В этом отношении мы опять замечаем полную аналогию между опытными науками и гомеопатией. В астрономии, например, усовершенствование методов исследования и изобретение остроумнейших инструментов и телескопов дозволяют несравненно более точные и полные, чем прежде, наблюдения над движениями небесных тел и допускают открытие все новых свойств и особенностей в наблюдаемых явлениях, но основные законы, раньше установленные, от этого не разрушаются, а только подтверждаются. В физике и химии то же самое. Точно так усовершенствование клинических и фармакологических методов исследования может ежедневно открывать нам новые элементы знания, новые клинические черты болезней, новые фармакологические сведения, но эмпирические отношения между естественными и лекарственными болезнями от этого не разрушаются, а только суживаются, дополняются или расширяются, и в пределах раньше установленного сходства остаются неизменны и ненарушимы. Каковы бы ни были успехи наших знаний в области отдельных болезней, положим, дизентерии, и каковы бы ни были успехи наших фармакологических сведений, например, относительно теорий действия сулемы, но сходство между клинической картиной дизентерии и физиологическим действием сулемы навсегда останется фактом непоколебимым, и сулема, Mercurius corrosivus, навсегда останется одним из важнейших гомеопатических лекарств против дизентерии. Прежде сходство между дизентерией и физиологическим действием сулемы ограничивалось больше субъективными и поверхностными объективными симптомами, но теперь, по мере усовершенствования патологической анатомии и фармакологии, найдено, что и патологоанатомические картины обеих болезней (естественной и лекарственной дизентерии) представляют разительное между собой сходство. Но и не будь этих последних исследований, или каковы бы ни были будущие исследования в области этих явлений, но клинические картины обеих болезней останутся всегда одинаковы, эмпирические отношения между фактами опыта и наблюдения неизменны, и Mercurius corrosivus до скончания века останется бесподобнейшим средством против соответствующей ему формы дизентерии и блистательным подтверждением закона подобия. Или еще другой пример: какие бы перемены ни произошли во взглядах на холеру и на теорию действия мышьяка, чемерицы и солей меди, но сходство между отдельными клиническими периодами холеры и отравлением этими ядами всегда останется одинаковыми, и Arsenicum, Veratrum и Cuprum навсегда останутся бесподобными гомеопатическими лекарствами против холеры. Новые исследования, быть может, откроют нам новые лекарственные вещества, еще лучше воспроизводящие дизентерию и холеру, чем только что поименованные, но значение последних в пределах существующего сходства не может быть подорвано никакими будущими исследованиями.

Наконец, по мере развития опытных наук и умножения фактов, составляющих предмет их изучения, весьма возможно, что и эмпирические законы от более ограниченного значения получат более широкое обобщение. Так уже случилось в химии. По мере расширения наших сведений о химических свойствах тел, закон химического сродства, установленный Кавендишем, подвергнулся более обширному обобщению и вошел как составная часть в более широкую атомистическую теорию Дальтона, которая в свою очередь составила часть еще более широкой теории Фарадея (о тождестве химического сходства и электрического притяжения), а эту последнюю теперь поглощает теория Максвелла, и несомненно со временем явится еще более общая теория, которая поглотит в себе все предыдущие, но среди всех этих теорий практическая химия стоит и останется непоколебима. Точно так и закон подобия, быть может, некогда составит, даже наверное составит, часть какого-нибудь более всеобщего терапевтического закона, но открытие такового не может произвести революции в практической гомеопатии. Гомеопатическая фармакология еще далека от совершенства, в этой области предвидится еще богатая жатва; здание гомеопатии еще не окончено и должно украситься надстройкой новых этажей, но основание его заложено прочно и остается твердым и необходимым фундаментом для роста и увенчания всего здания.

Таким образом, гомеопатия несомненно удовлетворяет первому требованию всякой науки — способности к бесконечному развитию и обогащению в однажды данном направлении и к бесконечному приращению новыми фактами без разрушения уже воздвигнутых частей и основания.

