ГЛАВА I
1. РАССМОТРЕНИЕ СПОСОБОВ ЛЕЧЕНИЯ, УПОТРЕБЛЯЕМЫХ СТАРОЙ ВРАЧЕБНОЙ ШКОЛОЙ
Не отрицая достоинств, приобретенных многими врачами на поприще вспомогательных медицинских наук, каковы физика, химия, естественная история, антропология, физиология, анатомия и пр., я стану преследовать только практическую медицину, дабы доказать несовершенство ее врачебных способов. Обойдем молчанием ремесло грубое, играющее ЖИЗНЬЮ людей, пользуя болезни механически по сборниками и лечебникам. Скажем только о способах ученых. Старая медицинская школа хвалится, что она обладает рациональным врачебным искусством, потому что присваивает себе уменье отыскивать и уничтожать причины болезней и следовать в пользовании их примеру природы.
Tolle causam! — восклицает она беспрестанно. Этот победоносный клик без сомнения прекрасен, но сдерживают ли слово? Мне кажется, что вообразили себе только, будто могут находить первоначальные причины болезней, и в самом же деле не нашли их, ибо как бóльшая часть болезней суть происхождения и свойства динамического, и, следовательно, незаметного для наших чувств, то мнимые болезнетворные причины обязаны своим порождением умозрению, созерцанию и вымыслам. Рассматривая внутренние части правильного организма как представляет нам их рассечение трупа (анатомия), и сравнивая оные с видимыми изменениями тех же самых частей в людях, умерших от болезней (патологическая анатомия), потом наблюдая явления и отправления тела живого и здорового (физиология), с их бесконечными изменениями в бесчисленных болезненных состояниях (патология и семиотика), заключают из всего этого о существенных причинах болезненных изменений, происходящих в невидимой внутренности живого организма. Таков был фантастический образ, который медицине угодно было назвать prima causa morbi, принятый ею за ближайшую причину и внутреннюю сущность самой болезни, хотя по здравому рассудку причина вещи никогда не может быть в то же время и самой вещью. Как можно, не обманывая себя, создать это невидимое существо и неопределимый предмет лечения — изгонять его лекарствами, коих целебная сила была также неизвестна, и к дополнению неизвестности — составлять из многих этих веществ амальгаму, именуемую рецептом!
Однако осуществление такого высокого предначертания — найти внутренние первоначальные причины болезней — ограничилось, по крайней мере у врачей благоразумных, исследованием главного свойства пользуемой болезни, в котором хотя и дозволяли себе руководствоваться припадками, но из коего догадки исключены не были. Таким образом доискивались: что составляет главное свойство болезни? спазмы или слабость и онемение? или лихорадка, воспаление? или затвердения или завалы в той либо в другой части? или полнокровие (plethora), недостаток крови? или обилие кислотвора, углетвора, водотвора, азота? или возбуждение, угнетение системы артериальной, венозной и волосных сосудов? или же неравновесие между сферами чувствительной, раздражительной и плототворной? Все такие произвольные суждения, которые школа честила титлами причинных показаний, почитаемых ею за единственные твердые основания медицинского рационализма, суть одни предположения весьма сомнительные, и не могут доставить практической пользы. Положим даже, что они истинны, то и тогда не будете в состоянии указать лекарство, приличнейшее данному частному случаю. Одним словом, все эти прекрасные догадки более льстили самолюбию их изобретателей, чем служили к указанию истинного способа врачевания. Сколько раз оказывалось, что такая-то часть тела была поражена корчами или онемением, тогда как другая казалась страждущей воспалением? Где могут найти верные лекарства, приличествующие каждому из этих главных свойств? Верными и действительными врачебными средствами могут быть только лекарства специфические (specifica), т. е. такие, коих действие подобно болезнетворному раздражению, одним словом, лекарства гомеопатические. Но это именно те средства, употребление коих старой школой строго воспрещается1, потому что наблюдения показали ей, что сии однородные лекарства ожесточали иногда недуг до опасности, и это весьма естественно, ибо большие приемы, какие обыкновенно назначаются, действуют гораздо насильственнее, когда употребляются в болезнях сходных, где удобовосприемлемость организма ко всякому раздражению, похожему на то, коим он страждет, бывает чрезвычайна; касательно же малых приемов, предписываемых гомеопатическим способом, старая школа не имела никакого предчувствия. Итак, нельзя было пользовать больных средствами специфическими, который способ один и есть прямой. Если бы даже приговор старой школы и не воспрещал сего, то и тогда бы следовать ему было невозможно, потому что бóльшая часть врачебных сил была еще неизвестна.
