Оригинал здесь

Открытие Ганеманом и его самыми способными и наиболее рациональными учениками эффектов мельчайших доз старых и новых лекарств до сих пор полезнее человечеству, чем все мимолетные открытия химиков-патологов, микроскопистов и гистологов-патологов (Peters & Snelling, р. 3).

Хотя "Органон" 1810 года дал медицинскому миру обоснование и принципы гомеопатии, именно "Чистая Материя медика" (Materia medica pura), опубликованная в следующем году, представила первую систему лекарств, прошедших прувинг — инструмент, который будущие гомеопаты могли бы начать применять. Таким образом, принципы и методы новой системы стали доступны почти одновременно. Первый том "Чистой Материи медики" представил картины симптомов двенадцати лекарств, полученных в новых прувингах, шесть из которых были новыми, а для остальных шести было добавлено много новых подробностей по сравнению с их первым появлением в "Fragmenta" в 1805 году. Это были следующие лекарства: Belladonna, Dulcamara, Cina, Cannabis sativa, Cocculus, Nux vomica, Opium, Moschus, Oleander, Mercurius, Aconitum, Arnica. Второй том, появившийся в 1816 году, дает детали прувингов Causticum, Arsenicum, Ferrum met, Ignatia, Pulsatilla, Rheum, Rhus tox, Bryonia, Magnesia, Magnetis polus arcticus и Magnetis polus australis. Отсюда ясно, что Ганеман в течение этих лет постоянно занимался прувингом новых лекарств.

Главная особенность и основной предшественник "Чистой Материи медики" — речь идет о почве, на которой она впервые появилась и расцвела — очевидно, прувинги лекарств, или, если говорить точнее, одного лекарства, которые Ганеман лично провел на здоровых (в основном на себе), а затем использовал для лечения больных. Он постоянно убеждался, что "вызывающее болезнь лекарственное воздействие может дать ключ к их терапевтическим или целебным свойствам" (Peters & Snelling, р. 87). Тем не менее в истории медицины, "за исключением нескольких экспериментов с лекарствами на здоровых, выполненных Штёрком и некоторыми другими, большинство эффектов и достоинств лекарственных веществ были обнаружены случайно в экспериментах или благодаря эмпирическому опыту, но тоже случайно" (Peters & Snelling, р. 87). По-видимому, высока "вероятность того, что Ганеман получил представление об экспериментах с лекарствами на здоровых и об использовании в одно и то же время единственного лекарства из работ Штёрка, и более замечательный пример он вряд ли смог бы найти" (Peters & Snelling, р. 103). Поэтому совершенно верно, что оба, "Штёрк и Ганеман... экспериментировали на себе, чтобы помочь больным людям" (Peters & Snelling, р. 19). Ганеман "при изучении эффектов лекарственных средств, инстинктивно следует тому же основному и необходимому плану, которому простые врачи обязаны были следовать в своем первичном исследовании болезни... (он) отклонил основную часть материалов всех врачей, которые предшествовали ему... относительно исследования и диагностики лекарств" (Peters & Snelling, р. 8).

Он "начал эксперименты, позже названные прувингами, на себе и других здоровых людях" (Flinn, 425–7), но в этом Ганеман не был уникален — различные врачи на протяжении веков испытывали лекарства на себе. Барон Антон фон Штёрк, венский врач, служил Ганеману прекрасным примером. Он был "убежден, что Conium maculatum может лечить рак и другие виды 'разрастаний' (Störck, 1760). Без сомнения, он пришел к своим идеям после того, как прочитал у Плиния и Диоскорида об известном действии болиголова на сокращение груди и увядание тестикул. Штёрк давал экстракт болиголова своим пациентам и заявил о полном успехе его действия" (Bloch, 2001). Штёрк "был первым ученым, который систематически испытывал воздействия так называемых ядовитых растений (например, болиголова, белены, лугового шафрана). Открыв новые лечебные свойства у ранее ужасающих растений, Штёрк использовал себя в качестве субъекта в экспериментах по определению допустимых уровней дозы. В результате своих исследований Штёрк сумел успешно лечить своих пациентов, используя открытые им лекарства. Поздние работы Самуэля Ганемана, в том числе его "Органон", показывают, что он находился под сильным влиянием идей Штёрка. В самом деле, клинический учитель Ганемана в Вене, Йозеф Кварин, был последователем Штёрка. Развитую Ганеманом систему проверки гомеопатических средств можно рассматривать как развитие и совершенствование методов, которые он узнал в Вене" (Gantenbein, p. 229). Другим врачом в этой традиции был Ян Пуркинье, который "описал воздействие на человека Camphora, Opium, Belladonna и Turpentinum в 1829 году" (Anonymous, проверено 12–2–2011).

Ганеман первоначально выбирал симптомы одного лекарства из медицинской литературы — их он и опубликовал в "Fragmenta" — но вскоре последовал примеру фон Штёрка, проводя прувинги на самом себе, чтобы получить больше информации о симптомах; примеры этого включают лекарства, уже прошедшие прувинг у Штёрка, такие как Colchicum, Belladonna, Stramonium, Hyoscyamus, Conium и Aconitum (Sneader, р. 38–39; Störck, 1760–3) — лекарства, которых были испытаны в самых первых гомеопатических прувингах. Однако появление "Чистой Материи медики" естественным образом вызывает ряд вопросов, связанных с Ганеманом и с процессами и последовательностью событий, которые предшествовали и привели к возникновению гомеопатии из аллопатии его времени, названной им "самым бессмысленным способом лечения... вредным так называемым искусством" ("Органон", xxix) и "пагубной практикой" ("Органон", xxix), которой он сам был обучен.

