Великому человеку, умнейшему из германских философов, Канту, который вздумал метафизически рассуждать о физических силах, случилось однажды сказать мимоходом замысловатый парадокс. Он, конечно, не воображал в ту минуту, что его замечание, которому сам он, вероятно, не придавал большой важности, с ума сведет половину ученой Германии, сделается основанием множества смешных теорий и принесет столько вреда здравой науке. Парадокс и состоял в том, будто бы материя есть только равновесие двух противоположных борющихся сил, сжимательной и расширительной, до того, что если бы сжимательная сила взяла верх над своею соперницей, то материя была бы приведена в математическую точку, в нуль; наоборот, если бы расширительная сила преодолела сжимательную, то материя превратилась бы в чистое пространство, то есть в том и другом случае материя исчезла бы и осталась бы только первобытная невещественная сила. Эту странную идею, основанную, как кажется, на простой игре слов, с жаром подхватили у Канта его последовали и преемники; что учитель говорил о материи вообще, то они применили к материи в частности, к телам, составляющим созданную природу. Прямой вывод из общей идеи Канта в применении ее к частным телам очевиден: материя всякого тела явно обладает множеством различных свойств или качеств: следовательно, она — равновесие множества различных, противоположных, борющихся сил; подвергнув их бесконечному сжиманию, они придут все в математическую точку и совокупятся в нуле; сообщив им бесконечное расширение, они освободятся в расширительной силе, в пространстве, и будут существовать и действовать в нем как чистые невещественные силы. Представьте себе теперь врача, который благоговейно слушает подобную теорию материи; ему очень естественно должно прийти в голову следующее весьма логическое заключение:

Так, если я возьму тело, которое имеете свойство производить понос, причинять лихорадку или повергать в сумасшествие и тому подобные болезни, и стану это тело расширять до бесконечности, то я, наконец, освобожу из него это свойство и получу в пространстве чистый невещественный понос ила абсолютное слабительное начало, чистую безусловную лихорадку, чистое нематериальное отвлеченное сумасшествие и прочая, и прочая?.. Следовательно, болезнь — та же сила! Это ясно! И я могу получить всякую, какую угодно болезнь в невещественном виде, улетученную в пространстве и носящуюся в нем в виде нематериальной силы, стоит только расширить до бесконечности материальное тело, которое производит в нас именно ту болезнь. Но как его расширить до бесконечности!?.. Очень простым образом: если я возьму это тело и разделю его на две половины, потом одну из двух половинок опять разделю на две, и стану всегда беспрерывно постоянно делить надвое половинку, получаемую из каждого нового деления, то, наконец, я достигну той точки, где дальнейшее деление будет уже невозможно, где вся делимая материя уничтожится и все силы, заключавшиеся в этом теле, освободятся из уз материи и останутся в пространстве. Все германские умозрители согласны в этой истине, да и сам великий Кант не прочь от нее. Поделить все надвое очень неудобно. Я могу расширить тело до бесконечности! — почти до бесконечности! — и получить из него нужные мне силы чистыми или почти чистыми, — вот каким образом! — я растворю это тело в стакане воды, этого раствора я возьму тысячную часть, то есть одну каплю, и разведу ее десятью стаканами чистой воды, и буду поступать таким образом, пока не ослаблю первоначального раствора моего до десятой потенции, пока у меня в последней капле воды не будет находиться растворенной уже только дециллионная частичка этого тела. Дециллионная часть какого-нибудь тела — это ужас! Дециллионом капель воды можно наполнить семьсот солнечных систем. Кажется, пространство!.. Следовательно, материя нужного мне тела будет, таким образом, посредством постепенного растворения в воде расширена на невообразимое пространство нескольких сот миров, вместе взятых — это уже равно бесконечности; материя тела совершенно уничтожится, и все силы, какие в нем заключались, то есть все болезни, какие оно способно было произвести во мне, я получу свободными, чистыми, растворенными в этом стакане дистиллированной воды. Хорошо: что же далее? Всякая болезнь — сила, всякая сила — болезнь: это уже доказано. Материя — равновесие двух противоположных борющихся сил, то есть болезней, болезни сжимательной и болезни расширительной; всякое частное тело и сам человек в здоровом состоянии — равновесие многих болезней, а весь мир — не что иное, как равновесие всех возможных болезней: это логически и неминуемо следует из предыдущего. Я могу посредством расширения тел до бесконечности при помощи множества последовательных растворений одного и того же тела получить все болезни, или силы, отдельно, в самом чистом виде, только не в пустоте, а в воде; нужды нет, да что же с ними делать? Как употребить их в пользу?.. Мы знаем из динамики, что две противоположные силы производят всегда третью, неизвестную; другими словами, две противоположные, или разнородные, болезни производят третью болезнь; две такие силы, или болезни, сжимательная и расширительная, как уже мы видели, дали начало третьей болезни — веществу, или материи, — и классическая медицина, очевидно, действует против всех законов разума и философии, прописывая лекарства, то есть силы, болезни, прохладительные против горячек и успокоительные против раздражений: необходимым следствием такого врачевания должны быть новые болезни в теле! Одни только силы подобных взаимно себя истребляют: две расширительные силы не могут существовать вместе; та, которая будет посильнее, изгонит другую; из двух сжимательных сил, действующих рядом, сильнейшая поглотит слабейшую и приведет ее в математическую точку, в нуль. Ясно, что данную болезнь можно уничтожить только другой подобной же болезнью, полученной отдельно в виде невещественной силы из какого-нибудь лекарственного вещества посредством расширения его до бесконечности, а какую силу, какую болезнь можно получить отдельно от данного вещества, это легко узнать: надо испытать действие его над совершенно здоровым человеком, в котором нет никаких болезней.

