ДОКЛАД НА КОНФЕРЕНЦИИ АМЕРИКАНСКОГО ИНСТИТУТА ГОМЕОПАТИИ 1993 Г., ФОЛЛС ЧЕРЧ (ВИРДЖИНИЯ)

АБСТРАКТ

Д-р Моррисон представляет неформальный и личный взгляд на свой рост в качестве практикующего гомеопата. Он рассказывает об этапах эволюции гомеопата, что применимо практически ко всем, кто изучает и практикует эту требовательную дисциплину. Вот некоторые выделенные им этапы: разочарования, пробуждения, увлеченности гомеопатией, обучения, смягчения (способствующая большему сотрудничеству с нашими как гомеопатическими, так и с аллопатическими коллегами).

Ключевые слова: гомеопатическая философия, стадии развития гомеопата.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО Д-РА ЭДВАРДА ЧАПМЕНА

Роджер Моррисон — блестящий учитель и педагог, своим примером вдохновляющий нас покорять вершины гомеопатии, стремясь добиться максимума на пути к исцелению. В прошлом году я был на конференции Национального центра гомеопатии и слышал выступления Билла Грея, Джонатана Шора, Нэнси Херрик и Роджера Моррисона. Слушая их, я думал: "Эти люди уже не те, что выступали передо мной десять лет назад. Они изменились". Кент говорил об ответственности тех из нас, кто является учителем, за то, что мы делаем. Поэтому я попросил д-ра Моррисона поделиться тем, как опыт работы изменил его самого. Считаю, что его рассказ содержит важные уроки для нашего сообщества, особенно для тех, кто стремится расти как гомеопат и прежде всего как целитель. Так мы сможем начать изучать одну из тонких сторон нашей практики — то, что на самом деле происходит в кабинете врача, и о чем часто забываем, увлеченно пытаясь подобрать идеальное средство. Д-р Моррисон отважно согласился рассказать нам кое-что о себе. Давайте поприветствуем его!

Миранда Кастро начала свою презентацию с рассказа о себе. Я решил, что сегодня просто расскажу вам о себе, а от традиционной лекции откажусь вовсе. Когда д-р Чапмен попросил меня прочитать эту лекцию о том, как я изменился как практикующий гомеопат, я не знал, что от меня требовалось. Рассказ об эволюции врача или исповедь гомеопата со всякими подтекстами вроде "Когда ты перестал бить жену?" или "Когда ты стал намного лучше того, кем ты был тогда?" Мне было приятно признание д-ра Чапмена, что я изменился за эти годы. Меня всегда поражает, когда я вижу по телевизору, как люди говорят о чрезвычайно интимных сторонах своей жизни, собственной сексуальности и тому подобном. Я  избавлю вас от пикантных подробностей своей жизни и дам вам строго гомеопатическую версию шоу Опры Уинфри. Я собираюсь рассказать вам о своей личной эволюции как врача и преподавателя гомеопатии. Когда я начал готовить этот материал, то, поразмыслив, отметил, что мое собственное развитие было очень похоже на таковое большинства из вас. Я не буду говорить ни о чем таком, чего бы вы уже не знали. Как говорит Рам Дас, "Просто считайте, что я — ваш рот напрокат".