Второй признак научности индуктивной науки, это возможность приложения к ней дедуктивного метода, т. е., исходя из общего индуктивного закона, выводить из него частности и практические приложения, и путем силлогизма, без помощи наблюдения фактов, распространять индуктивные законы на новые и еще небывалые случаи; другими словами, возможность предвидеть и предсказывать осуществление еще не сбывшихся фактов и явлений. Следовательно, задача слагается так: на основании данного опытного закона и данной одной cepии явлений определить неизвестную другую серию явлений.

Возможность такого предсказывания мы видим самым наглядным и убедительным образом в точнейшей из всех наук, в астрономии, которая с математической точностью предсказывает солнечные и лунные затмения и взаимные положения светил друг к другу во всякую данную минуту за десятки или сотни лет вперед. А одним из наиболее блестящих осуществлений вышеупомянутой задачи служит открытие Нептуна. Вы знаете, что если бы планеты находились под влиянием притяжения одного Солнца, то орбита их движения представляла бы правильный эллипсис, в одном из фокусов которого находится Солнце. Но кроме притяжения Солнца, планеты под взаимным влиянием их друг на друга испытывают еще добавочные притяжения, которые нарушают их правильный ход и придают им в каждую данную минуту положения несколько различные от тех, которые они должны были бы занимать, если бы находились под действием одного солнечного притяжения. Отсюда так называмые пертурбации, т. е. известные уклонения от эллиптического движения планет. И вот на основании тщательного наблюдения пертурбаций Урана астроном Леверье предсказал существование другой планеты, до тех пор совершенно неизвестной и еще никем не виданной, и точно вычислил ее величину, диаметр, объем, массу, плотность, расстояние ее от Солнца и орбиту движения вокруг Солнца. Задача была такова: на основании данного опытного закона притяжения и данной одной серии явлений, а именно известных, наблюдавшихся, но еще не объясненных и непонятных пертурбаций Урана, требовалось найти неизвестную вторую серию явлений. Длиннейшие и многосложнейшие математические вычисления показали, что эта вторая серия явлений и заключается в притяжении какой-то другой еще не открытой планеты определенного объема и величины и занимающей определенное место на небесном горизонте. Через шесть месяцев, действительно, другой астроном, фамилию забыл, устремляя внимание в указанном направлении, в первый раз увидел в телескоп предсказанную планету — Нептун, и таким образом была доказана правильность вычислений Леверье, а вместе с тем и правильность индуктивного закона, положенного в основу этих вычислений.

Точно так и в химии естественная система элементов проф. Менделеева дает возможность предвидеть существование еще неизвестных и не открытых элементов с определенным атомным весом и определенными химическими свойствами. Так, галлий еще не был открыт, но уже было предсказано его существование, вычислен его атомный вес и указано его место в ряду химических элементов, а именно между алюминием и индием. И действительно, дальнейшие исследования вскоре открыли существование галлия с заранее предсказанными ему химическими свойствами.

Найти порядок, в котором совершаются факты наблюдений, открыть закон, которому подчиняются явления природы, а тем более предсказывать явления, которые еще не осуществились, но должны осуществиться в более или менее далеком будущем, это значит достигнуть высшей возможной точки развития в области опытных наук и служить доказательством понимания с нашей стороны языка природы и постижения смысла ее законодательных актов. Дальше этой степени совершенства естественные науки идти не могут, потому что тайные мотивы деяний природы и внутренняя сущность и первопричины ее механизмов навсегда останутся сокрыты от ограниченного человеческого ума, и Гете прав, когда говорит: "Ins Innere der Natur dringt kein erschaffener Geist".

Прилагая опять вышесказанное к терапии, мы должны сказать, что терапия как опытная наука, имеющая дело с двумя сериями опытных явлений, а именно с явлениями естественных болезней и лекарственных действий на человеческий организм, должна не только представить нам закон, выражающий общее и постоянное отношение между явлениями болезни и явлениями лекарственного действия, но мало того, с помощью этого индуктивного закона научная терапия должна быть в состоянии разрешать дедуктивную задачу предсказывания будущих фактов по известному уже вам типу: на основании данного терапевтического закона и данной одной серии явлений определить или предсказать, какова должна быть вторая серия явлений. А именно: имея, например, терапевтический закон и явления болезни, подлежащей лечению, терапия должна в точности предсказать, каковы будут действия лекарства, с помощью которого должна быть излечена болезнь, хотя бы это лекарство еще вовсе не было известно или хотя бы действия его еще не были изучены. И обратно, имея терапевтический закон и явления изученного лекарственного действия, терапия должна быть в состоянии предсказать, какие естественные болезни будут излечиваться данным лекарственным веществом, хотя бы эти естественные болезни еще вовсе не были известны или не встречались бы еще ни разу в наблюдении или в практике врача.

