То же и Шингарев... Он рьяно нападает на гомеопатию, когда одно из воронежских земств решило пригласить врача-гомеопата, и нападает от имени медицинской "науки", которая-де так высоконаучна и безупречна, что о гомеопатии в земстве не должно быть и речи. Но когда речь ведется начистоту, не ввиду гомеопатии, Шингарев на тех же Пироговских съездах (например, последнем, XI, в 1910 году) делает доклады, в которых приглашает съезд признать (и съезд признаёт), что

медицинская школа выпускает неподготовленных к общественно-медицинской деятельности врачей и обрекает их на нравственные страдания и неизбежные ошибки, которые тем тягостнее, что касаются целых групп населения, и что их впоследствии трудно исправить¹.

Ясно опять, что нападки и отрицание гомеопатии именем "медицинской науки" оказывается только легкомыслием, невежеством и недобросовестностью... И ничто иное не вытекает из резолюции о гомеопатии целого сонма аллопатов-медиков на IX Пироговском съезде, которые, после пятиминутного обсуждения, решили дело, совершенно в нем ничего не понимая и не смысля. В самом деле. Под знахарством — если, конечно, брать это слово в надлежащем его значении, а не в смысле простой брани, которой только Пироговский съезд очевидно и хотел почтить гомеопатию — обыкновенно разумеется просто хаотически эмпирическое лечение или пробование при заболеваниях то того, то иного средства в расчете на возможную случайную удачу. Но если рассматривать с этой точки зрения способы лечения — господствующий аллопатический, представителями которого являются врачи Пироговского съезда, и гомеопатический, отвергаемый как знахарство, — то оказывается, что слово "знахарство" как раз подходит именно к медицине аллопатов, но ничуть не к медицине гомеопатов. Все это в настоящей книге достаточно и показано, и выяснено. Но кроме того, именовать знахарством гомеопатическое лечение бессмысленно еще и потому, что оно предложено ученому миру не знахарем каким-нибудь и не невеждой в медицине, но редкой учености, образования и ума медиком, профессором университета, автором многочисленных ценных научных трудов по медицине, не знать и пренебрегать которыми неприлично ученому врачу, а бахвалиться этим и совсем неумно.

Неприлично и легкомысленно также решение врачей Пироговского съезда, когда они называют гомеопатическое лечение "злом", а следовательно, собственное свое аллопатическое лечение рекомендуют как "добро". Зло и добро понятия относительные и выясняются только путем сопоставления. Следовательно, какой из двух способов лечения есть добро, а какой зло, добросовестный врач может решить только после сравнительного опыта, после испытания того и другого лечения на деле, на больных. Но Пироговский съезд такого сравнительного опыта не делал. Он не входил в рассмотрение уже имеющихся сравнительных результатов лечения по тому и по другому способу. Он не поинтересовался даже узнать точнее, в чем собственно заключается сущность охуленного им гомеопатического лечения. Он просто убежден вместе с докладчиком — медицинской величиной, повторяем, совсем ничтожной — в том, что всякому члену Пироговского съезда, конечно, хорошо известна сущность гомеопатии. Такое отношение специалистов и сведущих людей к неведомым вопросам своей специальности не может быть названо иначе как крайне легкомысленным, пристрастным, недобросовестным...

Такую же цену может иметь заявление Пироговского съезда, что гомеопатическое лечение "несовместимо с основами научной медицины". По заученному обыкновению, выражение "научная медицина" съезд употребляет как красное словцо, чисто механически, не вникнувши в надлежащий его смысл и значение. Выше было приведено много свидетельств видных авторитетов господствующей же аллопатической медицины, утверждающих, что в ней, этой господствующей медицине, никаких "научных" оснований не имеется. С другой же стороны, целым рядом авторитетных же свидетельств и веских соображений достаточно показано также, насколько гомеопатическое лечение не только имеет тесную связь с "научными основаниями", но оказывается даже единственно возможным действительно "научным" лечением вообще.

