— 104 —
поутру натощак 2 августа 10 капель настойки ветреницы (Pulsatilla) в 10 степени разжижения.
Корму дано через три часа пук травы, столько же после обеда и вечером. При тщательнейшем
исследовании не было замечено ни малейшей перемены в здоровьи лошади ни в первый, ни в следующие
дни. 4 августа дано ей 10 капель разжижения в 20 степени, 7 августа — 10 капель разжижения в
30 степени, 10 августа — 20 капель того же разжижения, 15 августа — 40 капель того же
разжижения. От всех сих приемов не было замечено никакого действия. 2 августа дано было совсем
здоровой собаке 10 капель 15 разжижения аконита с 2 драхмами перегнанной воды. Продолжая это
средство до 26 августа, не заметили ни малейшего действия. Совсем здоровому шестилетнему рыжему
мерину дано было 2 сентября натощак 10 капель 10 разжижения Nucis vomicaе, а через три часа
несколько травы для корму. До 6 сентября не было замечено ни малейшего действия лекарства, а потому
было дано лошади в этот день 20 капель, а 9 сентября 30 капель того же разжижения, а когда и эти
приемы остались без действия, то дано было лошади 12 сентября, конечно, столь же безуспешно, 20
капель жижицы в 30 степени. Здоровой собаке дано было 2 августа 10 капель Nucis vomicae в 24
степени разжижения с 2 драхмами перегнанной воды. Наблюдения деланы были до 28 августа, но не
оказалось никакого действия. Нескольким собакам давали серу во 2-й и 3-й степени без всякого
действия. 3 августа дано было пятимесячному здоровому козлу 10 капель настойки шпанских мух в 30
степени разжижения, но до 30 августа не произвело это средство никакого действия.
Твой Зейдлиц1
Доказательства Зейдлица не убедили Даля.
Друг и собрат мой, — писал он к кн. Одоевскому, — не признавая
опытов моих довольно убедительными, приступил сам к опытам и напечатал и письмо мое к нему, и отчет
опытов своих. Но последний, по моему мнению, также не совсем удовлетворителен, не
беспристрастен. Подробный разбор всего этого был бы утомителен для вас, и кроме того, не повел
бы ни к чему; словопрения в этом деле только отводят от меты, а не приближают к ней.
1 Письма Даля и Зейдлица были
напечатаны в "Северной пчеле" 1834 г. №№ 124, 125 и 126.
— 105 —
Положим, что действия гомеопатических приемов на здорового человека столь слабы и
незначительны, что могут подвергнуться сомнению; положим, что этим путем трудно доказать то или
другое; что предубеждение с обеих сторон видит в одном случае действие, где его, может статься, нет
вовсе, а в другом не видит его там, где оно есть. Но неужели опыты над больными — где
обстоятельства допускают опыты эти, и искусный гомеопат ручается за успех, которому больной верит и
охотно предается воле гомеопата, — неужели опыты эти, сколько-нибудь продолжительные, могут
оставить еще неверующего в недоумении? Нет, этому я не верю. Отвергают только те, которые не
наблюдали вблизи действия гомеопатов и лечение их, а кто видит и испытует сам, тот верит. Я
приступил к опытам над больными.
С лишком четыре года прошло уже с тех пор, как переменил я вовсе род службы и самое звание свое;
оставил, как говорится, врачебную практику и вовсе не занимаюсь лечением. Для меня, относительно
выгод житейских, решительно все равно, та ли, другая ли школа первенствует, а это, позвольте
заметить, обстоятельство немаловажное. Нехотя, и даже, может быть, иногда без самосознания, люди
упорно держались той или другой стороны, потому что она доставляла им не только способы
существования, но довольство и избыток. Спрашиваю вас по совести: если бы я как аллопат жил в
большом городе, в столице; знание мое и искусство было бы признано всенародно, и я проживал бы в
честном избытке, пользовался бы достатком, любовью и уважением, — не нужен ли для этого
необыкновенный дух, самостоятельность и правдивость, чтобы вдруг отказаться самовольно от всего
этого, начать учиться снова, объявить, что я блуждал 10, 15 лет, сознаться в этом и сделаться
гомеопатом? Будущность мне неизвестна. Не говоря о тревоге, которую произвел бы переворот этот по
целому городу, о несносном внимании зевак и любопытных, которые будут мучить и терзать меня, доколе
не обживусь я снова и новость не обратится в старину, не говоря об этом, я не знаю, добьюсь ли
опять с новой школой своей прежней славы, чести и дохода? Все это пугает и стращает меня прежде,
нежели я успею обдумать дело или, лучше сказать, я не хочу даже думать о нем, а остаюсь при своем,
— и раздражаемый почасту похвалами, похвальбой и нападками гомеопатов, начинаю козырять и
сам; дело надоедает мне, опостыло, опрoтивело
— 106 —
и, согласитесь, я не могу уже быть судьей в собственном своем деле. Здесь лицеприятие
неизбежно.