Как ни странны все эти выводы и выводы из выводов, но вы видите, что они логически совершенно правильны и строго вытекают один из другого. Они так естественно представляются уму, проникнутому умозрительным учением о динамизме, что Ганеман, молодой врач с пылким воображением и сильной логикой, не мог не попасть на них при первом размышлении о медицине. Не клеветать на жизнь и нравственность Ганемана, но с почтением дóлжно удивляться могуществу того благородного энтузиазма, который, предавшись одной отвлеченной идее, слывшей в то время за прекраснейшее открытие философии, подчинил ей всю свою жизнь, все мысли, все усилия, все стремления и неутомимо развивал ее во всех направлениях, так что простер исследование ее даже за пределы крайности. Он действовал совестливо и честно, потому что действовал логически. Как динамист он искренно верил всему, что проповедовал. Сегодня еще я, вы, всякий из нас, всякий честный человек, верь он только в идею Канта о происхождении материи, мог бы выдумать гомеопатию, если бы она не была выдумана. И даже если идея Канта справедлива, то гомеопатия, несмотря на всю странность предыдущих выводов, — единственное здравое, ясное и основательное врачебное учение. Я не верю в эту идею, называю ее парадоксом. Почему? Сам не знаю! Я думаю, надеюсь, льщу себя мыслью, что она парадокс, вздор, но доказать ничем не могу: этот вздор имеет все формы человеческого разума, этот парадокс прост и правилен как истина! Ганеман принимал его за истину: вы видите, что в прямых последствиях этого парадокса заключается все его учение, вся теория гомеопатии, то есть лечение подобноболезненного, противопоставленного им старой методе, которую, по своим понятиям об умозрительном тождестве силы, болезни и лекарства, он назвал аллопатией, лечением разноболезненным, или, все равно, разносильным. "Прагматическое сочинение" из этого усмотреть изволит, как неудачны были все его опровержения, все сравнения, и как далеко оно не понимает настоящего смысла слов — лечить подобное подобным. Уповательно, что теперь оно поймет, почему Ганеман почитает всякую болезнь в человеческом теле силой, или динамическим, то есть силообразным, началом, и почему всякое свойство вещества, или лекарственное действие, называет он болезнью, словом, которое у него равносильно слову "сила", почему он болезненную силу в теле велит поборять другой подобной же болезненной силой, извлеченной из лекарственного вещества, расширенного до бесконечности и уже совершенно невещественного, и почему испытывает действие лекарств над здоровыми людьми, желая узнать, какие в данных веществах содержатся силы, свойства или болезни. Ясно, что по этим понятиям всякое лечение делается чисто специфическим: одна сила против одной силы, одно лекарство против одной болезни. Речь тут идет не об удвоении в теле пациента существующей уже болезни — "прагматическое сочинение" в этом весьма ошибается, — но о противопоставлении ей как отвлеченной и невещественной другой, тоже невещественной, но непременно однородной, силы, для того чтобы они уничтожили друг друга. В этом недавно еще здоровом человеке развилась какая-то посторонняя сила, которая производит теперь в нем припадки такой-то болезни, а вот в этом веществе есть сила, совершенно сходная с ней, потому что она в здоровом человеке производит припадки той же болезни: я ставлю эти две силы, или эти две болезни, вместе; сумма их не умножится, потому что обе они нематериальны; напротив, они истребляют друг друга. Так два подобных луча, два луча белые, синие или красные, пересекаясь, не дают ни более свету, ни более краски, а уничтожают друг друга и образуют темноту. Приняв это правило, à рriori и в основании всякого лечения, Ганеман старался не только оправдать его своей практикой, но и найти для него доказательства в истории терапии, и действительно он нашел множество примеров, в которых и врачи еще до него действовали с так называемым успехом по методе "подобное подобным".

Из всего этого "прагматическое сочинение" может заключить с великой достоверностью и совершенной правильностью, что гомеопатическое лечение есть лечение коренным образом невещественное, отвлеченное и умозрительное, в котором материя лекарственного тела не играет и не должна играть никакой роли, а предполагается действие сил нематериальных и, так сказать, духовных, освобожденных от вещества и вовсе от него не зависящих. Когда критики гомеопатии вычисляют, сколько озер, морей, океанов, вселенных нужно на растворение одного грана лекарства так, чтобы в каждой капле жидкости находилась биллионная, квадриллионная, септиллионная или дециллионная частичка этого грана, то они только понапрасну тратят время и сочиняют возражения, нимало не достигающие своей цели. Напротив! Они еще оказывают услугу гомеопатии, которая о том только и хлопочет, чтобы материя лекарственного тела была, если можно, вполне истреблена, и болезнетворное свойство его динамизировано совершенно. Отсюда одно из основных ее правил: чем меньше лекарственная частичка, тем сильнее ее действие. Почему это? Потому что она тем ближе к точке, в которой материя от бесконечного размельчения совсем уничтожается, и силы ее действуют уже нематериально. Если "прагматическое сочинение" не расположено верить, чтобы силы могли существовать и действовать таким образом, то есть вне материи, которой они принадлежат, то мы принуждать его к этому не станем. Мы даже готовы с ним согласиться, если оно, подумав хорошенько, решит, что поэтому гомеопатия есть медицина чисто метафизическая, то есть полное отрицание всякой медицины, то есть систематическое лечение без лекарств, облеченное только известными врачебными формами, которые оказывают на больных очень спасительное нравственное влияние. Для излечения, кажется, и не нужно ничего более, ведь по словам "прагматического сочинения", многие больные выздоравливали даже от его динамическо-симметрическо-симпатического лечения!.. Новое и блистательное доказательство, что при надлежащих врачебных формах, действующих на ум, доверие и спокойствие духа пациента, люди могут получать "самое счастливое" исцеление не только без лекарств, но даже назло лекарствам!