Мой путь в гомеопатию начался, когда я учился на медицинском факультете. Я был молод и никогда не видел гомеопатов и не слышал о них. Я прочитал статью Билла Грея, и моей первой мыслью было, что он, вероятно, заблуждается. Я выбросил статью. Однако позднее я достал ее из мусора, подумав: "А что, если он говорит правду?" В то время мне было двадцать два года, я только начинал изучать клиническую дисциплины на медицинском факультете и очень сомневался, смогу ли я выжить в качестве врача или хотя бы стать им. Нас только-только привели в клиники; мы находились в гинекологическом благотворительном отделении. Буквально за несколько недель до этого я прочитал эту статью. Мы учились проводить физикальное обследование, и я был там с целой группой других студентов-медиков. Преподаватель клинический практики завел нас в комнату, где на смотровом кресле находилась девочка тринадцати–четырнадцати лет. Преподаватель сказал: "Сейчас все эти молодые врачи тебя обследуют". Восемь или девять молодых врачей провели первое в своей жизни гинекологическое обследование. В этот момент истории мне хотелось бы сказать, что я встал, заявил, что это ужасно, вышел и позвонил в газеты. Но все было не так. Я отполз в дальний угол комнаты, старался отвлечься как мог и ничего не сделал. Но я потерял всякое доверие к людям, которые руководили моим врачебным обучением. Я понял, что либо с учебным заведением, в котором я учился, либо со мной было что-то не так. Точного ответа у меня не было, но я надеялся, что дело в учебном заведении. Я думаю, что это очень распространенное явление в становлении всех гомеопатов. В какой-то момент мы разочаровываемся в медицинской системе, с которой сталкиваемся. Как правило, это разочарование не имеет четких форм. Мы разочаровываемся как в самих принципах, которым нас учат, так и, как мне кажется, в людях, которые им нас учат. Это не всегда нечто столь драматическое, как я описал. Часто это разочарование в нашем собственном лечении: кто-то идет к врачу, а он не помогает, и вы разочаровываетесь, или кто-то из вашей семьи лечится и страдает от серьезного побочного эффекта аллопатического лечения.

Это начальная фаза становления гомеопата — этап разочарования. Многие из нас прошли через него и, оглядываясь назад, мы можем сказать: "Да, именно тогда я начал думать, что, возможно, существует какой-то другой подход к медицине". Это момент, когда множество смутных сомнений оформляются в конкретный опыт, который лишает нас способности и дальше следовать официальной линии, назовем это так. Именно к такому выводу я пришел тогда: возможно, я все-таки не смогу продолжить обучение, чтобы стать врачом; возможно, мне придется все бросить. Я находился в штате Теннесси, а не в Датском королевстве, но точно знал, что творится что-то неладное.

И тогда я начал искать вокруг себя людей, которые мыслят иначе. В моем случае таким человеком оказался замечательный хиропрактик, который до сих пор остается моим близким другом. Он научил меня гораздо большему о подлинном смысле врачебного дела, чем все преподаватели на медицинском факультете. Он показал мне, что суть врачевания куда больше связана с заботой, чем с анализами и исследованиями. Примерно в то же время я прочитал статью д-ра Грея. Просто из любопытства я поехал в Грецию, чтобы познакомиться с ним и с Джорджем Витулкасом, и посетил семинар по гомеопатии. До того момента я никогда не встречал гомеопатов. В первый день я вошел в зал и услышал, как говорит Витулкас. Некоторые из вас, сидящих здесь, тоже были тогда на том семинаре. Он говорил о гомеопатии так, что у меня с первой лекции не осталось ни малейших сомнений — это то, чем я хочу заниматься. Он говорил о цели исцеления как о возвращении счастья. Простого человеческого счастья. И сказал, что именно это — цель любого исцеления. Я подумал: "Вот оно! Если я могу заниматься делом, за которое мне платят, и при этом делать людей счастливыми, значит, я нашел свое". И я стал крайне идеалистичен в отношении гомеопатии.

Именно на этом этапе многие, изучающие гомеопатию, начинают думать: "Я откажусь от всего, что связано с аллопатической медициной, брошу практику и стану гомеопатом". Мы читаем "Органон" и видим в нем страстную полемику Ганемана с аллопатической медициной его времени. Мы вспоминаем все причины нашего разочарования в традиционной медицинской системе и видим, что Ганеман сражался с очень похожими проявлениями еще двести лет назад. Мы начинаем осознавать почти буквальное совпадение предмета его критики с тем, с чем сталкиваемся мы сами — с механистическим мышлением аллопатической системы, в которой нас учили. Я называю этот этап пробуждением. Сначала приходит разочарование, а затем пробуждение.

