Оригинал здесь

Абстракт

Это эссе, посвященное двухсотлетию публикации первого издания "Органона", анализирует содержание и развитие сочинения, которое по праву считается шедевром среди книг Ганемана, и является попыткой определить место "Органона" в продолжительном и обширном историческом и гносеологическом контексте. В эссе среди прочего используются, когда это необходимо для исследования некоторых более глубоких аспектов темы, труды Даджена, Гумперта и Хаеля. С целью показать читателю в развернутом виде эволюцию гомеопатии, анализируются повороты и перевороты в медицинском мышлении Ганемана. Особенно глубоко изучается пятое издание "Органона", так как оно явилось новаторским метафизическим пересмотром четырех своих предшественников. Эссе заканчивается кратким рассмотрением последнего неопубликованного шестого издания и описанием введения Ганеманом в практику популярных ныне потенций LM .

Ключевые слова: "Органон", жизненная сила, Материя медика, единственное лекарство, метафизика, подобие, прувинги, теория миазмов, ольфакция, жидкие дозы, гипотеза, холера, Ганеман, герцог Фридрих Фердинанд, потенции LM.

Даджен отмечает, что "его усердие должно было быть экстраординарным" (Dudgeon, xxii), и превозносит "блестящие открытия его гения" (Dudgeon, 560). Хобхаус указывает на "неустанную тщательность, с которой Ганеман относился к любой задаче" (Hobhouse, 64).

"Я поражаюсь трансцендентной остроте... его чудесной силы проницательности... Собственные труды Ганемана десятикратно превышают по величине и значению все труды его предшественников и всех его последователей" (Dudgeon, 241).

"Говоря о вкладе в Материю медику, мы должны признать, что среди всех, когда-либо рожденных женщиной, не появлялось никого более великого, чем Самуэль Ганеман" (Dudgeon, 241).

Год 2010-й знаменует 200-летний юбилей публикации монументального шедевра Ганемана, "Органона", а в 2011 исполняется 200 лет сопутствующей ему книге "Materia Medica Pura". Поэтому, относительно престижного положения, в котором сегодня находятся обе эти работы как визави гомеопатии, полезно рассмотреть их важность и значимость не только в качестве рабочей системы, но и по своему происхождению и развитию. Первое издание "Органона", опубликованное в 1810 году, вполне может рассматриваться как постоянный "медицинский дневник" Ганемана, который он периодически обновлял, наполняя его свежими практическими советами, выведенными в основном из его практики, и идеями из его теоретических размышлений. "Органон", вероятно, был задуман и написан в формате "Novum Organum" Фрэнсиса Бэкона и "Органона" Аристотеля (Close, 15, 27–28, и 248–9) и, как говорит Даджен, "его бессмертный 'Органон'... был усилением и расширением его 'Опытной медицины', созданным с большим тщанием и облеченным в методологическую и афористическую форму по образцу трудов Гиппократа" (Dudgeon, xxx–xxxi). Этот комментарий намекает на большое значение и философскую серьезность, с которыми Ганеман относился к своей работе, и которые, как он чувствовал, должен придать ей.

Построив его четко по образцу глубоких философских трактатов, он, вероятно, рассматривал истинность своих афоризмов как священных. "Со времени своей учебы он следовал за Декартом, Спинозой и Лейбницем... а затем добрался до витализма и натурализма Шеллинга и Гегеля... Вундерлих говорит в своей 'Истории медицины', что натурфилософия, развитая Гегелем и Шеллингом, фактически способствовала росту гомеопатии" (Haehl, 1, 251–2). Ясно, что Ганеман предполагал, что его "Органон" со временем будет усовершенствован, что его принципы могут быть усилены, уточнены и обновлены, будучи в конечном итоге повышены до уровня естественных законов. То, что он опубликовал еще четыре издания в течение следующих двадцати лет, вполне может рассматриваться как хорошее подтверждение этой тенденции к пересмотру и улучшению.

