затронутых больших препятствий под видом неотразимых сил природы, бурных страстей и чрезвычайных нарушений образа жизни, и если на пути не помешают значительные повреждения важных внутренностей, то излечение наступает так быстро, так совершенно и незаметно, что больной почти непосредственно как бы новым созданием переходит в состояние настоящего здоровья. |