Центральным вопросом относительно "Чистой Материи медики" является то, что он довольно рано принял решение отклонить общепризнанную Материю медику, "основанную на догадках и сложных прописях" ("Органон", 6-е изд., § 54), отказавшись от давней традиции смешанных препаратов (полифармации) в пользу назначения одного лекарства, и начал тестировать лекарства на себе. Он рефлекторно отклонил "абсурдность назначения сложных смесей" (Dudgeon, xxiv) лекарств, называя их "отвратительными и бессмысленными соединениями" (Dudgeon, xxviii) и "запутанным нагромождением неизвестных лекарств" (Dudgeon, xxviii). Из-за своих многочисленных опасений относительно действия таких лекарств, он решил "отказаться от своей медицинской практики" (Haehl, 1, 267) вскоре после своей женитьбы в ноябре 1782 года (Haehl, 1, 28). Он "уволился, испытывая отвращение к неопределенности медицинской практики, и посвятил себя химии и литературе" (Dudgeon, xxi). Примерно к 1796 году "Ганеман… отказался от сложных лекарств, доминирующих в практике" (Peters & Snelling, р. 89), таким образом "отделяя себя от привычных связей, которые привязывали его к доминирующей медицине" (Peters & Snelling, р. 99). Взятые вместе, эти изменения в его медицинской позиции, произошедшие между 1782 и 1790, создали один длинный "период беременности", или плодородную почву, на которой все его последующие работы были впервые посеяны, взращены и, наконец, принесли плоды. Без этого развития не было бы ни "Fragmenta de viribus", ни "Чистой Материи медики", ни "Органона".

В медицине на протяжении веков считалось практически на уровне аксиомы, что некоторые лекарства воздействуют на некоторых людей и в какой-то период времени, но, по-видимому, по-настоящему понятная и надежная гипотеза о конкретных действиях лекарств на больных никогда даже не появлялась. Как Ганеман позднее отметил, "…Все люди подвержены действию лекарства не в равной степени. Наоборот, в этом отношении наблюдается большое разнообразие. Так, иногда на явно слабого индивидуума могут почти не действовать умеренные дозы лекарства, известного как сильное, в то время как на него довольно сильно действуют другие, гораздо более слабые. С другой стороны, есть очень крепкие люди, которые испытывают очень значительные болезненные симптомы от явно слабых лекарств и только легкие симптомы от более сильных средств…" ("Органон", 6-е изд., § 129). Ганеман должен был часто задумываться, как этот неточный, бессистемный и основанный на догадках процесс может быть каким-то образом преобразован в более надежную и точную медицинскую процедуру для выбора наиболее подходящего лекарства — не по имени "болезни", что он уже давно отверг как порочное и поэтому бесполезное занятие, но для специфического случая болезни. По его мнению, "каждая болезнь, если она наблюдается достаточно внимательно, представляет собой истинную индивидуальность" (Teste, p. 41), и истинный образ "болезни отражается в совокупности симптомов" (Haehl, vol. 1, p. 292). Совокупность и индивидуальность полностью вытеснили для него преобладающую в те дни концепцию о классификации болезней, и это является краеугольным камнем гомеопатии. Как обычно, он также стремился, чтобы в основе его новой системы лежали надежность, простота и предсказуемость.

В своем эссе 1797 года "Непреодолимы ли препятствия на пути к ясности и простоте в практической медицине?", опубликованном в журнале Гуфеланда, Ганеман объявил о своей "предлагаемой реформе и совершенствовании Материи медики" (Dudgeon, 179), но эта заявка не "встретила ничего, кроме насмешек и презрения со стороны его коллег" (Dudgeon, 179). Ганеман ясно "понял, что все здание старой Материи медики должно быть перестроено с самого основания, так как эта Материя медика не предоставляет ничего положительного в отношении (истинного) патогенетического воздействия лекарств" (Dudgeon, 176). Не получив поддержки своего предложения от своих коллег, он, таким образом, остался без какой-либо альтернативы, кроме "точного и систематического тестирования лекарств и ядов на здоровом индивидууме" (Dudgeon, xlvii) и, в основном, на себе. Только "придерживаясь постоянно, в течение тридцати лет, курса на проведение экспериментов, Ганеман смог создать полную Материю медику" (Teste, p. 33).

Мы можем увидеть в "Чистой Материи медике", как в матрешке, вложенный в нее комплекс редко обсуждаемых, но важных аспектов, касающихся развития и появления гомеопатии как медицинской системы. Следовательно, бессмысленно рассматривать появление "Чистой Материи медики" в отрыве от тех процессов и событий, которые сформировали горнило сложной концептуальной и практической среды, в которой Ганеман работал над созданием гомеопатии. Чтобы оценить этот вопрос в полной мере, как он того заслуживает, требуется глубокая оценка этой среды и, следовательно, процессов, которые привели к появлению гомеопатии.

