Врачебное искусство, подражая природе в лечении посредством отвлекающих и противодействующих, направляет свои средства на здоровые части тела, производя в них жестокие боли или отделение соков, к ущербу сил и потере драгоценнейших влаг тела. Цель аллопатического способа состоит в том, чтобы отвратить деятельность болезнетворной силы от первоначально пораженных частей тела и направить ее к частям искусственно поражаемым для уничтожения естественной болезни путем развития иного, иногда более тяжкого недуга в здоровых частях организма17. Действительно, острые, скоротечные болезни проходят при этих искусственных недугах, которые вызваны в органах отдаленных и несходных с первоначально пораженными, однако ж не излечиваются. Этим насильственным переворотам и напряжениям тела, чуждым прямого, непосредственного, самостоятельного действия на первично пораженный орган, нельзя присвоить почетное титло врачевания. Во многих случаях острая болезнь прошла бы сама собой и может быть даже скорее без этих опасных подступов к остальному телу, причем вторичные страдания были бы слабее и, очевидно, больше сохранилось бы сил. Во всяком случае, ни произвольное врачевание, производимое жизненной способностью без помощи врача, ни подражающее ему аллопатическое лечение не выдерживают сравнения с динамическим (гомеопатическим) лечением, которое нападает прямо на болезнь, Быстро и динамически уничтожает ее и сберегает при этом силы больного.
Сказанное относится к болезням острым, скоротечным; в хронических же недугах, представляющих собой огромное большинство болезненных случаев, эти косвенные, крутые, ослабляющие приемы старой школы не приносят почти ни малейшей пользы. Прекратившись на несколько дней, то или другое тягостное проявление болезни возвращается снова, как скоро природа привыкнет к отдаленному раздражению, причем самая болезнь является уже в более трудном виде, так как силы организма более или менее надломлены антагонистическими болями и нецелесообразными выделениями18. Тогда как большинство врачей старой школы при лечении вполне подражали действиям предоставленной самой себе природы, в которых думали видеть показания к применению отвлекающего способа, другие врачи, более умеренные, хотели только помогать действиям природы в болезнях, когда она несомненно старалась помочь себе усиленными выделениями и антагонистическими переносами. Они, так сказать, подавали руку доброй природе, усиливая ее выделения и отвлечения, считая это истинным врачеванием (duce natura) и называя себя только исполнителями ее стремлений (ministri naturae).
Заметив, что выделениями, производимыми иногда природой в хронических болезнях, нередко облегчались жестокие боли, параличи, судороги и пр., школа верила, что нашла истинный способ врачевания, поддерживая и даже усиливая эти критические движения. Она не понимала, что все эти выделения (кажущийся кризис) доставляли только временное облегчение, мало способствуя действительному излечению и, напротив того, развивали только внутреннее худосочие, отнимая силы и влаги у организма. Хроническая болезнь никогда не излечивалась такими усилиями природы и приступы недуга всегда становились чаще и сильнее, хотя выделения продолжались в той же мере. То же должно сказать и о местных переносам (metastasis), которые природа иногда самостоятельно производит на наружных частях тела для облегчения необходимых для жизни внутренних частей, очевидно, стремясь переместить болезнь и жертвуя частями менее существенными спасению целого организма. Не все эти метастазы также только временно облегчают внутреннюю болезнь, лишают тело сил и нужных ему влаг, но отнюдь не излечивают главного недуга. Однако ж старая школа придавала большую важность этим метастазам, принимая их за истинно действительные врачевания, и старалась поддерживать их, даже усиливать думая этим достигнуть радикального излечения. Вот примеры:
Когда оказывалось, что жизненное противодействие облегчало тот или другой тягостный припадок хронической болезни, например, влажной сыпью, врач, как помощник природы (minister naturae), прикладывал к мокнущему месту пластырь шпанских мушек или кору волчьего лыка (mezereum), для извлечения из кожи, duce natura, еще более влаги и для подкрепления таким образом спасительных усилий природы. Но каковы бывают последствия такой помощи? Если действие местного средства слишком грубо, сыпь случилась застарелая и тело сильно раздражительно, то местный недуг усиливается чрезмерно, развиваются боли, лишающие сна и сил больного, и появляется лихорадочная и злокачественная рожа. Если же действие местного средства было не особенно сильно и сыпь появилась недавно, то последняя исчезает вследствие употребленного против нее гомеопатического средства; возобновившиеся затем внутренние страдания побуждают жизненное противодействие к новым болезненным переносам, которые однако теперь направляются уже на более благородные части тела; так, например, развиваются воспаление глаз, глухота, спазмы желудка, судороги или падучая болезнь, приступы удушья, апоплексия, умственные и душевные болезни и пр. страдания, часто принимаемые за новую болезнь, тогда как они только прямое следствие уничтожения местного недуга местным лекарством.