2. О СПОСОБАХ ПРЯМЫХ, И ОСОБЕННО О СПОСОБЕ ИЗПРАЗДНИТЕЛЬНОМ. — ТЕОРИЯ БОЛЕЗНЕТВОРНОГО ВЕЩЕСТВА Т
Однако рациональная школа, будучи столько благоразумна, что не могла не предпочесть пути прямого извилинам, искала его другим образом и думала, что отчасти нашла его в способе антипатическом (паллиативном), задерживающем важные припадки лекарствами противодействующими, и отчасти в способе изпразднительном и уничтожающем материальную причину болезней. Касательно антипатического способа мы пространно будем рассуждать в изложении нашего "Органона", §§ 52–65. Здесь же мы станем говорить только о способе изпразднительном.
Старая школа, рассматривая болезни и изыскивая показания для их врачеваний, никогда не могла отстать от своих материальных понятий; она не могла, говорю я, признавать жизненной силы, господствующей над человеческим организмом, за существо столь утонченное, что изменения его ощущений и действий, именуемые болезнями, должны быть преимущественно и почти исключительно следствием динамических влияний. Испортившиеся вещества, замечаемые в болезнях, были рассматриваемы как возбудительные причины недуга или по крайней мере как поддерживатели, не перестававшие подкреплять его, противодействуя организму. Особенно в этом последнем отношении многим еще и в наше время угодно их рассматривать. Школа, думая произвести коренное излечение, силилась удалять материальные болезнетворные причины, которые сама возвысила на незаслуженную степень важности. Вот почему так любит она рвотными выгонять желчь в желчных горячках2 и в несварении желудка3; вот почему с таким неутомимым старанием выводят слизи, выгоняют плоских и круглых глистов из детей, подверженных бледности, ненасытимости, коликам и раздутию4; вот почему так часто употребляют кровопускание в геморроях5, равно как и все роды извлечения крови в воспалительных болезнях6.
Таким-то образом действуя, школа думает, что следует истинным причинным показаниям, и врачует болезнь наирациональным образом! Она воображает также, что производит коренное лечение, заставляя отпадать полипы посредством перевязки, вырезая холодные железистые затвердения или уничтожая их искусственным нагноением посредством местных горячительных лекарств, вырезая мышечные и сальные опухоли, вскрывая аневризмы, фистулы слезного мешочка и кишок, отделяя затверделые сосцы и пораженные костоедой члены, и пр., и пр. Школа полагает также, что излечивает коренным образом, употребляя свои внутрь вгоняющие лекарства, например, иссушая гноеватые старые раны на лядвеях вяжущими свинцовой, медной и цинковой окисями, вытравляя рак, разрушая болезненные ткани и пр., сгоняя с кожи коросту мазями серными, свинцовыми, ртутными или из цинковой окиси, прерывая воспаление глаз свинцовым или цинковым раствором и унимая на несколько времени ревматическую стрельбу в членах оподельдоком, летучими мазями, окуриванием киноварью или желтым янтарем. Во всех этих случаях школа воображает, что уврачевала болезни способом лечения, заимствованным от причин, но какие от него действия? Рано или поздно последуют болезненные переносы (metaschematismus), которые почитаются новыми недугами, всегда худшие первоначальной болезни — событие, коим достаточно опровергается мнение школы, и которое должно заставить ее познать, что истинная причина сих болезней скрывается в самом организме, что она есть динамическая и может быть излечена только способом динамическим.