Именно на своем первом семинаре с Витулкасом я впервые услышал о препаратах. В тот момент я еще толком не знал, что такое гомеопатическое лекарства, и впервые услышал названия вроде Natrum muriaticum, Ignatia, Lycopodium. Естественно, по мере того как я знакомился с каждым из них, мне казалось, что это про меня! Что уж говорить — сплошное проецирование, да и только. И ведь все сразу становилось понятным! Стоило только каждому человеку получить свой "правильный" препарат, и все немедленно бы стали такими славными. Сначала я проецировал все это на себя, но очень быстро начал делать то же самое с родственниками. Мне казалось, что если бы они просто приняли каждый свое лекарство, то стали бы гораздо здоровее. Я буквально помешался на "сущностях", и тогда видел их исключительно в черно-белом свете. Препараты были совершенно однозначны, а "сущности" — настолько притягательны, почти волшебны. Очень быстро гомеопатия превратилась для меня на треть в салонное колдовство, на треть в уличную психологию и лишь на треть в настоящую гомеопатию. В течение следующих нескольких лет, стоило мне познакомиться с человеком или посмотреть фильм, я тут же говорил себе: "А, он — Sulphur, она — Natrum muriaticum". Мне казалось, что я знаю об этих людях все, что нужно. Это было не настоящее внимательное обследование пациента, а то, что я характеризую как интуицию. Этот этап я называю влюбленностью в гомеопатию.

Я влюбился в гомеопатию — все казалось великолепным, все казалось простым. Иногда, проходя мимо кабинета Джорджа по пути на лекцию, я замечал полки с книгами у него на стене и думал: "Это выглядит гораздо сложнее, чем то, что меня интересует". Все было довольно поверхностно, но мне это страшно нравилось. И хотя моя ранняя клиническая практика была далека от профессиональной, в ней было много головокружительных успехов. Особенно хорошо я помню свои первые три случая. Я вернулся с семинара, решив, что отныне я гомеопат и что пора начинать работать. Так у меня появилось три пациента. Первый — тяжелый случай болезни Крона: женщина с чередующимися запорами и диареей, с множественными перфорациями кишечника. Агент по недвижимости, деловая, напористая, конкурентная. Просто идеальный случай Nux vomica. Я дал ей Nux vomica в потенции 10M, не зная, как это делать по-другому. 10M!! У нее было по двадцать–тридцать опорожнений в день! Она сказала, что приняла препарат, и как будто кто-то перекрыл кран. После первой дозы диарея больше не возвращалась. Это было невероятно! Второй случай — женщина с системной склеродермией, которой врачи сказали, что жить ей осталось два–три года. У нее был артрит, сужение пищевода, запоры, все сразу. Очень жесткий, зажатый человек. Абсолютно классический случай Kali carbonicum. Я дал ей одну дозу, и через месяц она вернулась и сказала: "Да, энергии стало больше, вот это улучшилось и вот это тоже". А потом добавила: "Но как эти маленькие шарики, которые вы мне дали, смогли сделать все это, уму непостижимо!" И третий случай — молодая женщина с суицидальными мыслями. Идеальный случай Staphysagria. После приема препарата она отказалась от антидепрессантов и впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему здоровой. Это были мои первые три случая в гомеопатии. Я подумал: да это же проще простого! Как будто пациенты приходили с табличками на груди: "Дайте мне Nux vomica, пожалуйста", "Мне — Staphysagria". После таких поразительных результатов я чувствовал себя буквально божьим даром для этого мира. Но, знаете, потом у меня не было ни одного такого излечения в течение уже и не припомню, скольких лет. Однако к тому времени было уже поздно.

Когда я только начал заниматься гомеопатией, я принимал людей у себя дома. Это было захватывающе, это было весело. Но в какой-то момент я арендовал кабинет, и это стало началом моего то ли падения, то ли подъема, в зависимости от того, как на это посмотреть. Внезапно стало не до веселья. Внезапно исчез весь азарт. Я вдруг осознал, что люди по-настоящему рассчитывают на меня в вопросах жизни и смерти. И я начал воспринимать каждый новый случай так же, как тогда, когда был интерном и мой куратор сказал, что сейчас я проведу свою первую реанимацию. Я никогда не делал интубацию, хотя мы уже проходили ее на занятиях и я видел, как ее делают. В теории я знал, как все должно быть. Тогда мой куратор сказал: "Слушай, тебе нужно запомнить всего две вещи". Я спросил: "Какие?" Он ответил: "Всего две: не нервничай и не ошибись".