Появление вначале "Органона", а затем, всего лишь через год, "Чистой Материи медики", относится к чрезвычайно плодотворному периоду в жизни Ганемана, который начался в 1805 году с его переезда в Торгау. Предвосхитили эти работы опубликованное в 1806 году его эссе "'Опытная медицина', этот предшественник 'Органона'" (Dudgeon, 118), и "Fragmenta de viribus", опубликованная в 1805 году. Таким образом, годы "1805 и 1806 были насыщенными для развития доктрины" (Dudgeon, xxix). Там же, в Торгау, он возобновил свою медицинскую практику "и продолжал ее до конца жизни" (Bradford, р. 76). Это было место, "где он наслаждался отдыхом от своих путешествий" (Hobhouse, р. 162) после своих "беспокойных лет скитаний" (Haehl, I, 13). В эти поистине "отшельнические годы" (Coulter, II, 348) он был в "состоянии полной внутренней революции" (Haehl, I, 48), проживая "жизнь в странствиях и бедности" (Bradford, 136). В течение "двадцати шести лет он скитался из города в город, терпя неудачи в качестве практикующего врача" (Lasagna, р. 33). Он менял свое "место жительства семнадцать раз между 1782 и 1805 годами" (Coulter, 2, 309). Мы находимся "совершенно в недоумении относительно этих частых смен Ганеманом места жительства, это иногда заставляет нас подозревать, что он был очень беспокойным человеком, либо у него к тому же был вздорный нрав" (Peters & Snelling, p. 89). Эти "горькие дни скитаний и невзгод" (Bradford, 134) вполне могут рассматриваться как "длинный ряд лет, когда он находился в депрессии и нищете и переезжал из одного города в Германии в другой из-за преследования врачами и аптекарями" (Marcy, 57), но эти годы брожения и лишений, независимо от их причин, также действовали благотворно, так как за это время он привел все свои идеи в более совершенный вид. Упрочение "его учения на основе накопленного опыта и фактов было работой многих мучительных лет" (Marcy, 56).

Ясно, что этому внезапному прорыву деятельности предшествовал период (примерно 1790—1805), когда он застолбил все основные концептуальные параметры и практические аспекты своей новой медицинской системы: исследовал, сформулировал, тщательно определил, протестировал, повторно протестировал и полностью подтвердил для своего собственного удовлетворения, так что к тому времени, когда мы добираемся до публикации книги "Чистая Материя медика", он уже не просто человек, случайно предложивший своим коллегам несколько новых непроверенных догадок и идей, но человек, раскрывший миру полную систему, со всем грузом хорошо проверенных и хорошо определенных идей и экспериментов. Таким образом, "Органон" и "Чистая Материя медика" на самом деле представляют долгожданную демонстрацию всей системы, разумно разработанной, тщательно протестированной и полностью подтвержденной в работе, которую он выполнял в течение 1790-х и начале 1800-х годов и которая в полной мере отражала "трудолюбие и эрудицию Ганемана" (Peters & Snelling, p. 10). Эта работа, в свою очередь, коренится в неустанных исследованиях и изысканиях, которые он провел после отказа от медицинской практики в начале 1780-х годов.

В свете этих соображений ясно, что Ганеман исследовал действия лекарственных средств не праздно, без какой-либо конкретной цели или просто ради интереса к чисто научному исследованию. Скорее всего, он действительно проводил свои исследования, имея в виду определенное соображение, некую задачу, и совершенно конкретно нацеливаясь в один прекрасный день вернуться в медицинскую практику вооруженным, как он надеялся, новой системой эффективных лекарственных препаратов и надежными правилами и принципами относительно того, как они должны использоваться. "Он мог только ждать того момента, неизбежного, как Судный день, в который он предстанет как апостол чистой и истинной доктрины медицины" (Gumpert, р. 59). Его исследование, таким образом, представляет собой двухстороннюю атаку на проблему: во-первых, поиск надежного единственного лекарства, которое действует предсказуемым образом, а, во-вторых, определение надежных правил и принципов, лежащих в основе этой эффективности. Его целью было не только создание системы надежных лекарств, но и раскрытие причин их надежности и обоснование их использования, в отличие от того, что он считал случайным хаосом при беспринципном использовании смешанных лекарств, распространенном в то время: "все медицинские теоретики в то время блуждали наугад в густом тумане гипотез" (Marcy, p. 362).

Ганеман иногда воспринимается только как чистый теоретик и создатель систем, но это очень неполное представление. Он хотел найти препараты, которые работают, но которые работают в соответствии с разумными принципами. Он знал, что каломель, сурьма и настойка опия "работают", но стоило только посмотреть на вред, который они затем причиняют! Он не хотел больше использовать такие лекарства и отказался от медицинской практики именно из-за вредных последствий таких сильных и опасных лекарств. Он осудил использование "неподходящих, но сильнодействующих средств с неизвестными свойствами... contraria contrariis curentur, сильные паллиативные средства..." ("Органон", введение). Он описывает этот "антипатический метод" ("Органон", § 57), который был принципиально "бесполезным и даже вредным" ("Органон", § 56). Он сетует на "неэффективность лечения противоположным" (Dudgeon, 49) и намекает на опасность использования сильных антипатических лекарств, потому что "необходимость назначения постоянно увеличивающихся доз паллиативного средства лишь возрастает" ("Органон", § 60), но это просто подавляет болезнь, принося ограниченные и преходящие облегчение и комфорт больному, но никогда "окончательное и совершенное излечение" ("Органон", § 61).