"'Органон' "ясно отражает оригинальность Ганемана, но он также является произведением ума, погруженного в идеи Просвещения XVIII века, и наполненного либеральным гуманизмом Жан-Жака Руссо" (Handley, 1990, 3). "Органон врачебного искусства" "представлен в разделах по обычаю правового кодекса, (его)... разделы представлены пугающе кратко, как параграфы закона, которые, несмотря на их однозначный и завершенный характер, едва ли могут быть поняты без расширенных комментариев. Многие авторитетные умы дали их и вложили в них глубокий смысл или бессмыслицу, в соответствии с их собственными оценками" (Gumpert, 133).

Его "замечательное эссе, предтеча 'Органона', озаглавленное 'Опытная медицина'" (Dudgeon, 399), было опубликовано в 1805 году. Ряд других сочинений 1805, 1808 и 1809 годов были также весьма актуальны и связаны с самим "Органоном", будучи великолепной критикой каждого вида лекарственного лечения, позднее расширенной, и они содержат дискуссии о том, почему подобное и единственное лекарство лучше и всегда будет лучшим. "Materia Medica Pura" (1811) и "Органон" (1810) являются главными вехами в создании гомеопатии. "Органон", таким образом, следует рассматривать в связи с его главный предшественником, эссе "Опытная медицина", и сопутствующей ему "Materia Medica Pura" с ее собственным предшественником "Fragmenta". "Fragmenta" же более отдаленно связана с его ранним незавершенным проектом, "его тщательным, написанным с большой эрудицией 'Аптекарским словарем'" (Dudgeon, xxv), над которым он трудился в период 1793—1799 годов (Bradford, 517). Итак, все эти важные предшественники имеют отношение к теме. Кроме последнего, все они появились в наиболее плодотворный период его жизни, когда он жил в Торгау в 1805—1811 годах и когда все его основные работы, наконец, были впервые зафиксированы на бумаге после многих лет скитаний.

В то время, когда Ганеман представил миру "Органон" в качестве путеводителя для понимания "как" практиковать гомеопатию, с некоторыми намеками на "почему", "Materia Medica Pura" представляет методы и инструменты, необходимые для такой практики. Слово "Pura" нуждается в некотором усилении, как и слово "rational", которое появляется в названии в первом издании "Органона". "Pura" ("чистая") относится к тому, что Ганеман считал чистым знанием лекарств, полученным из тех чистых симптомов, которые наблюдались в чистых экспериментах (прувингах) чистого (одного) лекарства — в противоположность тому, что он рассматривал как "нечистые" смеси лекарств, применявшиеся в аллопатии в то время, а также то, что симптомы являются чистыми, поскольку они вытекают из испытаний на здоровых добровольцах, что резко контрастировало с аллопатией, которая, по его мнению, распространяла ложные, вводящие в заблуждение и нечистые знания о лекарствах, полученные из их использования на больных и из фольклора. "Rational" (рациональный) означал "разумный", в противоположность тому, что он понимал как хаотическую и иррациональную медицину своего времени.

Всеобъемлющая цель "Органона" заключалась в том, чтобы строго отделить новый путь в медицине от старой системы, которая опиралась на сильные дозы смешанных и недоказанных лекарств, предполагаемые терапевтические свойства которых были в основном получены из старых текстов, бабушкиных сказок, мифов и легенд и продиктованы старыми медицинскими авторитетами, которых Ганеман полагал полностью устаревшими и не способными служить надежными советчиками в лекарственной терапии. Он пришел к этому выводу на основании горького личного опыта неэффективности и опасности их методов и глупости их теорий, что вселило в него желание освободиться от старых медицинских систем и создать что-то новее, проще и обоснованнее. Происхождение "Органона", таким образом, довольно сложное.