Но до новейших времен (не говорю даже и до сего времени) господствующая школа предполагала причиной недугов болезнетворные вещества, которые дóлжно изпразднить из кровеносных и пасочных сосудов испариной, мочой и слюной, или из желез дыхательного горла и ветвей его отхаркиванием; наконец, из пищеварительного канала рвотными и слабительными для того дабы тело совершенно очистилось от всех этих вредных веществ, и дабы причинное лечение было выполнено в совершенстве.
Признаюсь, очень удобно было для слабости человеческой предполагать в каждой болезни материальное болезнетворное вещество, представлявшее чувствам грубый образ, ибо врачу тогда не оставалось никакого другого труда, кроме отыскания довольного количества лекарств для очищения крови и мокрот, для возбуждения отхаркивания и для пользования органов пищеварения. Посему-то во всех врачебных веществословиях, написанных после Диоскорида до нашего времени, не находим почти ничего относительно особливых и специфических действий каждого лекарства, но, исключая нескольких замечаний о мнимой пользе различных лекарств от одной или другой болезни, говорится только, что они мочегонные, потогонные, отхаркивательные, возбуждающие месячное очищение и особенно, что они очищают желудочно-кишечный канал верхом или низом, ибо все усилия практических врачей были устремлены против материальной сущности болезни и множества воображаемых едких кислот, долженствовавших быть основанием болезней. Но все это были одни грезы и предположения, остроумно придуманные для удобства терапии, которая надеялась, что может произвести возможно скорейшее излечение, изпраздняя материальные начала болезней, а болезни и врачевание их не могут соображаться с нашими грезами и с нашим удобством. Это суть нематериальные изменения существа также невещественного, но расстройство нашего жизненного начала в отношении к его отправлениям и ощущениям. Когда малейшее материальное и разнородное вещество впускают в кровеносные сосуды, то природа в ту же минуту извергает его как яд, или, если это не можно, последует смерть. Несколько капель чистой воды, впущенной в вену, подвергли жизнь опасности7. Атмосферный воздух, введенный в вены, производил смерть8, и даже легчайшие жидкости, которые заставляли проникать в них, подвергали жизнь опасности9. Когда малейшая заноза входит в наши чувствительные части, жизненная способность, разлитая по всему нашему телу, производит также долгое время все свои усилия, пока извергнет ее вон или с помощью болей, или лихорадки, или нагноения, или омертвения. И можно ли поверить, чтобы в случае хронической накожной болезни жизненное начало просто носило в продолжение двадцати лет в своих влагах материальное вещество, инородное и неприязненное, производящее чирьи, золотуху и пр.? И какой нозолог видал собственными своими глазами эту болезнетворную материю, о которой он говорит с такой уверенностью, что хочет основать на ней верный способ врачевания? Кто, например, находил материю, порождающую подагру, или едкую кислоту, производящую золотуху, или какой-нибудь другой мнимый болезнетворный яд?