Ганеман сам наблюдал, что такое аллопатическое лечение "производит только временное облегчение, а затем всегда наносит вред" ("Органон", § 70), и это только ремиссия. Он клеймит этот вид медицины как "ложное искусство, вследствие использования вредных лекарств и пагубного лечения" ("Органон", § 76) и осуждает "посягательства неисцеляющего аллопатического искусства на здоровье человека" ("Органон", § 75). В этом заключается сама суть его разочарования в традиционной медицине того времени и это объясняет, почему совесть заставила его отказаться от такого опасного и принципиально не излечивающего метода. Истинно гомеопатические лекарства, подобранные по подобию, излечивают "без каких-либо серьезных нарушений" ("Органон", § 154), способны "излечивать мягко, быстро, безусловно и окончательно" ("Органон", введение):

Наивысшим идеалом лечения является быстрое, мягкое и окончательное восстановление здоровья или устранение и уничтожение болезни во всей ее целостности кратчайшим, наиболее надежным и безопасным способом на основе легко понимаемых принципов ("Органон", § 2).

Он нуждался только в безопасных и безвредных лекарствах, которые бы действовали в соответствии с четко определенными принципами. Поэтому его теория всегда сочеталась с его практикой, хотя правда и в том, что теория присутствовала всегда. Как врач, он всегда был заземлен, в первую очередь, на практических вопросах истинного излечения болезни, и на протяжении всей его карьеры "все взгляды и доктрины Ганемана находились в подчинении у его терапии" (Dudgeon, 243). Таким образом, в "Fragmenta" и "Чистой Материи медике" можно увидеть в действии эти основные поддерживающие цели и задачи, которых Ганеман постоянно придерживался как золотой нити и которые являются неизгладимым отличительным признаком всего, что он сделал. Конечно, изолироваться в тихой заводи не было его хобби, но он работал, будучи непоколебимо уверен, что его поиски будут успешными и в конечном итоге принесут ему заветный приз в виде надежных эффективных препаратов и множества надежных принципов — карты и компаса — для определения правильного использования лекарств в клинической практике. Это ясно и точно описывает "концептуальный пункт", из которого вышли "Fragmenta", "Органон" и "Чистая Материя медика".

Закон подобия, несомненно, сыграл решающую роль в развитии "Чистой Материи медики". При исследованиях токсических и терапевтических эффектов действия единственного лекарства в начале 1790-х годов, последовавших за его новаторским экспериментом с хиной в 1790 году, он наткнулся на потрясающее открытие, которое часто затушевывается или даже не упоминается вообще в работах о самых первых прувингах. Придя к назначению пациенту единственного лекарства, Ганеман заметил, что особая и высокая чувствительность больных людей проявляется по отношению к специфическому единственному лекарству: их подобнейшему, simillimum. Этот общий пробел в литературе — недостаточное внимание к этому явлению — возможно, порожден плохим пониманием происхождения и основ гомеопатии, особенно в отношении того, почему использование малых доз вышло на первое место. Четкое понимание специфического эффекта наиболее соответствующего лекарства на чувствительного человека в некотором смысле объясняет, почему требовалось так срочно снизить дозу, и именно это его наблюдение "эффекта чувствительности" первоначально направило Ганемана по этому пути, так как снижение дозы и потенцирование, вероятно, не вытекают из каких-либо теоретических соображений или спекулятивного медицинского теоретизирования с его стороны. Ганемановское "открытие принципа потенцирования произошло постепенно, так как он экспериментировал со снижением своих доз для того, чтобы прийти к точке, где не будет тяжелых обострений" (Close, 190). Именно "гомеопатическое обострение, то есть усиление всех важных симптомов заболевания, которое следует за назначением 'специфического лекарства'... заставило его постепенно уменьшать дозу" (Dudgeon, 311).

Это мощное и драматическое наблюдение эффективно разрешило древнюю загадку о том, какие лекарства лучше всего подходят для конкретного случая болезни. Эффект, который наиболее подобное лекарство производит на того пациента, которому оно подходит, решает вопрос о том, какой препарат лучше для любого конкретного индивидуума. И в переходе от прувингов к раннему клиническому использованию одного лекарства эта невероятная чувствительность пациента проявляется по отношению к одному конкретному единственному лекарству, которое может привести к некоторому облегчению от их болезни, но которое также было способно в необработанном виде вызвать наиболее впечатляющие и тяжелые обострения их симптомов. Это необычное и неожиданное развитие событий раскрывает, в сущности, истинное значение закона подобия, поскольку показывает, что истинное подобие представляет собой глубокий и подлинный резонанс между лекарством и пациентом. Далее, можно проследить, что многочисленные эксперименты Ганемана по снижению дозы вызваны этим единственным явлением, потому что он никогда бы не стал уделять столько своей энергии и изобретательности разработке потенций, если бы не ухудшения, вытекающие из чувствительности пациентов к лекарству. Гомеопатическое обострение представляет собой "усиление имеющихся симптомов заболевания вскоре после введения лекарства, и причиной его является слишком мощная доза лекарства. Это беспокоящее и ненужное сопровождение лечебного действия, и от него следует избавиться, уменьшая в достаточной степени размер дозы" (Dudgeon, 122). Ганеман утверждает, что обострения происходили из-за того, что "лекарство дается в слишком больших дозах" (Dudgeon, 122), но это, возможно, главным образом возникает из-за резонанса при подобии лекарства и пациента.