Хотите ли опровергнуть гомеопатию? Опровергните сперва идею Канта о материи и силах, опрокиньте сперва учение динамистов; гомеопатия падет сама собой. Это и следовало сделать "прагматическому сочинению", и мы уверены, что оно и сделало бы это, если бы знало предмет, о котором пишет. К сожалению, оно не имело случая познакомиться с ним достаточно и истратило бездну бумаги и остроумия на доказательства, которые, как мы уже заметили, ничего не доказывают. Я говорю "бумаги и остроумия" — это у него и было в запасе, бумага своя, остроумие чужое, взятое без околичностей из брошюр Симона-младшего. Труда — я не скажу: что за труд такой перепечатать от слова до слова чужую статью и выдать ее за свою? Лет одиннадцать или двенадцать тому назад вышла в Германии небольшая книга тешенского врача господина Шимко, которой настоящего заглавия мы не знаем, но которая в 1830 году была переведена в Москве доктором Дрейфусом с французского языка и издана под заглавием "Le Systém de Наhnemann, consideréе et examiné sous lé point de vue mathématique et chimico-géologique" с некоторыми прибавлениями. Вслед за выходом этого перевода известный всей столице ученый русский врач доктор Спасский составил из книги Шимко род разбору в виде статьи для "Сына Отечества", и напечатал ее в двух книжках этого журнала. Статья доктора Спасского не была простым извлечением из книги Шимко, но, представляя главные черты ее содержания, излагала его по-своему, с особенным взглядом на предмет и множеством замечаний, которые не находятся ни в подлиннике, ни в переводе. Статья не была подписана. "Прагматическое сочинение", которое благополучно набрало уже себе на две части чужих статей, более или менее перефразированных, считая эту статью, вероятно, забытой автором, решилось внести ее в составе третьей своей книжки в виде будто бы простого "Извлечения из критики Шимко" — что и показывает, как хорошо оно читало свои источники, и, разумеется, без означения и журнала, из которого статья взята, и имени сочинителя. Принимая слова статьи за подлинные слова Шимко, оно даже очень наивно огородило их чужесловами, и, чтобы лучше усвоить их себе, оно устранило из слога статьи устарелые "сии" и "оные", и всю статью симметрически разделило на параграфы, которых пять у доктора Спасского. Сначала страниц восемь (ч. III, стр. 27 до 35) "прагматическое сочинение" по своему обычаю еще перефразировало обираемого писателя, но потом утомилось и от 35-й страницы до 50-й стало перепечатывать слово в слово из "Сына Отечества". Так как первоначальная статья доктора Спасского была по его желанию возобновлена в последней книжке "Б. для ч." для удобства некоторых сравнений, то мы просим читателей сравнить с ней из любопытства следующую выписку из "прагматического сочинения":

Гомеопатия, рассматриваемая в физическом и врачебном отношении.

§ 8. Если математический взгляд на систему Ганемана, изумив читателей, заставил их сомневаться в вещественности лекарственных гомеопатических приемов, то химия, физика и фармакология представляют гораздо важнейшие npoтив сего учения возражения.

Вот вкратце главнейшие из них.

Химия показывает, что многие вещества осаждаются из своих растворов другими веществами или изменяются в сущности своей. Ужели закон сей для одних гомеопатов не существует? Нам скажут, что Ганеман употребляет для своих растворов самую чистую перегнанную воду, самый чистый алкоголь. Но слово чистый заключает в себе понятие относительное. Совершенно чистой жидкости допустить нельзя. В высших степенях гомеопатических растворов малейшего постороннего атома довольно будет, чтобы изменить или осадить такой же лекарственный атом, если мы существование последнего примем. Больной в таком случае вместо лекарства получит каплю воды.

Известно, что тела малые притягиваются другими большего объема. Истина сказанного всюду усматривается, начав от мироздания до житейского быта. Следствие сего закона дóлжно оказаться в самое короткое время и на растворах Ганемана. Лекарственные частички, в оных заключающиеся, притянутся стенками сосудов, войдут даже в промежутки (поры) сих последних.

Воздух разлагает всякого рода пахучие и заразительные вещества, в нем находящиеся. О воде тут же разуметь дóлжно, иначе все озера и моря превратились бы в лужи. Эта способность разлагать вещества зависит от изобилия и oт движения разводящих средств, то есть воды и воздуха. Неужели противное сему должно иметь место в ганемановых растворах? Ганеман полагает, что через сильное сотрясение смеси, в сосуде заключающейся, и через те ужасные деления, коим он подвергает лекарственное вещество, сила сего последнего возвышается; мы, напротив, думаем, что способом сим только ускоряется совершенное разложение лекарственного атома, и притом гораздо легче в этом случае, нежели разложение капли какого-нибудь вещества в водах океана. Чтоб понять это, надобно себе представить, что уже в 16-й степени гомеопатических растворов количество разводящего вещества находится к лекарственному атому в 20 миллионов крат большем содержании, нежели воды океана к капле какой-нибудь жидкости. Вообще скорость разложения находится в прямом содержании с количеством разводящего средства и в обратном с количеством разлагаемого вещества. Разложение поэтому тем скорее произойдет, чем разводящего средства будет более, а разлагаемого вещества менее.

Из сего следует, что лекарства гомеопатом в самом начале своего приготовления могут измениться трояким образом. Истина этого так же непреложна, как непреложны законы, составляющие основу тех изменений. Что дóлжно заключить об учении, ставящем ни во что не только теоретические, но и практические положения медицины?