Хотя все его коллеги упорно держались "быстрого применения рвотных, слабительных, кровопусканий и т. д., ибо это практиковалось в течение 3000 лет" (Haehl, 1, 141), Ганеман, наоборот, искал новые медицинские методы, которые были бы мягкими, не изматывающими, безопасными и эффективными. Он выразил свой "растущий ужас... (от) опасности... лекарств и паллиативных средств… наполнился стыдом, и его одолевали мучительные сомнения... не знали ли простые люди больше ученых врачей о самых опасных болезнях и... о том, как успешно с ними бороться" (Haehl, 1, 267). Таким образом, он решил "отказаться от своей медицинской практики" (Haehl, 1, 267) вскоре после женитьбы в ноябре 1782 года (Haehl, 1, 28) и занялся исключительно "химией и литературной работой" (Haehl, 1, 267). Он "с отвращением от неопределенности медицинской практики отказался от нее и посвятил себя химии и литературе" (Dudgeon, xxi).

Его отказ от "прибыльной врачебной практики, когда его вера была поколеблена, и содержание семьи в течение некоторого времени с помощью занятий химией и вдесятеро большим трудом по переводу книг для издателей" (Dudgeon, xlvi) является свидетельством его моральной силы. Присоединившаяся к угрызениям совести глубокая обеспокоенность из-за недостаточности и неэффективности имеющихся методов привела к тому, что он отказался от того, что считал опасной, хотя и прибыльной медицинской практикой, и тем самым сознательно решил вынести годы тяжелой "нищеты, для того чтобы достичь великой цели своего существования" (Dudgeon, liii): создания медицинской системы, использующей безопасные и исцеляющие лекарства, способные заменить грубые паллиативные лекарства, находящиеся в общем употреблении.

Он отверг "абсурдность назначения сложных смесей" (Dudgeon, xxiv) лекарств, называя их "отвратительными и бессмысленными составами" (Dudgeon, xxviii) и "запутанным нагромождением неизвестных лекарств" (Dudgeon, xxviii). Он "утратил иллюзии и разочаровался в отношении современной ему медицинской практики. Он… начал проводить эксперименты, позже названные прувингами, на себе и на других здоровых людях" (Flinn, 425–7). Не имея другого выбора, кроме как осуществить в одиночку всю радикальную реформаторскую задачу, при этом в еще относительно новой традиции эмпирической науки, он пытался, таким образом, навсегда убрать старую ненадежную Материю медику, находя с гораздо большей определенностью чистые эффекты единственного лекарства через прямое наблюдение за его эффектами в экспериментах, которые он проводил лично.

Ганеман "красноречиво поддерживал фармакологический экспериментальный метод" (Cameron, 32) и отклонил одобренную аллопатическую "Материю медику, основанную на догадках и сложносоставных назначениях" ("Органон", 6-ое изд., § 54, прим.), стремясь на основе опыта, руководимого принципом, создать новую Материю медику, которая основана на прочном фундаменте чистых симптомов, вызванных у здоровых лиц путем введения обдуманных доз потенцированного лекарства в тщательно контролируемых условиях; другими словами, испытывая препараты на здоровых. В 1797 году в эссе "О препятствиях на пути к ясности и простоте в медицине", опубликованном в журнале Гуфеланда, Ганеман объявил о своей "предлагаемой реформе и совершенствовании Материи медики" (Dudgeon, 179), но, к его удивлению и разочарованию, это заявление "не нашло другого приема, кроме насмешек и презрения его коллег" (Dudgeon, 179). Ни один врач не согласился с его анализом и не предложил помочь ему в решении этой важной задачи. Получив такой отпор, он должен был взять полностью на себя эту задачу в ограниченном виде, чтобы со временем обязательно расширить ее.

Его коллеги либо не разделяли серьезного недоверия, которые ему внушали хаотическое и неопределенное состояние Материи медики и опасности медицинской практики, либо их совесть не была достаточно обеспокоена, подобно его совести, ненаучным и неисцеляющим характером медицины, которая тогда была в моде. По своей натуре он не годился для обмана пациентов и не мог "успокоить их страхи", когда он хорошо знал, что большинство предлагаемых методов лечения было бесполезно: "Он не был ни неуклюжее, ни глупее других врачей; ему просто не хватало той силы снять с себя ответственность, что позволяла другим переносить неудачи" (Gumpert, 43). Его совесть перед теми, кто поручил себя его заботе, "была неспокойной все больше и больше" (Haehl, I, 267). Тогда как его коллеги наслаждались комфортной жизнью, взимая плату с пациентов за сильные дозы смешанных лекарств, пуская им кровь и очищая слабительными, он, очевидно, не мог последовать их примеру. Вот почему возникновение гомеопатии действительно может быть представлено как "успешная попытка заживо погребенного человека пробиться на открытый воздух" (Gumpert, 86). Таким образом, история "Органона" является историей возникновения и раскрытия самой гомеопатии.