Он осудил большие дозы, которые, "он говорит, являются причиной лекарственных обострений" (Bradford, 456). Что касается дозировки, то именно "обострение после сильных доз" (Dudgeon, 315) заставило его идти все дальше в исследовании процессов разведения лекарств. Его нескончаемые эксперименты по снижению дозы изначально задумывались и проводились с целью нейтрализации и ликвидации этих своеобразных и интенсивных обострений, которые, как он неоднократно наблюдал, были спровоцированы клиническим использованием наиболее подходящего лекарства, являвшегося наиболее подобным для всего случая, или similimum, как его стали называть. Ганеман "лишь постепенно пришел к использованию бесконечно малых доз" (Teste, р. 18). Хотя первоначально он "использовал чистые матричные тинктуры в обычных дозах, но он наблюдал, что первичные эффекты были слишком активными — при их назначении обычно происходило временное усиление симптомов. Это побудило его к снижению своих доз, пока он не пришел к использованию разбавлений и разведений" (Marcy, р. 122).

Похоже, Ганеман никогда в действительности не уделял много внимания этому важнейшему аспекту закона подобия при выборе лекарств. Хотя он подчеркивал, что правильное лекарство для пациента должно хорошо подходить к совокупности его случая, то есть быть наиболее подходящим для возможно большего числа общих и специфических симптомов, в соответствии с клинической практикой как основой для такой проверки, все же он никогда не объяснял достаточно тщательно и подробно, что происхождение этих представлений лежало почти исключительно в его непосредственном наблюдении интенсивных обострений, вызванных наиболее подобным лекарством, или что наиболее подобное лекарство обладает этой замечательной способностью непосредственно и впечатляюще резонировать с уникальной, но иным образом не обнаруживаемой чувствительностью пациента, для которого оно лучше всего подходит. Ни у какого другого лекарства не хватит силы вызвать этот специфический вид эффекта у этого пациента. Чувствуется, что если бы Ганеман уделил гораздо больше внимания этому аспекту лекарственного подобия и резонанса, то, возможно, гомеопатия могла бы быть яснее понята современными ему аллопатами и могла бы затем получить более широкое признание. Эта гипотеза выглядит правдоподобно, учитывая, как мало это акцентировалось в истории гомеопатии. Этот момент никогда по-настоящему не был помещен на центральное место, и все же он имеет решающее значение для нашего понимания того, как прувинги в конечном итоге привели к терапевтическим инструментам гомеопатии, которые Ганеман передал гомеопатам в виде "Fragmenta" и "Чистой Материи медики".

Результатом всего этого является то, что все, кто просто используют основные гомеопатические средства, могут также думать, что они практикуют гомеопатию, независимо от того, используют ли они один препарат или смесь, но реальная гомеопатия практикуется только тогда верно, когда назначается подобнейшее лекарство, similimum. Таким образом, тот факт, что Ганеман недостаточно полно исследовал в своих работах эту чувствительность и глубокое подобие между пациентом и лекарствами, позволил людям "делать, как они хотят" и думать, что достаточно просто использовать лекарство. Нет, это не чистая гомеопатия, поскольку она не учитывает фактора глубокого подобия. Соответственно, на вопрос, что вызвало самый крупный провал в истории гомеопатии, мы не найдем другого верного ответа, кроме: ''использование ненадлежащего лекарства". А что привело к такой ситуации, когда не используется верное лекарство? Кент отвечает, в чем причина, и говорит, что есть только одно лекарство для этого пациента, один чувствительный пункт, одно слабое место, которое гомеопат должен найти, и это — similimum.

Когда человек заболевает, он становится восприимчивым к определенному лекарству, которое будет влиять на него в своей высшей потенции, в то время как на здорового человека оно не окажет никакого влияния. Человек чувствителен ко всему, что способно вызывать у него симптомы, подобные тем, какие у него уже есть. У человека может отсутствовать восприимчивость ко всему остальному; простая, грубая, энергичная конституция; все же есть одна вещь, к которой он чувствителен, и это то, в чем он нуждается. Для того чтобы лекарство прошло прувинг, необходима та же чувствительность, как и при воздействии на болезнь. Это Гомеопатическая взаимосвязь. Отсюда мы видим, что такое заражение ("Афоризмы Кента").