§ 9. Если бы столь малые лекарственные приемы, как Ганеман их употребляет, могли действовать на наше тело и производить в нем ощутительные перемены, то мы ежедневно подвергались бы разного рода болезням, ибо ежедневно действуют на нас разного рода лекарственные вещества. Самое обыкновенное питье наше, вода, никогда не бывает совершенно чистая. В ней находятся разного рода соли, минеральные кислоты, атомы, даже мышьяк, особенно в такой воде, которая течет вблизи горных заводов. Следуя учению Ганемана, обыкновенная вода должна бы заключать в себе большие лекарственные приемы, должна бы, следовательно, лечить и производить разные болезни. Вода, содержащая в себе небольшое количество глауберовой соли, была бы превосходным средством против известной болезни. То же самое представила бы и морская вода. Даже вода, химически чистая, могла бы сделаться гомеопатическим лекарством.

§ 10. Отчего не производят на нас никакого особенного действия те разнородные растительные частицы, которые мы в большом количестве вдыхаем с воздухом во время лета? Отчего в больших городах, где воздух и вода всегда содержат в себе атомы разных веществ, неприязненных для человека или по крайней мере сильно на тело его действующих, можно наслаждаться в полной мере здоровьем и доживать до глубокой старости?

§ 11. Пища и питье, употребляемые нами, несмотря ни на какие меры, всегда содержат в себе посторонние примеси. Влияние посуды, употребляемой в житейском быту, и разных других обстоятельств на вещества, принимаемые нами внутрь, известно каждому. В аптеках, где находится такое множество врачебных веществ вместе, частицы сильно действующих средств удобно могут приставать к обыкновенным лекарствам в количестве, превышающем приемы Ганемана. Сколько посторонних веществ есть в муке, выжатых соках растений, воде, поваренных овощах, плодах и так далее! Нередко с пищей, а особенно с плодами, проглатываем мы мелких насекомых, оказывающих врачебные свойства. Кому не известны подделки, употребляемые часто купцами, торгующими вином, пивом, чаем, кофе, пряными кореньями и так далее? Следовательно, пища и питье наши содержат в себе большие гомеопатические приемы!

Окрашенные стены жилых покоев и цветные платья, заключая в себе значительные приемы à la Hahnemann, не оказывают на здоровье наше особенного действия. Художники, ремесленники, химики и аптекари проводят целую свой жизнь посреди пыли и разного рода испарений. Дети кладут в рот все, что им не попадается; сколько атомов поглощается ими таким образом!

§ 12. Есть также весьма важное положение в химии, а именно, что тела, подвергнувшиеся уже химическому соединению с другими телами, взаимно удерживают малую их частицу. И потому мало таких тел в природе, в которых бы не заключалось атомов разных посторонних веществ, и уже по этой причине нельзя получить такого чистого средства, какое нужно Ганеману.

§ 13. Курения, табачный дым, смолистые и масляно-эфирные вещества, распространяющиеся в воздухе из нашей мебели, снадобья наших помад, небольшое количество угольной кислоты, всегда находящейся в наших горницах, газы фосфороводородный, сероводородный, нашатырь — все сильные лекарственные вещества, ежедневно имеют на нас влияние, и все это неизбежно основано на неизменных обстоятельствах, следовательно, на законах природы. Но если бы положения Ганемана были справедливы, то вредные действия лекарственных веществ, беспрестанно действующих на нас, были бы также неизбежны и основаны на законах природы, но так как это не замечено никем и кажется противным природе, то нельзя приписать совершенно никакого действия непомерно малым приемам Ганемана, пока не будет доказано присутствие духовных веществ.

§ 14. Если бы квинтиллионной или дециллионной части грана какого-либо средства довольно было для произведения в нашем теле ощутительных явлений (худых или хороших), то обыкновенный прием того же самого лекарства, предписываемый повседневно врачами, был бы так силен, что произвел бы совершенное разрушение нашего состава! — и прочая.

Таким образом, "прагматическое сочинение" преспокойно продолжает пользоваться чужим трудом еще десять страниц. Но мы остановимся в этом месте, потому что оно приводит нас обратно к вопросу, который мы прежде рассматривали. Такой род доказательств против гомеопатии, повторяем, вовсе не достигает своей цели. Вы считаете частицы лекарственного вещества в квинтиллионной части грана, спрашиваете, какое они могут оказывать действие на вещество нашего тела, заключаете, что если они одарены какой-нибудь силой, то обыкновенный прием того же вещества, прописываемый ежедневно в медицине, должен был бы производить совершенное разрушение нашего состава, но всё забываете о том, что гомеопатия есть чисто динамическое учение, и что динамизм, которого метафизических оснований вы отнюдь не опровергаете, имеет готовые ответы на все подобные возражения! Вспомните, что по этой теории материя есть равновесие двух противоположных сил, а всякое тело, обладающее многими свойствами — равновесие многих сил: следовательно, чем больше масса данного лекарственного вещества, тем глубже должны быть затаены в нем все его силы, тем более действие их должно быть подавлено их же равновесием, которого результат существование самой материи этого тела. Чтобы заставить эти силы извергать полное действие свое на другие, посторонние силы, например, на наши болезни, нужно сперва расстроить их равновесие, то есть уничтожить материю. Ясно, что по этой теории чем больше частица лекарственного тела, тем слабее будет она действовать в приеме, и чем мельче она, чем более расширена посредством деления и ближе к соединению своему с вещественным пространством, тем свободнее явится скрытая в ней сила и действительнее будет сопротивляться другой подобной же силе, если только эта последняя хоть одной миллионной долей градуса слабее ее.

