— 331 —
разбухать до 20 объемов.
Эта статья была перепечатана и в других журналах.
Ганеман уже двадцать лет занимался химией и достиг очень многих результатов, способствовавших успеху
науки и благу человечества; но он работал как частное лицо. Он не имел ни государственной, ни
другой поддержки, и вместе с тем он не был в таком положении как аптекарь, чтобы по необходимости
устроить себе лабораторию. Только бескорыстное влечение к исследованиям, любовь к науке, заставляли
его тратить необыкновенно большие деньги на лабораторию, дорогие химические вещества и проч.
Предполагая, что открыл нечто выдающееся, он передал свой Alkali pneum одному комиссионеру в
Лейпциге, который за вознаграждение продавал это вещество по фридрихсдору за лот. Патентов тогда
еще не было, при помощи которых в настоящее время химики стараются извлекать выгоды из своих
открытий, чем налагают подати на покупателей, а случайно и на больных (например, при салициловой
кислоте).
Профессора Клапрот, Карстен и Гермбштедт исследовали эту новую щелочную
соль и нашли буру. Вместо того чтобы обратиться лично к Ганеману, который достаточно доказал, что
стремится к одной с ними цели — доискаться истины — и попросить его дать объяснение,
они напечатали о своем открытии в справочном листке "Jenaer Literaturzeitung" и
потребовали от Ганемана объяснения.
Проф. Троммсдорф, владелец аптеки, немедленно воспользовался этим обстоятельством и
напечатал об этом в "Reichsanzeiger", как тогда назывался "Аllgem. Anzeiger der
Deutschen", чтобы доложить об этом деле еще большему количеству публики и назвать поступок
Ганемана "беспримерной наглостью". Крелль1 же сожалел о "большой
ошибке" Ганемана.
Этот последний немедленно дал объяснение в нескольких журналах, в том числе и в журнале химии
проф. А. Н. Шерера (1801, стр. 665):
Я не способен произвольно ошибаться, но, конечно, как
и всякий другой человек, могу невольно сделать погрешность: со мной случалось то же самое, что с Клапротом
1 Register zum Jahrgang.
1800.
— 332 —
с его алмазным патом и Прустом с его мочевой солью. У меня была простая (вероятно,
китайская) бура (от И. Фр. Нармана в Гамбурге). Растительная щелочная соль, накапанная в
профильтрованную еще не способную кристаллизироваться щелочь, выделила обильный мучнистый осадок
соли. А так как писатели уверяют, что чистая бура от прибавления щелочной соли теряет способность
кристаллизироваться, что же удивительного, если я принял осевшую соль за новое особенное вещество.
Реагенты действительно показали явление, отличавшиеся от тех, которые наблюдались при опытах над
обыкновенной бурой,
о чем Ганеман уже сообщал у Крелля в другом месте. Затем Ганеман на трех
страницах передает подробно о ходе и причине своей ошибки, и в конце концов объявляет, что все
полученные деньги уже возвратил назад под расписку.
Проф. А. Н. Шерер прибавляет к этому (l. с.):
Почему господин проф. Троммсдорф в Эрфурте (единственный, позволивший себе слишком поспешно выразить сомнение
насчет честности Ганемана), не подождал этого оправдания, прежде чем нападать (в
"Reichsanzeiger") на Ганемана в своем в высшей степени негуманном и нетерпимом
извещении? Что господин д-р Ганеман честный, правдивый человек, может удостоверить каждый,
кто знает Ганемана, как и я сам. Следовательно, поистине нельзя же было ожидать, чтобы
он продавал простую буру за новое тело! В таком шарлатанстве, конечно, нельзя было бы обвинить
Ганемана. Какого заслуженного позора он должен был бы ожидать.
…Этот пример послужит для наших иностранных сотоварищей новым подтверждением их
убеждения, что нигде ученые не относятся так негуманно друг к другу, как в Германии… Разве никто не может ошибаться; или же господин профессор Троммсдорф никогда не ошибался!
Пусть он только вспомнит о своей знаменитой невозможности добыть кислород из ртутной извести
(ртутная окись). Ганеман все-таки удачнее объяснил свою ошибку, чем в то время сделал это в
своих последних возражениях проф. Троммсдорф! В первом случае дело идет о непроизвольной ошибке, в последнем же, к сожалению, об очень произвольной, так как господин профессор
— 333 —
Троммсдорф тогда сознался, что он только после своего опровержения новой системы
(Лавуазье) собирался изучать ее.
В заключение упоминается еще об алмазном шпате Клапрота как об ошибке, тождественной с той, которую сделал Ганеман.
Шесть лет спустя Ганеман писал еще в "Аllgemeine Anzeiger der Deutschen", 1806, стр.
2297:
Если я когда-либо сделал химическую погрешность (так как ошибаться свойственно
человеку), то я первый отказался от нее, как только мне ее открыли.