Правда, прививают болезни, впуская в раны материальное вещество, но можно ли заключать из того (как часто видим в наших теориях происхождения болезней), будто некоторые материальные части сего вещества вкрались в наши влаги или поглощены ими?10 Имевший совокупление с особой, зараженной любострастной болезнью, как бы хорошо ни обмыл тотчас детородные части, всё он не избавит себя этим от заражения той же болезнью. Малейшее дуновение воздуха из атмосферы больного, подверженного оспе, коснувшись здорового дитяти, может породить в нем сию гибельную болезнь. В состоянии ли вы взвесить вещество, проникшее таким образом во влаги? Можете ли утверждать, что это оно произвело в первом случае ту трудную болезнь, которая томит свою жертву до отдаленнейшего предела ее жизни, а во втором — возбудило другое страдание, которое влечет за собой общее нагноение11 и часто даже скорую смерть? Письмо, писанное в комнате больного, часто сообщало ту же заразительную болезнь отдаленному своему читателю. Можно ли думать, чтобы болезнетворное вещество проникло здесь во влаги? — Но к чему все эти доказательства! Сколько раз одно зловещее слово приключало желчную горячку! Сколько раз суеверное предсказание близкой смерти действительно причиняло оную! Сколько раз печальная или радостная весть, сообщенная кому-нибудь вдруг, влекла за собой смерть скоропостижную! — Где же здесь болезнетворная материя, долженствовавшая проникнуть в тело, возродить и питать недуг, и без извержения которой всякое коренное врачевание должно быть невозможно? Поборники этих болезнетворных веществ, выдуманных так грубо и чувственно, должны краснеть, что были они слепы и не разглядели нематериальной сущности нашего жизненного начала, а равно невещественной и динамической силы причин, возбуждающих болезни. Разве эти омерзительные извержения, выходящие в болезнях из тела, состоят из материй, порождающих и питающих недуг? Не скорее ли они суть вещества, произведенные болезнью, т. е. динамическим беспорядком жизненной силы? Если понятия о происхождении и сущности болезней были столь ложны, то неудивительно, что во все времена занимавшиеся врачебным искусством преимущественно старались отделить и изпразднить из тела вымышленную болезнетворную материю посредством слюны, желез воздухоносного канала, испарины и мочи. Вот почему предполагали очистить кровь ото всех родов едких кислот и нечистот замысловатыми отварами из врачебных кореньев и корок, вот почему желали извлечь из тела мнимые испорченные соки механическими заволоками и фонтанелями, пластырями из шпанских мух или коркой волчьего лыка; наконец, вот по какой причине хотели главнейше выводить это мнимое вредное вещество (materia peccans) кишечным каналом посредством слабительных и проносных, которые часто называли лекарствами разбивающими и разрешающими, дабы придать им значение ученое и менее неприятное! Сколько приготовлений для изгнания вон из тела болезнетворных материй, никогда не существовавших и не могших быть причиной болезней! Поскольку наш организм существует посредством начала невещественного, то и болезни суть не иное что, как нематериальные и динамические повреждения сего жизненного начала касательно его действий и ощущений. Исключая страданий, причиненных веществами несваримыми и вредными, проглоченными либо принятыми другим образом в первые пути, либо в другие вместилища тела, и кроме недугов, произведенных ранами или посторонними телами, проникшими через кожу, нет никакой болезни, которая имела бы основанием вещество материальное, но каждая из них состоит единственно в частном невещественном и динамическом повреждении здоровья12. Приняв это (да и действительно нельзя в том сомневаться), врачебный способ, имеющий целью очистить тело от сих мнимых болезнетворных материй, должен казаться весьма несообразным в глазах всякого рассудительного человека; никогда ничего не выиграют таковым лечением в болезнях важнейших — хронических, но, скорее, нанесут оным еще больший вред. Организм действует посредством нематериального начала как в состоянии здоровья, так и в состоянии болезни, с тем только различием, что его деятельность в последнем случае неправильна. Посему он не может быть рассматриваем тогда как сосуд неодушевленный и загрязненный, который дóлжно только старательно вычистить и вымыть, дабы мог он служить снова. Нет, переродившиеся и испорченные вещества, появляющиеся тогда, суть только произведения болезни организма, находящегося в измененном состоянии. Он часто сам насильственно (иногда даже слишком насильственно) извергает их, не имея нужды в искусственной помощи, и не перестает снова производить их, пока страждет болезнью. Эти материи представляются истинному врачу как припадки недуга, подающие ему сведения о качестве и форме болезни для того дабы он мог поражать ее и побеждать врачебной силой, производящей в своем первоначальном действии подобные припадки.