Это тот этап, когда у врача начинает формироваться глубокое чувство ответственности. Именно в этот момент моего пути в гомеопатии я начал остро ощущать: ко мне приходят люди с настоящими вопросами жизни и смерти, и я даю им советы. Это уже больше не звучало как: "А, вы — Pulsatilla!" Внезапно стало: "Так кто же вы на самом деле?“ И я впервые стал действительно серьезно задумываться об этой ответственности. К тому же, напомню, у меня были те самые три выдающихся случая излечения, а потом начался период, когда их не было, и длился он очень долго, насколько я могу припомнить. Так что вот как это было: я принимаю пациентов, исходя из довольно сентиментальных представлений, и вдруг понимаю, что теперь от меня ждут настоящих результатов. Я начал реперторизировать случаи с маниакальной дотошностью, включая вообще все: сломанные ногти, желание сладкого с одним подчеркиванием, и так далее. Я до тошноты штудировал Материю медику по каждому пациенту и стал осознавать, насколько же это сложно — переварить подобный объем информации. В репертории встречались вещи, о которых я даже не подозревал! Постепенно все это стало меня захлестывать. Это следующий этап развития — этап перегруженности.

Думаю, некоторые из вас могут подтвердить, что тоже чувствовали себя перегруженными на каком-то этапе обучения гомеопатии. Многие из нас на этом этапе сдаются. Мы возвращаемся к стандартной медицине или уходим в психиатрию, хотя бы потому что там не придется подавлять симптомы, или в исследования, в эпидемиологию. Я видел, как люди выбирают самые разные пути, дойдя до этой точки. Объем информации, которую нужно усвоить, огромен, а ответственность колоссальна. И все это начинает захлестывать. А когда нас захлестывает, очень легко вернуться обратно к первому этапу — разочарованию. В этот момент мы можем сдаться или, наоборот, попытаться справиться с происходящим разными способами. Причина перегрузки — не только в литературе и деталях, которые надо выучить. Часто дело и во внешнем давлении. Вопросы вроде: "А осмелюсь ли я практиковать гомеопатию в Северной Каролине после того, что случилось с моим коллегой?" или "А в Нью-Йорке смогу?", или вообще "А рискну ли я практиковать в принципе?" Что скажут коллеги? Что подумают родители? Возможностей почувствовать себя подавленным — масса. И многие действительно сходят с дистанции, не дойдя до точки становления как гомеопата. Этот путь начинает казаться по-настоящему непосильным, почти героическим.

Что касается меня самого, то я почувствовал, что не могу продолжать практиковать, пока не получу более серьезной подготовки. И думаю, это ощущение знакомо практически каждому из нас. К счастью, сегодня в нашей стране есть множество отличных образовательных программ. Среди них Ганемановский колледж, профессиональный курс Международного фонда гомеопатии (IFH), Академия Новой Англии, Тихоокеанская академия, Атлантическая академия и др. Эти школы заметно облегчают путь молодым гомеопатам. Когда я и мои ровесники только начинали осваивать гомеопатию, у нас был по сути только курс Национального центра гомеопатии (NCH) в Миллерсвилле, а чуть позже курс Международного фонда гомеопатии, всего шесть недель обучения. Образование тогда было, мягко выражаясь, отрывочным. Конечно, были и книги. До курса Международного фонда гомеопатии — только книги и тот самый курс Национального центра гомеопатии. Многие из нас, кто работает сегодня, осваивали реперторий методом проб и ошибок, чисто интуитивно, а за "Лекции по Материи медике" Кента мы хватались как утопающий за соломинку. Ситуация тогда сильно отличалась от сегодняшней. Поэтому многие из нас отправлялись за дополнительным обучением. У каждого были свои причины — и благородные, и эгоистичные. Я, например, поехал в Грецию, чтобы учиться гомеопатии у Джорджа Витулкаса. Я провел в Афинах два года. Это был невероятный и по-настоящему отрезвляющий опыт. В учебном центре, где работают порядка тридцати специалистов, около пятнадцати из них практикуют гомеопатию уже свыше двадцати лет, причем опекаемые непосредственно Витулкасом практически по каждому случаю. То, что они знают, впечатляет. Я учился очень усердно и имел возможность наблюдать за приемами пациентов под руководством Витулкаса. Кроме того, почти каждый день, как минимум два-три раза в неделю, я посещал лекции, которые читали такие практики как Василис Гекас, покойная всеми любимая Ирен Бахас, ну и, конечно, сам Джордж Витулкас. Я буквально стал его тенью. Некоторое время я жил чуть ли не в его сарае. Почти все свое время я проводил либо за учебой, либо рядом с ним, наблюдая за его работой. Это был действительно бесценный опыт.