Ганеман, правда, из предосторожности никогда явно не опирал свое медицинское учение на динамической теории вещества: эта теория всегда имела в самой Германии множество противников, которые отзывались о ней с презрением и не удостаивали ее даже критического разбора. Основаться на ней торжественно, безусловно, значило бы уронить новую методу лечения на первом шагу: она тотчас получила бы в публике название метафизической медицины, какова она и есть в самом деле, и погибла бы в день своего рождения. Ганеман старался по возможности прикрыть самые отвлеченные ее положения материальными доказательствами, извлеченными из практики и истории врачебного искусства, и говорить со своими учениками и публикой языком медицинских факультетов, который еще неопределительнее и темнее метафизического. Таким образом, он очень искусно оградил свой теорию от антифилософических предубеждений "толпы" и упрочил ее даже в умах весьма рассудительных людей, которые хлопотали только об улучшении существующей медицины и вовсе не думали, что тут дело идет о торжестве метафизического учения динамистов. Вскоре гомеопатия в руках этих людей так изменилась, что теперь уже гомеопаты не догадываются сами, что они только ультракантисты в медицине, и что их учение создано было à priori по метафизическим идеям кенигсбергской умозрительной философии, к которым практика и врачебные доказательства приспособлены уже впоследствии при помощи обыкновенной в подобных случаях натяжки. Таким образом, мудрено ли, что их противники и критики, вообще люди преданные исключительно врачебному искусству и посторонние для философических вопросов, еще менее вникали в сущность гомеопатии, нежели они сами, и что все удары сорокалетней войны, поддерживаемой ими против ганеманова учения, постоянно пролетали мимо врага, не только не потрясая его могущества, но еще своей неудачностью служа к утверждению веры в его невредимость. Это мы говорим по чувству беспристрастия, чтобы сколько-нибудь уменьшить вину "прагматического сочинения": для него, конечно, очень лестно будет иметь такое множество ученых товарищей, которые наравне с ним не понимают дела и при всем том писали и пишут очень любопытное возражение против гомеопатии.

Принесла ли гомеопатия как теория какую-нибудь пользу общей медицинской науке? Есть ли возможность соединить два учения, гомеопатическое и аллопатическое, и составить из них одну правильную теорию?.. "Прагматическое сочинение" без запинки решает эти два вопроса отрицательно, но как оно вовсе не понимает дела, то и гомеопаты, и негомеопаты, и врачи, и неврачи, все вправе сказать ему: "Может быть, вы и правы, но, к несчастью, вы не знаете сами, что говорите, вы произносите приговоры наобум: не мешайте нам рассуждать!" К великой обиде человеческого рассуждения, мы боимся, что посредством его будем на этот раз доведены до того же результата, до какого дошло "прагматическое сочинение", сердясь и не рассуждая. Дóлжно откровенно сознаться, что, несмотря на надежды множества весьма ученых врачей, здравый рассудок не предвидит никакой возможности слить в одно целое два столь противоположные и враждебные учения, — медицину, действующую веществом, и медицину, исключительно основанную на невещественных деятелях, — метóду лечения положительными средствами и метóду лечения отвлеченными идеями, — врачевание физическое и врачевание метафизическое. Употребление бесконечно малых доз лекарства соответствует, как мы видели, не факту, существующему в природе и дознанному опытом, будто малые дозы должны быть действительнее больших, но философическому понятию о происхождении материи и "свойств" созданных тел, выводу, полученному à priori, что малые дозы должны быть действительнее, если только умозрение Канта основательно. Прими аллопатия один этот пункт — она должна принять и все прочие положения гомеопатии, связанные между собой теснейшей логикой, иначе она нелепость. Лечение подобного подобными — также прямое последствие того же метафизического начала: оно справедливо, если справедливо все начало, и ложно, если начало — мечта, что весьма вероятно; и аллопатия, коль скоро она желает поступать логически, не может принять этого лечения, не приняв в то же время квинтиллионных и дециллионных доз и не превратясь в чисто динамическую теорию. А дециллионных и вообще очень малых доз принять она не должна, ежели только знает арифметику. Против гомеопатического учения, основанного на отвлеченной идее, которую, следовательно, нельзя опровергнуть физическими доводами, можно употребить один только способ аргументации: если вы докажете, что который-нибудь из прямых ее выводов человечески невозможен к применению на деле, тогда все это учение остается метафизической отвлеченностью, быть может, справедливой в мире идей, но бесполезной в практике. Философ, который брался поднять Вселенную, если ему дадут точку подпоры и довольно крепкий рычаг, говорил совершенно согласно с истиной, но предлагал вещь, неисполнимую для человека. Гомеопатия находится именно в этом положении: расширьте ей данное тело до бесконечности, превратите материю в пространство, освободите из материи ее силы — этими силами она уничтожит все подобные им силы, все болезни. Очень верю! — по крайней мере не вижу в этом ничего противного логике. Но освободите же силу из материи! Я говорю, что вы никогда не достигните этого. Вы хотите посредством деления дойти до уничтожения материи и уменьшаете ее частицы в геометрической пропорции десятичных квадратов. Очень хорошо: назовем материю = 1 и возьмем число 10 в делители. В первой степени вы будете иметь 1/10, во второй 1//100, в третье 1/10 000, в четвертой 1/100 000 000, наконец, дойдете вы до 1/100 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000. Уничтожили ль вы материю? Нимало! Эта 1 вверху остается всегда ее представителем. Продолжайте, дописывайте нулей побольше, пишите их до дня преставления — материя, 1, никогда не исчезнет, она вечно будет противиться вашим усилиям довести ее до невещественного состояния, и сил, вам нужных, вы никогда не освободите из нее. Если материя — равновесие сил, то доколе эта 1 будет существовать в вашем числителе, силы будут сохранять в нем равновесие, и вы не получите их отдельно. Следовательно, вся ваша затея лечить силы силами — пустая мечта, дело невозможное, недоступное для человека. И "подобное подобным", и дециллионные части грана, и все прочие части так искусно построенного здания гомеопатии падают от одной этой невозможности, от одного этого арифметического довода, единственного, какой может быть правильно, без крючков и придирок, употреблен с успехом против метафизической методы лечения, изобретенной Ганеманом.