Через некоторое время после прувинга хины в 1790 году, Ганеман "собрал истории отравлений. Его целью было создать физиологическую доктрину лекарственных средств, свободную от всех предположений и основанную исключительно на экспериментах" (Gumpert, 92). Он "начал старательно выписывать из всех сочинений древних и современных медицинских авторов все случаи отравлений, которые мог найти, и проводил эксперименты с различными препаратами на себе и своих друзьях" (Dudgeon, 49). Он "довольствовался тем, что охотился в работах древних авторов за подсказками относительно физиологического действия различных веществ" (Dudgeon, xxii) и "таким образом он собрал достаточно надежные данные о патогенезах многих сильнодействующих веществ, и на этом фундаменте он пытался практиковать" (Dudgeon, xlvii). Но результаты этих попыток "были недостаточны, чтобы предоставить ему достаточно точные картины болезненных состояний, соответствующих естественным болезням, которые ему приходилось лечить" (Dudgeon, xlvii), и результирующие "'лекарственные картины' были настолько расплывчатыми и неопределенными... (включая) неаккуратно оформленные случаи отравления... (что) никогда не позволяли обнаружить метод излечения" (Dudgeon, 178–9). Он "начал теперь тщательный поиск всех сообщений, появлявшихся в медицине, чтобы понять, может ли он найти примеры, когда различные лекарственные препараты были проверены таким образом, и попробовать их на себе самом отрывочным и бессистемным образом" (Dudgeon, 176–7). "Я должен сказать, его знание лекарств [до 1798 г.] было полностью производным от сообщений об отравлениях в аллопатической литературе и нескольких отрывочных и бессистемных экспериментов на себе и друзьях" (Dudgeon, 52).

Ганеман четко "понял, что все здание старой Материи медики должно быть перестроено с самого основания, так как эта Материя медика не предоставляла ничего положительного в отношении (истинного) патогенетического действия лекарств" (Dudgeon, 176). Следовательно, у него почти не оставалось альтернативы, кроме как "проверять лекарства и яды точно и систематически на здоровом человеке" (Dudgeon, xlvii). Поэтому он провел тщательные и более подробные "эксперименты с различными препаратами на себе и своих друзьях" (Dudgeon, 49). "Он оставил нам десять томов прувингов как вечный памятник его энергии, настойчивости, добросовестности и самоотверженности" (Dudgeon, xlvii).

Первым плодом этого огромного труда была "Fragmenta de viribus" (1805) — небольшая книжка на латыни, которая дала миру картины симптомов 27 препаратов нового образца. Она содержала в основном симптомы, которые он собрал из античной медицинской литературы, а также некоторые симптомы из частичных прувингов, которые выполнил сам. "Ганемановская 'Fragmenta de viribus medicamentorum positivis'… впервые дает нам представление о замечательном и до сих пор неизвестном методе исследования, который он использовал. Она предоставляет собой отчет об испытаниях двадцати семи лекарств — результат многолетних экспериментов на себе и своей семье" (Gumpert, 122). Он хотел видеть лекарство "без лишнего мусора гипотез" (Gumpert, 26).

Однако он был огорчен тем, что содержание этой работы не было полностью эмпирическим, а явилось, в сущности, результатом слияния двух "потоков". Безусловно, крупнейшим был "поток", представленный информацией, которую он выбрал из древней и современной литературы, дополнив некоторыми новыми данными, полученными из его собственных неумелых экспериментов. Задача, которую поставил перед собой Ганеман — создать новую Материю медику — все еще остается актуальной. Постоянно с того времени и поныне новые лекарства проходят прувинг, и их картины симптомов добавляются к постоянно растущей гомеопатической Материи медике.