Теперь большинству из нас не придется ехать в Грецию, если мы хотим изучать гомеопатию. Наши курсы дают прекрасное образование. Когда я вернулся из Греции и начал преподавать, то, по моим оценкам, я знал примерно одну десятую того, что знают выпускники любого из наших хороших курсов в Соединенных Штатах.

Это подводит нас к следующему этапу — этапу учености, когда мы действительно начинаем относиться к нашему искусству всерьез и вкладываем в его изучение огромное количество времени. Однако именно на этом этапе легко попасть в ловушку. Мы можем настолько увлечься анализом деталей, что теряем из виду самого пациента и, что еще важнее, способность говорить с ним по-настоящему о его жизненных трудностях и изменениях в его жизни. Я хорошо помню случай, когда находился в этой фазе. Я принимал пациентку — женщину, которая разрыдалась, рассказывая о своем браке, о том, как она чувствует отчуждение со стороны мужа и семьи. Она плачет, а я, совершенно уверенный, что передо мной типичный случай Sepia, прерываю ее вопросом: "А у вас есть выделения из влагалища?" Один уважаемый гомеопат однажды рассказал похожую историю. Он беседовал с пациентом и спросил, посредине очень глубокой эмоциональной разрядки того: "А как вы себя чувствуете перед месячными?" Ничего, в общем, не было бы страшного, если бы не тот факт, что пациент не был женщиной! Врач уже мысленно определил лекарство — Lachesis, а потому вполне естественно было задать такой вопрос. Только подняв глаза, он увидел, что разговаривает с мужчиной. Так что, как видите, на этом этапе можно сказать вещи, которые звучат, мягко выражаясь, неуместно. Такие вопросы не способствуют доверию пациента к врачу.

Я бы сказал, что этап учености — самый аллопатичный из всех этапов в обучении гомеопатии. Мы начинаем увлекаться властью, а именно, знанием, которое дает нам эту власть исцелять. К счастью, гомеопатия почти всегда находит способ напомнить нам о скромности. Когда мы слишком увлекаемся логикой, рациональностью и деталями, мы легко теряем связь с интуицией и перестаем замечать простые вещи. Вспоминаю один эпизод с медицинского факультета. У нас были клинические разборы — конференции, на которых важные доктора выходили на сцену и разбирали клинические случаи. Обсуждали пациента с диареей, старческой деменцией и целым рядом других симптомов. Профессор-консультант из Гарварда рассуждал о кожном аутоиммунном васкулите, воспалительном заболевании кишечника, его связи с болезнью Альцгеймера и прочем. И тут с заднего ряда поднялся пожилой сельский врач и сказал: "Итак, диарея, слабоумие и дерматит — по-моему, это пеллагра". И он оказался прав — это действительно была пеллагра. Вот что с нами происходит, когда мы перестаем видеть простое, когда слишком много анализируем. На этом этапе в гомеопатии мы теряем способность видеть очевидное, теряем интуитивное восприятие и сталкиваемся с проблемами. Тогда мы возвращаемся к скромности.

Но бывает и противоположная крайность, к которой склоняются многие врачи, когда начинают открывать свое сердце и ум для боли пациента. Я называю это этапом счастливой интуиции. Врачи начинает видеть все исключительно в свете психологии. Часто это происходит тогда, когда человек говорит себе: "Хватит. Я больше не могу все это раскладывать по полочкам. Теперь я буду вести пациентов, полагаясь исключительно на интуицию". Был у вас такой этап? У меня — да. Этот этап обычно наступает в засушливые периоды в практике, когда ни один случай не идет как надо. У всех нас бывают такие периоды, и, увы, полностью они не исчезают, сколько бы лет вы ни занимались гомеопатией. В такие моменты возникает соблазн подумать: "Ладно, если я уже никогда больше не найду правильного гомеопатического средства, то дам хотя бы хороший совет". Мы начинаем видеть все сквозь призму психологии и теряем способность ясно воспринимать сам случай. Мы попадаем в состояние, когда не видим ни деталей, ни интуитивного целого. Это неприятный и бесплодный этап.