Когда больной организм производил прилив крови к венам прямой кишки или заднего прохода, служитель природы приставлял туда пиявок, часто в значительном числе, чтобы способствовать выходу геморроидальной крови; затем следовало некоторое облегчение вместе с ослаблением тела, но приливы вскоре возобновлялись сильнее прежнего, а первоначальное зло не уменьшалось нимало.
Во всех случаях, когда природа для некоторого облегчения опасной болезни внутреннего важного органа пыталась выделять несколько крови рвотой или кашлем, врач, duce natura, тотчас старался помочь этому спасительному движению обильным кровопусканием, которое неизбежно ослабляло больного в данное время и готовило ему вредные последствия в будущем.
Против часто появляющейся хронической тошноты слуга природы давал сильные рвотные, чтобы очистить желудок, но от этого всегда происходили неблагоприятные, иногда даже опасные для жизни последствия.
Иногда жизненное противодействие, для облегчения внутреннего худосочия, производит холодные опухоли подкожных желез; покорный своей наставнице, врач тотчас приводит эти опухоли в воспалительное состояние раздражающими мазями и пластырями, дабы вскрыть затем созревший веред и выпустить из него вредную болезнетворную материю. Но ежедневный опыт научает нас, что подобные действия, почти без исключения, только затягивают болезнь.
Подметив некоторое облегчение хронических болезней после ночного пота и естественного поноса, врач считал себя вправе следовать этим спасительным указаниям и назначал потогонные и разрешающие средства, иногда в течение многих лет; но результат всегда был противоположен ожиданиям и первоначальный недуг только ожесточался.
Пора бы понять, что все эти испражнения, боли, опухоли и др. явления, производимые природой в болезнях и кажущиеся произвольными отвлечениями, составляют в сущности припадки, дополняющие картину болезни, против которой необходимо искать средства динамического или гомеопатического, т. е. производящего первоначальные действия, совершенно подобные действиям естественного повреждения; ибо только такое лекарство способно кратчайшим путем излечить болезнь.
Хотя старая школа приняла за правило помогать естественным усилиям природы, однако на практике она часто позволяет себе противное, прекращая внутрь вгоняющими и прерывающими (repercutientia et repellentia) средствами вышеупомянутые выделения, боли и переносы болезни, когда они становились слишком тягостны для больного. Так, боли, бессонницу и хронические поносы прекращают огромными приемами опия, рвоту — соляным раствором с примесью углекислого газа; вонючий ножной пот холодными ваннами и вяжущими примочками; сыпи — свинцовыми и цинковыми составами; маточное кровотечение — впрыскиванием уксуса; изнурительный пот — квасцовой водой; частые приступы летучего жара на лице и на теле — селитрой и растительной или серной кислотами; кровотечение из носу — затыканием ноздрей полотняными свертками (тампонами), напитанными винным спиртом или вяжущими растворами; язвы на ногах — свинцовыми и цинковыми окисями и пр., и пр. Но тысячи примеров достаточно доказывают, что это антипатическое лечение сопровождается по большей части печальнейшими последствиями. Короче, только на словах и на бумаге врач старой школы может гордиться титлом рационального врача, проникающего в основы болезни и вырывающего с корнем последнюю; на деле же оказывается, что он лечит только голый симптом и всегда почти ко вреду для больного.