3. О СПОСОБАХ ОТВЛЕКАЮЩИХ И ПРОТИВОДЕЙСТВУЮЩИХ. — ТЕОРИЯ ПЕРЕЛОМОВ БОЛЕЗНЕЙ
Но новейшие и просвещеннейшие последователи старой школы утверждают, что их лечения не стремились к изгнанию болезнетворной материи. Они провозгласили обильные и разнообразные очищения способом отвлекающим, который в действиях своих только подражал природе для вспомоществования больному организму. Природа сама, говорят они, уничтожает лихорадки испариной или уриной, прекращает колотье в боках кровотечением из носа, потом и отхаркиванием, прерывает другие болезни рвотой или поносами, или кровотечениями из заднего прохода; она унимает боли в суставах, производя гниющие раны на лядвеях, врачует воспаления шеи слюнотечением, унимает другие болезни переносами и отвлечениями, которые производит в частях, отдаленных от места недуга. — В намерении показать все свое искусство, следуя сему примеру, они лечили бóльшую часть болезней путем косвенным, поражая раздражениями инородными и сильнейшими органы, самые отдаленные от местопребывания недуга и самые несходственные с частями страждущими, и таким образом возбуждая в них испражнения, обыкновенно продолжаемые долгое время, чтоб произвести отвлечение болезни13.
Этот отвлекающий способ был и остается еще одним из главных способов господствующей школы. — Итак, стараются насильственным образом возбудить новые припадки в частях тела, наименее пораженных недугом и, следовательно, способнейших к перенесению искусственной болезни, в них производимой. Эти припадки должны возбудить переломы испражнения для уменьшения и изменения болезни первоначальной, дабы целебная способность природы могла нечувствительно произвести медленный перелом (lysis)14.
Для сей цели прибегают к лекарствам потогонным и мочегонительным, к кровопусканиям, заволокам и фонтанелям, но особенно к лекарствам, раздражающим желудок и кишечный канал, рвотным или, что охотнее употребляют, проносным, которые также угодно им называть лекарствами разбивающими и разводящими15. К этому отвлекающему способу придаются еще как вспомогательные средства лекарства раздражающие — антагонистические, а именно: овечья шерсть, приложенная к голому телу, ножные ванны, тягостный пост, томящий желудок и кишечный канал; лекарства раздражающие, возбуждающие боли, воспаление и нагноение в частях, близких или отдаленных от места недуга, каковы: присыпки из редьки, горчичные лепешки, пластырь из шпанских мух, корка волчьего лыка, автенритова мазь, мокса, горячее железо, уголь и пр., и пр.; все это есть подражание природе, которая, будучи оставлена, своими собственными средствами старается избавиться от болезни, возбуждая боли в частях, отдаленных от центра недуга, или, лучше, переносами и отвлечениями, сыпями и гниющими ранами и пр., и пр.; усилия бесполезные, если болезнь хроническая.
Итак, врач, увлекаясь своими косвенными способами, отвлекающим и противодействующим, не руководствуется внушением верным, но ограничивается слепым подражанием действиям природы, оставленной самой себе, на которую смотрят как на образец врачевания. Но в том-то и ошибаются. Эти трудные и весьма несовершенные усилия природы, когда она помогает самой себе, скорей, должны убедить нас сжалиться над ней и употребить все усилия нашего ума для прекращения сих страданий истинным врачеванием. Если природа не может врачевать болезнь гомеопатически, насылая на нее другую подобную (§§ 38, 39 и 41 "Органона"), что весьма редко бывает (§ 45), и если организм совершенно один должен победить болезнь, недавно происшедшую (ибо в застарелых болезнях с хронической заразой все сопротивление его будет бессильно), мы видим только усилия трудные и часто опасные для спасения себя во что бы то ни стало; усилия, иногда оканчивающиеся разрушением самого существования.
Как смертные мы не можем постигать производства жизненной экономии, когда тело здорово, ибо сие зрелище представляется только всевидящему оку Творца; так равно мы не в состоянии понять сего внутреннего производства и тогда, когда состояние здоровья возмущено болезнью. Действие болезней проявляется только изменениями, страданиями и припадками заметными, которые доказывают внутреннее возмущение нашего существования, так что ни в одном частном случае нам нельзя узнать, какие припадки суть первоначальные действия силы болезнетворной, и какие противуборственные действия природы, стремящейся помочь самой себе. Эти два вида припадков смешиваются в наших глазах и представляют нам полную внутреннюю болезнь, ибо усилия недействительные, производимые природой для окончания своих страданий, сами становятся страданиями целого организма. Вот почему очищения, производимые обыкновенно природой перед окончанием острых болезней и называемые переломами, часто более причиняют страданий, нежели приносят помощь.