Спрашиваю опять, sine ira et studio, удовлетворяет ли этому требованию господствующая терапия?

Очевидно, нет.

Рациональная школа, исходящая в своих терапевтических действиях из теории сущности болезни и теории действия лекарства, никогда не может предсказать наперед, какие неизвестные еще лекарства должны излечивать данную болезнь или какие неизвестные еще болезни должны требовать для своего излечения данных лекарств, потому что теории болезней и теории действия лекарств ежедневно меняются и то, что казалось рациональным вчера, завтра наверное будет признано нерациональным и невежественным; следовательно, предсказать вперед, каков будет рациональный план лечения любой болезненной формы через месяц или через год невозможно, потому что неизвестно, каковы будут господствующие теории сущности болезней и лекарственного действия.

Статистическая школа, исходящая в своих терапевтических действиях из сравнительных результатов лечения одной и той же болезни по разным методам, очевидно тоже не может предъявлять претензии на предвидение и предсказание лекарственных средств против новых болезненных форм, потому что ее заключения требуют предварительных человеческих жертв на алтарь Эскулапа, и без прошлого горького и печального опыта она принципиально не в состоянии решить, который из многих способов лечения данной болезни лучше или хуже других.

Следовательно, привилегированная терапия не удовлетворяет и этому второму требованию науки.

Ну, а как гомеопатия?

Из самого слова "гомеопатия" или из ее опытной формулы "подобное подобным лечится" уже прямо вытекает, что если дана одна серия явлений, положим, явления данной болезни, то индуктивный закон отношения сразу указывает на соответствующее средство, если только оно содержится в лекарствоведении, или предсказывает физиологические свойства еще не исследованных лекарственных веществ, и на это указание можно положиться с безусловным доверием, хотя бы ни один случай данной болезни еще никогда не подвергался лечению, и наоборот, если хорошо изучены физиологические, т. е. болезнетворные свойства данного лекарственного вещества, то врач с достоверностью может предсказать, какие болезненные формы оно будет излечивать, хотя бы такие болезненые формы еще никогда не наблюдались или никогда еще не служили объектом лечения ни в его собственной практике, ни в практике других врачей. Каждый врач-гомеопат чуть ли не ежедневно разрешает такие дедуктивные задачи, встречая пациентов с совершенно своеобразными, исключительными и характерными жалобами и страданиями, и с уверенностью назначая против этих жалоб или страданий такие лекарственные вещества, которые содержат в своих патогенезах такие же страдания, хотя бы раньше ему ни разу не приходилось встречать подобных больных или назначать соответствующее лекарство. Не буду вас угощать случаями из собственной практики, которым тут не время и не место, но приведу лишь два общеизвестных исторических случая.

