Письмо II
"SIMILIA SIMILIBUS"

Ранее чем приступить к главному нашему предмету, т. е. к разбору гомеопатического лечения различных форм болезней, мы должны разобрать несколько предварительных вопросов. Главный из них: что такое гомеопатия? В чем состоит она по своему существу? Что она в себе заключает и что исключает? Какие у Вас обязанности и какие ограничения с тех пор, как Вы открыто практикуете под этим знаменем? В настоящем письме я разберу эти вопросы.

Гомеопатия есть, прежде всего, лечение болезней лекарствами, избранными сообразно правилу "similia similibus curentur"¹, лечи подобное подобным. "Подобное" (ομοιον), о котором здесь говорится, объясняется Ганеманом как отличие от "различного" (αλλοτον) и "противоположного" (ενατιον). Перед нами случай болезни. Мы не должны соображать, какую пользу могло бы принести употребление проносных или отвлекающих средств и прописывать таковые. Мы также не должны думать о том, какое средство действовало бы в направлении, противоположном настоящим симптомам, и назначать, например, Strychninum против паралича и Opium против бессонницы. Мы, напротив, спрашиваем: какое лекарство способно вызвать в здоровом организме болезненное состояние, сходное с болезнью, которую хотим исцелить? Бессонница укажет на лекарство, способное нарушить естественный сон как Coffea; Opium будет показан, скорее, при состоянии спячки (как это бывает в горячках), которое это средство вызывает у здоровых.

Однако здесь является вопрос: в чем состоит это подобие? Это вопрос, на разъяснение которого лучшие представители гомеопатии, начиная с Ганемана, потратили немало труда. Относительно мнения Ганемана и его первых учеников я советую Вам прочесть Lectures on Homoeopathy д-ра Dudgeon’ а. Позднейшие работы по этому вопросу еще: Contraria contrariis д-ра Madden’а (в 25-м томе British Journal of Homoeopathy), The Homoeopathic and Allopathic Use of Specifics д-ра Drysdale’я (в 25-27 томах) и Similia Similibus curantur д-ра Elb’а (в 26-м томе того же журнала); наконец, статьи Organopathy и Anatomical Basis of Therapeutics д-ра Sharp’а в его Essays on Medicine. Вы хорошо сделаете, прочитав на досуге, чтó эти даровитые мыслители сказали об этом предмете. Теперь же я постараюсь выяснить, как я сам понимаю наше терапевтическое правило и подобие, о котором оно говорит.

Во-первых, я требую, чтобы это подобие было реальное, а не только кажущееся. Если лекарство вызывало чувство слабости и усталости в нижних конечностях, то это еще не доказывает, что оно гомеопатично в параличе. Если испытатель нашел, что лекарственное вещество вызывало у него кашель с колотьем в боку, то он не вправе еще из этого заключать, что он нашел подобное ("simile") для плеврита или пневмонии. Как ни многочисленны разновидности болезней, сколько бы каждый отдельный случай ни отличался индивидуальной обособленностью, во всех них есть существенные элементы, известные характерные патологические изменения. Первое требование для установления гомеопатического соотношения лекарства к болезни — это то, чтобы оно (с ограничениями, указанными в моем первом письме) было в состоянии вызвать эти изменения в здоровом организме.

