— 333 —

что происходит внутри организма. Мы должны довольствоваться такими признаками как, например, головная боль, кашель, желтуха и проч., и должны лечить только одни эти внешние признаки. Самое же лечение должно быть таково: для того чтобы вылечить какую-нибудь болезнь, надо дать больному такое лекарство, которое производит болезнь, подобную той, которую мы излечиваем; например, если мы излечиваем лихорадку, то надо дать больному такое лекарство, которое произвело бы в нем новую лихорадку. Тогда эта новая лихорадка выгонит старую и больной выздоровеет. Второе положение Ганемана — это то, что лекарство нужно давать в самых минимальных дозах, ничтожных размерах, и чем больше поверхность этого лекарства, тем оно сильнее действует; так, например, если дать горчичное зерно, то оно не произведет большого действия, если же его растереть, то действие его будет несравненно сильнее. Конечно, при этом гомеопаты не брали в расчет химического изменения, а обращали внимание только на увеличение поверхности зерна при растирании. Поэтому все лекарства должны быть сильно разведены, и чем сильнее разведено лекарство, тем сильнее оно действует, потому что поверхность его тогда увеличивается, так что если взять каплю лекарства и развести его в ведре с водой, то оно будет очень сильно действовать. Стали давать лекарства в таких дозах, что стоит раз пройти по москательному ряду, так больше наберешь в себя разных лекарств, чем сколько их находится в целой гомеопатической аптеке. От сотрясения действие лекарств увеличивается, поэтому, разведши его, следует взбалтывать настолько, насколько сильно оно должно действовать. Из этого выходит, что пока домой донесешь лекарство, так сила его должна уже измениться, потому что оно дорогой непременно будет взбалтываться. Само собой разумеется, что такого рода учение медицина принять не могла. Во-первых, дознано было, что те лекарства, которые гомеопаты считали излечивающими известную болезнь, — доказано было в парижских госпиталях — что они на самом деле не производят никакого действия. Точно так же другие лекарства, о которых гомеопаты думали, что они, излечивая больного от известной болезни, в здоровом человеке производят эту самую болезнь, оказались не имеющими этого свойства. Так, например, хина. О ней думали гомеопаты, что она в здоровом организме производит лихорадку, на самом деле этого нет. Потом, само лечение по симптомам в высшей степени нелепо. Известно,

— 334 —

что один и тот же симптом может быть результатом очень разнообразных изменений одного и того же или даже различных органов, так что при лечении одного и того же симптома в одном случае мы должны действовать на один орган, в другом случае на другой; между тем, давая от одного и того же симптома одно и тоже лекарство, мы, стало быть, действуем на один орган в то время, как этот симптом может быть следствием изменения совсем другого органа. Гомеопатия имела значение в самом начале нынешнего столетия и были сделаны попытки ввести ее в медицину, но, как сказано уже, они привели к отрицательным результатам, и гомеопатия сделалась достоянием шарлатанов и деревенских барынь, которые от скуки лечат своих крестьян, потому что такое лечение не требует никаких знаний. В самом деле — например, голова болит, сейчас посмотрел в книжку из какой склянки сколько капель надо дать, и лекарство готово. Бывает иногда, что такая барыня перемешает свои медикаменты и потом уже дает что попало; успех лечения, конечно, тот же, что и прежде. В доказательство действительности гомеопатического лечения некоторые говорят, что оно иногда помогает. Но что же иногда не помогает? Во-первых, очень многие болезни проходят без всякого лечения; во-вторых, много значит надежда больного на выздоровление после принятия лекарства. Поэтому успех лечения не следует приписывать прежде всего врачу.

Вот какими сведениями о гомеопатии обогащаются молодые люди, готовящиеся быть врачами. И хорошо еще, если между ними найдутся такие, которые приучили свою мысль к самостоятельной работе, они не остановятся на словах профессора, но зададут себе вопросы:

Неужели такое учение способно держаться около столетия и привлекать к себе врачей, в свое время не менее нас учившихся и во всяком случае более нас опытных? Не странно ли, что несмотря на многочисленные попытки господствующей школы доказать ложность ганеманова учения, ни один из гомеопатов не убеждается в заблуждении и не обращается на прежний путь? Мало того: с каждым годом являются новые адепты этого учения; откуда же эта жизненность в нем, если оно заблуждение?

Уже одни такие вопросы могут повлечь любознательный ум к сомнению и к поверке слышанного в аудитории, но много ли таких? Бóльшая часть готовы клясться словами учителя, что гомеопатия нелепость, и им верят, верят до поры до времени,

— 335 —

пока горький опыт не приведет к иному убежденью. Но время и успехи разума берут свое. Истина пробивается и озаряет тех, которые под влиянием мелких житейских нужд не погрязли еще в тине эгоизма и не утратили достоинства своего высокого призвания. Такие врачи, разочаровавшись в могуществе господствующей терапии, убедившись в ее бессилии, теряют веру в медицину и бросают практику, но гомеопатия примиряет их с врачебным искусством. Так было с Далем, так было в шестидесятых годах с одним врачом, о переходе которого в гомеопатическую школу мы уже говорили. Любопытен и поучителен рассказ его о случившейся с ним перемене.