Когда холера в первый раз пожаловала к нам из Азии (в 1831 г.) и навела панику на всю нашу часть света, то врачи старой школы ввиду своего полного бессилия справиться с этой страшной болезнью оправдывались тем, что болезнь для них еще новая, что патология ее еще не изучена и что опыт еще не решил, какое будет наиболее действительное против нее лечение. Ганеман же, не видавший еще ни одного случая холеры, на основании одних описаний симптомов и течения этой губительнейшей болезни, руководимый своим неизменным терапевтическим законом, уверенно и догматически предсказал, что такие-то средства, а именно Camphora, Veratrum и Cuprum, будут иметь могущественное действие против холеры, и для каждого из этих средств указал соответствующе показания, которые потом блистательно оправдались. Холера двинулась на Европу и застала аллопатов врасплох, бессильными и неподготовленными к сознательной борьбе; гомеопаты же находились в полном вооружении и не замедлили дать мощный отпор страшному врагу. Великие преимущества гомеопатического лечения холеры были безусловно подтверждены всеми честными врачами, добросовестно его испытавшими, и правительственными комиссиями, изучавшими вопрос о сравнительном достоинстве всевозможных способов лечения холеры (например, в Англии). Когда холера во второй раз появилась в Европе (1849 г.), то старая школа, несмотря на то, что болезнь была уже для нее не новая, и что патология ее уже была гораздо более известна и что прежние многочисленные опыты должны были бы доставить надежные заключения относительно ее лечения, если бы такое заключение вообще было возможно на основании патологии, — старая школа осталась так же бессильна, как и прежде. И в самые последние эпидемии, когда научная медицина, по словам ее приверженцев, поднялась на такую невообразимую высоту, даже коховская "запятая", эмблема мудрости дня, не спасает рациональную школу от fiasco, никакого согласия относительно рационального лечения холеры нет и в помине, результаты лекарственного лечения холеры так же безотрадны и смертность от холеры так же велика, как и прежде. А между тем, несмотря на все успехи патологии, физиологии, микологии и пр., каждая новая холерная эпидемия неизменно подтверждает высокое достоинство гомеопатического лечения, обнаруживает несравненно меньший процент смертности, чем при всяких других методах лечения, и выдвигает поучительный факт, что против точно описанного комплекса клинических симптомов холеры средства, указанные Ганеманом на основании закона подобия, так же верны и действительны теперь, как были 60 лет тому назад, и останутся такими и через 1000 лет. Вот это наука, и вот за что я так люблю гомеопатию!

Второй пример, который я хочу вам привести в самом сжатом изложении, по причине позднего времени, это введение в гомеопатическую практику Mercurius cyanatus против дифтерита.

Зимой с 1863 на 1864 год у д-ра Виллерса, практиковавшего тогда в Петербурге, опасно заболел дифтеритом единственный сын 8-и лет. Болезнь ухудшалась изо дня в день, грязный дифтеритический выпот покрывал всю слизистую оболочку зева и издавал отвратительный запах, дифтерит спустился с зева на гортань, ребенок окончательно ослабел, появилось стерторозное дыхание с хрипами, пульс частый, еле ощутимый и нитевидный — словом, все симптомы близкой асфиксии, когда на 8-й день болезни был приглашен д-р Бек, также памятный еще, вероятно, многим из этой аудитории. Нужно вам напомнить,что в то время эпидемический дифтерит был еще болезнью довольно новой для врачей 60-х годов и гомеопатическое лечение дифтерита еще не было точно установлено. Ввиду безуспешности раньше назначенных средств, ввиду отчаяния своего друга и безнадежного состояния ребенка д-р Бек развел руками и призадумался. Но плохой тот солдат, который не надеется быть генералом, и плохой тот гомеопат, который слагает оружие ввиду опасного и по-видимому даже безнадежного случая. Д-ру Беку внезапно вспомнилась когда-то читанная им история отравления нескольких членов одной семьи цианистым меркурием; прижизненные симптомы напоминали картину болезни маленького Виллерса, а вскрытие обнаружило гангренозное разрушение зева. Цианистый меркурий до того никогда и никем не был употребляем против дифтерита, но д-р Бек, руководясь законом подобия, решил, что цианистый меркурий должен подойти к данному отчаянному случаю, и что в нем последний якорь спасения для ребенка. Тотчас послали в Центральную гомеопатическую аптеку; содержатель ее Ф. К. Флемминг, и ныне благополучно здравствующий, тотчас добыл препарат и приготовил из него 6-е центесимальное разведение, и уже через несколько часов ребенок получил первый прием. Сейчас же после первых приемов наступило субъективное улучшение в общем состоянии ребенка, он в первый раз заснул и проспал почти всю ночь, утром потребовал пищи, и раньше конца первых суток почти весь дифтерический выпот исчез, и выздоровление пошло быстрыми шагами вперед. С тех пор Mercurius cyanatus был испытан миллионы раз, и громадное значение его как целительного средства против дифтерита стоит уже вне всякого сомнения.

Читая известия со всех концов земли и сущих моря далече об успехах гомеопатического лечения дифтерита и холеры, все приверженцы гомеопатии справедливо торжествуют за торжество закона в терапии, дающего возможность предвидеть и предсказывать новые целебные средства даже против столь губительных болезней как дифтерит и холера. Такое предсказание доступно лишь науке, и такая наука в терапии есть гомеопатия, и вот почему я так люблю гомеопатию.