Но каким образом можно удостоверить это существенное сходство между болезнью и лекарственным веществом? Ганеман отвечает: нахождением взаимного совпадения всей совокупности симптомов. Ему были делаемы возражения, но я полагаю, что они основаны на некотором недоразумении относительно того, чтó он понимает под симптомами. Он не мог желать ограничения смысла этого термина теми поверхностными явлениями, которые бросаются в глаза каждого даже непосвященного человека. Во всяком случае, это не то, что мы теперь называем симптомами. Мы знаем, что очень часто две или более совершенно различных болезни могут производить один и тот же поверхностный симптом, в то время как симптомы, выясняющие различие этих болезненных процессов, не находятся на поверхности, а должны быть найдены посредством более основательного исследования. Тем не менее эти явления также суть симптомы; так как болезнь только и состоит из известной группы симптомов или проявлений. Но только они требуют патолога для их обнаружения. Он пользуется всеми научными средствами исследования (стетоскопом, микроскопом, зеркалом, химическими приборами и т. д.) и видит не только то, что все видят на поверхности, но и все доступное расследованию под поверхностью, так что он различает там, где другие не могут; и то, что для них будет "ομοιον", будет "αλλοτον" для него. В дни Ганемана патология не могла еще быть названа наукой. Но его учение не изменилось. Старайтесь выяснить все симптомы, доступные Вашему наблюдению, как при испытании лекарств, так и при исследовании Ваших пациентов; затем, прописывая лекарство в каждом отдельном случае, выбирайте то, которое соответствует по возможности больше всей сумме симптомов болезни. Итак, симптомами, посредством которых мы сравниваем болезнь и лекарственное вещество, мы называем все определимые признаки как субъективные, так и объективные, как поверхностные, так и скрытые в глубине. Если все симптомы болезни в должном размере и последовательности их возникновения находятся в патогенезе лекарства, то искомое нами подобие найдено. Такое подобие представляют, например, Strychninum при столбняке, Cannabis indiсa при каталепсии, Acidum hydrocyanicum при эпилептическом приступе. Было бы несправедливо возражать, что при такого рода сравнении исключается диагноз. Если под диагнозом понимать определение в точности пораженного места болезни и такое же точное определение происходящих при этом болезненных изменений, то он действительно часто исключен как по отношению к болезни, так и по отношению к лекарственному действию. Кто скажет нам, что такое каталепсия? Тем не менее это определенное болезненное состояние, и мы имеем наблюдения, что Cannabis indica вызывала его. Но под словом "диагноз" нужно скорее подразумевать различение известной формы болезни от всех других сходных с ней, и сами средства к осуществлению такого различения заключаются в оценке симптомов как присутствующих, так и отсутствующих.

Нельзя также утверждать, что этот метод нахождения подобия вводит врача в заблуждение относительно различения между первичными (идиопатическими) и вторичными (симпатическими) болезненными явлениями, между симптомами, происходящими от болезни органов, с которыми они непосредственно связаны, и теми, которые происходят от симпатической связи с другим больным органом². Такой промах был бы доказательством собственного невежества или беспечности врача, а никак не ошибочности его метода. Как иначе различаем мы рвоту мозгового происхождения от рвоты гастрического происхождения, как не посредством оценки всех наличных симптомов и наблюдения их взаимного отношения и последовательности? Если мы сделаем то же самое с лекарственными симптомами, то едва ли мы впадем в ошибку избрать в каком бы то ни было случае неподходящее средство.

Особенное достоинство этого метода нахождения настоящего "simile" состоит в том, что оно обеспечивает нам не только родовое, но и специфическое подобие. Все предметы бывают сходны между собой в некоторых отношениях, а в других различны. Все болезни суть отступления от здоровья, но некоторые бывают миазматические, другие конституциональные, другие "диетические". Все миазматические болезни сопряжены с лихорадкой, но некоторые лихорадки бывают перемежающиеся, другие постоянные, другие сыпные. Опять, сыпные лихорадки сходны между собой, поскольку они выражаются высыпанием на коже, но различаются по характеру сыпи, как корь, скарлатина или оспа. Затем, существует несколько определенных разновидностей каждой из этих болезней, причем существенный характер каждой из них сохраняется, но с известными различительными видоизменениями или сопровождающими обстоятельствами. Наконец, всякий отдельный случаи оспы, кори, скарлатины или какой бы то ни было другой болезни имеет свои собственные особенности, отличающие его от всякого другого случая. Метод отыскивания лекарства на основании совокупности симптомов обеспечивает вполне индивидуализирование как болезни, так и лекарства. Если этот метод вполне соблюдается, то лекарство будет соответствовать не только роду болезни, т. е. пневмонии, чахотке, дизентерии и т. д., но и специфическому характеру, который приняла наблюдаемая нами разновидность этой болезни у нашего индивидуального пациента. Эти специфические различия не могут быть случайны, они части одного органического целого. Если они не находятся в патогенезе лекарства так же, как и в болезни, то лекарство не будет удовлетворять требованию совершенного подобия, которое необходимо для совершенного успеха.