Кент, очевидно, уделяет similimum, идиосинкразии и чувствительности пациента гораздо больше внимания и делает на этом акцент больший, чем это делал Ганеман. Таким образом, все сводится к недостатку понимания в вопросе о чувствительности, истинном и глубоком подобии между единственным лекарством и конкретным пациентом. То, что этот важный момент не был помещен в центр внимания и на нем не был сделан больший акцент, позволило людям верить, что любое лекарство будет излечивать, если оно подобно совокупности случая, что не соответствует действительности, расплывчатого подобия просто недостаточно, и это горестная тенденция является одним из факторов, который позволил людям отклоняться от центральных правил гомеопатии, что со временем породило различные виды беспородных систем и полугомеопатов, которые, в свою очередь, создали внутренние разногласия и множество споров.

Однако давайте проясним, что эта проблема впервые возникла после прувингов и тогда, когда Ганеман начал использовать свои новые лекарства впервые на больных людях. Она возникла во время его перехода от сбора чистых и достаточно абстрактных данных о симптомах прувингов к его первым попыткам установить соответствие лекарства картине симптомов реального пациента. И все эти сложности впервые возникли именно во время этих рискованных попыток. Хотя "основной характеристикой гомеопатического лекарства был закон подобия" (Rothstein, 165–6), все же он начал понимать, что как только вы попытаетесь проложить путь через клинические обстоятельства пациента, слово "подобие" начинает означать целый спектр различных вещей, а не только простой и удобный инструмент, каким он должен был казаться вначале. Другими словами, одно дело проводить прувинг и табулировать все данные о симптомах, и совсем другое — применять этот материал к больному пациенту.

Таким образом, в этих переходах от прувингов к клинической практике, которые он спорадически предпринимал на протяжении 1790-х годов, Ганеман понял, что вся сложность в деталях, что определение соответствующего лекарства для пациента требует весьма тонких и сложных навыков. Но, как обычно, его подавляющая страсть к экспериментам и способность к проницательному наблюдению сослужили ему хорошую службу. "Он был внимательный наблюдатель и независимый мыслитель" (Haehl, vol. 1, 289) и к нему относились как к "проницательному мыслителю и наблюдателю" (Haehl, p. 301). Также он обладал "более проницательной силой наблюдателя и более глубокой способностью к размышлению, более критическим отношение к оценкам" (Haehl, p. 267). Ганеман был "одним из лучших наблюдателей" (Dudgeon, 77). Он особенно "превзошел своих любящих смеси современников в даре наблюдения и исследования" (Ameke, 85). Все, что он знал, он вывел "из чистого опыта и наблюдения" (Ameke, 134). Кроме того, в этот период он впервые увидел различия в клинических условиях между Nux vomica и Pulsatilla, например, или между Belladonna и Aconitum.

Благодаря этому второму этапу его практики с вновь прошедшими прувинг лекарствами, он впервые открыл очень тонкий резонанс между подобием лекарства и индивидуальной идиосинкразией пациента, и ничего похожего на это ранее не было известно медицинскому миру. Резонанс, который существует между ними, и обеспечивает действительно исцеляющую силу гомеопатии. Другими словами, у пациента должна быть не просто сильная лихорадка, но у него должен быть красный жар и галлюцинации для Belladonna и ухудшение от холодного ветра для Aconitum. Аналогичным образом, мы видим дерзкую самоуверенность и обидчивость Nux vomica по сравнению с сентиментальным и чувствительным пациентом Pulsatilla. Из-за очевидного подобия некоторых групп симптомов двух препаратов он и начал узнавать некоторые тонкие различия, которые отличают и, таким образом, отделяют два похожих лекарства друг от друга, так же, как тонкие идиосинкразии двух пациентов, в целом имеющих схожие симптомы, отличают их друг от друга в их болезнях.

Гомеопат сосредотачивается на "симптомах, специфических для индивида" (Coulter, II, 250), на случае (собственных симптомах), которые представляют собой намного "более надежные критерии... для различения одного пациента от другого" (Coulter, II, 250), и, в большинстве случаев, "привычки пациента и образ жизни являются наиболее важным из личного" (Coulter, II, 250). От древней медицины отличает "цель подойти как можно ближе к идиосинкразии пациента" (Coulter, II, 250), которая представляет собой "то, что отличает его от всех подобных пациентов" (Coulter, II, 251), и что отличает этого "пациента от всех других его класса. Каждый больной человек уникален в своей болезни, и болезнь непознаваема в своей сущности" (Coulter, II, 251). В отличие от аллопатии, гомеопатия имеет дело с "характеристиками, которые отличают пациента от всех других подобных ему" (Coulter, II, 498), и уходит своими корнями в процесс, "чтобы выявить, что есть специфического, уникального, в том или ином характере или в ряду событий... в отношениях, в которых он отличается от всех... (и) передает уникальную картину эксперимента" (Berlin, 1996, 22). Вся такая информация, которая является источником существования гомеопатии и основным подпитывающим ее средством при всех гомеопатических назначениях, не проявляется легко и автоматически, но появляется на свет благодаря использованию информации о прувингах и использованию всей этой информации для лечения больных. Как правило, она была получена постепенно, по частям, в ходе его бесконечных экспериментов и из его опыта. Ясно, что "во всех этих открытиях Ганеман опирался на опыт, которому он только доверял" (Dudgeon, 49–50). Он ссылался на то, что "чистый опыт, единственный и непогрешимый судья в искусстве исцеления, при самых тщательных испытаниях учит нас…" ("Органон", § 25).