Что именно природа производит в этих переломах, для нас остается сокрыто, как и всякое иное производство, совершающееся внутри нашего организма. Однако если сколько-нибудь есть тут известного, так это то, что природа, производя усилие, жертвует и разрушает более или менее страждущие части для спасения остального. Сие производство жизненной способности, следующее только органическим законам нашего тела, а не законам разумения и мышления, для большей части есть только вид аллопатии. Для освобождения страждущих органов посредством переломов оно возбуждает усиленную и часто бурную деятельность в органах пищеварения, чтоб отвлечь к ним болезнь: последуют рвоты, поносы, обильная моча, пот, отложения и пр., и кажется, что нервы освобождаются, так сказать, от своего динамического повреждения сими материальными произведениями.
Природа от острых болезней в состоянии спасаться только разрушением и пожертвованием одной частью организма, и если не всегда последует смерть, то она может восстанавливать только медленно и всегда почти несовершенно гармонию жизни — здоровье. Мы можем заметить это по большой слабости, остающейся после таких естественных восстановлений в частях, подвергавшихся страданию, и даже в целом организме по худобе тела и пр., и пр.; одним словом, все сии действия, которым организм, пораженный болезнью, хочет помочь сам себе, представляют наблюдателю только страдания и ничего такого, чему истинный врач мог бы или должен подражать для исцеления больного.
Жизненная способность следует, как я сказал уже, единственно органическим законам нашего тела, но она не одарена разумением и мышлением. Разве эта сила, грубая и слепая, в состоянии закрыть уста зияющей раны, сближая их и бережно соединяя, как это делает искусный хирург?
Может ли она перевязать открытую артерию? Нет, она заставляет течь кровь из раны с невероятной напряженностью, не заботясь о том, что последует неизбежная смерть! — В состоянии ли она вправить вывихнутое плечо? Нет, она скорее произведет безмерную опухоль, препятствующую вправлению кости! — Может ли вынуть занозу, попавшую в роговую плеву? Нет, для избавления от нее она гноением разрушит весь глаз! — Может ли вправить ущемленную паховую грыжу? Нет, говорю, несмотря на все ее усилия, последует только антонов огонь в кишках и смерть! — Разве болезненные переносы (metaschematismi), производимые природой в динамических поражениях, не приводят больного часто в гораздо худшее положение, чем был он прежде? — Наконец, как действует жизненная способность в отношении хронических зараз (псоры, любострастной и смоковной болезни), сих бичей нашего земного существования, этих производителей бесчисленных болезней, от которых столько тысячелетий страдает род человеческий? — Она приемлет их с легкостью в тело, не имея возможности никогда отогнать ни одной из них, или даже ослабить их силы; напротив, она дает их зародышам развиваться по всему телу дотоль, пока, наконец, после скорбного и часто долгого существования, смерть не закроет глаз человеку-страдальцу.
Как могло быть, что в искусстве таком как врачевание, требующее столько ума, размышления и суждения, старая школа, именующаяся между тем рациональной, могла избрать наилучшим учителем и вожатым силу неразумную, какова жизненная способность? Возможно ли подражать слепо и как non plus ultra сим косвенным и возмутительным способам, тогда как Верховное Существо одарило нас прекраснейшим своим даром разума, дабы мы бесконечно превзошли сие грубое и несовершенное производство автоматической силы?