Кончаю.

Я хотел показать возможность существования науки в терапии и указать требования, которым должна удовлетворять лекарственная терапия, чтобы заслуживать название науки. Вы видели, что такая наука возможна, только терапия не должна выходить из естественных пределов своего царства, а должна находиться в том же самом положении, как и все опытные науки, которые не задаются исканием абсолюта и не предаются тщетным поискам за причиной и сущностью притяжения, света, химического сродства, нервного тока и пр., а ограничиваются установлением эмпирической формулы, выражающей отношение между телами, фактами и явлениями природы. Все законы в естественных науках имеют значение научно-эмпирических, а никак не научно-рациональных законов. Поэтому и терапия, имеющая дело с бесконечно более сложным миром явлений, чем прочие опытные науки, должна и подавно отбросить претензии стать выше всех других сродственных наук, и так как внутренние причины и сущности болезней нам неизвестны, то поэтому причинное и существенное показание (indicatio causalis et morbi) большей частью невыполнимо. А поэтому и научно-рациональная терапия невозможна; она была бы возможна только в том случае, если бы нам открылась тайна жизни и органического мира, но это запечатанная книга, которая едва ли когда-нибудь раскроется нашим взорам, и причинное соотношение между сущностью патологических процессов и механизмом действия лекарственных веществ по всей вероятности навсегда останется неразрешенной загадкой. Терапия, по аналогии с опытными науками, может и должна быть только научно-эмпирической наукой, элементы которой, как вы видели, должны быть следующие: с одной стороны, действие на человеческий организм естественных возбудителей болезни, с другой — действие на него лекарственных возбудителей болезней, и затем общая эмпирическая формула, указывающая, как применять лекарственный возбудитель к естественной болезни с целью осуществления акта исцеления. Такую терапию именно и представляет гомеопатия. Официальная же терапия уклоняется от этой единственно правильной точки отправления и выбивается из колеи научно-эмпирической терапии: становясь на ходули "рациональности", она терпит вечные неудачи и бесконечные перевороты, а отрицая возможность или необходимость всеобщего терапевтического закона, она обрекает себя на грубый эмпиризм, несовместимый с понятием о науке. К стыду официальной медицины нужно сказать, что лучшие ее результаты достигаются ею там, где она действует грубо-эмпирически, т. е. назначает лекарства на основании прошлого благоприятного действия этих лекарств в сходных случаях заболевания, не умея вовсе объяснить образ действия этих лекарств; таково, например, лечение перемежающейся лихорадки посредством хины, сифилиса посредством ртути, золотухи посредством йода. Гомеопатия, как известно большинству из вас, имеет столь же действительные средства против всех излечимых болезней, как хинин против лихорадки, и если бы она представляла лишь собрание проверенных скоро столетним опытом эмпирических рецептов против известных заболеваний, то она и тогда имела бы равноправное место рядом с ее старшей сестрой, несмотря на маленькое неравенство возрастов — разницы всего каких-нибудь тысяча лет. Но вы видите, гомеопатия не есть грубо-эмпирическая терапия, т. е. не назначает лекарств исключительно в силу прежнего опыта; она обладает всеобщим в своей сфере терапевтическим законом, который дает возможность находить индивидуально-специфические средства для каждого случая заболевания, и закон этот такого свойства, что дает ей возможность неограниченного развития и бесконечного совершенствования без ущерба его целости, и, мало того, дает возможность предвидеть и предсказывать будущие факты и явления, и это раньше всякого над ними наблюдения или эксперимента, а путем дедукции, которая, таким образом, постоянно подтверждает истинность и непреложность гомеопатического учения. Таким образом, гомеопатия целой головой переросла свою старшую сестру и в иерархии наук должна занимать место выше ее, и гордо может поместиться рядом с другими более зрелыми опытными науками. Подобно тому как опытные науки, без знания причины и сущности основных свойств материи и ее законов, могли оказать столь грандиозные практические результаты, основанные на эмпирических законах, точно так и гомеопатия, не зная тайны жизни, сущности болезней и механизма действия лекарств, конечно недоступных и старой школе, способна осуществлять великие практические успехи лечения благодаря своему индуктивному закону подобия, который возводит гомеопатическую терапию из области грубо-эмпирического искусства на степень научно-эмпирической позитивной науки.