Метод отыскивания лекарства по совокупности симптомов имеет, кроме того, преимущество применимости во всяком мыслимом случае. До сих пор только известная часть из обширного мира болезней настолько расследована, что может быть начерчена, классифицирована и снабжена наименованиями. Только для таких конкретных болезней имеются специфические лекарства. За этой чертой лежит обширная "terra incognita" разнообразнейших и сложнейших расстройств, которые до сих пор не поддаются ни классификации, ни номенклатуре. В этих случаях симптоматический метод является единственно применимым. Я имел случай с родильницей в периоде выздоровления, у которой появилось обилие литиевых солей в моче, слабость, упадок духа, потеря аппетита, обильный кислый пот и упорные боли в грудях. Я не знал значения совокупности этих явлений, но найдя все эти симптомы (за исключением последнего) в патогенезе Сausticum, я избрал это средство и имел от его назначения полный успех.

До сих пор я защищал научную точность и практическую применимость ганемановского метода. Такая защита нужна, если мы не захотим отвергать тех первоначальных успехов гомеопатии, благодаря которым она так быстро выдвинулась вперед. Но по мере того, как Вы будете читать то, что я напишу Вам впоследствии, Вы увидите, что действительно полная параллельность симптомов болезней и соответствующих лекарств существует редко. Только небольшое число лекарств было вполне удовлетворительным образом испытано, и форма, в которой ранние испытания лекарств были нами переданы, не дает возможности рационального сравнения их с симптомами болезней. Вы найдете, что мы находим "simile" иногда по одному лишь намеку в патогенезе, иногда по результату посмертного вскрытия, иногда по употреблению в болезнях (usus in morbis), которое бросает свет на известную группу симптомов, не имевших, по-видимому, никакого значения, иногда просто вследствие этого usus in morbis. Но я желал бы обратить Ваше внимание, что каким бы путем мы ни дошли к цели, мы тем не менее открываем настоящее подобие, т. е. мы находим лекарство, имеющее специфическое отношение к болезни — к пораженной части организма и к характеру поражения. Baptisia так же верно исцеляет гастрическую лихорадку, как Aconitum простую, но употребление первой было результатом лишь эмпирического опыта, между тем как применение второго явилось чистой индукцией Ганемана из симптомов его испытаний.

Позвольте мне еще кое-что прибавить на этот счет. Я говорил о необходимости обращать внимание на последовательность симптомов. Это особенно относится к симптомам, называемым "первичными" и "вторичными". Так, начальный озноб и последующий лихорадочный жар, по-видимому, противоположны друг другу, и, казалось бы, что лекарство, которое гомеопатично для озноба, будет антипатично жару. Но наблюдение учит нас, что озноб и жар суть только последовательные явления одного и того же болезненного процесса: опыт даже показывает, что температура тела подымается в то время, когда пациент дрожит от чувства холода. Поэтому не только нет никакой надобности в двух различных лекарствах для этих двух стадий, но, наоборот, существенно важно, чтобы одно и то же средство, которое исцеляет обе эти стадии, было также в состоянии вызвать каждую из них, и такое средство действительно есть — Аconitum. Это лекарство является подобным для обеих серий явлений, потому что оно имеет специфическое отношение к тому расстройству жарообразовательного процесса, в котором состоит простая лихорадка. То же самое можно сказать о так называемых "попеременных симптомах". Мы знаем, что есть одно из средств против запора, a Mercurius — против поноса. Но мы в патогенезе Nux vomica нередко находим также и понос, равно как в патогенезе Mercurius — запор. Если это нас удивляет, то наблюдения в болезнях скоро устраняют затруднение. То же самое состояние раздражения кишечных стенок, которое у взрослых вызывает сужения, препятствующие свободному опорожнению кишок, у детей легко вызывает нетерпение и частое действие на низ. В хронических расстройствах печени очень часто пациент жалуется то на запор, то на понос. Поэтому при попеременных симптомах, каковы так называемые первичные и вторичные, подходящее гомеопатическое лекарство, находясь в специфическом отношении к общей их причине, исцеляет и те, и другие.