Врачебное искусство, подражая природе в своих пользованиях отвлекающих и противодействующих, стремится на здоровые части тела и поражает их жестокими болями или же принуждает к отделению соков, расточающему силы и драгоценнейшие влаги. Цель аллопатического способа есть отвратить деятельность болезнетворной силы от частей самобытно страждущих и направить ее к частям искусственно пораженным для уничтожения естественной болезни возбуждением иного недуга, большего в здоровых частях организма. — Правда, что болезни острые, коих продолжение есть временное, проходят при сих искусственных недугах, произведенных в органах отдаленных и несходственных со страждущими первоначально, но не исцеляются. В этом возмутительном лечении, не имеющем никакого стремления прямого и непосредственного к органами, страждущим естественной болезнью, нет ничего такого, что заслуживает почетное титло врачевания. — Часто острая болезнь прошла бы сама, и, может быть, в меньшее время, если бы не производили сих опасных приступов к остальному телу, страдания вторичные были бы меньшими, и менее утратилось бы силы, но ни произвольное врачевание, производимое жизненной способностью совершенно одной, ни аллопатическое лечение, которое есть снимок с него, не выдерживают никакого сравнения с гомеопатическим врачеванием, которое приступает к болезни путем прямым, уничтожает ее динамически и быстро, и сберегает силы больного.
В большей части болезней в хронических недугах лечения старой школы непрямые, жестокие и ослабляющие, никогда почти не производят ничего хорошего. Хотя они прерывают на несколько времени такой или другой тягостной припадок, но оный возвращается тотчас, как природа привыкнет к раздражению другого рода, возбужденному в отдаленной части, и целая болезнь сделается только труднее от сего действия, потому что противодействующие боли и выгоняющие очищения истощили жизненные силы16. Врача, следующего косвенному способу лечения, можно уподобить такому военачальнику, который вместо того, чтобы наступать на неприятеля с фронта и совершенно поразить его в решительной битве, дабы тотчас преградить вторжение врага, довольствуется грабежом его собственной страны в тылу и берет налоги, перехватывает подвозы, сжигает и опустошает города и поля; неприятель, кажется, потерял мужество: сопротивление его становится слабым; но цель еще не достигнута: враг существует, и когда он добудет себе припасов, нападает с бóльшим ожесточением, чем прежде; итак, неприятель не был уничтожен, а бедная и невинная страна до того разорена, что потребно много лет для вознаграждения ее утрат! — Таковы малоцелебные действия аллопатии в хронических болезнях! Тогда как бóльшая часть аллопатических врачей подражали примеру природы везде, где думали находить показания к употреблению отвлекающего способа, другие, более снисходительные, хотели только помогать действиям природы в болезнях, когда она точно усиливалась помочь себе испражнениями и противодействующими переносами. Они хотели, так сказать, подавать только руку доброй природе, усиливая ее испражнения и отвлечения, воображая, что это было истинное врачевание, последующее природе (duce natura), и гордясь титлом слуг ее (ministri naturae).
Заметив, что испражнения, производимые иногда природой в хронических болезнях, нередко облегчали жестокие боли, онемения, корчи и пр., и пр., школа думала, что нашла истинное средство врачевания, помогая, поддерживая и даже усиливая эти критические движения. Но она не понимала, что все эти испражнения доставляли только временные облегчения, которые мало способствовали истинному исцелению, а напротив, умножали только внутреннее худосочие, расточая силы и влаги. Никогда не видали, чтобы хроническое повреждение было излечено таковыми усилиями природы; приступы болезни всегда становились чаще и сильнее, хотя испражнения следовали в той же прогрессии.
То же бывает и с местными припадками, которые в хронических болезнях жизненная способность производит иногда на внешних частях тела для отвращения предстоящей внутренней опасности. Она стремится переменить болезнь, желая лучше пожертвовать частями менее существенными для жизни организма, нежели теми, без коих нельзя обойтись. Но все наружные средства суть только паллиативные, и унимают на несколько времени внутреннее страдание, расточая довольно сил и влаг; первобытный недуг не уменьшается от них, и рано или поздно влечет за собой погибель больному, если только не спасет его гомеопатическое врачевание. — Несмотря на то, старая аллопатическая школа придавала большую важность сим местным припадкам, которые она принимала за врачевание истинно действительное, и старалась поддерживать их и даже усиливать, воображая, что этим могла истребить всю болезнь коренным образом. Вот примеры.