Эксперименты привели его к использованию в малых дозах единственного лекарства, основанного не на противоположности или древних рецептах давнего и некритичного клинического применения, но на концепции подобия, выведенной сначала из результатов случайных отравлений (как это было записано в медицинской литературе), а затем из систематических прувингов лекарств на здоровых. "…Я нашел, что эффекты попадания больших доз ядовитых веществ в желудок здоровых людей в сообщениях об отравлениях от ранних авторов… в большой степени соответствовали моим собственным данным, полученным при испытании тех же самых веществ на себе или других здоровых людях" ("Органон", 6-е изд., § 110). С 1796 года "он выбирал лекарства с точки зрения подобия" (Haehl, 1, 311). "Врач прописывает индивидуально, изучая человека в целом, в соответствии с его основным темпераментом и реакциями" (Cook, 97). Он основывал свою практику на "подобии между болезнью и лекарством... (и) предписывал только одно лекарство единовременно" (Dudgeon, 315). Он кратко описал "подобие" как "лекарство, способное производить аналогичные симптомы" (Bradford, 70) у больного человека.

Ганеман справедливо критиковал в "Органоне" старую школу медицины, назвав ее "самым бессмысленным способом лечения... вредным так называемым искусством" ("Органон", xxix) и "пагубной практикой" ("Органон", xxix), но наряду с его богатым грузом критики старой школы и, несмотря на компактный язык и усиленный философский тон, "Органон" тем не менее в большой степени состоит из информации, относящейся к влиянию единственного лекарства на здорового, и тому, как оно затем может быть успешно применено для лечения больных. Никакое объективное изучение сочинений Ганемана не может, следовательно, избежать признания простой истины, что "Органон" и "Materia Medica Pura" невозможно рассматривать изолированно друг от друга. Обе книги действительно возникли одновременно и были "рождены близнецами". Любое изучение одной имеет мало смысла, если не находится в тесной связи с изучением другой.

Второе издание "Органона" было опубликовано в Лейпциге в 1819 году, в то время как "он опубликовал 3-е, 4-е и 5-е издание своего 'Органона'" (Dudgeon, xxxv) в 1824, 1829 и 1833 годах соответственно, когда жил в Кётене. Имеются несколько существенных изменений в этих различных изданиях "Органона", отличающихся от простых дополнений, поправок и исправлений к параграфам в предыдущих изданиях, которые все были выведены из клинической практики Ганемана и продолжавшихся экспериментов с дозировкой, однако 5-й "Органон" представляет собой драматический и радикальный отход от стиля и содержания предыдущих четырех изданий. В 5-м "Органоне" Ганеман решил капитально перестроить и пересмотреть всю книгу. Здесь можно увидеть, как это радикальное изменение акцента было перенесено на жизненную силу, ссылки на которую пронизывают всю работу, на миазматическую теорию и идею нематериальной сущности лекарства. Что вероятнее всего могло вдохновить его на эти изменения за столь короткий период времени?

Эти изменения последовали вскоре после публикации первого тома его "Хронических болезней" в 1828 и его желания видеть потенции 30С принятыми всеми гомеопатами как своего рода стандарт. "В 1829 году Ганеман внезапно проникся странной идеей создания своего рода стандартной дозы для всех лечебных средств, используемых в гомеопатии. Ею должна была стать 30-я сотенная" (Haehl, 1, 322). С "принятием теории псоры, мы отмечаем существенную перемену в ганемановских идеях относительно позологии" (Dudgeon, 405). Это означало, что "после того, как он создал теорию псоры, он установил единый стандарт для дозы всех лекарств в виде одной крупинки 30-го разведения" (Dudgeon, 408) и утверждал, что это "является стандартом, который мы все должны соблюдать, чтобы получать единообразные результаты" (Dudgeon, 352). В то же время он ввел в практику новые методы применения лекарства, такие, как ольфакция и жидкие дозы, полученные из его бесконечных экспериментов с дозировкой. Техника "ольфакции: пациента просили вдыхать лекарство... метод, который он впервые ввел в 1829 и никогда впоследствии от него не отказывался" (Handley, 1997, 133). Жидкие лекарства были впервые введены в 1831 году (Handley, 1997, 135). Изменения между 4-м "Органоном" в 1829 году и 5-м в 1833 году являются весьма примечательными.