Отсюда следует, что "contraria contrariis" часто может служить не менее надежным руководством к выбору верного лекарства, чем "similia similibus". Я не хочу этим сказать, что одно чисто антипатическое действие лекарственного вещества может дать ему право на занятие места в ряду наших лекарств. Такие средства могут иногда временно оказывать полезное действие, но они всегда окажутся недействительными в затяжных и возвратных болезнях. Kali bromatum д-ра Madden’а (как он сообщает в статье Contraria contrariis) могло, быть может, настолько подавить эротическое возбуждение его пациента, что сочувственное раздражение мозга могло тем временем оправиться от мании. Но употребление этого лекарства в эпилепсии, столь восхваляемое в настоящее время, по моему мнению, представляет весьма неудовлетворительный способ лечения. Своим подавляющим действием на нервные центры Kali bromatum на время может прекратить припадки. Но при прекращении лекарства они почти всегда возвращаются, и пациент или должен жить постоянно под влиянием этого лекарства, причиняющего неисчислимый вред организму, или же, оставляя его, подвергаться возвращению припадков, притом еще, быть может, с удвоенной силой после временного их прекращения. Антипатический метод, кроме того, редко применим. Очень немногие болезни имеют противоположные себе состояния. Можете ли Вы указать противоположное подагре или золотухе, тифу или роже? Притом большинство противоположных явлений на самом деле только лишь дополнительны друг другу. Судороги и паралич, гиперестезия и анестезия, сужение и расширение кровеносных сосудов, спячка и бессонница, запор и понос могут следовать одно за другим или замещать одно другое, или даже совмещаться в одном и том же пациенте. Они служат лишь изменчивым выражением болезненного состояния одного органа или всего организма, причем сама эта изменчивость управляется еще мало нам известными законами.

И так мы приходим к заключению, что настоящее противоположное нашему ομοιον будет не ενατιον, но αλλοτον, чуждое. Если лекарство не имеет специфического отношения к пораженному органу, то оно ничего общего с гомеопатической терапией не имеет. Если же это отношение существует, то мы не побоимся назначить его при кажущейся противоположности его действия с симптомами, наблюдаемыми у нашего пациента сегодня. Противоположные и дополнительные симптомы могут появиться завтра. В самом деле, в случаях, как при столбняке или при последифтерийных параличах, при свинцовой колике или холере, где опыт говорит нам, что симптомы возникают в одном известном направлении, там для подобия необходимо, чтобы действие лекарства имело то же самое направление. Не только больной орган, но и характер болезни должны совпадать между собой в болезни и в действии лекарства. Это еще более важно, когда нам приходится различать между специфически разнородными расстройствами одного и того же органа. Лекарство может иметь действие на печень и вызывать в ней простое воспаление, но это еще не доказывает, что оно гомеопатично в острой желтой атрофии. Если способность производить воспаление слизистой оболочки прямой кишки должно служить мерилом пригодности любого лекарственного вещества при дизентерии, то в патогенезе его должны быть воспроизведены характерные боли, тенезмы, слизисто-кровянистые испражнения и изъязвления, наблюдаемые при вскрытии больных дизентерией. Вы из этого видите, что я не могу согласиться с простой "органопатией" или принять исключительно анатомическое основание терапии. Специфическое сродство лекарства к болезни должно заключать в себе как локализацию, так и характер поражения. Но я желаю показать, что специфическое отношение, в таком именно смысле, есть главное основание гомеопатической терапии. Я убежден, что в божественном устройстве природы существует заранее установленная гармония между болезнями и действием лекарственных веществ — между идиопатическими расстройствами организма и действием ядов на него, так что не существует такого патологического состояния, как бы оно ни было своеобразно или сложно, которое нельзя было бы вызвать каким-нибудь известным или неизвестным лекарственным веществом. Когда каждое вещество в минеральном, растительном и животном царстве, способное вызвать болезненные явления в человеческом организме, будет испытано относительно своего действия, и действие это будет вполне и ясно установлено — тогда врачебное искусство будет близко к совершенству. До тех пор — "magis venenum magis remedium" ("чем сильнее яд, тем важнее лекарство"). Полихрестами будут те лекарства, которые соответствуют большему числу болезней и их разновидностей или же болезням, чаще всего встречающимся. Менее важные лекарства будут восполнять пробелы в действии лекарств более обширного значения.