Занимая около 20 лет место домашнего врача у одного богатого помещика, д-р Л*** материально был обеспечен.

Дела у меня было много, — рассказывает он, — худо ли, хорошо ли оно шло — нареканиям я не подвергался. Был подчас только недоволен я сам. Между товарищами по ремеслу была у меня поддержка и приятели. На консультациях и знаменитости не обижали. Лечил я lege artis, по правилам науки. Одни больные выздоравливали, не знаю отчего, другие умирали по воле Божьей на законном основании. К особенно сильным угрызениям совести повода не было. Умирают же ведь и у знаменитостей, у козырных тузов науки. А в тесном кружке коллег если и случалось слышать нечаянно признания в бессилии нашей науки и шаткости ее оснований, то в этом ведь ни я, ни коллеги неповинны. Случалось нам, конечно, рассуждать, что при нынешнем состоянии науки мы в сущности не можем и не должны лечить; что весь ученый медицинский мир должен только работать над изысканиями, копить материалы и на это посвятить всю свою жизнь для будущих поколений. Когда будет материалов достаточно, тогда и медицина построится новая, вполне рациональная. А на неосторожный вопрос, почему мы беремся лечить, когда признаём такой принцип, естественно следовал печальный ответ: "Мы врачи, и потому обязаны лечить, помогать чем можем и как умеем по средствам науки, да и средства к существованию, наконец, заставляют нас — что же прикажете делать?"

Казалось бы, Л*** можно было и успокоиться на этих рассуждениях, что мы сплошь и рядом и видим на лицах его профессии, но его не переставали тревожить сомнения, ближайший источник которых он находил в одном из своих пациентов.

Больной этот, — продолжает Л***, — 16-летний сын помещика,

— 336 —

у которого я жил, давно уже составлял для меня мучительный повод к сомнениям и волнениям, одну из главных причин сознания в своем бессилии и в полном ничтожестве медицины там, где дело идет о побеждении действительно серьезной и разрушительной болезни. Невозможность не только предотвратить, но даже приостановить, задержать такое разрушение ежедневно вызывала в душе моей глубокое нравственное страдание. Не раз я задумывал совершенно бросить свое опостылевшее ремесло. В августе 1867 года я сопровождал своего больного за границу для консультации и выбора местопребывания на зиму. В Берлине и Париже нам указали По. Здесь я имел счастье познакомиться с известным нашим собратом доктором Беком¹, домашним врачом г-жи Н. Человек этот большой учености и высокого ума в наших ежедневных беседах всегда горячо защищал медицину и фактически доказывал ее могущество. Слушая его, я недоверчиво улыбался, и так как мои возражения касательно гомеопатического лечения, признаюсь, были совершенно неосновательны вследствие полного моего незнания гомеопатии, то доктор Бек в один прекрасный вечер сказал мне следующее:

— Наш спор кончен, и с нынешнего дня я не буду с вами говорить ни слова о предмете, которого вы совершенно не понимаете. Какое вы имеете право спорить о вещах, которые для вас совершенно темны? Согласитесь, что это будет нелогично. Представьте себе, что вы отличный астроном и рассказываете мне ясные и доказанные наукой истины о законах движения небесных светил. Я же, положим, в этом деле совершенный профан, об этом предмете ничего не читал, а только слыхал от таких же профанов, как и я, что есть смешные люди, уверяющие, что Земля кружится вокруг Солнца — вещь немыслимая по моему мнению, и проч. Вы же, как ученый-астроном, скажите мне, найдете ли мои возражения заслуживающими внимания и опровержения, особенно когда я вам покажу, что вовсе не желаю вникнуть, чтобы понимать вас?

Я отвечал, что напротив, очень желал бы теперь и убедиться.

— Хорошо, — продолжал он, — значит, вы придерживаетесь

¹ Тем самым, которым написал один из вышеприведенных ответов на "Программу" докторов Козлова и Здекауера (Прим. автора).

— 337 —

правила Фомы: не поверю, пока не вложу перста — это недурно; я вам делаю уступку следующего рода: приходите ко мне каждое утро в 8 часов, чтобы видеть моих больных и способ лечения. Уверяю вас, что вы опять полюбите медицину, но только с большей верой и силой, чем вы любили ее прежде. Согласны ли вы на мое предложение?

На другой день в 8 часов утра я был в его кабинете и вот что увидел: девочка 10 лет, золотушная, слабого телосложения, страдала глазами. Веки были запухшие, глаза закрытые; обильное слезотечение, залипание гноем. При насильственном открывании глаз — сильнейшая светобоязнь; соединительная оболочка рыхлая, распухшая и налитая кровью, зрачок чистый и роговая оболочка еще не изъязвлена, лихорадочное состояние незначительно, но довольно сильная головная боль в лобной части над глазами. Болезнь продолжалась, как объяснила мать, уже шесть дней.