Касаясь мимоходом рассмотрения теории псоры, отметим тот факт, что три других немецких врача опубликовали практически ту же самую теорию до него, что едва ли могло быть незамеченным Ганеманом. Это были Фридрих Гофман в XVIII в. (Dudgeon, 259), Аутенрит, опубликовавший свой труд в 1808 году (Dudgeon, 259–60), и д-р K. Венцель, опубликовавший книгу в 1825 году (Dudgeon, 262). Взгляды Аутенрита, содержащиеся в публикации 1808 года, "замечательно соответствуют взглядам Ганемана" (Dudgeon, 262), но Ганеман утверждает, что не был знаком с ними до публикации первого издания своих "Хронических болезней" (Dudgeon, 260). Он отвечал аналогично на вопрос д-ра Тринкса относительно предполагаемого влияния на гомеопатию Парацельса, во что также трудно поверить: "Когда Тринкс, как он сам рассказывает, указал Ганеману во время своего визита в Кётен в 1825, что основные черты гомеопатии можно найти у Парацельса, Ганеман ответил, что это было ему неизвестно" (Haehl, 1, 273–4).

Новые метафизические идеи 5-го "Органона" очень резко контрастируют с его собственным прежним подходом. В начале карьеры "его теоретизирование всегда было подчинено наблюдению фактов" (Dudgeon, 50) и он "в то время не бросался делать выводы на основе одного наблюдения" (Dudgeon, 117). Как отмечает Даджен, в отличие от всех его ранних работ, "его учение о хронических болезнях является абсолютной гипотезой" (Dudgeon, 29). Как врач, он всегда обосновывал, в первую очередь практически, от чего на самом деле лечат при болезни, и на ранних этапах его карьеры "все взгляды и доктрины Ганемана находились в подчинении у его лечения" (Dudgeon, 243). В течение десятилетий он осуждал "спекулятивные улучшения, произвольные аксиомы... догматические допущения... изумительные колдовские игры так называемой теоретической медицины" (Ameke, 134). Первоначально он искал самые простые, понятные и надежные принципы медицины, легкие в применении, без какого-либо спекулятивного вторжения или ненужного обращения к мнению так называемых авторитетов, чью весомость он отрицал. Однако, как с сожалением отмечает Даджен, это не совсем полная картина. "Хотя Ганеман яростно нападал… на теории, он не был таким противником теории, как это должно было казаться... (у него бы) весьма теоретический ум... (и) он был очень склонен, возможно слишком склонен к теории" (Dudgeon, 28). Он был "естественно, теоретического склада ума" (Dudgeon, 29). Почему же он осуществил эти огромные изменения в 5-м "Органоне"?

Все эти новшества в 5-м "Органоне" возникли в период его жизни в Кётене (1821—35), когда его мысли о гомеопатии претерпели много глубоких изменений и породили гораздо более туманную, метафизическую и виталистическую философию, приукрасившую то, что до сих пор было просто практической медицинской системой. Мы могли бы приписать эти изменения в его мышлении нескольким возможным причинам. Во-первых, то, что в 1821 году он потерял практику в Лейпциге и остался без разрешения на легальную врачебную практику в этом городе, вынужденный переехать в Кётен, должно было иметь глубокое влияние на его мышление. Во многих отношениях это был огромный шаг назад и очень горькое поражение. Во-вторых, это гораздо большее время, которое он смог проводить в размышлениях о своей работе в течение многих лет своего пребывания в сонном городке Кётене. В-третьих, это его тесная дружба с герцогом Фердинандом, его покровителем в Кётене, проявившим очень большой интерес к работе Ганемана. Герцог Фердинанд был увлеченным масоном, приглашал Ганемана на заседания ложи и провел с ним много часов в беседах о гомеопатии и в обсуждении духовных вопросов. Но в дополнение ко всем этим факторам, вполне вероятно, сама теория миазмов "открыла двери" для прочей метафизики. Как только вы решили, что болезнь в первую очередь вызывается неуловимыми миазмами, существующими как дефекты нематериальной жизненной силы, то нетрудно предположить, что вся остальная гомеопатия также подкрепляется метафизикой, особенно "энергия потенции" в ультраразбавленных лекарствах. В этом, вполне возможно, была скрытая логика Ганемана.