Итак, я снова принялся на короткое время за практику с тем, чтобы испытать гомеопатические
средства в болезнях. Здесь я убедился еще более и положительнее, что средства эти действуют,
действуют иногда удивительно скоро, сильно и спасительно.
Arnica, будучи принята внутрь гомеопатически, обратила на себя полное внимание мое как
удивительно целебное средство при разных ушибах. У меня записано более двадцати таких
наблюдений, из коих я совершенно убедился, что Arnica дейcтвует тут лучше и скорее пиявок, примочек
и натираний.
В летучей ломоте (не в костоломе) Bryonia приносит скорую временную помощь, так что дeйствие
средства неоспоримо.
Я встретил однажды в Новоселках (в деревне г. Балкашина) мальчика, который уже более года
одержим был laryngitide chronica. Он потерял голос вовсе, так что даже и шепотом не мог уже
говорить внятно. Один прием Spongiae tostae возвратил ему голос через ночь. Свидетелем был, между
прочим, и сам г. Балкашин. Но на что я привожу свидетелей? Если захотят подозревать меня в подлоге,
то свидетели могут подвергнуться тому же подозрению; если же скажут: я ошибался, видел дело не так,
как оно было, то вместе со мной могли ошибаться и свидетели.
У одной женщины показалось затвердение в правой груди. Один прием Carbоnis animalis разрешил
вполне затвердение это, и в тоже время произвел замечательное действие — pruritum in partibus
genitalibus на несколько дней. Женщина не знала, что приняла, не знала, чего ожидать, а между тем
описанное явление должно было следовать приему.
Spongia tosta оказывает весьма заметное действие на зоб. Это испытал я несколько раз.
Silicea в волосе, ногтоеда (panaritium), испытана мной раз восемь, и каждый раз с явным и
разительным успехом. Больной палец только обмывался раз или два в день летней водой; пластыри,
припарки и примочки были удалены. Боль, краснота и опухоль всей руки, иногда выше локтя, проходили
обыкновенно в одни сутки; здеcь не только чувство больного, но и наблюдение постороннего человека
убеждало в действительности средства.
— 107 —
Говоря наперед о хронических болезнях, не могу не упомянуть об одном чрезвычайно замечательном
случае. Оренбургского войска войсковой старшина Харитонов обратился ко мне летом 1836 г., жалуясь
на постепенную утрату зрения. Все предметы являлись как в дыму и очки не помогали. Осмелюсь
заметить, что глазные болезни и в особенности операции всегда были любимой и избранной чacтью моей
в области врачебного искусства. Я сделал уже более 30 операций катаракты, посещал глазные больницы
в обеих столицах и вообще видел и обращался с глазными болезнями немало. Смею присовокупить это для
того чтобы по крайней мере не слишком поспешно встретить возражения "это были не катаракты,
ты ошибся". Расспросы и осмотр больного удостоверили меня совершенно, что у него в обоих
глазах хрусталики, особенно в средине, начали затемняться; они были уже дымчатого цвета, больной не
мог уже читать и видел без всякой боли при солнечном сиянии гораздо хуже. К операции приступить
было еще рано. Чтобы успокоить сколько-нибудь больного, я дал ему несколько гомеопатических
порошков Pulsatillae, не ожидая, впрочем, сам от этого хваленого средства значительной помощи. Но
каково было мое изумление, когда зрение вскоре начало поправляться, недель через 8 или 9
восстановилось в весьма значительной степени, и в хрусталиках не осталось никакого видимого следа
туска! Сказка, господа, не правда ли? Я опять уже ошибся, не доглядел, оступился или промолвился? Я
нисколько не удивляюсь вашему неверию; дело должно казаться нелепым и я, опять зря, должен
согласиться с теми, которые находят, что было бы гораздо благоразумнее и осторожнее не разглашать
таких вестей по белому свету, чтобы не быть осмеянным, а молчать и предоставить другим
неблагодарный труд ратоборствовать на этом сомнительном поприще. Однако же я имел случай испытать
то же средство еще раза четыре, при начале образующейся катаракты (Cataracta incipiens), когда глаза
были уже в таком положении, что с трудом только, присматриваясь вблизи и отворачиваясь от окна,
могли распознавать знакомое лицо. Во все четыре раза гомеопатическое средство оказало свое
пocoбиe. Один из этих четырех человек был мальчик помещика Хоменки. Наведавшись ко мне, чтобы
сказать спасибо за помощь, удивил он меня немало следующими словами: "Когда я принял первый
порошок, то я, сударь, было испугался; совсем потемнело в глазах, и я стал видеть хуже
прежнего,
— 108 —
потом, однако же, благодаря Бога, со дня на день становилось лучше, и месяца в два глаза
очистились, только самая малость тумана осталась".