Когда Ганеман впервые погрузился в этот сложный и хаотический мир данных о симптомах, он должен был отчаяться из-за сложности извлечь когда-либо из них смысл. С одной стороны, он столкнулся с данными прувингов, подробными и разнообразными, представляющими собой огромное богатство, а с другой стороны — с аналогичной областью разнообразных хаотичных и сложных симптомов человеческих болезней. Именно на этом переплетении новых путей он соединил два корпуса знаний, что и стало основой истинной гомеопатии.

От сырых данных о симптомах прувинга до полной завершенной картины лекарства, которую мы привыкли видеть и использовать сегодня, часто лежал очень долгий путь. "Цель прувинга лекарства в том, чтобы очертить лекарственную индивидуальность" (Wright Hubbard, p. 820). Часто бывает, что по результатам прувинга истинный "образ лекарства едва различим" (C. Mayrhofer, р. 13). Довольно часто "вместо того, чтобы снабдить нас ясной картиной лекарственной болезни, он дает нам только чудовищное скопление симптомов" (Watzke, p. 285). Должен пройти определенный период созревания, прежде чем сырые данные прувинга могут быть преобразованы в более завершенную лекарственную картину, которую мы видим в Материи медике. Очевидно, что данные о симптомах в ранних прувингах должны были подробно изучаться в течение некоторого времени, прежде чем можно было определенно высказаться о наиболее очевидных областях их терапевтического применения и прежде чем они были преобразованы к тому виду лекарственных картин, с которыми мы теперь знакомы. Это неминуемо означает, что из-за объема, ценности и разнообразия этих данных, требуется некоторое время для того, чтобы информация была полностью усвоена, и из нее можно было извлечь пользу. В связи с этим, в самом деле поразительно, сколь малое время потребовалось Ганеману, чтобы усвоить, компактно расположить и классифицировать информацию по каждому препарату и четко определить те типы людских болезней, для которых они были наиболее применимы. Последовавшее за этим довольно быстрое начало использования таких лекарств на пациентах также само по себе является замечательным достижением.

Хотя промежуток в пятнадцать лет между прувингом хины  в 1790 году и публикацией "Fragmenta" в 1805 кажется довольно долгим, и к этому времени появились картины симптомов только 27 лекарств — со скоростью примерно два прувинга в год — это кажется достаточно впечатляющим достижением, потому что он, конечно, начал использовать эти препараты сразу же, как только они прошли прувинг — например, Stramonium в 1792—3 для г-на Клокенбринга — и поэтому по мере того, как он продвигался, он учился, как переводить данные прувингов в более завершенные картины лекарств для клинического использования. Следовательно, суммируя, можно сказать, что Ганеман не только должен был провести прувинги лекарств, с нуля и в основном в одиночку, но он также должен был проанализировать и отсортировать данные симптомов, чтобы создать некий тип последовательных и понятных лекарственных картин, в то же время начав применять эту информацию к пациентам в клинических условиях. Таким образом, после этого обзора достаточно ясно, что его достижения в рассматриваемом периоде, в конце которого в 1830 году в свет вышла  Материя медика, состоящая из 61 препарата, весьма впечатляющи. Имея в виду два тома "Fragmenta", шесть томов "Чистой Материи медики" и два тома "Хронических болезней", Даджен справедливо говорит, что "десять томов прувингов, которые он нам оставил, являются вечным памятником его энергии, настойчивости, добросовестности и самопожертвования" (Dudgeon, xlvii).

"Чистая Материя медика" была опубликована Ганеманом в шести томах в течение десятилетнего периода. В этих томах содержалось 61 лекарство, полученное из его 37 прувингов.

1-й том "Чистой Материи медики", 1811 год, содержит патогенез 12 лекарств, 6 из которых являются новыми, а патогенез всех тех, которые уже проходили прувинг ранее, был значительно увеличен. Содержит: Belladonna, Dulcamara, Cina, Cannabis sativa, Cocculus, Nux vomica, Opium, Moschus, Oleander, Mercurius, Aconitum, Arnica montana.

2-й том "Чистой Материи медики", 1816 год — содержит патогенез 8 лекарств вместе с теми, которые относятся к магниту: Causticum, Arsenicum album, Ferrum met, Ignatia, Pulsatilla, Rheum, Rhus tox, Bryonia, Magnesia, Magnetis polus arcticus и Magnetis polus australis.

3-й том "Чистой Материи медики", 1817 год, 8 лекарств: Chamomilla, Cinchona, Helleborus, Asarum, Ipecacuanha, Scilla, Stramonium, Veratrum album.

4-й том "Чистой Материи медики", 1818 год, 12 лекарств: Hyoscyamus, Digitalis, Aurum met, Guiacum, Camphora, Ledum, Ruta grav., Sarsaparilla, Conium, Chelidonium, Sulphur, Argentum nit.

5-й том "Чистой Материи медики", 1819 год, 11 лекарств: Euphrasia, Menyanthes, Cyclamen, Sambucus, Calcarea acetica, Acidum muriaticum, Thuja, Taraxacum, Acidum phosphoricum, Spigelia, Staphysagria.

6-й том "Чистой Материи медики", 1821 год, 10 лекарств: Angustura, Manganum, Capsicum, Verbena, Colocynthis, Spongia, Drosera, Bismuthum, Cicuta, Stannum met.