В отсутствие чего-либо более определенного, это, возможно, наиболее вероятные причины, лежащие в основе глубоких изменений в 5-м "Органоне" и решения Ганемана в дальнейшем гораздо крепче связать гомеопатию с метафизическими понятиями. И ирония в том, что сами понятия, которые он ранее отклонял как "блестящее жонглирование так называемой теоретической медицины... априорные концепции и спекулятивные тонкости... псевдонаучные фальсификации" (предисловие ко 2-му "Органону", xv), теперь можно найти деловито вплетенными в каждый параграф двух заключительных изданий его "Органона". Действительно, трудно представить себе бóльшую "спекулятивную тонкость", "произвольную аксиому" или "догматическое предположение", чем миазм. Наконец, кажется, что он действительно пришел к переоценке возможности релевантного использования "лишнего мусора гипотез" (Gumpert, 26) в медицине.

Его первая жена умерла в 1830 году, и герцог Фердинанд умер в 1831 году, и любопытно, что это было то самое время, когда он настаивал, что 30С должна была стать универсальной стандартной потенцией в назначениях, и что миазмы и жизненная сила составляют более глубокую, метафизическую основу гомеопатии. Эти новые идеи 5-го "Органона" отнюдь не были повсеместно приняты или оценены всеми гомеопатами, они привели к новым спорам; многие отклоняли и оспаривали их как ненужные теоретические наслоения на основном гомеопатическом учении. Однако в отличие от этой новой метафизики, в это же время возникли его полностью современные и бактериологические взгляды о "крайне маленьких невидимых живых существах... из которых скорее всего состоит заразный материал холеры" ("Воззвание к думающим доброхотам о способе распространения азиатской холеры", 1831, in "Lesser Writings", p. 758; см. также Haehl, 1, 173–179 & Bradford, 253–7).

В тот же самый кётенский период Ганеман стал очень педантичным и привередливым в отношении того, как его коллеги-гомеопаты практикуют гомеопатию, и настаивал на строжайшем соблюдении своих подробных инструкций. Его наиболее ожесточенная критика некоторых коллег началась именно в этот период, когда он развивал тонкости гомеопатической философии в свете метафизики. Не совсем ясно, почему возникли эти споры или почему он чувствовал столь необходимым подбирать аргументы в споре с теми, кто были его старыми друзьями и союзниками, а не его врагами. Возможно, в этих тонких метафизических взглядах было что-то, что сделало его более догматичным и негибким.

Например, создание первого гомеопатического госпиталя в Лейпциге в 1832 году вызвало открытый конфликт, в котором Ганеман публично осудил и напал на тех, кого он считал "полугомеопатами и поддельными гомеопатами", и также называл смешанными, нечистокровными и тайными гомеопатами. К их числу относились д-р T. Мосдорф, Мориц Мюллер, K. Тринкс, Беньямин Швейкерт и Транготт Кречмар. Мосдорф также по секрету поделился своими сомнениями с Тринксом, что он не знает, как Ганеман испытывал эти так называемые антипсорические лекарства, или кто проводил прувинг. Хотя доктор Мосдорф женился на младшей дочери Ганемана Луизе и был назначен помощником Ганемана в Кётен герцогом Фердинандом, между Ганеманом и Мосдорфом были серьезные разногласия и последний покинул Кётен (Bradford, 300–302, см. также Dudgeon, xliii–xliv; Haehl, 1, 184–221; Bradford, 308–310, дает полный текст ганемановского "Письма к полугомеопатам Лейпцига" от ноября 1832 года).