Эту историю с "рneum" противники до настоящего время передают в возможно искаженном
виде, чтобы доказать своей публике, что Ганеман низкий обманщик, и затем поставить изобретение
гомеопатии наряду с этим "обманом.
Разве такой способ ведения борьбы может сделать им честь?
ПИСЬМО К ОТЦУ ЭПИЛЕПТИКА
Чтобы заклеймить Ганемана шарлатаном, усердно распространялось его письмо, написанное им 1 июня
1796 г. в Брауншвейге к отцу одного эпилептика, и которое в 1808 г., 12 лет спустя, было напечатано
бывшим герцогским лейб-медиком д-ром Брюкманом во "Всеобщем указателе немцев".
Ганеман лечил одного эпилептика и потребовал необыкновенно большой гонорар в письме, написанном к
отцу больного, на основании которого Брюкман и противники хотят доказать, что Ганеман был
"шарлатан". Только в тридцатых годах это письмо, напечатанное Брюкманом по
очевидно личным причинам, послужило оружием противникам. Но это письмо не доказывает, что Ганеман
поступил как шарлатан, что он из корыстных целей обещал успешные результаты, о которых он сам бы
думал, что они недостижимы. Во многих местах своих медицинских статей в "Журнале
Гуфеланда" (1796), "Аптекарском лексиконе" и др. он положительно утверждает
излечимость эпилепсии. В то время он применял против этой болезни главным образом белладонну,
Hyoscyamus, Stramonium, Conium и проч.; эти лекарства только незадолго перед тем были внесены Штёрком в врачебную сокровищницу. Эти "героические растительные вещества" еще не
были во всеобщем употреблении.
— 334 —
Большинство врачей боялось их вследствие явлений сильного отравления, которые замечались при
обыкновенных приемах и ненадежных препаратах. Ганеман также давал эти наркотические вещества в
обыкновенных дозах и при этом не избежал дурных последствий1. Но вследствие этого он не оставил этих средств, а как мы видели выше, уменьшил их дозу, и через это получил
возможность применять их в широких размерах, между тем как его сотоварищи частью их не знали,
частью же отказались от них, вследствие их сильно ядовитого действия. Сверх того он давал хорошо
приготовленные им самим средства в простом виде, а не в длинных рецептах. Стало быть, Ганеман уже в
то время имел преимущество над своими сотоварищами.
На стр. 787 l. с. Брюкман пишет:
Д-р Ганеман в течение нескольких месяцев давал
нашему больному очень маленькие пилюли, величиной почти в большую булавочную головку, и лишь в
очень малом количестве,
— следовательно, согласно своим собственным указаниям о
величине приемов наркотических веществ, например, в "Аптекарском лексиконе". Стало быть,
если Ганеман обещал более благоприятные результаты лечения эпилепсии, то он был в этом твердо
убежден.
Побуждение Брюкмана к этой личной нападке на Ганемана станет скоро очевидным.
Ганеман порицает и унижает своих сотоварищей врачей только из корыстолюбия.
Ганеман до 1796 г., а еще более до 1808 г., достаточно доказывал, что был твердо убежден в опасности
врачей. Эти последние из одной ненависти приписали его действиям неблаговидное побуждение. Своим
неустрашимым поведением Ганеман, где ни появлялся, приносил только пользу человечеству. Ганеман
имел доступ к герцогу Брауншвейгскому, которому мог также совершенно свободно высказать свои
взгляды и найти в нем сочувствие. Через это положение Брюкмана как лейб-медика не
становилось приятнее.
На ст. 785 (l. с.) Брюкман говорит:
Ганеман обладает лишь незначительными практическими
познаниями.
На стр. 788:
1 Hufeland's Journal 1796 Bd. 5.
St. 1.
— 335 —
Многим из этих врачей приходилось лечить и восстанавливать здоровье больных, которых ранее
пользовал и истязал(!) Ганеман.
Тогдашние врачи в сравнение с Ганеманом! Стр. 788:
Ганеман и в нравственном отношении обходился дурно со своими пациентами. Я бы мог указать на
одну ганноверскую барышню и на многих других.
Противники называют Брюкмана "достойным" человеком, чтобы придать вес проявлениям его гнева. Кто для унижения своего
личного противника не боится печатать в одном из самых распространенных журналов Германии
такие гадкие сплетни, тот не может назваться "достойным человеком"; мы уже видели
выше, что Ганеман как относительно самого себя, так и по отношению других, строго придерживался
благопристойности.
Если противники должны были ссылаться на слова третьего врача, который называет Брюкмана
"почтенным старцем" (ib. стр. 993), то нельзя умолчать о том, что этот третий1 непосредственно после этого говорит следующее:
Д-ра Ганемана я знаю только по его
действительно ученым и действительно полезным сочинениям, почитаю его и удивляюсь этому человеку
как божеству, несмотря на то, что не все его замечания относительно образа действия описанных им
лекарств могут быть вполне подтверждены.