Посмотрим теперь, может ли, наоборот, гомеопатия заимствовать что-либо у аллопатии для своего усовершенствования. Нынешние гомеопаты во многом изменили первоначальные предположения своей методы: следственно, они испортили гомеопатию, потому что в учении Ганемана нельзя переменить ни одной статьи, не разрушив дотла всей теории: они ее уничтожили! — гомеопатия уже не существует! Как! Вы увеличили свои дозы? Да что же значат ваши, все еще очень малые, дозы без уничтожения равновесия сил, без получения их в свободном состоянии? Вы поставили себя этим в явное противоречие с метафизическим началом, в котором заключалась вся ваша сила, все право гомеопатии на логику, рациональность и правдоподобие, и без которого она — сон, греза, стол без ног, замок без фундамента, построенный над бездной. Ваше правило "подобное подобным" было совершенно логическое и согласное с законом динамики; как же вы приведете его в исполнение, отказавшись от дециллионных частиц и, следовательно, от предполагаемого действования силой против силы? Вы теперь действуете против нее веществом: возможно ли это? Какой результат надеетесь вы получить из борьбы вещества с невещественной силой?.. А вне правила "подобное подобным" вы ничего не значите: логика от вас отступается, вы бредите, и я не могу вам более верить. На вашем знамени написано "Подобное подобным", а вы допускаете слабительные и кровопускания?.. Это уже верх несообразности! Вы хотите уничтожать здесь силу противоположной силой — да они придут в равновесие и произведут материю, новую силу, новую болезнь. Вы — люди без логики, и умозрительная философия вас проклинает. Кончено, отдайте назад дипломы, вы не гомеопаты и не врачи.

Но вы намекаете, что опыт оправдывает эти изменения, что примеры "самых счастливых и повторительных излечений" блистательно подтверждают пользу ваших нововведений. Увы! То же самое говорит о себе и динамическо-симпатическо-антагонистическо-симметрическая метода лечения: кто же ей поверит? — Опыт! врачебный опыт! — Кому вы это говорите? Врачебный опыт подтверждал блистательно все возможные методы лечения, какие только существовали от Гиппократа до Пристница, все жизненные эликсиры, все чудесные лекарства, все выдумки шарлатанства, сумасбродства или невежества. Врачебный опыт оправдает и вас, и аллопатов, и всех, и отрицание медицины, и употребление медицины, и даже злоупотребление. Но то верно, что теоретически, здравой логикой, ни вы не можете ничего взять у аллопатов, ни аллопаты у вас.

И как ни вы, ни они не в состоянии доказать, что такой-то больной умер бы, если бы его не лечили, то вам даже нечего завидовать друг другу. Теоретически, все вы совершенны. А что касается до практики, то лечите людей, как хотите, — подобно, противоположно, тождественно — для людей все равно: в сложности результат один и тот же. Практика — ваше личное дело. Вся польза от нее остается у вас. Наука почти ничего не получает от практики.

Но здесь-то, в практике, в применении медицинских теорий к больным, гомеопатия дала чрезвычайно важные и полезные уроки врачебному искусству. Отвергнуть этой великой истины никак не возможно, несмотря на все возгласы "прагматического сочинения", которое и тут, как везде, ничего не видит с настоящей стороны. Мало того, что смелая, колкая, основательная критика старой медицины, представленная Ганеманом, открыла глаза публике и молодым врачам на несообразности господствующих теорий и их практики. Быстрые успехи гомеопатии заставили дрожать истлевший кумир Эскулапа в самой глубине его мрачного святилища: когда метафизическая метода лечения одной тенью лекарств начала производить чудеса, жрецы испугались. Страшась потерять и уважение, и доходы, они расторгли древний союз свой с аптекарями, для выгоды которым прописывалось больным по целым ушатам лекарств на один прием. Публика прежде, а за ней поскорее и врачующая братия, поняли как нельзя лучше, что мешать десять лекарственных веществ вместе — значит, насмехаться над здравым смыслом, потому что никакая человеческая мудрость не исчисляет их сложного и перепутанного действия. Правило Ганемана — одна сила против одной силы, одно лекарство против одной болезни — во всех благоустроенных умах взяло решительный верх над безрассудным и опасным обычаем старой медицины потчевать пациентов винегретом из множества аптечных снадобий. Гомеопатия не только обуздала ее своевольство в предписывании рецептов, но и доказала ей, что весьма многие болезни излечиваются сами собой без всяких лекарств, одним именем лекарства, чисто метафизическими пособиями. Таким образом старая медицина по крайней мере в практике постепенно сблизилась с тем, чем была она некогда и чем бы должна быть всякая человеческая медицина, — рассудительным и ocторожным специфическим врачеванием при помощи средств простых и несложных, и, главное, терпеливого выжидания целебных действий самой природы, с которой очень опасно вести игру в гипотезы, теории и системы. Гомеопатия, если отделить от нее динамизм, существенно специфическая медицина, и это высокое качество будет доставлять ей важные победы еще более в то время, когда она совсем откажется от своей динамической теории. В честь гомеопатии потоки крови, беспощадно проливаемой жестоким ланцетом, несколько приостановились, и строгая диета, пружина всех гомеопатических чудес, получила во врачебной практике ту важность, которую она имеет в глазах самой природы. Аллопатия при этом случае убедилась еще в одном важном обстоятельстве, а именно, что при строгой диете один гран, пол грана и еще меньшая доза лекарства часто бывает действительнее прежних огромных приемов в две и три унции. Самый способ приготовления гомеопатических лекарств имел важное влияние и значительно упростил фармацевтические процессы. Словом, Ганеман и его учение совершенно преобразовали старое врачебное искусство — не в гнев будь сказано "прагматическому сочинению" и динамическо-симпатическо-антагонистическо-симметрической методе лечения, которую изобретатель уже семь лет толкует Обществу русских врачей и растолковать не может. Ганеман вполне оказал на свой век и на науку, которой он занимался, то могущественное влияние, какое законно и неотъемлемо принадлежит всякому гениальному и великому человеку даже и в таком случае, когда он заблуждается. Странно, что "прагматическое сочинение", которое представляет его невеждой, обманщиком, шарлатаном, вредным, опасным и даже безнравственным человеком, упрекая его в дурных поступках со своими товарищами, в писании просительных писем к своим больным и прочая, и прочая, само не приметило того, что, следовательно, он должен быть великий человек! В конце концов, что такое великий человек на этом свете? Тот, против кого беспрепятственно пишут такие книги как "прагматическое сочинение"!.. Это ясно. "Прагматическое сочинение" вместе с Ганеманом затоптало в грязь и Парацельса: если бы всему свету не было известно, что Парацельс был великий человек, великий преобразователь, которого гению удивлялись Генслер, Блумменбах, Шеллинг, Кизер, Янь, Лессинг и многие другие писатели, которого бессмертное чело Браунинг украсил достойным поэтическим венцом, то одно уже это обстоятельство могло бы послужить неопровержимым доказательством его гениальности*.