Доселе говорил я о болезнях хронических; в острых дейcтвиe гомеопатических средств несравненно
явственнее, разительнее, и изумляло меня каждый раз снова, когда случилось мне быть свидетелем этого
действия.
Жаба, angina tonsillarum, болезнь довольно обыкновенная; ход и течение ее известны в
подробности, но средства аллопатические редко оказывают значительную или по крайней мере скорую
помощь. Испытайте в этой болезни гомеопатическое лечение, и если вы, положив руку на сердце, от
чистой совести скажите мне: "Не помогает", то нам останется только разве принять в
основание гомеопатии еще новое чудо, а именно, что средства гомеопатические оказывают действие свое
только в руках гомеопатов; иначе я не сумею растолковать этого, потому что Belladonna в
гомеопатическом приеме уничтожает жабу в несколько часов, а много в сутки, и больной здоров. Это
испытал я по крайней мере двадцать раз. Надобно, однако же, заметить, что опыт этот лучше делать,
посоветовавшись с гомеопатическим врачом: есть случаи, где Вelladonna остается недействительной, и
надобно прибегнуть к другому средству.
Я испытал также однажды гомеопатическое средство в довольно значительном воспалении легких;
вместо кровопускания, на чем настоял бы всякий благоразумный аллопатический врач, больной получил в
течении нескольких часов три или четыре приема Aconiti: первый прием доставил через полчаса
значительное облегчение, а через двое суток не оставалось и следа болезни; больной башкир сидел уже
на коне и пел песни.
Наконец и в заключение, должен я упомянуть еще об одном случае, врезавшимся в память мою, в
память ума и сердца, глубокими неизгладимыми чертами. Единственное мое дитя, сын одного года,
заболел крупом. Я был в это время в отсутствии, и когда воротили меня через нарочного, то я застал
ребенка уже здоровым. Корпусный доктор наш, г. статский советник Бидерманн, пользовал его
гомеопатически. Признаюсь теперь откровенно, несмотря на беспредельную признательность мою к нашему
избавителю, мне в то время невольно приходило в голову, что это, был может, статься не круп, хотя
подробные расспросы мои у жены не оставляли мне почти никакого сомнения.
— 109 —
Прошло около года. Я опять был в недальней отлучке, и опять роковой казак встретил меня с
запиской, где было сказано, что ребенок занемог снова той же самой болезнью, как тогда. Прибыв с
возможной поспешностью домой, застал я у себя старшего лекаря г. доктора Колышко, который по дружбе
к нашему дому навестил ребенка уже раз пять или шесть в продолжении нескольких часов, но ожидая
меня с минуты на минуту, не решился приступить ни к чему, ибо гомеопатическим лечением не
занимался, а в пользе аллопатического при очевидной опасности также не был уверен. Г. корпусный
доктор был в это время в отсутствии.
Выждав первый припадок или приступ, нашел я, что сын мой действительно занемог крупом (что
признал доктор Колышко еще до моего прибытия). Не стану описывать припадка этой болезни. Если же
опять спросят меня, потряхивая головой, "да полно, круп ли это был?", то, кроме
свидетельства аллопатического медика, должен я заметить раз навсегда, что ошибаться можно в
распознавании болезней раз, и два, и три, но не каждый раз; нельзя же, чтобы все гомеопаты всегда
ошибались в этом, между тем как рассказам аллопата верит всякий, доколе не изобличить их в ошибке.
Если же захотят подозревать при этом добросовестность мою, то на это у меня ответа нет и не будет;
для таких людей я и не пишу, и им не следовало бы и читать рассказа моего, потому что он не может
принести им никакой пользы.
Доктор Колышко, принимавший такое родное участие в семейном горе моем, перевел дух и оттер пот с
чела, когда я прибыл, и сказал: "Делайте теперь что хотите; решите сами к чему приступить, но
Бога ради не теряйте времени и не полагайтесь на сомнительное".
Быть вместе и отцoм и врачом — это обязанность крайне тяжелая, и тем более еще, если
отцу-врачу достанется решить подобную задачу. Тяжело налегло у меня на сердце. Я хотел было отдать
ребенка в полное распоряжение заботливого и знающего врача-аллопата, но решился наперед просить
его, чтобы он, бывший с самого начала свидетелем болезни и судящий о ней вероятно хладнокровнее
моего, сказал мне, чего он надеется от обыкновенного способа лечения? Он отвечал мне со вздохом: "Вы сами знаете, что эта болезнь крайне опасна, и что довольно трудно с нею совладеть..."
Это меня решило. Я объявил
 Стр. 98–103 Стр. 110–115 
|