Пособия, доставляемые одной природой в болезнях острых или хронических, конечно, несовершенны и сами по себе составляют болезнь, однако они все же лучше искусственных подражаний; ибо природа, производя свои переломы и отвлечения, следует особым, таинственным законам, которые не могут быть известны врачу; вот почему аллопатические подражания представляют собой действия гораздо более опасные, действующие с большей жестокостью на организм и с менее удовлетворительными результатами, чем даже произвольные усилия жизненного противодействия.
Так, например, старались подражать природе, производя кровотечение из носу посредством раздражающих снарядов, для устранения приступов хронической головной боли; но хотя кровь из ноздрей текла обильно и значительно ослабляла больного, однако облегчением оказывалось гораздо слабее, чем от потери нескольких капель этой влаги, извергаемой одним только инстинктом природы, без всякой помощи искусства. Так называемый критический пот или понос вызванные жизненным противодействием в свежей, острой болезни, происшедшей от испуга, огорчения или простуды, прекращает недуг гораздо вернее, чем все потогонные и слабительные в совокупности.
Но повторяю еще раз, что действия жизненной способности в болезнях не должны служить нам образцом. Разумный человек не должен подражать неразумной силе в ее усилиях к излечению. Эти усилия в сущности то же, что самая болезнь, картина которой дополняется болезненным поражением жизненной силы; поэтому также всякая искусственная поддержка этих усилий природы должна быть вредна, а прекращение даже опасно для жизни; аллопатия делает то и другое, хотя и называет себя рациональным лечением. Нет! Эта дивная сила, назначенная превосходно управлять телом в состоянии здоровья, присущая всем частям организма, как чувствительным, так и раздражительным нервным волокнам, этот неутомимый двигатель всех правильных действий органической машины, эта превосходная, способность, говорю я, не создана для врачевания болезней, которое было бы достойно нашего подражания. Такое благородное и высокое искусство должно быть творением силы более возвышенной задачей ума человеческого, который путем свободного мышления, суждения и индукции должен заботиться об этой жизненной способности, могучей, но автоматической и несостоятельной, когда она в отправлениях своих связана недугом; только разум наш может и должен возвратить ей первоначальную ее гармонию и свободу отправлений. И он действительно может совершить это, когда против естественного страдания вооружится подобным же врачебным, который динамически пересилит и уничтожит первое и затем, исчезнув само собой, оставит организм совершенно здоровым. Тогда жизненная способность тотчас же снова возвратится к настоящей своей должности: оживлять и сохранять организм в его здоровом состоянии, и все это превращение совершится без всяких болезненных и ослабляющих потрясений. Такому способу лечения учит нас гомеопатия.
Действительно, много больных, лечившихся по вышеупомянутым врачебным способам старой школы, избавились от своих болезней, но только от болезней скоротечных (и притом всегда не особенно тяжких), а не от хронических (за исключением разве только сифилиса). Впрочем и в этих скоротечных, сравнительно безопасных болезнях, результаты лечения, по трудности применяемых способов и неполноте выздоровления, нельзя назвать вполне удовлетворительными. Болезнь прекращали кровопусканиями, противодействием главному припадку болезни энантиопатическим, паллиативным средством (contraria contrariis), или же употреблением противодействующих и отвлекающих средств (antagonistica et revulsiva), направляемых на здоровые части организма, пока болезнь окончит свое естественное течение. Все эти способы чрезвычайно истощали силы и влаги организма, но врачи главным образом полагались на крепость жизненной силы, которая должна была всего более способствовать совершенному излечению болезни, равно как и последовательному восстановлению сил и питательных соков, похищенных у организма. Итак, жизненной силе должно было преодолевать не только естественные, скоротечные страдания, но и вредные последствия сурового лечения, что ей и удавалось во многих случаях, но часто с трудом и не в полной мере.
Во всяком случае, очень сомнительно, чтобы течение острых болезней могло сокращаться и выздоровление от них облегчаться от вмешательства аллопатического врачебного искусства, которое может только подражать отвлекающим и противодействующим явлениям природы, притом гораздо грубее и с большей тратой сил организма.