После всего, что здесь сказано, позволительно, наконец, спросить, к чему служит весь этот кровавый донос в трех книжках на великого человека и на его учение, весь этот набор чужих мыслей и сочинений, неудачных возражений и острот, и самолюбивых выходок? Увы! Он служит только к обиде и унижению русской врачебной литературы. А между тем, даже не понимая ни Ганемана, ни его учения, "прагматическое сочинение" могло бы доставить ей полезную книгу, если бы оно просто занялось историческим изложением науки о гомеопатии, ее начала, судеб, изменений и нынешнего состояния относительно к врачебной практике без примеси сарказмов и неосновательных рассуждений. Каждому читателю приятно было бы найти в такой книге чистое и ясное понятие о гомеопатии в прежнем и новом ее виде, о том, чем была она в учении своего основателя и чем стала в практике его последователей; что такое первоначальная гомеопатия Ганемана, которая теперь почти всеми оставлена, и нынешняя, измененная гомеопатия, или "специфическая медицина", так увлекательно изложенная недавно Rau; что такое ультрагомеопаты и гомеопаты-реформаторы. Совсем иное дело — гомеопатия 1798 года, а иное — гомеопатия 1840 года! Но главное несчастье "прагматического сочинения" состоит именно в том, что оно слыхало только про старую, первоначальную гомеопатию, а о новой, преобразованной, которой следуют теперь почти все гомеопаты, никто ему и не докладывал.

Между тем, нынешние гомеопаты, как мы уже сказали, очень сблизились со старой медициной, — почти настолько же, как она с ними. Новейшая гомеопатия, или специфическое лечение, пускает кровь, ставит пиявки, дает рвотные и слабительные, много надеется на врачующую силу природы, старается помогать ей осторожно, проповедует старинное врачебное правило "если не можешь помочь больному наверное, не вреди гадательно", и так далее, но прописывает еще лекарства по закону "подобные подобными" в самом простом и несложном виде и в разделениях только втором и третьем. Но "прагматическое сочинение" не имеет никакого понятия о нынешней гомеопатической литературе, и потому оно совсем умолчало о современном положении предмета, о котором взялось писать, не изучив его во всем объеме. Надобно было основательно ознакомиться с делом и писать о нем свое собственное, оригинальное и современное, писать скромно, важно, осмотрительно, как прилично благонамеренному медицинскому сочинению. Нет ничего легче, как взяв две-три устарелые книги, две-три прежние журнальные статьи, переводить или перепечатывать сплошь, парафразируя и переиначивая чужие выражения и прибавляя к ним разные прибаутки. К чему, например, эта "История жизни и поступков Ганемана"? К чему его родословная и разбор его нравственности? Зачем вносить в рассуждение об ученых вопросах предметы, которые к ним вовсе не принадлежат, оскорбительные личности, сплетни врагов гениального человека, обидные намеки завистников? Какое право имеет "прагматическое сочинение" касаться нравственного быта гомеопатов и заглядывать в их совесть? Да если бы Ганеман в нравственном отношении даже был хуже, — что почитаем невозможным — того врачебного урода, который так мастерски представлен и заклеймен Гречем в его книге "Поездка в Германию" (ч. II, стр. 56), то и в таком случае следовало оставить частную жизнь и поступки его в покое. Что сказало бы "прагматическое сочинение", если бы по праву личной защиты и законного в литературе возмездия Ганеман или кто-нибудь из его учеников в ответе на этот пасквиль стал разбирать динамическо-симметрическо-симпатическо-антагонистическо-прагматическую методу лечения, и вместе с тем "историю жизни и поступков" ее основателя и его генеалогическое древо, и его корреспонденцию с пациентами? Ганеман и все его ученики имеют теперь на это полное и неотъемлемое право. Станем надеяться, что они им не воспользуются и будут великодушнее своего неосторожного противника. Решась находить в гомеопатии все без разбору обманом, шарлатанством, нелепостью, ничтожеством и утверждать, будто она до сих пор не вошла в число медицинских учений и не принесла никакой пользы врачебному искусству, "прагматическое сочинение" ведет со своей противницей войну не совсем добросовестную, когда оно, нападая, пропускает все факты, служащие в ее пользу. Говоря очень слегка о гомеопатии в России, оно решительно умалчивает о Высочайшем повелении от 26 сентября 1833 года, которым дозволено гомеопатам свободно производить во всей империи лечение по гомеопатическому способу. Оно ничего не упоминает и о том, что такое же позволение даровано гомеопатии правительствами почти всех образованных народов. Оно прикрывает молчанием все распоряжения нашего правительства в ее пользу, издание правил о гомеопатическом лечении, учреждение центральных гомеопатических аптек и прочая. Ни беспристрастие, ни полнота сочинения не дозволяли подобных пропусков. "Прагматическое сочинение", если бы оно действовало с желанием настоящей пользы читателей, могло бы представить нам очень любопытную и поучительную картину истории введения, развития и успехов гомеопатии в Poccии. Оно и этого не сделало.