Брюкман2 насмехался над испытанием
лекарств на здоровых и, ссылаясь на сочинение Ганемана "Fragmenta de viribus
medicamentorum", несовершенства которого указывал сам Ганеман, говорит:
Если бы все
врачи должны были или же захотели делать подобные опыты над собой, то я боюсь, что им всем пришлось
бы сделаться калеками душой и телом.
Тот же третий пишет:
Приведенное письмо
действительно изложено довольно странно, но в человеке, заслуги, которого перед медициной уже
теперь так велики, следует лучше искать хорошее и достойное.
Далее:
Впрочем, было бы весьма желательно, чтобы избавили интеллигентную публику от
таких обсуждений, как предлежащие: они для нее ужасны.
Человека, которому, как в
1 Г*** из департамента Одер.
2 l. c. стр. 792 и 793.
— 336 —
настоящем случае лейб-медику Брюкману, печатно дают такой презрительный совет, не считают
"достойным старцем", и это название является пустой формой, а мерилом для определения
характера этого человека остается только его статья…
Двенадцать лет спустя он рассказывает еще разные сплетни, чтобы повредить своему противнику, он
рассказывает их печатно в одной из самых распространенных газет Германии! Этого одного достаточно
для его характеристики. Он называл Ганемана шарлатаном.
Ганеман отвечал1:
В Брауншвейге знают его (Брюкмана. — В. А.) характер, и его
статья в каждой строке обнаруживает душу, которая может набросить тень на воображение благородного
человечества…
В течение двенадцати лет он лукаво воздерживался от злословья,
пока не умерли лица, которые в то время могли засвидетельствовать, что он говорит
неправду, и пока не скончался рассудительный герцог Брауншвейгский, который не оставил бы
безнаказанным такой поступок против меня, которого он любил.
Такого рода негодное сочинение (которым, не знаю как, мог издатель запачкать
"Указатель немцев", где он прежде никогда не допускал ругательных личных нападок и
мерзких оклеветаний безукоризненных людей), собственно говоря, не заслуживает никаких
возражений.
Зависть была побудительной причиной этого пасквиля, где оклеветание, искусство лгать и
умственная слабость оспаривают друг у друга первое место. Только одна зависть ко многим удавшимся
мне в Брауншвейге редким случаям излечения внушила ему коварные личные инсинуации, которыми он уже тогда меня усердно преследовал; зависть была искрой, тлевшей в нем еще в течение
двенадцати долгих лет (так как до сих пор у меня были больные из его отечества), и он раздувает ее
здесь в сильное пламя для того чтобы в его ложных свидетельствах весь свет мог прочесть важную
тайну, что мне не удалось то или другое излечение.
Брюкман был также первый, который (l. с.) печатно напал на него
1 Ib. № 97 стр. 1025 и д.
— 337 —
на него за ошибку в открытии Alkali pneum.
Было ли это только одно корыстолюбие, или же
здесь имелось какое-либо другое основание?
Этот оборот речи был рассчитан только на
непосвященную публику. Брюкман должен был знать, как было дело, или же справиться об этом,
прежде чем печатно говорить таким образом. Со времени упомянутого заблуждения прошло только восемь
лет.
С другой стороны, — возражает Ганеман, — являются устарелые, много лет тому
назад с ругательствами преподнесенные и давно опровергнутые упреки (опровержения которых он не
читал или игнорировал); упреки, теперь снова им подогретые и переполненные невежественностью и
недоразумениями. Все остальное есть чистая ложь, которую могла воспринять и породить только его
душа.
Брюкман называл его разносчиком тайн и насмехался над его частыми переселениями из одного
места в другое; следовательно, и в этом случае он снова сплетничает об его частных делах в
газете, имеющей несколько тысяч читателей. Ганеман отвечает:
В то время, как я возбудил в нем
зависть, я еще не мог познакомить весь свет с основами, которыми я руководствовался при моем новом
спасительном способе лечения; они еще не были достаточно разработаны. Когда же я их окончательно
выработал, то изложил для всеобщего сведения в книге, которую, конечно, ни он, ни ему подобные, закоснелые в старинных предрассудках, оценить не могли; hinc illae lacrimae! Более разумному
миру я открыто показал мой образ действий. Разносчик тайн поступает как раз наоборот.
Должен ли я был неподвижно прозябать подобно полипу, приросшему к родной скале, и не
посещать для своего дальнейшего образования от времени до времени различные страны как свободный
человек (что делали самые выдающиеся люди всех времен), об этом я не стану спрашивать совета у
Брюкмана и его единомышленников.
СТР. 324–330 СОДЕРЖАНИЕ СТР. 338–344 |