Вот все, что я хотел сказать.

Теперь вам судить, милостивые государыни и милостивые государи, кто из нас прав: те ли, которые голословно и бездоказательно называют гомеопатию проповедью невежества и отрицанием науки, или те, которые на основании вышеизложенных мотивов считают roмeoпатию проповедью благодетельнейшей истины и светлой позитивной наукой, вносящей стройный порядок и строгий закон в непроглядную тьму практической медицины.

Дополнительное примечание

Главное содержание всей этой лекции было вызвано отрицанием научного значения закона подобия со стороны г. Гольдштейна. Почтенный председатель постоянной комиссии Педагогического музея генерал В. П. Коховский, с которым я неоднократно обсуждал способ защиты закона подобия против невежественных на него нападений, на этот раз был особенно озабочен устроить научный диспут, ожидая весьма полезных результатов в смысле выяснения истины от обмена мыслей между специалистами на тему об аналогии закона подобия с другими законами в опытных науках. Он всеми силами старался привлечь врачей, естественников и математиков, и пригласительные повестки на это интересовавшее его заседание были разосланы всем членам музея. Более 18 членов, словесно или письменно, обещали непременно принять участие в прениях, но, увы! явилось только шестеро. В числе явившихся был и г. К., давший слово сделать свои возражения на прослушанную лекцию. Но когда по окончании ее председатель стал собирать комиссию и искать оппонентов, то никто не соглашался выступать, а г. К. заявил, что не считает удобным публично обсуждать затронутую тему. К полному разочарованию Коховского, диспут так и не состоялся. Но на другой же день утром он получил от г. К. нижеследующее письмо: "Глубокоуважаемый Всеволод Порфирьевич! Возвратившись домой после чтения д-ра Бразоля, я долго еще думал о том, как должен Педагогический музей отнестись к такому чтению. И мне кажется (жалею, что не пришло это мне раньше в голову), здесь необходимо поступить так: предложить д-ру Бразолю напечатать сегодняшнее чтение (ведь стенограф был), раздать его членам учебно-воспитательного комитета и лицам, интересующимся вопросом, предложить, кроме того, д-ру Бразолю в конце его чтения напечатать тезисы, и затем назначить такое же публичное заседание для обсуждения его чтения. Тогда прения могут иметь смысл. Действительно, д-р Бразоль затрагивает так много фактов из различных наук, что возражать без подготовки, без предварительной проверки фактов было бы слишком поспешно. Указанный мною путь мне представляется единственно разумным и совместимым с достоинством Педагогического музея (разумеется, все личности и тому подобные воззрения из сферы чувства, а не логики, должны быть исключены). Тогда, мне кажется, и сегодняшнее чтение в Педагогическом музее, а не в ином каком-либо месте, получило бы свой raison d'être. Предоставляю свои соображения на Ваше усмотрение. С искренним уважением К."— В. П. Коховский на это отвечал, что этот единственно разумный путь и был уже раньше принят музеем: программа чтений вносилась предварительно на обсуждение комиссии, тезисы заблаговременно печатались и раздавались всем интересующимся, самые лекции и прения тотчас печатались в "Гомеопатическом вестнике" и потом вскоре выходили в свет отдельными оттисками; таким образом, каждый серьезный оппонент мог бы свободно и своевременно подготовиться и возражать по существу затронутых вопросов в том же самом заседании или в каждой из последующих научных бесед. Тем не менее тезисы лектора оставались незатронутыми. По поводу этой последней лекции В. П. Коховский в своем "Обзоре деятельности Педагогического музея за 1889—1890 г. (стр. 336) говорит следующее:

Публичные чтения доктора Бразоля о гомеопатии поставлены были преднамеренно и в согласии с лектором в условия, при которых возможен публичный диспут между специалистами, сторонниками и противниками учения о гомеопатии. Публика явилась на эти беседы (как и на имевшие место в музее по тому же предмету в предшествовавшие годы) в значительном числе, как бы подтверждая тем самым еще раз, что вопрос об истинном значении гомеопатии для нее важен и ее интересует. Ожидавшийся публикой диспут, однако же, не состоялся, так как содержание чтений не вызвало возражений ни с медицинской, ни с общенаучной стороны. Можно пожалеть, что оппоненты учения гомеопатов, возражающие против этого учения в специальной печати (прибавим от себя: и в общей прессе), не нашли удобным для себя повторить свои возражения публично, к чему представлялся столь удобный случай.