У старой школы есть еще один способ лечения, который называется возбуждающим и укрепляющим, так как он употребляет средства, известные под названием нервных, тонических, возбуждающих, укрепляющих (nervina, tonica, excitantia, confortantia, roborantia); это настоящий противодействующий (энантиопатический) способ, который будет рассмотрен подробнее в § 59.
Надобно удивляться, как мог врач хвалиться таким врачебным способом. Будто бы эта слабость, вызванная и поддерживаемая, или усиливаемая хроническим худосочием, могла когда-либо исчезнуть при употреблении легонького рейнвейна или горячительного токайского вина, как пыталась доказать это школа бесчисленными опытами? Силы все более падают, по мере увеличения приема этих раздражающих напитков, потому что истинная причина слабости — хроническая болезнь — не уничтожена, а также потому, что за всяким возбуждением жизненной способности следует, по вторичном влиянии, упадок сил.
Кора хины и множество сомнительных лекарств, известных под названием горьких, возвращали ли когда-нибудь силы больному? Все эти растительные вещества, которые считаются напрягающими мышечные волокна (tonica), укрепляющими, равно как все препараты железа, не прибавляют ли часто к прежним страданиям новых, им свойственных симптомов вместо того, чтобы излечить слабость, которая вызвана застарелой и неизвестной болезнью?
Удавалось ли когда-либо излечить или хотя бы облегчить на короткое время начинающееся расслабление руки или ноги (припадок весьма обыкновенный при хронических худосочиях) так называемыми мазями для успокоения нервов (unguenta nervina), или иными спиртовыми или бальзамическими втираниями? Удар электрической машины или вольтова столба19 производил ли когда-либо в подобных случаях истинно целебное действие? Он только ожесточает расслабление и, мало по малу совершенно уничтожает всякую раздражимость мышц и всю чувствительность нервов пораженного члена.
Разве вещества, возбуждающие похоть (aphrodisiaca) как напр. амбра, настойка шпанских мушек, трюфели, инбир, корица, ваниль и др., восстановляли когда-либо прочным образом половые силы, незаметно ослабленные всегда от скрытого хронического худосочия? Нет, эти возбудители производили мало по малу совершенное бессилие.
Можно ли хвастаться кратковременным возбуждением и оживлением ослабленных органов, когда, по закону всех паллиативных средств, это облегчение покупается ценой ожесточения, даже неизлечимости самой болезни?
Хотя возбуждающие и укрепляющие средства, очевидно, полезны при выздоровлении больных от острых болезней, лечимых по старым методам, но эта польза ничто в сравнении с тем вредом, какой производят они в болезнях хронических.
Когда старая школа решительно не знает, что делать с какой-либо хронической болезнью, она наудачу назначает так называемые изменяющие средства (alterantia); главными и самыми страшными здесь оказываются ртутные препараты (каломель, сулема и серая ртутная мазь), которые употребляются при хронических (невенерических) болезнях в огромных приемах и в течение долгого времени. Изменения в теле, конечно, оказываются, но только далеко не те, какие желательны, и здоровье, наконец, совершенно подрывается от неуместного употребления вредного металла.
Хинная кора, представляющая гомеопатическое средство против чистой болотной перемежающейся лихорадки, когда болезнь не осложнена псорой, употребляется аллопатами в огромных приемах против всевозможных видов эндемических и эпидемических лихорадок. Школа не хочет знать, что лихорадка появляется почти каждый год с различным характером и, следовательно, требует каждый раз нового гомеопатического средства, одним или несколькими приемами которого она вполне излечивается в несколько дней. Так как эпидемические лихорадки представляются тоже с периодическими приступами (typus), а школа ничего кроме этих типов не знает и не хочет знать, притом другие противолихорадочные средства ей неизвестны, то и все ее заботы сосредоточены единственно на том, чтобы устранить тип эпидемической лихорадки частыми приемами хины и ее дорогого алколоида хинина (чему жизненная способность, на этот раз вполне разумно, противится иногда по несколько месяцев) и, достигнув наконец желанной цели, считает лихорадку излеченной. Но после такого прекращения приступов лихорадки больной оказывается в худшем состоянии, чем при самой лихорадке: землистый цвет лица, одышка, чувство стягивания в подвздошной области, расстройство желудка с потерей аппетита, беспокойный сон, слабость сил и упадок духа, часто при заметной опухоли ног, живота, иногда также лица и рук, вот признаки, с которыми выходит он из больницы в качестве выздоровевшего, и затем нередко нужны годы старательного гомеопатического лечения, чтобы только сохранить жизнь этому организму, глубоко надорванному искусственным худосочием, не говоря уже о совершенном выздоровлении.