Но давайте вернемся к моей автобиографии. Наконец я вернулся из Греции и снова оказался в Калифорнии. Я начал назначать препараты, начал работать самостоятельно. В то время у меня были довольно жесткие взгляды на многие вещи. Прежде всего, я считал, что любое представление о препаратах, отличное от того, чему меня учили в Греции, по определению неверно. И если кто-то вдруг говорил: "Нет, я вижу Natrum muriaticum по-другому", для меня это было почти богохульством. Помню, тогда царила разрозненность. Существовали разные лагеря гомеопатов. Были стычки между Калифорнией и Сиэтлом, Международный фонд гомеопатии спорил с Национальным центром гомеопатии, кто-то назначал высокие потенции, кто-то низкие частыми приемами. Было много раздоров, времена были веселые — дальше некуда... Но именно из-за такого разобщения, из-за этих конфликтов гомеопатия в прошлом оказывалась на грани краха. Жесткость взглядов — это, как мне кажется, этап развития. Он часто идет рука об руку с этапом учености, когда ты вложил столько сил в освоение одного подхода, что любое иное мнение вызывает у тебя тревогу. И тогда, защищаясь, ты автоматически считаешь оппонента абсолютно неправым, отвергаешь его. Но если это понять, становится гораздо легче с сочувствием относиться даже к скептично настроенным, а порой и враждебным аллопатам.

Одним из самых обнадеживающих признаков, которые я видел за свою жизнь, является единство, начавшее формироваться в гомеопатии за последние пять-шесть лет. Может, вопреки нам самим, а может, благодаря людям, которые приложили усилия, чтобы это единство создать. Я думаю о таких людях как Стивен Кинг, Шерил Кипнис, Дар Элмор, Ник Носсамен, Билл Шевин, Тед Чапмен, Дэвид Уоркентин, Джордж Гесс и многих других. Они поступили правильно — они попытались синхронизировать наши усилия. Вот уже несколько лет мы вполне мирно сосуществуем и сотрудничаем, и это просто удивительно и до слез приятно видеть. Вспоминая то время, когда знал, как "правильно", мне приходит в голову старая шутка на наклейке на бампере машины: "Не знаешь, что делать, — спроси у подростка. Спеши, пока он еще знает все". В те годы я был этим подростком. Теперь, оглядываясь назад, я смотрю на тех, кто только поднимается по гомеопатической лестнице, кто создает школы, формирует свое понимание гомеопатии, вижу, как они с головой уходят в те же самые споры с другими новыми школами, и понимаю: эти ошибки изобрели не мы. Это всего лишь летние повторы старых телесериалов. Приятно осознавать, что мы не изобрели новых способов ошибаться.

Еще один способ, которым я проявлял негибкость, когда только вернулся в Америку, это то, как я вел пациентов. В то время мы по сути отказывались лечить кого-либо, кто принимал те или другие аллопатические препараты. Мы заставляли пациентов страдать от сильных обострений, проходить через ломку при отмене лекарств, мучиться с жуткими экземами, и все во имя исцеления. С годами мы стали мягче. Мы научились действовать осторожнее, обходить острые углы, смягчать удары, приходящиеся на наших пациентов. В конце концов мы стали брать в союзники врачей-аллопатов, налаживать с ними диалог, стирать границы между нами настолько, насколько это возможно. Мы все еще на этом этапе смягчения, и одна из самых серьезных задач для нас сегодня — найти способ стирать границы, но при этом без потери внутреннего стержня, верности себе и своему стремлению быть хорошо обученными гомеопатами и применять наши принципы последовательно, но без фанатизма. Это очень непросто.

Так этап "правильного пути" постепенно уступает место этапу "мягкого пути". Это путь, где нужно сохранить достоинство, но не скатиться в высокомерие; обрести знание, но не догму; быть верным, но не сектантски узким. Все эти качества нам необходимо взращивать в себе, и, что интересно, это не просто гомеопатическая работа — это внутренняя работа. Как бы я ни старался в своей публичной роли преподавателя, мне снова и снова случается делать вещи, о которых потом жалею. Я называю это синдромом "ляпнул не то", а он коварен. И я благодарен всем тем людям в гомеопатическом сообществе, кто были моими критиками, кто указывал мне на мои ошибки и кто, несмотря на мои промахи, продолжал принимать меня как своего — как растущего гомеопата. Спасибо вам.