Господин Гольдштейн, торжественно и публично возложивший на себя обязанность оппонента на все мои лекции (см. выше стр. 82), конечно, не нашел для себя удобным воспользоваться случаем научно отстоять свои возражения и благоразумно не явился вовсе, что, впрочем, легко было предвидеть каждому, знакомому с моральной характеристикой этого критика. В честном споре он немыслим; его существование в диспуте возможно лишь при непременном условии отвиливания от предмета спора и отвода глаз и внимания слушателей или читателей посредством мелочной казуистики. Преследовать главную нить доказательства без подготовки он не в состоянии, но и с подготовкой, при более чем скромном запасе научных сведений, он не может логично рассуждать об элементарных основаниях опытных наук и поэтому в своих позднейших и довольно нечистоплотных диатрибах против гомеопатии он поневоле вынужден был совершенно игнорировать им же самим возбужденный предмет, как будто бы и речи не было о значении законов в опытных науках. Но зато он обрушивается на второстепенные вопросы, а именно на ограничение сферы действия гомеопатического лечения, и, конечно, неправильно перетолковывает смысл моих положений. Я говорю, что закон подобия не имеет места там, где возбуждающая причина болезни постоянно присутствует и находится в действии, а г. Гольдштейн, со слов проф. Оршанского, поясняет:

Стало быть, не имеет места при тифе, холере, чахотке, дифтерите, болотной и перемежающейся лихорадке, инфлуэнце, накожных болезнях, сифилисе, роже, сибирской язве, водобоязни и т. д., и т. д., словом, при всех инфекционных болезнях.

Что тут, умышленное или неумышленное непонимание простой аксиомы? и с чем мы тут имеем дело: с сознательным или бессознательным искажением ясной истины? Раньше уже было показано г. Гольдштейну, что если возбуждающая причина болезни удалима, то она должна быть удалена (см. выше стр. 46), и там, где применимо причинное лечение, там не требуется ни гомеопатии, ни аллопатии. Поэтому там, где возбуждающая — и, подразумевается, удалимая — причина болезни постоянно присутствует и находится в действии, там, конечно, закон подобия не имеет места. Никто не станет давать внутрь арнику или аконит, оставляя занозу в пальце. Но там, где возбуждающая причина болезни неудалима, т. е. где причинное показание неосуществимо, как во всех поименованных инфекционных и многих других непоименованных болезнях, там-то именно и имеет место закон подобия, указывающий на то лекарственное вещество, которое должно возбудить или укрепить естественные реакции организма или так называемую целительную силу природы и таким образом уничтожить болезнетворное влияние возбуждающей причины болезни. Таким образом, даже без знания внутренней сущности болезни гомеопатия удовлетворяет показанию сущности болезни (indicatio morbi) и приводит к излечению.

До сих пор во всех моих лекциях я держался исключительно фактической и опытной постановки вопроса, зная, что с этой стороны гомеопатия совершенно неуязвима. В нижеследующей же популярной лекции, кроме фактического изложения дела, я даю еще гипотезу, облегчающую, по моему мнению, понимание закона подобия, хотя знаю, что всякая гипотеза имеет непременно свою уязвимую сторону, и для пояснения действия бесконечно малых доз я прибегаю к сравнениям и аналогиям — хотя тоже знаю, что comparaison n'est pas raison. Но так как в развитии естественных наук фантазия и воображение играют далеко не маловажную роль, то думается мне, что не будет бесполезно осветить вопрос еще с другой стороны, с точки зрения здравого смысла.

Итак, посмотрим еще раз, что такое гомеопатия?

Л. Б.

 ЧАСТЬ II    ЛЕКЦИИ Д-РА Л. Е. БРАЗОЛЯ   ЧТО ТАКОЕ ГОМЕОПАТИЯ. ЧАСТЬ I