Наконец, заключение Пироговского съезда о "неприличии" врачу, будто бы с точки зрения "этики", применять гомеопатическое лечение, печально характеризует съезд именно с этической точки зрения. Это заключение съезда касательно "этики", сделанное в качестве назидательного внушения земским и общественным деятелям ввиду того, что в последние годы ими обращено было внимание на гомеопатическое лечение, имеет значение прямого насильничества над совестью и врачей, и болящих, и общества, и вообще над здравым смыслом. Закон и врачебная присяга не только не возбраняют врачу, но вменяют ему в право или, вернее, в обязанность, пользоваться при лечении всем, что "по его убеждению" и "лучшему его разумению" может быть для больного полезным. Значит, можно и дóлжно вменять в преступление врачу не что он, испытавши гомеопатическое лечение и убежденный в его благодетельности, применяет его на пользу больному, но наоборот, то, что он, не будучи знаком с этим лечением, встречает его своим преследованием и нетерпимостью, т. е. как раз то отношение к делу, которое предъявляет нам Пироговский съезд. Такое отношение воистину недостойно "научных" врачей и вполне соответствует лишь узкосвоекорыстной этике малокультурного цехового профессионализма. Надлежащая же ученая этика, и даже та общежитейская, которая руководится простой порядочностью, никогда не согласится приложить свою печать под "этической" резолюцией Пироговского съезда и не позволит подать за нее своего голоса.

Настоящее товарищество и истинное уважение к сословной чести, — пишет д-р А. Моль в своей "Врачебной этике"², — должно прежде всего выражаться во взаимном доброжелательстве и широкой терпимости, характеризующей всякого этически настроенного человека. К сожалению, мы этого не видим со стороны врачей по отношению к представителям некоторых особенных медицинских направлений, например, к гомеопатам. Это весьма прискорбно. Гомеопатия, быть может, учение и ложное. Но где доказательства тому, что последователи этого учения привержены к нему против своего внутреннего убеждения или из каких-нибудь низких расчетов? В обыкновенном быту предъявлять к кому-нибудь не обоснованные на бесспорных данных обвинения, значит, клеветать. Многие врачи принципиально уклоняются от совещания с гомеопатами у постели больного. Делается это под тем предлогом, что гомеопатия лишена всякого научного основания, а потому с гомеопатом и не может быть почвы для единения у постели больного. Но что бы мы ни думали о действительности гомеопатических крупинок, нельзя отрицать, что психическое влияние они производить могут, и что врач-гомеопат может пользоваться полным доверием пациента, а потому приглашение его на совещание может иногда быть вполне уместным. Ведь и приглашение первейших авторитетов не поможет неизлечимому больному; мы, однако же, не отказываемся от консилиума с авторитетом и при безнадежных случаях, так как допускаем, что он может иметь благотворное влияние на самочувствие больного... Сказать³, что только последователи официальной медицины — люди честные и врачи убежденные, а все прочие — обманщики, значит погрешать против основы всякой этики, которая требует прежде всего справедливости...

Так говорит общепризнанный немецкий авторитет по врачебной этике, суждения которого тем ценнее, что он, как это хорошо видно из приведенных выдержек, с гомеопатическим лечением знаком ровно столько же, сколько все врачи-аллопаты, считает его только лечением какими-то там "крупинками" и "психикой", а следовательно, будучи несомненным аллопатом, оценивает вопрос исключительно в этическом отношении, причем в основание этой этической оценки им приняты просто нравственная порядочность и элементарная справедливость, признающие во всяком лице человеческое достоинство и право на приличное к нему отношение.

Приведем еще и слова нашего русского профессора И. П. Скворцова, как будто нарочито сказанные по поводу этических воззрений Пироговского съезда.

Так называемая внутренняя медицина, — говорит проф. И. П. Скворцов⁴, — несмотря на все усовершенствованные способы исследования и лечения, несмотря на громадный арсенал "новых лекарственных средств", успехами далеко похвалиться не может. Мало того, несмотря на обилие сил и средств, "научная медицина" оказывается не в силах побороть признаваемой ею ненаучной гомеопатии и разного рода так называемых натуральных методов лечения, изобретаемых и применяемых разного рода "натуральными лекарями", вроде силезского крестьянина Приснитца с его вошедшим уже в область "научного" лечения водолечением, вроде баварского патера Кнейпа с его еще не оцененными "научной" медициной приемами и водолечения, и образа жизни, и питания. В настоящее время один из таких "натуральных" лекарей в Германии привлекает толпы разного рода больных, применяя только наружную глину, что неоднократно, кажется, практиковалось и у нас также "научными" врачами, начиная с проф. С. П. Боткина. А успехи у нас Кузьмича, какой-нибудь сумской бабки и многих других, рассеянных по широкому лицу земли русской, разве также ограничиваются только простой невежественной толпой? В рассказах об их чудодействах немало, конечно, преувеличенного, даже фантастического, но есть в них и немалая доза правды, с которой нельзя не считаться как жизни, так и науке, еще очень далекой не только от полного совершенства, но даже и от правильной постановки многих вопросов. В медицине менее чем в какой-либо другой практической деятельности пригодна профессиональная ревность не по разуму, которая часто отзывается в специальной медицинской печати, а также в действиях отдельных врачей, какой-то цеховой нетерпимостью и даже чуть не инквизицией. Медику как министру природы нужно произносить свое суждение бесстрастно, после подробного и тщательного ознакомления со смыслом и положением дела. В противном случае не только он сам, но и представляемая им наука может потерпеть нравственный ущерб, тем более, что сами "представители" научной медицины открыто признаю́т недостаточность и даже чуть не полную несостоятельность положенных в основание их специальностей якобы научных обобщений и вообще взглядов.