Что же, наконец, сделало оно примечательного в трех своих книжках? Очень много! Во-первых, оно "своим любознательным соотечичам, врачам и неврачам, посвятило свое прагматическое сочинение... для их сведения и соображения". Это сущая правда, факт, который можно проверить собственными глазами на первой странице первой части. Далее, через две страницы, оно вещает так: "Чтобы представить мое сочинение сколько можно более соответствующим своей цели, я его в рукописи то читал лично, то давал читать разного звания людям, нескольким литераторам, моим сослуживцам и сотоварищам", да сверх того, "третью часть, как самую решительную, Обществу русских врачей". Что сказали разного звания люди, прочитав "прагматическое сочинение", неизвестно, но "из этого видно, — гласит оно, — что я везде (у разного звания людей?) искал помощи и совета к улучшению своего сочинения и представляю мой многолетний и совместный труд в том возможно очищенном виде, какого только я мог достигнуть". Люди, чуждые литературных занятий, вероятно, и не воображали, как это мудрено — набрать на целые три книжечки чужих мыслей из двух-трех немецких книжек и печатных статей из старого "Сына Отечества": теперь они знают, что для этого нужен многолетний и совестливый труд, нужно искать совета и помощи везде, у разного звания людей, у литераторов и врачей, читать лично и давать читать. Сколько хлопот!.. И какая награда!.. Но это еще не все. "Приступая к осуществлению такого своего намерения, — говорит 'прагматическое сочинение' в предисловии ко второй части, — я просил на то совета и наставлений у одного из своих учителей". Но учитель, смотря на гомеопатию с одной схоластической (?!) стороны, находил ее недостойной труда и не одобрил предприятия. Однакож ученик не послушался благих советов учителя "потому — изъясняет 'прагматическое сочинение', — что уже давно начал смотреть на гомеопатию с другой точки зрения". — "Судьбе было угодно, чтобы этот совестливый, но вместе с тем неблагодарный труд достался мне на долю". А судьба говорит, что она об этом знать не знала!.. Напротив, ей было бы гораздо более угодно, если бы совестливый труд достался кому-нибудь другому на долю; она в отчаянии от этого недоразумения, тем более что никто не нуждался в "прагматическом сочинении", и сочинителю его она никогда не судила писать! Она даже думает, что "прагматическое сочинение" написано назло ей, в отмщение за то, что она до сих пор не наградила его "способностью и даром слова изложить".

Не входя в разбор этого спора, обратимся к причинам, которые подали повод к изданию предлежащего "прагматического сочинения" . Первой причиной, изъясняет оно, был недостаток в России систематического рассуждения о Ганемане и гомеопатии. Taк это систематическое рассуждение? Без предисловия мы никак не догадались бы до столь важного факта. Однакож "систематическое рассуждение" ошибается в числах годов, полагая себя первым в России. До него должно было существовать по крайней мере рассуждение господина Спасского, потому что само оно возникло из простого перепечатывания этого рассуждения, которое составляет, бесспорно, лучшую часть его! Дело в том, что в России еще до него и Ганеман, и гомеопатия были прекрасно рассмотрены систематически ученым доктором Спасским в многоупоминаемой статье в "Сыне Отечества", и известным профессором Эйхвальдом в двух обширных статьях "Энциклопедического Лексикона", и многими другими врачами. "Прагматическое сочинение" забывает, что в его собственных списках источников показано более двадцати русских рассуждений о Ганемане и гомеопатии!

Какая же вторая причина к изданию столь многолетнего и столь совестливого труда? Вы не поверите! Вторая причина — та, что женский пол начал заниматься гомеопатической практикой!

Третьей, самой важной побудительной причиной к изданию этой книги было следующее обстоятельство.

Это обстоятельство так примечательно, что заслуживает быть целиком представлено "любознательным" читателям.

Занимаясь с давнего времени изучением гомеопатии, я имел случай лечить гомеопатически вместе с гомеопатами некоторых больных; других моих больных, лечимых гомеопатами, я имел возможность наблюдать самым прилежным образом; третьи мои больные, лечившиеся гомеопатически долгое время и даже многие годы, то есть четыре и пять лет, после мучительного и бесполезного выжидания, после обманчивых и несбывшихся гомеопатических надежд, опять обращались к моему лечению.

Я не переставал также внимательно наблюдать как за гомеопатическим лечением всех других не моих больных, так и за степенью успеха этого лечения. Словом, я желал найти в гомеопатической практике, любимице некоторой части публики, что-либо достойное подражания, или, лучше сказать, желал сам предаться гомеопатическому способу лечения, но видя в лечениях гомеопатов неудачи этого способа, я удержался от исполнения своего намерения.

Все это, если мы хорошо понимаем прагматический язык, значит в простом и ясном русском переводе, что сочинитель сочинения пытался сам быть жрецом гомеопатии, любимицы публики; что он не имел успеха на этом поприще, рассорился с гомеопатами и написал на них с досады не "журнальную статью", этого на них мало, а "прагматическое сочинение", такое грозное сочинение в трех книжечках, которое бы их уничтожило, стерло с лица земли. Вот это так по крайней мере побудительная причина!

ПРИМЕЧАНИЯ

*О Парацельсе можно прочитать более подробные замечания в статье "Драматические писатели и театр в Англии"; статье, которую мы нарочно помещаем в смеси нынешней книжки журнала.

 Часть I