Доктор Бек обратился ко мне с следующим вопросом: не правда ли, сильнейшее воспаление и, по-вашему, следует употребить энергический, антифлогистический метод лечения безотлагательно; мушки на затылок, пиявки за уши прежде всего, а там отвлечение на кишечный канал посредством слабительных; далее — примочку на глаза, может быть, вдувание каломеля, а может, еще и внутрь каломель, чтобы только спасти зрение больной?

Я отвечал утвердительно.

— Ну вот видите, мой дорогой спорщик, в чем дело: мы обойдемся совершенно без такого энергического лечения. Находите ли вы какое-либо сходство опухших век с опухолью, которая бывает после ужаления пчелы?

Я согласился, потому что сходство опухолей было несомненное.

Он продолжал: "На том основании, что ужаление пчелы производит подобную опухоль, как вы видите в данном случае, я даю Apis — это пчелиный яд". С этими словами он положил больной на язык две крупинки величиной в маковое зерно и продолжал: "Вечером я дам еще две крупинки, а завтра увидим, что будет".

С этим он отправил девочку. Я в недоумении схватил его за руку и сказал: "Ради Бога, доктор, дайте хоть свинцовую примочку. Ведь согласитесь, что сегодня или завтра больной угрожает потеря зрения".

— 338 —

Он улыбнулся и ответил: "Посмотрим завтра".

Я только пожал плечами, а в душе подумал: варвар, душегубец, и неохотно остался, чтобы видеть других больных, по осмотре которых и видя лечение остался крайне недоволен. Мне вспоминалось все, что я прежде слыхивал о гомеопатическом шарлатанстве и проч. Однако, дождавшись утра, я отправился к доктору Беку с чувством довольно враждебным.

Но вчерашняя девочка меня поразила: опухоль век уменьшилась наполовину, головной боли и лихорадочного состояния вовсе не было, слезотечение значительно уменьшилось, веки открывались гораздо свободнее, светобоязнь незначительная, соединительная оболочка глаз менее красна, менее опухши. По словам девочки, глаза утром не слипались и нагноения сегодня не было.

Доктор Бек спросил меня с свойственной ему приятной улыбкой: "Находите ли вы необходимым сегодня употребить свинцовую примочку?"

Я только развел руками и сказал: "Решительно ничего не понимаю в этом деле и крайне изумляюсь".

— Но, по-вашему, как вы находите сегодня глаза больной? — спросил д-р Бек.

— Значительно лучше.

— Значит, лекарство наше выбрано хорошо, и мы не имеем права переменять его, так как видим, что оно действует.

С этим он положил опять на язык больной девочки две крупинки и, обратившись ко мне, сказал:

— Я опять даю Apis, и вечером дам такой же прием.

Посещая д-ра Бека ежедневно и следя особенно за глазами девочки, я с изумлением видел быстрое поправление. Наконец, на пятый день лечения увидел ее с совершенно чистыми и здоровыми глазами, и д-р Бек отпустил ее без всяких лекарств.

Не буду здесь распространяться о других больных, виденных тогда и впоследствии во все время пребывания моего в По. Довольно того, что я начинал понимать громадное значение и неоцененные преимущества гомеопатического лечения; я снова мирился с медициной.

Я стал читать данные мне д-ром Беком книги и журналы гомеопатические, и в продолжение двух лет так много видел у своего учителя, что мог уже и сам приняться за практические опыты. В этом изучении мне с каждым днем открывался

— 339 —

новый мир идей, совершенно новое и ясное понимание происхождения и развития болезней, новое понимание возможности лечить¹.

Вот путь, который приводит врачей старой школы к гомеопатии — путь опыта, на который, к сожалению, попадают совершенно случайно. Однако же благоразумно ли и справедливо ли в такой науке как медицина опыт ставить в зависимость от случая?

Но чего же мы хотим, спросят нас. Разве не было опытов, возобновлявшихся почти каждое десятилетие? Мы хотим свободного преподавания медицины и свободных опытов; мы хотим, чтобы молодое поколение врачей знакомилось с великой идеей Ганемана и новой терапией не по лекциям гг. Ч-х, но по положениям, выработанным совершенной гомеопатической наукой; мы хотим опытов не скороспешных, не для вида только, а многолетных и свободных, доступных лишь наблюдениям противников гомеопатии, но без всякого с их стороны административного вмешательства; мы хотим, чтобы гомеопатия имела кафедру и клинику, как имеет их и аллопатическая медицина. Вот наше желание.

Если учение новой медицины построено на песке, если в основании его ложь и заблуждение, то будучи подвергнуто публичному обсуждению и публичной поверке на опыте, оно падет, как пали в свое время и другие прославленные учения, вышедшие из недр аллопатической школы.

¹ "Журн. С.-Петерб. Общества врачей-гомеопатов" 1873 г. стр. 4–9.

КОНЕЦ

 Стр. 327–332