Таким образом, что же говорит нам вся резолюция врачей Пироговского съезда о гомеопатии?

Она нам хорошо говорит только о неосновательном ученом их ослеплении, об узкой ограниченности их профессионального образования и воспитания, о неприличной в науке, слепой предвзятости и нетерпимости, о принесении, наконец, важнейших и насущнейших интересов своей науки, больных и общества в жертву профессиональному своему самолюбию и своему невежеству. Своей резолюцией Пироговский съезд, нимало не скомпрометировавши существа гомеопатии как научного знания, недостойно скомпрометировал в своем лице всю русскую медицину, всех русских врачей и, наконец... имя самого Н. И. Пирогова, в честь которого учреждены и собираются эти названные его именем Всероссийские съезды врачей. IX Пироговский съезд, очевидно, весьма уверен, что будь жив Пирогов и принимай он участие в том заседании, где предавалась ученой анафеме гомеопатия, то он благословил бы обеими руками эту резолюцию о гомеопатическом лечении как зле, знахарстве и преступлении против науки и нравственности... Но и на сей раз опять заблуждение! Н. И. Пирогов не дает никакого права для такого убеждения. В своих сочинениях он неоднократно говорит и о гомеопатии, и об обычном лечении. О последнем, т. е. о господствующем лечении, Пирогов был самого определенного нелестного мнения. Повествуя о том, что он несколько раз был болен, Пирогов каждый раз пишет, как медицина не давала ему никакого облегчения. Так, например, о болезни своей в 1842 году он говорит:

В феврале 1842 года я вдруг так ослабел, что должен был слечь в постель. Что ни делали д-ра Лерхе, Раух и Зейдлиц (знаменитости того времени, профессора Военно-медицинской академии) — ничто не помогало. Вся болезнь продолжалась ровно шесть недель. Я лежал, не двигаясь, без всяких лекарств, потеряв к ним всякое доверие⁵.

О гомеопатии Пирогов тоже упоминает неоднократно, но нигде нельзя найти ей ни одного слова осуждения, отрицания, насмешки. А затем имеется факт, красноречиво говорящий, что Пирогов прямо признавал положительные достоинства этого лечения. В 1848 году он был в командировке на Кавказе на театре военных действий с горцами, и из отчета его об этом "Путешествии по Кавказу", изданного в 1848 г., оказывается (стр. XIX–XX), что Пирогов возил с собою аптечку из гомеопатических средств, которыми, между прочим, предложил лечиться одному врачу, страдавшему холеробоязнью и отравлявшему себя по этому поводу массой аллопатических снадобий. Чего же ради ездила с Пироговым гомеопатическая аптечка? Если взять во внимание все описываемые трудности передвижения по Кавказским горным тропинкам и ущельям среди воинственного неприятеля, то можно не сомневаться, что гомеопатические средства возились Пироговым в качестве весьма необходимого и ценного дорожного багажа на случай заболеваний. И это вполне естественно. Личный опыт заставил Пирогова "потерять всякое доверие" к общепринятому академическому лечению. С гомеопатическим же лечением он несомненно был ознакомлен В. И. Далем, бывшим для Пирогова дорогим и уважаемым товарищем и всегдашним задушевным другом еще с Дерптского университета.

Вот почему привлечение IX Всероссийским съездом врачей в свою пользу имени Пирогова и освящение им своего постановления о гомеопатии, исполненного только ученого невежества и нетерпимости, является поступком со стороны Съезда еще и легкомысленным, как недостойно посрамляющим славную память своего великого учителя и унижающим его почетное имя, начертанное над самим учреждением IX съезда...

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Земщина, 1910 г., № 284, стр. 4.
² Д-р A. Moль. Врачебная этика. Изд. 1903 г., стр. 257.
³ Там же, стр. 259.
⁴ Профессор И. П. Скворцов. Динамическая теория и приложение ее к жизни и здоровью. Стр. 30.
⁵ Сочинения Н. И. Пирогова, т. I, стр. 620.

 ЧАСТЬ XXIII    СОДЕРЖАНИЕ