Кроме того, "его нетерпимость к тем, кто отличался от него, со временем достигла такой степени, что он говорил, что тот, кто не ходит точно по той же линии, что и он, кто расходится с ним пусть даже на ширину соломинки вправо или влево, — отступник и предатель, и с ним у него не будет ничего общего" (Bradford, 312). А в письме к д-ру Штапфу, написанном в 1829 году, он говорит очень жестко о Тринксе и Гартлаубе (Hom. World, vol. XXIV., p. 502): "Их поведение, как я его просто воспринимаю, поскольку оно влияет и на меня, — эгоистично, высокомерно, оскорбительно, неблагодарно, лживо, и рассчитано на то, чтобы досадить нам" (Bradford, 312).

В последние десятилетия в некоторых кругах было поднято много шума относительно якобы больших заслуг 6-го "Органона". Тем не менее изменения в 6-м "Органоне" являются далеко не такими существенными, как изменения, обнаруживаемые в 5-м издании по сравнению с 4-м, ибо они представляют собой просто незначительные уточнения взглядов, уже присутствующих в 5-м, и несколько небольших уточнений в формулировках. В 6-м "Органоне" просто не могут быть найдены те огромные изменения в структуре и концепции, которые сигнализировали о драматическом сдвиге при переходе от 4-го к 5-му "Органону". Так как 6-е издание не отличается существенно от 5-го, то, следовательно, оно не требует глубокого изучения, которое необходимо при изучении 5-го издания в связи с массой нового материала, который был впервые введен в гомеопатию. В любом случае, так называемое 6-е издание является лишь рукописью 5-го издания, датируемого февралем 1842, которую сам Ганеман снабдил многочисленными рукописными комментариями и исправлениями. Оно не является полноправным новым изданием и оставалось в незавершенном и неопубликованном виде до его смерти в Париже в июле 1843 года. Однако 6-й "Органон" раскрывает полностью его новый способ использования потенций LM, которые в настоящее время весьма высоко ценятся гомеопатами во всем мире (Kurz, 251, см. также Villalva) и которые, по-видимому, Ганеман использовал в своей практике, начиная с 1838 года (Handley, 1997, 141–146).

ЛИТЕРАТУРА

Wilhelm Ameke, History of Homeopathy, with an appendix on the present state of University medicine, translated by A. E. Drysdale, edited by R. E. Dudgeon, London: E. Gould & Son, 1885
Thomas L Bradford,  The Life and Letters of Hahnemann, Philadelphia: Boericke & Tafel, 1895
Charles S Cameron, Homeopathy in Retrospect, Trans. Stud. Coll. Phys. Philadelphia, 27, 1959, 28-33
Stuart Close, The Genius of Homeopathy: Lectures and Essays on Homeopathic Philosophy,  1924
Trevor Cook, Samuel Hahnemann, the Founder of Homeopathy, UK: Thorsons, 1981
Robert E Dudgeon, Lectures on the Theory and Practice of Homeopathy, London  & Manchester: Henry Turner & Co, 1853
Lewis B Flinn, Homeopathic Influences in the Delaware Community A Retrospective Reassessment, Del. Med. Jnl., 48:7, July 1976, 418-428
Martin Gumpert, Samuel Hahnemann: The Adventurous Career of a Medical Rebel, New York: Fischer, 1945
Richard Haehl, Samuel Hahnemann, His Life and Works (2 volumes), London: Homoeopathic Publishing Company, 1922
Samuel Hahnemann, The Organon of Medicine, combined 5th/6th Edition, Translated by R.E. Dudgeon, and edited by William Boericke, Philadelphia: Boericke & Tafel, 1893
Rima Handley, A Homeopathic Love Story, USA: North Atlantic Books, 1990
Rima Handley, In Search of the Later Hahnemann, UK: Beaconsfield, 1997
Rosa W Hobhouse, The Life of Christian Samuel Hahnemann Founder of Homeopathy,  New Delhi, India: Harjeet & Co, 1933
Chris Kurz, Imagine Homeopathy: a Book of Experiments, Images, and Metaphors,  New York: Thieme Publishing Group, 2005
Fernando F Villalva, LM Scale 50 Millesimal Potencies, Leads Press, 2008