При нервных горячках аллопатия пытается оживить подавленную деятельность нервной системы антипатическим употреблением валерианы; когда же это средство перестает оживлять больного, так как оно обладает этим свойством только в первоначальном своем действии, приемы его начинают увеличивать до тех пор, пока не достигнут полнейшего истощения жизнедеятельности; почти неизбежная смерть при этом рациональном лечении приписывается, однако, исключительно злокачественности болезни.
Едва ли не страшнее еще для хронического больного наперстянка (digitalis purpurea), которую старая школа находит превосходным средством, когда желает (чисто симптоматически) замедлить болезненно ускоренный пульс в хронических случаях. Действительно, после первого приема этого опасного средства, действующего здесь энантиопатически, ускоренный и раздраженный пульс успокаивается и биение артерий замедляется на несколько часов; но затем пульс ускоряется снова. Прием лекарства увеличивают, чтобы достигнуть прежней цели; пульс точно замедляется, но только на еще более короткий срок; наконец, даже огромные приемы наперстянки остаются в этом отношении недействительными; напротив того, пульс, вследствие последовательного действия лекарства, становится чаще, чем был до начала лечения; его почти нельзя сосчитать, что сопровождается полнейшей бессонницей, потерей аппетита и крайним упадком сил; в подобных случаях больной спасается от смерти разве только ценой неизлечимого умопомешательства20, считает наперстянку очень полезной в подобных случаях. Он говорит: "Никто не будет отвергать (кроме прямого опыта, прибавлю я), что наперстянка способна устранить слишком сильное кровообращение". Надолго ли? И устранится ли в действительности усиленное кровообращение этим героическим энантиопатическим средством? Бедный Гуфеланд!).
Так лечили представители старой медицинской школы, и больные должны были покоряться этой печальной необходимости за неимением ничего лучшего. Врачи не знали основных причин хронической (невенерической) болезни, хотя и хвалились, что лечат на основании причин (genesis morborum)21. Мы видели выше, как применяли они свои косвенные способы против огромного числа хронических болезней. Судороги, воспаления (полнокровие), лихорадки, общая и местная слабость, скопление слизи, завалы и пр. и пр. были рассматриваемы, как генетические условия болезней и соответственно этому назначались средства противосудорожные, противовоспалительные, возбуждающие и укрепляющие, противогнилостные, выводящие, разрешающие, отвлекающие и противодействующие. Но по признакам столь общим нельзя находить лекарств, приличных для каждого случая болезни, по крайней мере лекарств старой школы, врачебное действие которых ложно определялось исключительно действием их в болезнях (ex usu in morbis)22.
Также дерзко поступали и с болезнями, мнимые причины которых были еще загадочнее и заключались напр. в недостатке или избытке кислорода, азота, углерода или водорода во влагах тела, в неправильном возвышении или подавлении раздражительности, чувствительности и плодотворения, в расстройстве систем артерий, вен и волосных сосудов. Причинный способ лечения в подобных случаях не имел ни малейших средств для достижения этих фантастических целей и льстил только тщеславию врача, не принося больному ни малейшей пользы.