Возвращаемся к нашему правилу "similia similibus curentur". Оно является теперь в свете маяка, указывающим путь к истинному предмету нашего искания, к специфическому сродству. Мы можем пользоваться им a priori, изучая патогенез лекарства с целью определить, каким самостоятельным болезням оно может соответствовать, или a posteriori, имея перед собой пациента и соображая, какое лекарство способно вызвать данную группу симптомов. В обоих случаях наше правило указывает путь к нахождению специфических средств. Конечно, они могут быть случайно открыты и другими путями: иногда, как я уже упомянул, посредством правила "contraria contrariis", как, например, когда Hyoscyamus назначался при мозговом возбуждении, потому что это средство иногда вызывает спячку; иногда чисто эмпирически, как говорится, совершенно "на авось", как, например, хина в перемежающейся лихорадке. Я только требую для "similia similibus" первого места как средства для нахождения спецификов, и право его на такое положение заключается в том, что в продолжении последних 50 лет через его посредство было открыто больше специфических средств, нежели всеми другими путями в продолжении пяти тысячелетий. Aconitum в простых лихорадках, Arsenicum в тифоидных лихорадках, Belladonna при воспалении горла и при роже, Bryonia и Rhus в ревматизме, Calcarea при расстройствах питания детского возраста, Camphora и Veratrum в холере, Chamomilla в нервном возбуждении, Соffea при бессонице, Coloсynthis при колике и т. д. Можно было бы еще наполнить целую страницу, вычисляя специфические лекарства, открытые этим важным путем, и я твердо верю, что по мере обогащения нашего лекарственного арсенала и по мере более основательного и правильного применения нашего основного правила число этих специфических лекарств будет все более и более увеличиваться, пока, наконец, мы для всякой возможной разновидности болезни найдем ее подходящее лекарство. Тогда и только тогда "Novum Organon" Ганемана перестанет быть необходимым, так как цель его уже будет достигнута.

Вот будущее медицины, которого я жду. Усовершенствование фармакологии, о котором мы так часто слышим, есть только средство для достижения этой цели, и в той мере, в которой эта цель будет достигнута, надобность в какой бы то ни было фармакологии будет уменьшаться. Немногие из нас теперь перечитывают патогенез Aconitum или Belladonna, Arsenicum или Camphora. Мы знаем все их специфические отношения. Всякое новое употребление их будет только расширением давно известного. Патология из года в год все больше и больше расширяет свои границы. Хаос болезней постепенно приводится в порядок, почти неисчислимые разновидности их распознаются, снабжаются названиями и размещаются по классам. По мере появления каждого нового вида болезни наша задача будет заключаться в том, чтобы найти для нее ее специфическое средство, и если более одного соответствуют ее симптомам, то мы должны установить, к какой разновидности болезни каждое из них подходит. Таким образом, мы построим грандиозное здание специфической терапии, для которого закон подобия играет только роль лесов. Удостоверять от времени до времени прогресс этой постройки, давать указания для наивозможно лучшего ее расширения, устанавливать такое специфическое лечение, насколько оно стало общепринятым, и определять направление, в котором нужно искать еще лучшего, — вот дело, которое должно быть сделано. Нижеследующие страницы, хотя бы слабо и несовершенно, будут обработаны в этом духе и в преследовании этой цели. Если, кроме оказания пособия Вам и другим читателям, они хотя бы в скромной мере поведут нас к познанию настоящего специфического отношения лекарства к болезни, то работа моя не будет напрасной.

Я так надолго остановился на выяснении значения нашего основного закона, что должен отложить до следующего письма разные вопросы, касающиеся его правильного применения.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Я предпочитаю это формулирование нашего девиза, которое и соответствует первоначальной редакции Ганемана, вместо "similia similibus curantur", которое больше употребляется в настоящее время. Я не имею желания спорить о латинском значении последнего, хотя употребление слова "curo" в смысле "излечения" для нас непривычно. Я думаю, что при нынешнем положении нашего знания будет благоразумнее выражать наш принцип скорее как правило искусства, нежели как закон природы.
² D-r Sharp, "Organopathy".

 ПИСЬМО I    ОГЛАВЛЕНИЕ   ПИСЬМО III