Глава XVI
Случай тяжелой офтальмии
Медицина является, или должна быть, священным искусством излечения. Принося клятву Гиппократа,
мудрейшего врача древности, жившего за много веков до рождения Христа, врач обещает направлять
режим больных к их выгоде сообразно со своими силами и своим разумением. К выгоде больных, прошу
заметить, а не аптек. И не во имя кармана и шкурных интересов производителей вакцин и сывороток,
которые, похоже, управляют всем медицинским корпусом. Кроме тех немногих, которые видят дальше
остальных, и преисполненные священного недовольства, отходят от большинства и ищут истину везде,
где ее можно найти. Ту истину, которая скрыта на страницах зачастую таинственных трудов Ганемана и
многочисленных работ его первых учеников.
Какое же счастье находить в этих старых пыльных томах одну за другой жемчужины истины и
мудрости, которые помогают излечивать — в подлинном смысле этого слова! — драгоценные
людские тела и души, отягощенные не только первородным грехом, но и грехами их
предшественников!
Такие хронические болезни тяжело вылечить радикально, зато довольно легко подавить и устранить
их внешние манифестации современными лечебными воздействиями. Но изначальная болезнь продолжает
существовать, проявляя себя снова и снова в различных местах. И ни сам больной, ни лечащий врач
(или врачи) не могут увидеть — и не видят — связующую нить.
Такого хронически больного ребенка мне довелось наблюдать, и я смогла отслеживать развитие
хронического заболевания на протяжении шести лет. Впервые эта девочка пришла ко мне в мае 1934
года в возрасте шести лет по поводу дерматита после ортодоксального лечения чесотки. Вдобавок,
совсем недавно она поправилась от кори.
Несчастная, бледная, худая, сутулая девчушка, очень нервная и стеснительная, легко плачет по
малейшему поводу, буквально виснет на материнской юбке. Дышит через рот, миндалины увеличены, с
многочисленными пробками, гнилые зубы. Конъюнктивит слева. Назначен Sulphur 30 по поводу
последствий кори и супрессивного лечения чесотки. Она регулярно приходила на прием, получала
различные лекарства: Pulsatilla с учетом плаксивости, затем шесть месяцев Baryta
carb. 30 с учетом стеснительности и страха перед незнакомыми. На фоне лечения наступило
улучшение, аппетит стал лучше, нервозность и пугливость уменьшились. Состояние миндалин не
улучшилось, также беспокоила легкая глухота. Помимо этого, имелся жесткий прессинг со стороны
школьной администрации, которые настаивали на оперативном удалении миндалин.
Про себя я отмечала, что состояние глаз постепенно ухудшается. Имелась выраженная светобоязнь и
слезотечение, поэтому я направила девочку в местный глазной стационар для дальнейшего обследования.
Там были выявлены синехии между радужкой и хрусталиком, препятствующие расширению зрачков на
свет.
Эта находка офтальмохирурга стала важнейшим указанием на глубинную этиологию хронического
процесса, и девочке тут же был назначен Lueticum 30, хотя в больнице тоже очень торопились
разделаться с миндалинами. Девочка улучшилась на повторных еженедельных (иногда раз в две недели)
приемах Lueticum, и я отметила уменьшение слезотечения.
Я выступаю против бездумного удаления миндалин. Но если школьная администрация выходит на тропу
войны, отказаться от операции практически невозможно. Поэтому девочку как минимум дважды направляли
в ЛОР-отделение детской больницы. Первый раз она провела там почти пятеро суток с постоянной
тошнотой и невротическими рвотами, поскольку боялась больниц и операций. По этой причине ее
выписали. Во второй раз у нее быстро развился бронхит, и она снова избежала оперативного
вмешательства.
Общее состояние улучшилось, хотя зрение по-прежнему было нарушено из-за язв роговицы и
фотофобии, или светобоязни, и постоянного слезотечения при малейшей попытке повернуть глаза в
сторону источника света. Я запросила темные очки из глазной больницы, но не нашла поддержки: они
настаивали на скорейшем удалении миндалин.
Поскольку девочка оставалась такой же нервозной, настаивать на операции было невозможно. В
сентябре 1935 года она заболела тяжелым коклюшем и несколько недель с высокой температурой и, предположительно, бронхитом
была под наблюдением страхового врача. 3 октября 1935 года она вернулась в наш диспансер,
едва держась на ногах. После шестинедельного лечения в домашних условиях, сохранялся кашель с
репризами и ночные подъемы температуры до 38° С. Назначена Drosera 30. На ней она хорошо
поправилась, затем приняла это лекарство 27 октября, 12 декабря и 9 января уже
1936 года.
Проблема воздушных налетов Оглавление
|