Наконец, обычай смешивать между собой разнородные и, в сущности, неизвестные лекарства по известным формулам (рецептам), существующий с древнейших времен и сделавшийся как бы законом, отнимает у старой школы всякий признак целесообразности. На первом месте такого рецепта стоит обыкновенно лекарство главное, называемое основанием (basis) и обязанное бороться с существенным свойством болезни; второе место занимают одно или несколько лекарств вспомогательных (adjuvantia), назначенных усиливать действие главного средства, или же устранять тот или другой второстепенный признак болезни; наконец, в третьем ряду помещаются лекарства поправляющие (corrigentia). Эти различные лекарства, настоящие и действительные силы которых, повторяю, были неизвестны, старательно смешивались, а иногда также приводились в определенную форму посредством какого-нибудь сиропа или лекарственной воды, как средства восприемляющего (excipiens). Воображали, что каждое из этих средств совершенно выполнит назначение, отдельно на него возлагаемое, не подвергаясь противодействию других составных веществ смеси, предположение в высшей степени странное и едва ли оправдываемое здоровым рассудком. Действительно, каждое из этих средств должно было более или менее уничтожать действие другого или же видоизменять и направлять его совершенно иначе, вследствие чего ожидаемое действие рецепта не могло быть достигнуто; вместо того, часто следовало новое динамическое страдание — последствие лечения — вначале незаметное среди припадков естественной болезни, но развивавшееся более и более при долговременном употреблении рецепта, образуя искусственную болезнь, которой естественная осложнялась и усиливалась. В самых благоприятных случаях, когда рецепты часто переменялись, развивалась только общая слабость, так как лекарства, не направленные непосредственно к первоначальному страданию, действовали по большей части только на менее пораженные части организма.
Смешивать между собой многие лекарства, из которых каждое в свою очередь по большей части составлено из других простых веществ и действия которых (чистые и первоначальные) почти вовсе неизвестны составителю рецепта, заставлять больного принимать эту загадочную смесь и ожидать от того известный, заранее предвиденный результат, несообразно со здравым рассудком. От этой смеси, конечно, должны произойти последствия, но неожиданные и неспасительные, почему и самый способ лечения наудачу нельзя назвать врачебным.
Нелепость лекарственных составов в принципе понимали даже врачи старой школы, хотя и следовали на практике вековому заблуждению. Вот, например, как Marcus Hers (Hufeland, Journ. de med. pratique, II, p. 33) облегчает угрызения своей совести: "Приступая к лечению воспалительного состояния, мы не употребляем ни нашатыря, ни селитры, ни растительной кислоты отдельно, но или смешиваем многие, и даже очень многие из так называемых противовоспалительных лекарств между собой, или предписываем употреблять их одновременно. Если нужно остановить гниение, мы не довольствуемся, для достижения этой цели, употреблением одного из лекарств, признанных противогнилостными, каковы: хина, минеральные кислоты, баранья трава и др., но предпочитаем смешивать их между собой, или даже соединяем совершенно разнородные лекарства, не зная, которое по действию своему более прилично данному случаю и угодно ли будет этому наиболее целебному средству произвести желаемое действие, или нет. Вообще мы очень редко употребляем простые лекарства для возбуждения пота, очищения крови, разрешения застоев, для облегчения отхаркивания и даже для очищения первых путей; для этих целей прописываются всегда почти сложные рецепты, почему и опыты, производимые относительно простых средств, входящих в состав смеси, уже не могут быть верными. Правда, мы установляем, по правилам школы, известную систему между лекарствами, содержащимися в наших рецептах, называя одно из них, предназначаемое к произведению главного действия, основанием (basis), а другие придаточными или вспомогательными (adjuvantia), поправляющими вкус (corrigentia) и пр., но очевидно, что этот способ распределения лекарств по большей части совершенно произвольный. Придаточные или вспомогательные средства иногда производят совершенно столько же влияния на общее действие, как и главное лекарство, хотя в настоящее время мы не можем в точности определять силу их относительного действия. Даже влияние средств поправляющих на действие прочих лекарств не может быть ничтожным, но вероятно или усиливает последнее, или ослабляет, или дает ему иное направление. Таким образом, целебное действие, произведенное каким-либо сложным лекарством, необходимо рассматривать, как результат всех лекарств, заключающихся в рецепте, и мы отнюдь не вправе выводить отсюда заключения о врачебном действии одного из этих лекарств. Говоря откровенно, мы еще очень мало знаем существенные качества лекарств, равно как и свойства чрезвычайно разнообразных комбинаций их при различном смешении, так что не можем сказать с уверенностью, как велико и разнообразно действие даже незначительного, по-видимому, вещества, когда последнее входит в тело человека в соединении с другими лекарствами".