ПРИМЕЧАНИЯ

Wilhelm Ameke, History of Homœopathy, with an appendix on the present state of University medicine, translated by A. E. Drysdale, edited by R. E. Dudgeon, London: E. Gould & Son, 1885
Anonymous, Jan Evangelista Purkyne, Purkinje (1787—1869), Biografieskizzen http://www.merke.ch/biografien/biologen/purkinje.php
Isaiah Berlin, The Sense of Reality — Studies in Ideas and Their History, London: Pimlico, 1996
Enid Bloch, Hemlock Poisoning and the Death of Socrates: Did Plato Tell the Truth? 2001 http://www.nd.edu/~plato/bloch.htm
Thomas L Bradford, The Life and Letters of Hahnemann, Philadelphia: Boericke & Tafel, 1895
Stuart Close,  The Genius of Homeopathy: Lectures and Essays on Homeopathic Philosophy, Philadelphia: Erhart & Karl, 1924
Harris L Coulter, Divided Legacy, A History of the Schism in Medical Thought, Washington: Wehawken Books, 1973, 3 volumes
Robert E Dudgeon, Lectures on the Theory and Practice of Homeopathy, London & Manchester: Henry Turner & Co, 1853
Lewis B Flinn, Homeopathic Influences in the Delaware Community. A Retrospective Reassessment, Del. Med. Jnl., 48:7, July 1976, 418–428
Urs Leo Gantenbein, The First School of Vienna and Samuel Hahnemann’s Pharmaceutical Techniques, MedGG, 19, 2000, 229–49
Martin Gumpert, Samuel Hahnemann: The Adventurous Career of a Medical Rebel, New York: Fischer, 1945
Richard Haehl, Samuel Hahnemann, His Life and Works (2 volumes), London: Homoeopathic Publishing Company, 1922
Samuel Hahnemann, Fragmenta de viribus medicamentorum positivis sive in sano corpore humano observatis, 2 volumes, Leipsic: J A Barthi, 1805 (Translation: Fragments of powerful medicines positive but if observed in the healthy human body)
Samuel Hahnemann, The Organon of Medicine, combined 5th/6th Edition, Translated by R.E. Dudgeon, and edited by William Boericke, Philadelphia: Boericke & Tafel, 1893
Rosa M Hobhouse, The Life of Samuel Christian Hahnemnann, India: Harjeet & Co, 1933
James Tyler Kent, New Remedies, Clinical Cases, Lesser Writings, Aphorisms and Precepts, Chicago: Ehrhart & Karl, 1926, pp. 641–689 http://www.homeoesp.org/livros_online/aforismos-kent.pdf
http://www.homeoint.org/seror/articles/aphorism.htm#aphorismes
Louis Lasagna, The Doctors' Dilemmas, New York: Harper & Row, 1970
E. Edgerton Marcy, The Homoeopathic Theory and Practice of Medicine, Volume 1, New York: Wm Radde, 1868
Carl Mayrhofer, Thuja occidentalis, an Essay, NAJH 3, 1853, pp. 3–158
John Charles Peters & Frederick Greenwood Snelling, Principles and Practice of Medicine, New York: Wm Radde, 1863
William G Rothstein, American Physicians in the 19th Century from Sects to Science, Baltimore: John Hopkins Univ. Press, 1972
Walter Sneader, Drug Discovery: a History, London: Wiley-Blackwell, 2005
Anton von Storck, Libellus, quo demonstratur: cicutam non solum usu interno tutissime exhiberi, sed et esse simul remedium valde utile in multis morbis, qui hucusque curatu impossibiles dicebantur, Vienna, 1760 (Перевод: "Маленькое сочинение, показывающее, что болиголов не только безопасен для внутреннего употребления, но в то же время является очень полезным лекарством при многих болезнях, которые до нынешнего времени объявлялись неизлечимыми")
Anton von Storck, Libellus, quo demonstratur: stramonium, hyosciamum, aconitum non solum tuto posse exhiberi usu interno hominibus, verum et ea esse remedia in multis morbis maxime salutifera. 1762 (Перевод: "Маленькое сочинение, показывающее, что Stramonium (дурман), Helleborus (белая чемерица) и Aconitum (борец) не только доказывают себя безопасными для внутреннего употребления у человека, но в то же время обладают великой целительной силой при многих болезнях")
Anton von Storck, Libellus, quo demonstratur: Colchici autumnalis radicem non solum tuto posse exhiberi hominibus, sed et ejus usu interno curari quandoque morbos difficillimos, qui aliis remediis non ceduntdicem, Vienna: J. T. Trattner, 1763 (Перевод: "Маленькое сочинение, показывающее, что корень Colchicum autumnale (безвременника осеннего) не только безопасен для употребления у человека, но также полезен для внутреннего лечения любых трудноизлечимых болезней, не поддающихся другим лекарствам")
Alphonse Teste, The Homeopathic Materia Medica, Philadelphia: Rademacher & Sheek, 1854
Philipp Anton Watzke, Introduction to the Provings of Colocynthis, NAJH, 3, 1853, pp. 283–386
Elizabeth Wright Hubbard, A Brief Study Course in Homeopathy, 3rd edition, 1959